Джули Си Дао
Лес тысячи фонариков
– Не будь дурочкой. Их всегда бывает только шесть, а на этой слишком мало крови, чтобы она была твоей.
Однако она явно была заинтересована, и Сифэн перевернула карту рисунком кверху.
На ней был изображен худощавый юноша в крестьянской одежде, почти мальчик, бледный и неестественно хрупкий. За спиной он нес котомку, а глаза его были устремлены на звезды над головой. Он так сосредоточенно вглядывался в небеса, что не замечал, что одна нога его повисла над обрывом.
– Что это значит? Кто этот юноша? – у Сифэн закружилась голова. Она почувствовала, что может упасть со стула, и ухватилась за край стола, чтобы удержаться.
Жесткий взгляд Гумы остановился на карте. Молча и сосредоточенно она перевернула карту. Капля крови исчезла, как будто ее и не было.
– Это Шут, карта, сулящая неисчерпаемые возможности. Мальчик означает удачу.
Дрожь возбуждения пробежала по спине Сифэн. В этом мускусном тумане вдруг показалось, что в жизни нет ничего невозможного. Еще мгновение назад она сомневалась в правдивости теткиного прочтения карты с Императрицей. Однако теперь она не могла понять, как можно было не поверить. Их гадания всегда включали в себя только шесть карт, но cейчас ей было даровано семь. Несомненно, сами боги подавали ей знак. Женщина, изображенная на деревянной дощечке, – это была она, и никто иной; это был ее собственный силуэт.
– Духи покровительствуют мне, – сказала она сонно.
Но резкий голос Гумы опроверг ее открытие.
– Это не твоя удача… чья-то еще. На этой карте нарисован незнакомец, рожденный под счастливой звездой.
Теперь она пристально разглядывала отодвинутую карту с таким выражением, будто Сифэн была в чем-то виновата.
– Кто-то замыслил дурное против тебя, против всего, к чему мы стремимся.
Сифэн вновь вгляделась в лицо юноши, и внутри у нее все сжалось. Художник наделил его такими длинными ресницами. Подобно кронам деревьев они отбрасывали тень на его лицо. Интересно, если он снимет шляпу, будут ли его струящиеся волосы столь же прекрасны, как ее собственные?
– Скрытый враг, – вымолвила Гума, и казалось, что эти слова произносят не ее губы – будто они исходят от самой карты. Гума замерла.
– Змея в траве. Сумрачный мир пещеры.
Комната поплыла, и перед глазами Сифэн закружились образы: море колышущейся желтой травы и тревожный образ змеи, напоминающий чернильный штрих на бумаге. Она скользила ко входу в пещеру с невыразимой грацией, будто темный шелк свивался вокруг манящей мужской руки.
– Змеиный бог, – пробормотала Сифэн, в то время как змея принимала облик худощавого, неестественно высокого мужчины. – Истинный бог для нас всех.
Внутри нее звучал голос, мягкий, нежный и очень знакомый, тот, что слышался ей столько раз, где-то на периферии ее сознания, но не так отчетливо, как сейчас.
– Луна льет на нас свой свет, возлюбленная…
Образы смешивались у нее в голове, но краем глаза Сифэн все-таки могла видеть Гуму, упавшую на колени, простершую руки в молитве… или в мольбе о прощении.
Что-то ворочалось у нее в груди. Ранее, когда девушка увидела Нин, глазевшую на Вэя, она почувствовала клокочущую внутри ярость, но сейчас это было что-то совершенно новое: ленивое, удовлетворенное самолюбование; Сифэн чувствовала себя так, будто нежилась в солнечных лучах. Закрыв глаза, она даже могла наблюдать, как, извиваясь спиралью и сворачиваясь в кольца, существо проникает в ее грудную клетку.
– Прими в свои объятия вечную ночь, – нежно произнес голос.
– Оставь ее, – прошипела Гума с того места, где она все еще стояла на коленях. – Не отнимай у нее жизнь!
Сифэн почувствовала, что падает, и стукнулась лбом о край стола. Но до того как девушка потеряла сознание, ей привиделась поразительная картина: тетка склонилась над ней со слезами на глазах, как если бы и вправду любила свою племянницу.
Сифэн закрыла глаза и погрузилась в темноту.
3
На следующее утро Сифэн проснулась в комнате, в которой они жили вдвоем с Нин. Некоторое время она лежала неподвижно, голова болела, и в ней роились обрывки тревожных сновидений, в которых Сифэн целиком проглотила змею. Девушка до сих пор чувствовала ее у себя в горле, ощущала, как змея, извиваясь, вызывая удушье, вползает в нее, и поэтому, когда Гума, хромая, вошла в комнату и поставила возле тюфяка дымящуюся чашку с бульоном, Сифэн вздрогнула и тут же попыталась сесть.
– Простите меня, я проспала. Что произошло прошлой ночью?
– Ты не помнишь, как упала в обморок?
Сифэн пронзила резкая боль чуть выше того места, где находится сердце, она оттянула вырез рубашки у горла и ахнула, увидев на коже ярко-красный крестообразный надрез. Это был след острого лезвия.
– Мне пришлось пустить тебе кровь, чтобы избавить от избытка наполнявшей тебя магии, – Гума повернула к себе ее голову – Ты и в самом деле не помнишь, что случилось?
– Я помню карту, которую вы мне показывали, – Шут, юноша, выглядевший как переодетая девушка – он… или она – мой враг. Гума кивнула, хотя в словах Сифэн не было вопроса.
– Но мне не скажут, кто она? И когда я ее повстречаю?
– Духи послали нам предостережение. Нам надо быть бдительными. Не доверяй никому, поняла? Ничто не должно стоять у тебя на пути, когда ты найдешь дорогу в ближний круг Императрицы.
Гума с трудом опустилась на стул и принялась внимательно рассматривать каждую черточку лица племянницы.
Сифэн часто казалось, что ее глаза, нос, рот были не частями целого, а отдельными объектами – имуществом, стоимость которого Гума оценивала так же, как она делала это с жемчугами, гребнями и шелками. Кто будет больше страдать, если девушка разобьет нос или получит ссадину возле глаза, – она или Гума?
– Во дворце ты будешь в большей безопасности, – в теткином голосе слышался тот же страх, что и при виде книги со стихами.
Сифэн вспомнила, как ночью видела Гуму, упавшую на колени, с простертыми в мольбе руками.
– Кто был тот человек, явившийся мне в видении?
Два слова возникли в ее сознании, но она не решилась сказать их вслух: Змеиный Бог.
Гума произнесла эти слова много лет назад, когда Сифэн пробудилась от ночного кошмара и описала свое сновидение.
– Лучше тебе о нем забыть, – Гума быстро переключилась на другую тему. – Духи с помощью карт всего лишь дают подсказки и наставления, но твоя судьба – в твоих собственных руках. Если Император не пришлет за тобой, придется идти во дворец самой.
Сифэн мелкими глотками пила бульон. Теперь, когда вокруг не было ароматов курений, мысль о том, что она может стать Императрицей, снова казалась смешной.
– Но, собственно, почему? – тут же спросила она себя. Благодаря Гуме Сифэн была прекрасно образована, получше любой аристократки, и к тому же обладала несомненной красотой.
– Я сегодня сама закончу работу над розовым шелком. Причешись, умойся и пойди подыши утренним воздухом. Ты очень осунулась, – неодобрительно произнесла Гума, шаркая к выходу. – И покрой голову от солнца. Мы не можем позволить тебе выглядеть как какая-нибудь деревенская девчонка с загорелой кожей, коли ты собираешься отправиться во дворец. Императрица и ее придворные дамы никогда не бывают на открытом солнце.
Потирая синяк на лбу и морщась от боли, Сифэн поднялась со своего тюфяка. Отражение в тазу с водой подтвердило, что вид у нее действительно был болезненный, так что, хорошенько умывшись, ей пришлось ущипнуть себя несколько раз за щеки, чтобы вызвать румянец. Согласно ожиданиям людей вокруг и, прежде всего, Гумы, она всегда должна была выглядеть красиво, а значит, следить за своей внешностью. Стоило бы ей однажды утром не умыться и не причесаться как следует, как ее тут же обвинили бы в лени и неряшливости.
Выйдя из дома и вдохнув прохладный весенний воздух, девушка почувствовала себя лучше. Промытое дождем небо сияло голубизной, и в городке царило оживление.
Живущая внизу пара распахнула двери своей чайной, и несколько посетителей уже сидели здесь, переругиваясь по поводу того, кто кому должен и правильно ли были сделаны ставки в игре. Снаружи курили двое сидящих на корточках стариков. Завидев Сифэн, они прервали разговор, с вожделением глазея на нее. Один из них высморкался прямо на мостовую, и она с отвращением отвернулась, но тут же ее взгляд натолкнулся на женщину, выливавшую содержимое ночного горшка прямо перед своим домом. Ее маленький сын едва успел увернуться, с визгом отскочив в сторону.
Сифэн направилась к площади, мысленно перечисляя вещи, которые ей не придется больше наблюдать, если удастся попасть во дворец. Список был длинный. В него входил помощник мясника, хромой и косоглазый, но, тем не менее, имевший наглость облизываться на нее. Жена аптекаря, часто лупившая свою девчонку-прислугу якобы за плохую работу, хотя все знали, что дело не в этом: аптекарь на нее заглядывается. Рассыльные, почесывавшиеся в неприличном месте, а затем запускавшие те же руки в чаны с мукой и рисом, которые продавали семьям для вечерней трапезы.
– Доброе утро, – с вожделением глядя на нее, произнес вышедший из бани человек. – Нос задрала, не здороваешься?
– Ты что, сдурел? – зашипел на него стоящий рядом приятель. – Хочешь, чтобы Вэй тебя прикончил?
Сифэн смотрела прямо перед собой, не отвечая на взгляды и вопросы. В иные дни она ничего не имела против оказываемого ей внимания. Но сегодня мысли были заполнены тем, что предрекли ей карты, поэтому хотелось побыть одной и обдумать все, держась подальше от городского люда и пристальных взглядов Гумы. Девушка свернула в сторону пологих холмов, окаймлявших край Великого Леса, сожалея о том, что у нее нет такого же, как у императорской наложницы, паланкина, в котором можно было бы спрятаться от чужих глаз.
Вскоре толпа стала редеть, теперь ей навстречу попадались лишь женщины, идущие от реки с корзинами стираного белья. На соседнем поле Сифэн увидела фехтовальщиков. Пришлось прикрыть глаза ладонью, чтобы разглядеть двоих сражавшихся мужчин, чьи мечи то и дело вспыхивали на солнце. Они остановились, поменялись оружием, а затем продолжили поединок, но уже медленнее. Девушка узнала ремесленника, на которого работал Вэй; возможно, он с заказчиком испытывал новый клинок. А это означало, что Вэй был где-то поблизости…
У Сифэн перехватило дыхание от увиденного. Он был обнажен по пояс, тело после фехтования лоснилось от пота. Могучие руки были испещрены черными следами от ударов раскаленного меча – Вэй требовал, чтобы кузнец наносил их ему, чтобы сравняться выдержкой с солдатами свирепых армий юга. Любая девушка пожертвовала бы ради него своей невинностью, но он принадлежал ей.
Его судьба переплелась с ее судьбой, и только с ее.
Девушка вышла на поле – ей хотелось дышать с ним одним воздухом. Вэй повернулся, чтобы быстро ответить кому-то рядом, и тут она заметила Нин.
С недавних пор Сифэн слишком часто замечала эти жесты со стороны девчонки: трепет опущенных ресниц, жеманно склоненная к плечу голова, движения кистей рук, прикрывающих зубы во время смеха. Вэй относился к этому пренебрежительно, но она держалась так, как будто они были уже почти влюблены друг в друга.
Сифэн вдруг показалось, что земля уходит у нее из-под ног, в ушах раздалось громкое шипение.
– Пожалуйста, не надо, – застыв, умоляла она, обратившись мыслями к событиям прошлой ночи, которые она не могла восстановить в памяти, – и о человеке-змее, которого она вспомнила. Она почувствовала нечто извивающееся в глубине своего тела, как будто тварь оборачивалась вокруг ее сердца, и внезапно ее охватил гнев.
Луг замерцал у нее перед глазами, появляясь и вновь исчезая, пока не превратился в болото, находившееся к югу от города. Возможно, это был мираж, но выглядело все как в реальной жизни. Она слышала хлюпанье болотной жижи у себя под ногами. Пахло сыростью, а возле ее лица кружилась стая комаров. Нин шла позади Сифэн, почти вплотную, и Сифэн вела ее к темной гнилой воде.
Тварь внутри нее обнажила ядовитые зубы в предвкушении жертвы. Сифэн казалось, что она видит блеск лишенных век змеиных глаз, словно составленных из бисера. О, это существо, тоже знало, что прячется в тумане среди тростника: рама из канатов, натянутых на крепкие кипарисовые ветви, и два ряда смертельно опасных деревянных зубьев. Каждый остро заточенный зубец был длиной с руку Сифэн от локтя до плеча.
– Остановись, – умоляла Сифэн, – я не хочу этого видеть!
Но то было непроходящее видение, а не сон, который можно стряхнуть с себя. И какая-то тайная часть ее души обрадовалась при виде западни, разинувшей свою крокодилью пасть в ожидании добычи. Сифэн склонилась, будто навстречу возлюбленному, отступив в сторону, чтобы подпустить Нин поближе; кожей она ощущала легкие прикосновения влажной травы. Через мгновение Нин наступила на канат, и западня резко захлопнулась. Все застыло вокруг, даже птицы замолкли.
Нин вскрикнула – или вопль исходил от твари? – и при виде ее растерзанных ног Сифэн охватили ужас и боль, но к этим чувствам примешивалось неприличное ликование. Она протянула трясущуюся руку к мешанине из плоти и белых костей, ощущая тепло, все еще исходившее от изуродованного девичьего тела. Внутри себя девушка услышала голос.
– Никогда больше она не посмотрит на то, что принадлежит нам.
– Нет, – громко простонала Сифэн.
– Никогда больше она не захочет того, чем владеем мы.
– Нет! – кричала она с колотившимся в груди сердцем.
Когда девушка подняла голову, болота больше не было. Она стояла на коленях посреди поля. Ее окружали мужчины с опущенными мечами в руках, женщины с разинутыми от удивления ртами и Нин с застывшим лицом и целыми, невредимыми ногами.
Вэй склонился над Сифэн, держа ее лицо в своих ладонях, и повторял имя возлюбленной. Та все еще не могла сказать ни слова, и тогда он молча подхватил ее на руки и понес прочь от потрясенной толпы.
4
Они зашли в пронизанную солнечными лучами тень на краю леса, и Сифэн почувствовала себя лучше. Легкий бриз освежал разгоряченное лицо, и сердце уже не колотилось как бешеное. Вэй осторожно опустил ее на землю, прислонив к дереву, и тревога смягчила его суровые черты.
– Что произошло? – спросил он.
Сифэн поднесла руку к щеке, с удивлением обнаружив, что та мокра от слез.
– Я видела ужас. Образ смерти.
Она кусала дрожащие губы и чувствовала его взгляд, подмечавший каждое ее движение. Он ловил каждое ее движение, даже трепет ресниц.
– То же самое случилось со мной прошлой ночью, когда Гума гадала на картах.
– Карты, – Вэй отогнал от себя это слово как комара. – То-то мне показалось, что от тебя исходит ее демонический запах. Опять ты больна из-за ее колдовской чепухи.
– Это не чепуха, – возразила Сифэн, хотя в голосе ее слышалось сомнение. Кошмары со страданиями и смертью, исходившие от этой твари внутри, мучили ее годами. При этом курения Гумы оказывали на нее странное воздействие, перенося ночные видения в дневную реальность, смешивая сны с явью.
– Если ты так хочешь во что-то верить, поверь, что тебе нужно освободиться от тетки. Зачем тебе с ней оставаться?
Сифэн понимала, что он прав, но в то же время не могла забыть Гуму, с нежностью гладившую ее по щеке.
– Тетя вырастила меня, я ей всем обязана, – мягко сказала Сифэн. – Другой матери у меня нет.
– Матери могут быть строгими со своими детьми, но никогда не будут жестокими, – возразил Вэй. – Гума никогда не будет тебя любить, что бы ты ни делала.
Он обнял Сифэн, и она прильнула головой к его сильной груди.
– Позволь мне забрать тебя от нее. Пожалуйста.
– Но куда мы пойдем?
– Разве это имеет значение, пока мы вместе?
Она подняла голову и прижалась губами к его твердому неулыбчивому рту. Вкус его губ был такой же, как и его запах: смесь пота, дыма и металла. Вэй ответил ей страстным поцелуем, нежным вначале, а потом все более пылким, неистовым. Не нужно было слов – этот поцелуй сказал все о его чувствах к Сифэн, – и она прижалась к нему всем телом в молчаливом согласии. Этот мужчина всецело принадлежал ей, кто бы что ни говорил. Карты об этом знали. Об этом знала Вселенная.
– Я люблю тебя, – вымолвил он.
Один выдох. Три простых слова.
Вэй всегда был рядом – ее спасение и прибежище. Он знал Сифэн лучше, чем ее мать, когда та была жива, лучше, чем тетка, как бы та ни старалась. И он отдал девушке свое сердце. Но когда она спросила свое сердце о нем, ответом стало молчание. Как только слова любви были готовы слететь с ее языка, из глубины тела послышался голос: Помни, ты предназначена другому.
Она никогда не рассказывала ему о предсказании Гумы, о том, что однажды ей предстоит стать Императрицей. Ведь если этому пророчеству суждено свершиться, то настанет день, когда Сифэн воссядет на троне и подле нее будет находиться мужчина, но этим мужчиной будет не Вэй. Как бы девушка ни старалась убедить себя в обратном, каждый раз, когда на свет являлась карта с воином, она все яснее осознавала, что жертвой, которую требовали от нее духи, был Вэй.
Но если пророчество не сбудется, тогда… она впустую откажется от единственной радости в своей беспросветной жизни. Чем легче пожертвовать: короной или человеком, который для нее дороже всего на свете?
Сифэн прижалась к нему еще крепче и губами прикоснулась к щеке. Запах его кожи помог ей отвлечься от тревожных мыслей о том, что, возможно, у нее никогда не будет свободы любить – свободы, которая другим достается так просто.
– Я достану для тебя луну с неба, если ты только пожелаешь. Мне никто не нужен, кроме тебя. – Вэй зарылся лицом в ее волосы, ее согревало его дыхание, он был как рыба, запутавшаяся в темной сети ее волос. – Я люблю тебя с нашей первой встречи. Тебе было восемь лет, а мне – девять, то утро было самым холодным из всех, что я помню. Ты обмотала голову коричневым шарфом, чтобы согреться.
Сифэн была поражена.
– Это было десять лет назад.
– Ты была с ней, она бранила тебя и щипала. Дрожа от холода, ты сняла с себя шарф и отдала ей, чтобы она успокоилась. Затем укутала ее шарфом, заправив концы, чтобы ей было тепло. Я видел это, и мне так хотелось оказаться на месте твоей тетки, чтобы испытать на себе эту ласку.
Своим поцелуем Вэй, казалось, выжег, заставил испариться мучившие ее ужасные видения и позволил на какое-то время забыть о существе, жившем внутри.
– Ты – самый важный для меня человек, – сказала Сифэн и, оторвавшись от него, усмехнулась. – Но ты думаешь обо мне лучше, чем я есть на самом деле. Когда сегодня я увидела Нин рядом с тобой, мое воображение нарисовало, как я мучаю ее.
Он взглянул на Сифэн, прищурившись.
– Ты меня приревновала?
– Это не повод для шуток, – резко ответила она. – Вэй, я представила, что убиваю ее. Мне хотелось, чтобы она умерла. И я видела это очень ясно в своем воображении.
Вэй всегда считал, что ее видения происходят от дурманящих курений, и винил Гуму в том, что она подвергает Сифэн воздействию этого отвратительного зелья. Девушка рада была ухватиться за эти объяснения, как за соломинку, ведь они давали ей слабую надежду. То, что видениям может быть другое объяснение, пугало Сифэн, так что она старалась об этом не думать.
– Что я за человек, если могу совершать такие мерзости?
– Все происходило только в твоем воображении, – он гладил ее по щеке, уже высохшей от слез. – Твои дурные мысли и зловещие сны… все это дело рук Гумы. Только эти слезы – твои собственные.
Сифэн хваталась за его слова как утопающий за брошенный канат. Ее переполняли чувства, выразить которые не хватало слов.
– Ты видишь во мне только хорошее и внушаешь надежду, что я могу стать лучше.
– Ты на самом деле хорошая. Я безо всякого колдовства знаю, что со мной твоя жизнь изменится. – Вэй прижался подбородком к ее макушке. – Мы можем отправиться в Императорский Город, ты же всегда о нем говоришь. У нас будут еда, жилье, которое защитит от зимнего холода, и толстые, довольные жизнью ребятишки.
– Это звучит восхитительно, – ласково прошептала Сифэн, засмеявшись при мысли, как просты были его желания: дом, очаг, жена, ребенок. Его наивность разрывала ей сердце. Вэй был так уверен, что они всегда будут вместе… Она прятала горькую правду за улыбкой, чтобы избавить его от боли, но боялась, что это принесет еще больше страданий в будущем.
– Мне нравится, как ты описываешь нашу с тобой жизнь вдали отсюда.
– Я так долго уговаривал тебя сбежать, что наконец уговорил? – радостно спросил он. – Я предлагал тебе это каждый год с тех пор, как нам исполнилось тринадцать.
– Я не забыла.
Со временем он становился все более настойчивым, но при этом более сильным и гневным. Сифэн наблюдала, как он обучался искусству владения мечами, которые сам же изготовлял, и ей рисовалось изящное и смертоносное лезвие, приставленное к обнаженному горлу Гумы. Порой ночами, когда девушке приходилось спать на боку, свернувшись калачиком, так как лежать на исполосованной спине было слишком больно, эта воображаемая картина даже приносила ей некоторое удовлетворение.
Пальцы Вэя, лаская, спустились от ее щеки к ключице, и внезапно она почувствовала, как он напрягся, уставившись на крестообразную рану в области сердца, которую обнажил распахнувшийся ворот платья. Сифэн попыталась прикрыть рубец, но Вэй остановил ее. Его челюсти сжались, гневно сверкая глазами, он разглядывал огромный воспаленный надрез на нежной коже. При дневном свете рана выглядела чудовищно.
– Это сделала Гума? – спросил он низким сдавленным голосом.
– Вэй… – в отчаянии начала Сифэн. Она всегда тщательно скрывала от него следы побоев, что было нетрудно, так как тетка никогда не била ее по лицу. Однако сейчас он спустил платье с ее плеча, обнажив бесчисленные синяки на боку и руке. Вэй резко повернул девушку, пальцы его скользили по неровным краям шрамов, оставленных на спине тростью Гумы. Когда он вновь взглянул в глаза Сифэн, та не узнала своего нежного возлюбленного; перед ней стоял тот мужчина, который когда-то избил до полусмерти грабителя.
– Почему ты никогда не говорила мне про побои? – Он трясся от ярости. – Считай, что ее больше нет! Я убью эту ведьму, пока она спит.
– Вэй! – кинулась к нему Сифэн, но он стряхнул ее с себя.
– Я придумал лучше, – сказал он со свирепой улыбкой, – сломаю ей здоровую ногу. Посмотрим, как она будет уползать. Пусть до конца жизни живет на холодной жесткой земле, она это заслужила.
В прошлом Сифэн не раз думала о том, как можно наказать тетку, однако сейчас эта мысль была ей противна. Самой представлять избитую, скорчившуюся на полу Гуму – одно, но слышать, с какой безжалостной интонацией произносит свои угрозы Вэй – это совсем другое. Кроме того, страшно было даже думать, какого рода месть выжившая из ума тетка может изобрести для них в своей тайной комнате, полной заклинаний.
Девушка знала, что Вэй всегда держит слово, а сейчас в его лице читался приговор. И Сифэн произнесла единственную вещь, которая могла спасти жизнь Гумы или его собственную.
– Забери меня отсюда. Я хочу уехать вместе с тобой.
Сифэн показалось, что странное эхо сопровождало ее слова, как будто она говорила в унисон с кем-то еще.
– Да, – прошептал голос, – встань на тропу, которая приведет нас к нашей судьбе…
Вэй перевел на нее взгляд.
– Что ты имеешь в виду?
– Хватит побоев, – решительно сказала Сифэн. – Хватит обвинений и поучений, ночей без еды и сна.
– И не будет больше редких проявлений доброты, – добавила она про себя с тихой печалью. – Не будет неожиданной ласки, не будет мимолетного одобрения.
Но слова были произнесены, и Вэй уже согласился с ними.
Он помог ей подняться на ноги.
– Иди домой и собери свои вещи. Встретимся здесь сегодня вечером, – сказал он, его глаза горели. – И если она попробует тебя остановить и ты не появишься здесь к заходу солнца, я сам приду. И уничтожу ее.