Дмитрий Агалаков
Апостолы
Вчерашний рыбак, ныне – первый ученик Вселенной, в простой одежде смотрел на гостя этого дом. В смоляной бороде его пробивались нити серебра.
– О тебе, Павел, благодаря твоей работе в Дамаске, уже знают многие, – сказал апостол. – И потому всем сердцем я хочу верить тебе…
Но так оно и было! Слава о заново обращённом Павле – преданном христианине – уже дошла сюда. Священники в Иерусалиме места себе не находили, когда прознали, что самый ценный их агент перебросился во враждебный лагерь. И, конечно, весть об этом разнеслась по Иерусалиму очень быстро.
Пётр поймал взгляд Варнавы. Все ждали. Молчали и ждали.
– Я хочу поговорить с Павлом с глазу на глаз, – сказал Пётр.
Они остались вдвоём. Павел вновь рассказал свою историю. Удивительную, поучительную! Был только один вопрос: поверит ли ему Пётр! Но Пётр, камень в основании веры Христовой, был мудр. Он лучше других знал, на что способно слово Господа. Мытарь Матфей, едва услышав Христа, бросил своё презреннейшее дело на свете и стал одним из первых учеников Господа. Был прощён в одно мгновение! Распутница, едва коснулась ног Господа, обрела горнюю чистоту и стала Его верной ученицей. Да и сам Пётр, три раза отказавшийся от своего Учителя накануне Его казни, знал силу этого великого исцеления. Когда сам Бог заинтересован в тебе, как в своём работнике, тогда нет преград, тогда рушатся все законы этого, земного, мира, и торжествуют законы мира вечного.
К счастью, мудрости и любви Петра хватило на то, чтобы с первого взгляда увидеть в Павле брата во Христе. Рассказ Павла вдруг перешёл в диалог двух мудрецов. И как же хорошо они понимали друг друга! Самая первая их беседа, рыбака и раввина, открыла их сердца навстречу друг другу. Ведь Его озарение коснулось обоих! Один свет пронзил их сердца и остался там раз и навсегда. Они стали добрыми товарищами – и сразу. Им почти всегда быть вместе – не в жизни, каждый из них был слишком велик, чтобы идти с другим на равных, но на сотнях тысяч икон, которые будут писать два тысячелетия!
Потому что они и были равными в своём величии!
Вместе они посетили Капернаум. Пётр познакомил Павла с Иаковом – братом Господа. Потом, в городке Назарете, Павел увидел Марию, Его мать. Укрытую платком, поседевшую от испытаний и горя, с большими лучистыми глазами. Она вышла к ним на зов Петра. Павел осторожно взял её руку, поднёс к своим губам и долго не отрывал. Он плакал, прижав ладонь Богородицы к исхудавшей щеке. Точно забылся он в эти минуты. И очнулся только тогда, когда она коснулась его головы. Заботливо и нежно, очень по родному.
– Твой Сын приходил ко мне, – наконец тихо сказал Павел. – Взял меня к себе в работники.
– Я слышала о том, – улыбнулась Мария. – Он ищет на дорогах мира избранных и будет искать…
Мария, мать Иисуса, оставила его с Петром пожить у них две недели. Это была великая честь!
И вновь в Павле звучал Голос и звал его. Но куда? Всё выяснилось ещё быстрее, чем думал Павел.
В один из этих дней, после возвращения из Галилеи, Павел вошёл в синагогу. Он молился в дальнем тёмном углу, куда бы не заглянул ни один фарисей, ведь законники выбирали самые освещённые и почётные места в храме, у алтаря, «ближе к Богу». А значит, он мог не бояться быть узнанным, уйти от обличительных речей. Молитва Павла была так горяча, что походила, скорее, на исступление. Он просто хотел получить ответы! А вопросов было так много! Он говорил: «Господи! Здесь всем и каждому известно, что верующих в Тебя я заключал в темницы и бил в синагогах, и когда проливалась кровь Стефана, свидетеля Твоего, я там стоял, одобрял убиение его и стерёг одежды побивавших его! Неужели мне здесь поверят, Господи? Неужели здесь станут слушать меня? Хватит ли мне сил убедить Иерусалим, Господи? Ведь даже добрая слава, что я обрёл в Дамаске, мало помогает мне! Каждый второй думает: такой изобретательный и хитрый фарисей и каратель христиан, истинный лис, может выдать себя за кого угодно, лишь бы поближе подобраться к своим врагам. Как же мне быть, Господи?!» Вот тогда он и услышал Голос: «Поспеши и выйди скорее из Иерусалима, потому что здесь не примут твоего свидетельства обо Мне!» Это был тот же Голос, который он услышал по дороге в Дамаск! Сердце Павла выпрыгивало из груди! А Голос сказал: «Иди! Я пошлю тебя далеко к язычникам – и они будут верить тебе!..»
Когда Павел пришёл в себя, стоя в дальнем тёмном углу синагоги, он ещё долго соображал, было ли с ним всё это на самом деле или только пригрезилось ему. Ведь именно это он хотел услышать! И начать свою жизнь хотел с чистого листа. Павел оглядывался, не стал ли кто свидетелем его замешательства. Но всё было спокойно. Голос звучал, как и по дороге в Дамаск, только для него одного. Постояв ещё немного, Павел двинулся к выходу… Что бы ни случилось на самом деле, ответ был ясен. Теперь он знал, как ему поступить. И как жить дальше.
Вскоре в доме Варнавы, у огня, хозяину и открылся пылкий и готовый к подвигам Павел:
– Варнава, тут, в Иерусалиме, на земле иудейской, уже есть свой вождь – это апостол Пётр. Другие одиннадцать апостолов, друзья и ученики самого Бога Живого. Ещё семьдесят учеников, к которым принадлежишь и ты. Но все вы живёте и проповедуете в замкнутом мире!
– В замкнутом мире? – преломляя лепешку, спросил Варнава и подал часть хлеба товарищу. – Что это значит?
Хозяин разлил и вино по чашам.
– В мире иудеев! Вы не слишком озабочены тем, что будет с душами людей, живущих за границами нашей земли. С великой армией язычников во всём мире! Будут те, неразумные, гореть в геенне огненной за идолопоклонство и безбожие или потянутся к истинному свету и вечной жизни.
– Но тот мир – чужой мир, – ответил Варнава, лицо которого освещалось порывами. – Разве нет?
– Думаю – нет, – покачал головой Павел. – Уверен в этом!
Уже тогда Павел знал, что у него иной путь. Он чувствовал это сердцем! Он уже знал, по наитию, по великому зову, который способны услышать лишь избранные, что его предназначение – завоёвывать души людей всех народов – от Иерусалима до самого Рима.
Но пока об этом он не сказал Варнаве – чересчур смелыми были его мечты!
А вскоре оказалось, что сама судьба выталкивала его из великого города. Далеко не все христиане Иерусалима оказались так же лояльны к бывшему служаке Каиафы, как Пётр, Иаков и Варнава. Особенно те, чьи родные претерпели от взбесившегося фарисея. Да и как забыть, если твоего родного брата или отца мучили в казематах? Исправился он, не исправился, хотелось отомстить! Были такие христиане, кто желал как можно скорее поквитаться с Павлом за Стефана по ветхозаветному обычаю – око за око и зуб за зуб. И никто бы их не смог остановить!
– Тебе надо уехать из Иерусалима, – сказал ему в один из этих дней Варнава. – От греха подальше.
Согласился с ним и Пётр:
– Не искушай тех, кто ещё не умеет прощать, – сказал он. – Отправляйся на родину, Павел. Когда страсти улягутся, ты вернёшься.
Друзья убедили Павла уехать как можно скорее. Пока пусть будет так! И ранним утром, когда весь Иерусалим спал, Павел с котомкой за спиной спешным шагом отправился в Кесарию. И уже оттуда отплыл в Тарс. Вцепившись в деревянные поручни корабля, под шум волн, разбивающихся о борт, он смотрел на мир иными глазами. Всё изменилось в нём. Душа, сердце, взгляд. Мир изменился вокруг него! У него появилась цель. Великая цель! Счастлив тот человек, кому Господь даёт такое точное направление! Это как попутный ветер, дующий в паруса судна. Ты не плывёшь – летишь вперёд!
Едва Павел переступил порог отчего дома, ему удивились. Павел вернулся на родину возмужавшим – в первую очередь духом. Так решили родные. Но только ли это? Конечно, нет! В его взгляде больше не было упёртого фарисея, закостеневшего в догмах, преисполненного несокрушимой правоты и гордыни. В его глазах жила высокая душа христианина! И, может быть, самого верного, самого мудрого на земле.
Вот чего не могли понять его близкие. Точно Кто-то, взяв их сына за руку, увёл его в сторону. Открыл ему иной путь.
– Что с тобой стало? – спросил его отец, сразу распознав в Павле совсем иного человека, не похожего на того, кого он отпустил учиться в Иерусалим.
– Я познал истину, – ответил Павел.
Он заговорил с родными – заговорил на новом для них языке. Как же ему хотелось получить в ответ горячий отклик их душ! Увы, этого не случилось. Они просто не поняли его. Иерусалим – далеко, события, произошедшие там, если и долетели до Тарса, то лишь слабым эхом. И то лишь благодаря тем эллинистам, что, убоявшись расправы, бежали из Иерусалима и расселились в разных землях, в том числе и по побережью Средиземного моря. Но если родные и соседи не смогли разделить его взгляды, разве можно было их осуждать за это? Конечно, нет! Павлу хватило мудрости понять их. Его уже коснулась благодать, божественный свет через откровение пронзил его. Теперь ему суждено было помочь и своим близким, и другим жителям Тарса, решил он.
Павел был учёным фарисеем, стал христианским проповедником, но и то и другое никак не могло обеспечить его существование в Тарсе, а сидеть на шее у пожилых родителей он не захотел, и Павел до срока решил заняться ремесленничеством. Он продолжал проповедовать в синагоге, называл себя фарисеем, но почему? Просто он видел в христианстве, в Новом Завете, продолжение Ветхого Завета, служителем которого он тоже был. Он не желал разделять их – он просто пошёл дальше! Что до прочих священников, не желавших идти с ним и отказывавшихся понимать его, что ж, решил Павел, не пришло ещё их время!
Каждому плоду свой срок.
6
В Тарсе, торговом языческом городе Средиземноморья, жизнь шла равномерно и хорошо. А вот Иерусалим бушевал – новый император Калигула совсем помешался. Возможно, он перенёс воспаление мозга, а именно менингит, но после болезни молодой император стал вести себя совсем уже безумно. Он на самом деле возомнил себя богом и везде приказал ставить себе изваяния. Именно такую статую должны были установить и в Иерусалимском Храме. Разумеется, правоверные иудеи лучше бы дали себя распять, чем позволили бы совершиться такому святотатству. И Калигула, несомненно, приказал бы вырезать всю Иудею, воспротивься она его смелым замыслам. Но страшного, к счастью, не случилось. Слишком абсурдна была власть нового императора! Пять лет Калигула баламутил империю, но более всего запомнился тем, что ввёл в чин сенатора свою любимую кобылу и приказал приводить её на слушанья. Ещё он объявил войну камышу и заставил армию сражаться с ним. То и дело устраивал кровавую резню своим подданным. И в конце концов доигрался – его вместе с четвёртой женой Цезонией и годовалой дочерью убили.
Но эти события, и особенно угроза установки в Храме статуи полоумного императора, совсем стёрли из памяти иудеев-христиан прошлые ошибки Павла. На престол в Риме сел император Клавдий – в сравнении с Калигулой добрейшей души человек! Находясь под пятой своей жены, которая позже отравит его, чтобы посадить на престол своего сына от первого мужа, Клавдий делал многое, дабы замирить империю во всех отношениях.
В это самое время разнёсся слух, что апостол Филипп пошёл проповедовать Слово Божье в Самарию. Это был тот самый Филипп, один из двенадцати, который просил у своего Учителя показать им, ученикам, Своего Отца. На что Иисус с упреком ответил: «Столько время Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца». И вот Филипп по наитию двинулся в Самарию, а ведь сам Спаситель говорил: «В город самарянский не входите!» Но Филипп решил проявить инициативу. Возможно, он вспомнил и притчу Иисуса о добром самаритянине, который помог избитому на дороге иудею, и о том, что Сам Спаситель беседовал с самаритянкой о «духе и истине», и жителей самаритянского Сихаря, которые увидели в Нём Миссию.
Вражда между иудеями и самаритянами была давняя – многовековая![3]
Для иудеев все люди делились следующим образом: на первом месте стояли сами иудеи – богоизбранный народ, на втором месте – прозелиты, это язычники, принявшие иудаизм, включая обрезание, и на третьем месте – просто язычники, которых иудеи не любили и боялись, как человек может не любить и бояться дикого лесного зверя. И были самаритяне – вот кого иудеи не считали за людей, но и самаритяне платили им тем же. Нет худшей вражды, чем вражда между одним племенем, расколовшимся по вере и двинувшимся каждое в свою сторону!
Одним словом, культура и религия иудеев и самаритян уже давно разнилась настолько, что они просто не замечали друг друга. А если замечали, то проходили мимо с недобрым сердцем. Но как однажды напишет апостол Павел в своём послании к колоссянам: «Нет больше эллина, нет иудея». «Пред лицем Господа», разумеется. Именно это и почувствовал одним из первых апостол Филипп и двинулся в Самарию проповедовать среди соседей полуязычников слово Божие.
Раздумывая, правильно ли это, богоугодно ли поступает Филипп, любимцы Иисуса апостолы Пётр и Иоанн пришли к заключению, что да, богоугодно! И пошли вслед за Филиппом в Самарию. Жители Самарии давно ждали своего Мессию – «Тахеба», и поэтому проповедь христианства легла на благодатную почву. Апостолы возвращались из Самарии с полной убежденностью, и вполне справедливой, что ещё одна христианская церковь основана на земле.
В это же самое время на дороге в Газу апостол Филипп встретил знатного эфиопа из евнухов, прибывшего из Африки. Тот ехал на колеснице. Они разговорились. Оказывается, мавр был знаком со Старым Законом иудеев. Филипп, которому в Пятидесятницу Господь дал силу Святого Духа, очень быстро обратил мавра в христианина, и тот отправился домой в Благой Вестью. В то же самое время в Кесарии апостол Пётр обратил в христианство римского центуриона Корнелия, который сам пришёл к нему за крещением, и всю его семью. Это были ещё два великих шага на пути к созданию Вселенской церкви!
Можно только удивляться, какими крохотными были эти первые ростки, но какие великие плоды готовы были родиться от такого урожая! Воистину, только чудесные семена, только Слово Божье и могло дать именно такие всходы! И какие сады виделись уже на горизонте человечества!..
Но вот что главное, сами апостолы воспринимали такую проповедь – среди не иудеев – как исключение из правил. Апостолы в первые годы своего труда не ставили своей целью обращение язычников. Когда придёт Страшный суд, все они – по мнению крестившихся иудеев – должны были гореть синим пламенем, и туда им и дорога! Ведь Благая Весть, так поначалу считали апостолы, только для богоизбранного народа. Да и как это – шагнуть в Новый Завет в обход Старого? Но апостолы тоже взрослели! Набирались ума-разума. Поначалу они были рыбаками, но с искрой в сердце, потом верными учениками, а после Его смерти и воскресения – первыми проводниками Его идеи. Инициаторами великих событий на земле! Они взрослели и становились более мудрыми, а Дух Святой, зажёгший иначе их сердца в Святую Пятидесятницу, дал и совсем уже новое направление в их творчестве. Именно – творчестве! Теперь они творили историю человечества.
Все это более других чувствовал Павел, подрабатывая простым ремесленником в родном Тарсе. Он не задумывался: а стоит ли крестить язычника? Он точно знал: это необходимо и в этом его предназначение. Павел ждал перемен. Это великое дело для человека – найти только свой путь. Главный. Указанный свыше. Павел его нашёл – и потому уже скоро ему будет суждено сдвинуть горы. Но пока, ничего великого не совершив в Тарсе, он только терпеливо ждал нового импульса, толчка судьбы, хотя бы отголоска – подобного тому, который он уже испытал однажды по дороге в Дамаск…
7
И это случилось – однажды к нему в дом пожаловал Иосиф Варнава. С какой радостью и счастьем встретил Павел того, кто первым принял его в Иерусалиме после бегства из Дамаска – принял, понял и простил.
Павел встретил его в простой одежде работника.
– Любой честный труд благороден, – сказал Варнава, – и Учитель наш до срока плотничал. Но тому, кому Господь даровал крылья, должно летать!
Что же привело Иосифа Варнаву в дом Павла? Вопросы веры и точного следования букве закона! Не так давно до Иерусалима дошли слухи, что, оказывается, в Антиохии существует своя христианская церковь. И создали её когда-то бежавшие из Иерусалима от гонений первосвященника Каиафы эллинисты. Те самые эллинисты, на которых так неистово охотился фарисей Павел. Эллинистами, подобными погибшему Стефану, были потомки евреев, ещё прежде рассеянных по миру. Они впитали эллинскую культуру, которую распространили по ойкумене македонцы и эллины Александра Македонского ещё в конце IV века до н. э., когда весь мир зажил на греческий манер. Эллинисты старались блюсти иудейский закон, но плохо знали веру предков, и поэтому иудеи их недолюбливали. Но терпели. Эллинисты первые становились и христианами, потому что вера отцов в образе Ветхого Завета их притягивала менее, чем исконных иудеев, а Новый Завет окрылял куда более. И не было ничего удивительного в том, что эллинисты, бежав из Иудеи, стали первыми распространять христианство среди народов Малой Азии и на островах Средиземного моря, в первую очередь на Кипре.
Но что оскорбило иерусалимских христиан из чистокровных иудеев, в том числе и неприятно тронуло многих апостолов, так это то, что эллинисты стали повсеместно крестить язычников. Для многих правоверных иудеев, пришедших к Христу, это было то же самое, как крестить диких зверей в лесу! Ведь по понятиям иудеев-христиан надо было вначале стать иудеем, по вере, разумеется, понять и принять Ветхий Завет, и только потом делать шаг к Завету Новому. То есть надо стать прозелитом, постичь Тору, пророков и обрезаться и только потом уже принимать крещение. Иначе не считается! Иосиф Варнава, попечитель Иерусалимской церкви, апостол из семидесяти, был выбран Двенадцатью апостолами идти в Антиохию и разобраться в делах веры, в том числе и вразумить неразумных эллинистов. Он должен был сказать им: путь к Иисусу Христу возможен только через Ветхий Завет и обрезание!
Антиохия, что касается религий, была космополитичным городом своего времени в самом хорошем смысле этого слова. Её создавали греки, а этот народ, подаривший миру демократию и свободу вероисповедания, уважал и свои культы, и культы своих соседей. Римляне в этом вопросе оказались ничуть не хуже греков. Протопав большую часть известного мира того времени, застращав всех железными легионами и подчинив народы политически и экономически, они оставили этим народам полное самоопределение в выборе религиозного культа. Более того, у римлян даже существовало правило привлекать наиболее интересные культы и божества в свой пантеон. Так что первые христиане чувствовали себя в Антиохии весьма вольготно. Охота на них была ещё только впереди – и охота лютая!
Прибыв в Антиохию, Иосиф Варнава обнаружил тут огромную христианскую общину, которая уже несколько лет жила своей жизнью, никак не завися от «первопрестольного» Иерусалима, и была этой жизнью счастлива. В ряды христиан действительно легко вступали язычники, ничего не знавшие о Ветхом Завете. Но вот что интересно: именно они и становились ревностными и преданными христианами, не обременёнными старозаконием, религиозными распрями, симпатиями и антипатиями, которые были так сильны среди христиан-иудеев в Иерусалиме.
И вот, пребывая под крылом молодой Антиохийской церкви, Иосиф Варнава невольно задумался о том, кто же прав и кто не прав в этом вопросе? И где же истина? Где предел в христианизации других народов? И вообще, существует ли этот предел? С такими вопросами и столкнулся посланец Иерусалима и Апостолов Христовых в Антиохии. Он не мог не видеть, что новообращённые, знавшие один только Новый Завет, были необыкновенно преданны Христу и всем его заповедям.
Общину возглавлял прозелит Николай, из греков, который вместе со Стефаном входил в семёрку настоятелей-эллинистов Иерусалимской церкви, пока на эллинистов не начались гонения. Позже Лука напишет о Варнаве так: «Муж добрый и полный даров Святого Духа». Как это было верно! Можно было добавить: «не стеснённый предрассудками»! И, слава Богу, что так!
– Знаешь, Николай, – честно сказал хорошо знавший его Варнава, – я возрадовался, увидев благодать Божию, царящую у вас в церкви. Прошу и далее держаться всех вас Господа. Как бы мне хотелось, чтобы и в Иерусалиме думали точно так же!
– Мне бы тоже хотелось этого, Варнава, – многозначительно ответил ему эллинист Николай. – Но сердце мне подсказывает: о нас ещё вспомнят! И недобрым словом.
– На моё заступничество вы всегда можете рассчитывать, – заверил его Варнава.
Теперь Иосифу Варнаве нужен был пылающий сердцем помощник, интеллектуал, способный не спасовать перед самым сложным богословским вопросом. Который не побоится найти единственный нужный ответ! И этот человек, как ему сообщили, находился совсем рядом – в восьмистах стадиях (159 километрах) от Антиохии – в Тарсе! К нему и направил Варнава стопы – он любил ходить пешком.
– В Антиохии наша церковь растёт не по дням, а по часам, Павел, – сказал Варнава, – и ты будешь там полезен более чем кто-либо другой.
В эту минуту в очередной раз решалась судьба Павла! Они расположились на лежанках, преломляли хлеб и угощались вином.
– Но почему именно я, Варнава? – за трапезой спросил у бывшего сокурсника и товарища Павел. – Не все поверят мне – бывшему гонителю! Ведь в Антиохии много эллинистов, а я охотился на них, как на животных. – Он с горечью улыбнулся: – И как животных сажал их в клети. И палкой тыкал в них от злобы и ненависти, и радовался их мучениям!
Но и Варнава, уже готовый отправить кусочек лепёшки в рот, улыбнулся товарищу:
– Всё так, Павел. Всё так. Но есть и другая сторона этого дела. Трудно найти более красноречивого проповедника христианства, чем ты, мой друг. Мне не надо убеждаться в твоей искренности – я хорошо помню тебя по школе нашего учителя Гамалиила. Всё, что ты делаешь, исходит из твоих убеждений, из глубин сердца. – Варнава всё-таки отправил лепёшку в рот и запил её вином. – Ты не лжец, не любишь хитрить, лукавить! – жуя, горячо увещевал он. – Ты во всём искренен, в своих убеждениях и заблуждениях в том числе. Вот что главное! Если ты гонитель добра, то ты великий и страшный его гонитель, и упаси Господь встать на твоём пути! – рассмеялся гость, а Павел с той же горькой улыбкой потупил взор. – Но если ты встал на путь истины, то уже никто и никогда не собьёт тебя. В тебе богоизбранность была задолго до твоего перерождения. Но всему свой срок – дерево спит зимой и плодоносит летом. И глупо было бы зимой требовать от дерева плодов его!
– Это так, – задумчиво согласился Павел. – Я счастлив, что Господь дал мне увидеть весну!
– И потом, – продолжал Варнава, – никто не бывает так предан идее, как бывший её противник, обернувшийся в силу откровения свыше.
– И здесь ты прав, Варнава, – кивнул Павел. – И всё потому, что ты уже испытал обе силы – добра и зла, ты побывал во тьме дьявольской и на свету Божьем, ты познал всё, и тебе есть что с чем сравнивать. Воистину, это правда, Варнава! Бывший во мраке, но увидевший свет, уже никогда не обратится ко тьме. Она никогда не станет для него соблазном!..
– Именно, Павел! А ещё, ты – искусный фарисей, книжник, законник. Неопытный христианин вооружён только верой! Он спасёт себя, а других? Кого спасёт он ещё? Ты вооружён и верой, и знаниями. И кому, как ни тебе, выступать на диспутах перед жаждущими истины и обращать на свою сторону девственные души! Как сказал Господь Петру: «Ловить человеков!»
– Да будет так, Варнава, – согласился Павел.
– Собирайся, мы идём в Антиохию. Там ждёт тебя твоё поприще!
Как же быстро они поняли друг друга, как скоро решили связать свои судьбы во Христе! Их диалог ещё не подошёл к концу, а Павел уже знал: это оно! И его гость – вестник судьбы. Исполнитель Божьего промысла! Но ведь и Варнава сердцем знал о том же, когда шёл в Тарс. Оставив свои труды в мастерской и простившись с родными, Павел в одночасье стал спутником Иосифа Варнавы. Уже на следующий день они выходили из Тарса. «Опять бежишь из дома? – спросили у Павла. – Куда? Зачем? Кто тебе этот человек? Неужели он ближе тебе, чем мы?» Как им было объяснить? Как ответить на эти вопросы? Они жили в разных вселенных и говорили на разных языках…
Ещё в доме Павла два проповедника решили двинуться сушей – так было скорее добраться до сирийской столицы. И вот теперь, с котомками на плечах, опираясь на посохи, они торопились в Антиохию. В город, в котором уже скоро – самом первом в истории! – последователей Христа назовут «христианами»; в город, который, опять же очень скоро, станет вторым по значению после Иерусалима и будет таковым на протяжении нескольких столетий, пока на историческую арену не выйдут христианские Константинополь и Рим.
– Я должен был внушить им, что вначале человек, желающий стать христианином, должен обрезаться и соблюдать Старый Закон и только потом креститься, – говорил Варнава Павлу. – Но скольких бы я отвратил этим требованием от крещения? Вправе ли я был так поступать? Я спрашивал ответа у Господа и слушал своё сердце, хорошо зная, каким путем Он вкладывает в нас Свою волю…
– И что оно говорило тебе, Варнава? – спросил Павел. – Твоё мудрое сердце?
– Мне, иудею, оно говорило, что христианином сможет стать любой человек земли, – кивнул апостол. – Приобщение ко Христу – вот что главное. Все остальное – условности.
Павел улыбнулся. Он думал точно так же – и уже давно! И был рад, что именно в Варнаве нашёл единомышленника.
Спустя три дня путники вошли в Антиохию.
– О тебе здесь хорошо наслышаны, – вдруг сказал Варнава, когда они попали в гущу горожан на рыночной площади. – Не было прежде такого противоречивого проповедника, чем ты, Павел. Человек, который гнал христиан, затем увидел Господа и говорил с Ним, а потом создал в Дамаске церковь Христову, заслуживает великого внимания!
– Выходит, меня тут ждут? – спросил Павел.
– Ждут – и с нетерпением, – кивнул Варнава.
8
В космополитичной и веротерпимой Антиохии благоденствовали даже бедняки и нищие. Ублажал райский климат, наверняка, не хуже, чем в самом Эдеме. Щедрый Оронт напитывал эту землю влагой. Парки и сады Антиохии дарили прохладу и покой, тут журчали фонтаны, а дармовые фрукты сами падали в руки. Оливки и орехи можно было собирать горстями! Да и щедрые на милостыню горожане всегда готовы были помочь куском хлеба или мелочью. Одним словом, с голоду в богатой Антиохии никто не умирал! Если не случался неурожайный год и за ним не следовал голод, конечно! Но это было исключением из правил. Греки, римляне и финикийцы составляли большую часть населения, но стекались сюда жить и торговать и представители других наций, в первую очередь со всей Анатолии. В Антиохии всем хватало места под солнцем! И, вот что интересно, никто никого не притеснял. Что касается свободы вероисповедания, разумеется. Главное, следуй римскому закону – строгому, но справедливому, и можешь быть уверен в завтрашнем дне. Римлянин в Антиохии поклонялся своему верховному богу Юпитеру, хотя к началу первого века верующих в богов римлян осталось мало: люди стали практичными циниками и скорее для вида посещали свои храмы. Греки могли пойти к Артемиде. Евреи группировались вокруг своей синагоги и малопонятного язычнику невидимого Верховного и Единого Бога. Финикийцы почитали бога Милькарта. И всех антиохийцев объединяла богиня Астарта. Древняя восточная богиня Иштар, на протяжении двух тысячелетий переходя от одного народа к другому, на юге Малой Азии превратилась в Астарту. Анунит, Венера, Инанна – тоже были её имена! Анатолийским грекам её подарила соседняя Финикия, где она представляла собой «божественную мать», царицу природы, дарующую жизнь всему, что может дышать, плодоносить и любить. В широком смысле она являлась и матерью, и девой, и даже куртизанкой богов! А ещё Астарта была эротическим символом всего средиземноморского древнего мира. Поэтому её любили и почитали буквально все, кроме правоверных антиохийских евреев. Раз в году в Антиохии в честь Астарты устраивали праздник – воистину праздник жизни и плотских удовольствий! – потому что он сопровождался бесстыдными шествиями и неистовыми сексуальными оргиями. Правоверные иудеи шарахались от таких шествий как от чумы. Впрочем, они смотрели на беснующихся греков и финикийцев как на обречённый народ, которому недолго осталось! Уж этих-то выродков Бог точно испепелит, когда придёт срок! Было в Антиохии и другое сакральное место – это роща Дафны, посвящённая Аполлону. Это место числилось самым загадочным во всей Антиохии, тут поклонялись более высоким материям. Ипподром, неизменная развлекательная единица Римской империи, как магнитом притягивал к себе азартных ротозеев. Были театр и цирк, шумные рынки и бесчисленные бани, предлагавшие клиентам любые удовольствия, таверны и кабачки, дорогие публичные дома и дешёвые притоны, наполненные музыкой бубнов и тимпанов, и веселыми воплями, где рекой лилось вино и кипела неутомимым огнём вечная человеческая похоть.
Вот что пишет великий сатирик латинского мира Ювенал о Риме того времени и его нравах:
«Греческий Рим! Пусть слой невелик осевших ахейцев,
но ведь давно уж Оронт сирийский стал Тибра притоком,
внес свой обычай, язык, самбуку с косыми струнами,
флейтщиц своих, тимпаны туземные, девок бесстыжих:
велено им возле цирка стоять, – идите, кто любит
этих развратных бабёнок в их варварских платьях!»
Он презрительно сравнивает Оронт с Тибром, а Антиохию с Римом, говоря о том, что Вечный город успел хлебнуть от бессовестной Антиохии с лихвой её распутных нравов! Но что же тогда происходило в самой Антиохии?
Несомненно, она жила беспокойно днём и неистово бесновалась ночью. Ипподром был всегда набит битком, жизнь в тавернах и публичных домах кипела до утра.
Но не только плотское существование занимало антиохийцев, разумеется. Были тут и библиотеки, давались театральные представления, толковали о смысле жизни последователи разных философских школ. Правда, великие философы тут не жили, но посредственных эпигонов хватало. Итак, настроение жизнелюбивого города и его жителей, кажется, можно уяснить и понять из всего вышеперечисленного. Антиохия представляла собой процветающий культурный город «эпохи высокого эллинизма», третий по значимости и богатству после великого Рима и блистательной Александрии Египетской. Да, и вот уже сто лет в Антиохии, столице Сирии, располагалась резиденция сирийских наместников Рима, иначе – легатов, что говорило об особом спокойствии и уверенности этого благословенного города. Проживало в котором к середине I века н. э. более четверти миллиона человек.
