Сьюэлл Пизли Райт
Дявольский луч
Однажды, когда я поднял глаза и посмотрел в сторону Дюваля, я с восторгом обнаружил, что он наблюдает за мной. Я сразу же направился к нему.
– Ну что ж, – сказал я, – вы прекрасно выглядите, – улыбнувшись при воспоминании о том, как доктор приветствовал меня такими же словами.
Он действительно выглядел хорошо. Его глаза были еще ярче, чем обычно, и вовсе не из-за лихорадки. В его лице читалась сила, которую я никогда раньше не замечал.
– Как вы себя чувствуете?
– Как вы и сказали, я чувствую себя прекрасно, – ответил он. – Похоже, вы и сами не так уж скверно себя ощущаете.
– Не благодаря вам, – сказал я, боюсь, немного грубовато.
Он невольно улыбнулся.
– Я пытался проследить за вами в ту ночь, когда вы сбежали отсюда, но вы скрылись из виду прежде, чем я смог вас поймать. Я сообщил в полицию, и мне сказали, что вас задержали.
Похоже, дальше обсуждать этот вопрос не стоило. Дюваль нисколько не сожалел о случившемся. Некоторое время мы оба молчали. Я ждал, что он заговорит, но он, казалось, был доволен тем, что мы сохраняем тишину.
– Вам нечего сказать? Что с вами случилось?
– Почти то же самое, что и с вами, я думаю, только в большей степени.
– О чем ты? Хватит, дружище. Господи, я уже достаточно натерпелся из-за тебя, чтобы иметь право пролить немного больше света на это дело. Вы могли бы хотя бы сообщить мне, насколько ваш случай совпадает с моим собственным. Вы видели те же вещи, что и я? Чувствовали ли вы те же ощущения, что и я?
Сначала я подумал, что он собирается прибегнуть к своей природной прозорливости, которая, казалось, была частью этого человека. Но его челюсть сжалась, как будто он принял окончательное решение после долгих мысленных дебатов.
Он ответил со всей торжественностью:
– Я расскажу вам. О первой составляющей я никогда не говорил ни одному человеку. Она касается кое-чего очень личного в моей жизни, случившегося до того, как я задумал этот эксперимент. Не сочтите меня сентиментальным слюнтяем, хорошо?
– Конечно, и не подумаю, – ответил я, улыбаясь при одной только мысли о сентиментальном Дювале.
– Ну, так вот. В моей жизни было время, когда наука не была единственным моим интересом. Всего один раз. Конечно, это была девушка. Ничего особенного, кроме того, что у нас возникло недопонимание и она вышла замуж за другого. Но я всегда любил ее и верил, что и она любит меня, получив время подумать. Так или иначе, несколько лет назад она умерла. Такие вот предэкспериментальные времена.
– Когда я бросился за тобой в тот вечер, я не остановился, чтобы выключить аппарат. Вернувшись, я обнаружил, что на экране произошла серьезная перемена. Вместо монстра в лучах появилась очень похожая на обычного человека девушка. Более того, она, казалось, обладала материей, которой не было у монстра, и…
– Если вы считаете, что у монстра не было материи, то должны были бы ощутить его так же, как я, – перебил я.
– Значит, в нем было не так уж много материи, – нетерпеливо сказал он, – иначе вам не удалось бы выбраться из луча живым.
Я посчитал, что у меня достаточно доказательств, чтобы оспорить это утверждение, но позволил ему продолжить.
– Девушка могла общаться со мной, хотя ее голос не был слышен. Вибрации ее мыслей, казалось, усилились под действием лучей и воспроизвели ее мысли в моем мозгу. Она шевелила губами, как при разговоре, и впечатление у меня было такое же, как от беседы между двумя людьми.
– Естественно, я спросил ее о ней самой, и она рассказала мне то, что практически подтвердило мою теорию. Душа действительно покидает тело и сохраняет свою сущность. Если человек, которому она принадлежала, жил, не нарушая законов природы, как моральных, так и физических, то принятая им форма более совершенна, чем если бы было наоборот. Другими словами, сущность отражает своей формой характер человека, которому она ранее принадлежала. Монстр представлял собой душу умершего убийцы, сказала она мне.
– Я спросил ее, не боится ли она его, и она рассмеялась, сказав, что в ее мире, как и в нашем, добро победило зло. Я спросил ее, есть ли еще такие же, как она, и она ответила, что есть. Я попросил ее привести некоторых из них к лучам, и она сделала это. Я увидел множество разумных личностей, которых знал при жизни.
– Это натолкнуло меня на мысль. Я спросил ее, может ли она найти мою бывшую возлюбленную. Она сказала, что попытается, если я опишу ее, что я и сделал. После этого она ушла.
– Я увидел ее только через две ночи, когда она внезапно появилась в лучах и спросила, нет ли у меня фотографии. Она сказала, что мое земное описание может соответствовать сколь угодно большому числу разумных существ. У меня была фотография. Я всегда носил ее с собой. Я достал ее из нагрудного кармана и протянул ей. Похоже, ей было трудно разглядеть ее с такого расстояния. Я подошел ближе… слишком близко. Я подошел прямо к лучу.
– И тут меня как будто что-то обволокло. Мое тело словно сжало огромное давление. К своему ужасу, я обнаружил, что, оказавшись внутри луча. Я был бессилен передвигаться иначе, чем еще дальше. Я начал терять рассудок, и последнее, что я помню, – это как я собрал все свои силы, чтобы дотянуться до выключателя и повернуть его.
– Вы дотянулись до него, – сказал я ему, – но вы спасли свою жизнь с минимальным отрывом. Выключатель был едва разомкнут.
На этом эксперимент должен был закончиться, а история завершиться. Любой здравомыслящий человек удовлетворился бы тем, как с ним обошлись, и оставил бы все как есть. Но только не Дюваль! Он горел желанием узнать, сможет ли девушка найти того, кого он любил. И он уговорил меня довести дело до конца вместе с ним:
Через день после разговора, о котором я рассказал, я принял по телефону сообщение от Дюваля. Он был готов приступить к эксперименту.
Было около семи часов, когда я прибыл к нему в будний январский вечер. Я расположился перед его очень уютным камином, пока он в последний раз вносил какие-то изменения в свой прибор.
– Сегодня я использую немного больше энергии, – сказал он. – Вибрации ее мыслей иногда становятся несколько слабыми.
Комментировать это было не нужно, поэтому я промолчал, лишь кивнув, что услышал его. Я задумался. Во время этих размышлений я решил, что буду держаться на приличном расстоянии от луча. Как я ни старался, мне не удавалось избавиться от тревожного предчувствия, которое, казалось, витало надо мной с того самого момента, как я вошел в лабораторию.
Наконец все было готово. Как и прежде, раздавалось жужжание и вспышки. Возможно, это было связано с тем, что он использовал больше энергии, а может быть, и с моим воображением, но череда событий, которые казались необходимыми для достижения материализации, в тот вечер происходила быстрее.
– А вот и ваш друг, – воскликнул Дюваль, и монстр, с которым у меня был опыт общения, появился в поле зрения. Почти вместе с его появлением раздался звон колокольчиков. Я увидел, как Дюваль кивнул головой, как будто был чем-то доволен или как будто все складывалось по его желанию.
– Сегодня вечером я собираюсь спросить, что создает этот звон как от колокольчика, – сказал он. – Он всегда звучит перед приходом леди.
Он старался говорить спокойно, но я чувствовал, как он напряжен. Что касается меня, то я чувствовал себя отнюдь не комфортно. Однако я не отрывал глаз от экрана. У меня мелькнула мысль, что, возможно, монстр найдет дорогу за пределы луча. А если и нет, то я не собирался задерживаться здесь надолго. Когда же он ушел, мне стало спокойнее.
Тогда я впервые увидел "леди", как назвал ее Дюваль. Она появилась в пространстве между экраном и проектором, как из тумана появляется более материальное тело, только здесь все было наоборот. Сначала она казалась странным светящимся туманом, который обретал плотность.
Наконец мы смогли отчетливо разглядеть ее черты. Когда они стали ясными, я услышал, как Дюваль вздохнул. Он смотрел на фигуру, его лицо сияло. Я что-то сказал ему, но он, казалось, не услышал меня. Когда он заговорил, то обращался не ко мне.
– Маргарита! – произнес он то ли в испуге, то ли со всхлипом.
Девушка, казалось, услышала его, так как перевела взгляд на него. Увидев его, она улыбнулась. Затем до нас донесся слабый голос, как будто волны ее мыслей отразились от клеток нашего мозга.
– Поль! – казалось, произнесла она. – Поль!
– Маргарита, – ответил он. – Неужели это вы? Неужели? Вы прекраснее, чем прежде!
Девушка снова улыбнулась, и Дюваль сделал шаг к лучу.
– Не подходи близко, – предупредил я. – Ты же знаешь, что это сулит смерть.
– Или счастье, – ответил он, не глядя на меня.
– Остановись! – снова закричал я, когда он сделал еще один шаг вперед. – Разве ты не видишь, что она заманивает тебя в луч?
– Не двигайся, глупец! Я знаю, что делаю.
Я больше ничего не сказал и даже сделал пару шагов назад, когда он махнул мне рукой. Господи, лучше бы я ничего не делал! Мысли девушки снова вернулись к нам.
– Я ждала тебя, Поль, – мягко прозвучала мысль.
– Я никогда не забывал тебя, – ответил он. – Я бы отдал все, всю жизнь, лишь бы быть с тобой.
Она протянула к нему руки. Я и сам чувствовал ее нежность и притягательность, хотя должен был бы считать ее адской сущностью, потому что она старалась, сладостно стремилась позвать его к себе. Он был словно загипнотизирован.
– Приди, – была ее мысль. Я чувствовал стремление, которое излучало ее существо. – Приди, если ты любишь меня больше жизни, приди.
Прежде он сделал два медленных шага. Теперь он стремительно направился к ней. Я прыгнул в его сторону и попытался удержать его, но он с силой отбросил меня в сторону. Не успел я восстановить равновесие, как он уже был в луче и шел к Маргарите, как в сказочном сне. Она все еще протягивала к нему руки. Пока я стоял, застыв в ужасе от увиденного, он достиг ее. Ее руки обхватили его шею. Я никогда не забуду ужаса того момента, когда их губы, казалось, соприкоснулись. Затем с таким криком, какого никогда еще не издавали смертные, он откинул голову и упал к ее ногам.
Я бросился к выключателю. Женщина увидела, что я собираюсь сделать, и властно приказала мне остановиться. Что-то в ее манере заставило меня на мгновение замереть. Это мгновение было достаточно долгим, потому что в ту же секунду я взглянул на тело Дюваля. Над ним поднимался туман из сверкающих, летящих частиц пыли, похожих на те, что я уже описывал. Они быстро обрели форму, и через несколько коротких ударов сердца в луче появился Поль Дюваль. Оцепенев от изумления, я посмотрел на пол. На том самом месте, где он упал, лежало тело Дюваля.
В ярости я рванул выключатель, но прежде чем луч погас, я увидел, как Дюваль и Женщина идут рука об руку в направлении экрана. Кажется, призрачный Дюваль даже помахал мне рукой на прощание.
Но у меня не было на это времени. Я бросился к бездыханному другу и поспешно уложил его на койку. Пульс бился, но я не мог привести его в чувство. Я возился с ним всю ночь. Я пригласил отличного врача. Безрезультатно. Он продолжал лежать как мертвый.
Так продолжалось вплоть до третьего дня. В тот момент, когда я наблюдал за ним, он открыл глаза. Со стоном облегчения я опустился на колени рядом и заговорил с ним. При звуке моего голоса его лицо повернулось ко мне. На мгновение это было лицо Пола. Затем я заметил, что глаза стали мертвыми и пустыми. Рот приоткрылся, и по нему потекла слюна. Он не узнавал меня.
Тогда я понял. Передо мной на койке лежал не Дюваль, а муляж Дюваля. Настоящий Дюваль был в туманной фигуре, ушедшей вместе с Женщиной. Это бедное существо, смотревшее на меня, было чужаком, идиотом, а разум, делавший его человеком, исчез.
1926 год
Призрачный препарат
А. В. Капфер
Этот документ, написанный четким, крупным почерком, был найден в обгоревших руинах старого приюта для умалишенных. Записи этого учреждения были сохранены, и при расследовании выяснилось, что в его стенах содержался выдающийся ученый, занимавшийся экспертизой лекарств, за одно из самых ужасных преступлений, когда-либо совершенных. Его осудили и признали невменяемым после того, как он рассказал в свое оправдание фантастическую историю, которая была истолкована как маниакальный бред. Прочитав его историю, которая так хорошо совпадает с известными фактами, нельзя не подивиться.
*****
Снова ночь… одна из тех пугающих, туманных ночей, которые вы видите во сне. Я боюсь ее… она возвращается, словно в насмешку, чтобы вызвать в моей памяти сильнейшие терзания. Именно в такую ночь это и случилось: тот ужасный случай, который не дает мне покоя, тот страх, который придает теням призрачные очертания, а крику умалишенного придает особый ужас. Они поместили меня в сумасшедший дом, потому что сочли меня безумным – меня, чей разум настолько превосходит тех, кто признал меня психически неуравновешенным.
Они не поверили фактам, которые я им изложил, – сказали, что моя история – выдумка невменяемого человека, чтобы создать алиби в связи с ужасным преступлением, которое я совершил. Я поклялся своей честью, что сказал правду, но даже мои друзья отказались мне верить; поэтому я оставляю этот письменный документ без особой надежды завоевать ваше доверие. Ниже приведены все факты.
*****
Я работал в своей лаборатории, анализируя некоторые препараты, которые я получил с новой партией из Индии. Мое внимание привлекла пробирка с фосфоресцирующей жидкостью, и я прочитал записку, присланную вместе с ней моим коллегой.
В ней говорилось, что она якобы способна перенести разум убийцы в тело животного – суеверие, в которое свято верят туземцы глубинных джунглей. Они утверждают, что его получают из мозгов только что убитых животных, причем каждый мозг содержит определенное количество этого вещества в зависимости от его объема.
Я, естественно, отнесся к этому препарату с насмешкой, но решил испытать его на одном из своих лабораторных животных, чтобы отнести его к соответствующей категории. Я ввел небольшое количество препарата в организм кролика и внимательно наблюдал за его реакцией. В течение минуты он был неподвижен, за исключением естественного дыхания. Затем его веки медленно стали закрываться, пока полностью не сомкнулись, и он впал в глубокую летаргию. Еще полминуты не было видно никаких изменений, затем его глаза распахнулись, и я посмотрел не в робкие глаза кролика, а в глаза обезумевшего от страха животного.
С неожиданной силой он прыгнул на лабораторный светильник, подвешенный на цепочке к потолку. Однако его лапы не смогли ухватиться за цепь или наклонный отражатель, и он упал на пол, а затем с бешеной силой набросился на занавеску в тщетной попытке взобраться на нее. Еще один прыжок отправил его на вершину шкафа, где он сбил несколько бутылок, которые упали на кафельный пол и разбились.
Это вывело меня из ступора, и я попытался поймать его. С таким же успехом я мог бы попытаться поймать его тень. Он носился от шкафа к камину, от камина к занавеске, от занавески к полке, оставляя за собой шлейф из пролитых и разбитых бутылок. Из его горла вырывалось странное визгливое рычание.
Запыхавшись, я отказался от погони, подобрал опрокинутый стул и сел, чтобы обдумать ситуацию. Я внимательно наблюдал за действиями кролика. Теперь он сидел на полке, разглядывая свой короткий обрубок хвоста и беспокойно дергаясь. Затем он потеребил уши и, казалось, удивился их длине.
Мне стало интересно, чем это объясняется. Он носился вокруг, как обезьяна. Обезьяна! Так оно и было. Препарат заставил животное вести себя как обезьяна. Значит, утверждение туземцев было правдой, и лекарство действительно способно производить перемещение. Мне стало интересно, всегда ли лекарство дает один и тот же результат, и я решил еще раз проверить его на белой мыши, которую взял из другой клетки.
Я осторожно ввел небольшое количество препарата в кровоток. По истечении минуты, в течение которой мышь не двигалась, она начала дергаться. В висках стучало, а глаза были прикованы к его дрожащей фигурке. Медленно выйдя из оцепенения, она встала на задние лапы, а передними замахала перед собой.
– Какого черта… – начал я.
Потом я понял. Препарат действовал на каждое животное по-разному, в зависимости от дозы. Придя к такому выводу, я заметил, что кролик скачет, как обычно, и все следы его прежних хаотичных движений исчезли. Никогда еще ни один препарат не оказывал такого поразительного воздействия на мозг, чтобы он приобрел все признаки другого животного.
Мой старый и самый дорогой друг, Родни Калеб, жил рядом со мной, и я направился в его комнату, чтобы рассказать о случившемся. Он лежал на кровати, укрытый тяжелым одеялом, которое не до конца скрывало его громадную фигуру, бывшую когда-то гордостью обладателя огромной силы, а теперь ослабленную болезнью и преклонным возрастом. Он был старше меня на двадцать лет и любил поболтать о тех временах, когда о его доблести говорили там, где ценились сила и мужество. Его голос все еще сохранял свой прежний тембр, когда он поприветствовал меня и обратил внимание на мое волнение.
– Привет, – сказал он. – Что-то интересное случилось?
С энтузиазмом я рассказал о том, как препарат подействовал на кролика и мышь. По выражению его лица я понял, что он очень заинтересовался, но когда я закончил, он снова откинулся на подушку, как будто в глубокой задумчивости.
– Док, – тихо сказал он, – я думаю, что наконец-то мое желание исполнится.
Я посмотрел на него с непониманием.
– Ты знаешь, – сказал он, становясь все более взволнованным, – ты же знаешь, как я страстно желаю вернуть себе былую силу или хотя бы на время стать более энергичным; что ж, у тебя в руках вещество, которое может совершить это чудо.
– Что вы хотите сказать? – спросил я.
– Почему бы мне не принять немного этого препарата, – размышлял он, – и на время обрести контроль над телом какого-нибудь животного?
– Родни, ты сошел с ума, – вскричал я в ужасе. – Я не согласен, чтобы ты совершил такой безрассудный поступок. Это будет означать твою смерть в течение нескольких минут. Ты можешь представить себя в роли обезьяны, прыгающей и раскачивающейся на руках, с этим твоим огромным телом? Оно никогда не выдержит такой нагрузки.
– Ты кое-что позабыл, – улыбнулся он.
– Что? – спросил я.
– Мой разум будет управлять не этим телом, а телом какого-нибудь энергичного и здорового животного.
– Я хотел бы сказать, что нет… – начал я, но потом остановился и прикинул в уме. Кроликом управлял разум обезьяны, а что случилось с разумом кролика? Логично предположить, что они поменялись местами и что какая-то обезьяна в далекой Индии во время этого обмена прыгала, как кролик.
– Вполне вероятно, – признал я, – что вы будете управлять другим телом, но вы забываете, что ваше тело будет управляться разумом животного. Это гораздо более рискованно, что доказали выкрутасы кролика в лаборатории.
– Вы можете позаботиться об этом, – возразил он, – дав мне зелье для обездвиживания двигательной области мозга и сонный порошок. Тогда, какой бы импульс ни возник, он не сможет воплотиться в действие.
Я внимательно обдумал его слова и вынужден был признать, что его рассуждения выглядят убедительно. Родни отстаивал свою точку зрения с отчаянной убежденностью.
– Вот я, старик, прикованный к постели до конца жизни – самое большее на год. Меня, инвалида, жизнь мало привлекает. Мое тело ослабло, но дух приключений все еще силен во мне. Безусловно, вы не сможете отказать мне в этой услуге, если уж не для того, чтобы удовлетворить желание старика, то по причине нашей дружбы.
– Мне остается сказать только одно, – ответил я, – если вы примете это лекарство, то его приму и я.
Родни засомневался, стоит ли вовлекать меня в свое безответственное намерение.
– В этом нет необходимости, – сказал он. – Вы здоровы, и во имя своей профессии вы обязаны служить человечеству. От меня же ничего ждать не приходится.
– Тем не менее, это условие остается в силе, – сказал я. – Неужели ты думаешь, что я смогу смириться с тем, что с тобой что-то случится в результате этой авантюры, а я не буду в ней участвовать? Никогда… Мы были едины во всем в прошлом и будем оставаться таковыми до конца.
Родни положил свою руку на мою. Несколько минут никто из нас не проронил ни слова, но мы чувствовали узы нашей дружбы теснее, чем когда-либо прежде.
– Я не могу просить тебя рисковать, – хрипло сказал он, стараясь скрыть отчаяние, которое выдавал его голос.
– А я не могу отказать вам в вашем желании, – ответил я. – Кроме того, это в некотором роде мой долг – пройти через опыт, который может оказаться полезным для исследований. Должен признаться, что я тоже испытываю восторг от перспективы этого приключения. Когда мы начнем?
– Я готов прямо сейчас, – ответил он. – Какие подготовительные процедуры необходимы?
– Практически никаких, – сказал я. – Сейчас я схожу в лабораторию за успокоительным и иглой для подкожного введения препарата. Заодно прихвачу с собой набор средств защиты.
Прежде чем открыть дверь, я бросил взгляд в ночь. Воздух был насыщенным и гнетущим, а жуткая тишина, предшествующая грозе, навевала леденящие душу предчувствия. Я закрыл дверь, собрал необходимые вещи и вернулся в спальню.
– Надвигается гроза, – сказал я.
Родни не ответил. Его глаза были устремлены на пробирку с фосфоресцирующим препаратом. Он учащенно дышал и становился все более взволнованным и нетерпеливым.
– Лучше немного успокоиться, Род, – посоветовал я.
Мое собственное сердце колотилось необычно, а воздух казался очень теплым; однако я счел за лучшее скрыть от него свое волнение. Неожиданный раскат грома заставил наши нервы подскочить.
– Мы нервничаем, как пара детей, отправляющихся в свою первую пиратскую экспедицию, – рассмеялся Род. Его голос звучал звонко и натянуто.
Я смешал успокоительное и сонное зелье для него и более сильную смесь для себя. Мы выпили. Затем я снял пальто, обнажил левую руку и велел Роду закатать рукав пижамы.
– Мы почувствуем эффект только через пару минут, – сказал я ему, – а к тому времени зелье, которое мы выпили, начнет действовать. Просто лежи тихо.
Я заставил свою руку быть твердой, пока вводил лекарство в его конечность, затем поспешно наполнил иглу из пробирки и ввел ее в свою руку. Родни положил свою ладонь на мою, когда я прилег рядом с ним, и я крепко сжал ее. По мере того как пролетали секунды, на меня наваливалась сонливость, а потом – что-то щелкнуло, и я больше ничего не осознавал.
Незнакомая атмосфера окружила меня, когда мой разум снова начал полноценно функционировать. Постепенно дымка рассеялась, и я беспокойно зашевелился, чувствуя, как странные ощущения захлестывают мой мозг. Я находился среди густых зарослей деревьев, травы и кустарника. Я почувствовал странное ощущение в носу, а затем вскрикнул от удивления. Однако из моего горла вырвался не слабый звук, а рев – такой, что задрожала сама земля, и не без оснований; ведь я, вернее, мой разум, был воплощен в слоне. Мой нос… теперь это был хобот!
Опьяненный мыслью о силе, которой я теперь обладал, я схватил хоботом дерево, мощным рывком вырвал его с корнями из земли и швырнул в сторону. Мой возглас счастья был подобен раскату грома.
Позади меня раздалось низкое рычание, и я быстро обернулся. В подлеске лежал тигр. Я угрожающе поднял хобот и гневно топнул, но зверь не шелохнулся. Тогда я заглянул ему в глаза и все понял. Это был Родни! Он завладел телом тигра!
Он был вне себя от восторга, что я узнал его, и, хотя мы не могли говорить друг с другом, мы достаточно ясно показывали свое восхищение. Он прославлял ловкость и силу, которые теперь принадлежали ему, и совершал невероятные прыжки и сальто на небольшой поляне.
Наконец, уставший и обессиленный от игры, он подошел ко мне и потерся спиной о мою ногу, мурлыча, как огромный кот. Взмахнув хоботом, я закинул его себе на спину и промчался через джунгли несколько миль. Река прорезала путь через эту дикую местность, и мы напились досыта – галлон воды показался мне просто чашкой воды для утоления жажды. Я развлекался тем, что поливал Родни водой, когда издалека донесся рев, сопровождаемый мощным грохотом.
Мы повернулись в сторону шума и стали ждать, затаив дыхание. Над поросшими травой джунглями показалась голова разъяренного слона. То, что он взбешен, было совершенно очевидно. Уши торчали из головы, как огромные веера, а поднятый хобот с вызовом вскидывался вверх.
Я с тревогой посмотрела на Родни. В его глазах горел огонь битвы, и я знал, что он будет грозным союзником. Бежать было поздно. Мой противник был слишком близко, а река была преградой, которая, если бы я попытался ее перейти, дала бы моему противнику преимущество более твердой опоры. Мое ожесточение тоже было на высоте, и, поскольку на кону стояло не мое собственное тело, я не боялся предстоящей схватки.
Огромный слон, стоявший передо мной, бросился в атаку, и я встретил его на полпути. Два локомотива не заставили бы эту поляну дрожать сильнее, чем в момент нашего столкновения.
Мой враг издал крик страха и боли, когда мы разошлись, и я сразу понял, почему. Родни дождался момента, когда мы окажемся вплотную друг к другу, а затем бросился на горло моего соперника. Он глубоко вонзил зубы в жесткую шкуру и рвал плоть с плеч и груди своими когтями.
Все это я заметил мгновенно, и когда чудовище повернулось к Родни, я напал на него сбоку, глубоко вонзив оба бивня. Почти в тот же миг Родни разорвал ему яремную вену. Слон вздрогнул, покачнулся и рухнул на землю.
Я не пострадал, если не считать ноющей головы – результат того первого удара, а вот Родни пришлось несладко. Когда мы отпрянули от упавшего противника, я заметил, что одна из его лап была сломана. Однако в его глазах горел свет победы, и он выглядел счастливым, несмотря на боль, которую, должно быть, испытывал.
Именно тогда я заметил, что со мной происходят какие-то перемены: на меня навалилась какая-то сонливость. Сначала я подумал, что это вызвано только что пережитым напряжением, но по мере того как его действие становилось все более заметным и выраженным, я с трепетом осознал, что это на самом деле. Разум слона пытался вытеснить мой из своего тела!
Я с опаской взглянул на Родни, чтобы проверить, не происходит ли в нем изменение состояния. Он по-прежнему полностью контролировал себя. И тут меня осенило. Огромная масса, в которой я доминировал, поглощала силу препарата быстрее, чем тело, которым управлял Родни!
Я поспешил к нему и попытался объяснить, что ему следует отползти в джунгли и спрятаться там, пока действие препарата не пройдет. Но это было бесполезно. Чем больше я бил в грудь и яростнее, тем больше улыбались его глаза, как будто он думал, что я пытаюсь показать ему, как я рад нашей победе.
Разум слона становился все более настойчивым и сильным. Он начал контролировать свое тело и устремил злобный взгляд на лежащего Родни. Я отчаянно пытался вырвать контроль у этого побеждающего разума, но тщетно. Сила препарата быстро иссякала.
В последний раз я успел сделать предупреждение, и Родни предстал передо мной. Ужас из ужасов! Он думал, что я зову его. Медленно и мучительно он полз ко мне. Мои мысли помутились, и я, словно во сне, попытался вновь подчинить себе огромную массу, к которой он приближался, но было уже слишком поздно. Чудовище, которым я когда-то управлял, теперь пребывало в сознании почти полностью, а я был лишь невольным зрителем, наблюдавшим за происходящим сквозь пелену, которая становилась все плотнее.
Когда до Родни оставалось несколько футов, тело подо мной взвилось в воздух – в глазах Родни мелькнул страх, когда он осознал ужасную правду, – и, когда его пронзительный крик разорвал воздух, я погрузился в черноту.
Не знаю, сколько времени я пролежал в оцепенении в спальне Родни. Сознание возвращалось медленно. По мере того как в голове прокручивались многочисленные события, я машинально нащупал руку Родни. Но ее не оказалось рядом со мной. Я сел в постели, ослабленный и трясущийся всем телом.
Сначала я не заметил его, а потом…
Я закричала от ужаса!
Родни лежал рядом с кроватью, в его теле были сломаны все кости, как будто что-то весом в несколько тонн обрушилось на него.
1926 год