Джозефина Тэй
Дело о похищении Бетти Кейн
Глава четвертая
– Много работы было у тебя сегодня, мой милый? – спросила тетя Лин, расправив салфетку и положив ее на свои пухлые колени.
В этой фразе был известный смысл, и все ж по существу она ничего не значила. Фраза эта была таким же ритуалом перед ужином, как разглаживание салфетки на коленях, как шарканье правой ступни, которой пододвигалась скамеечка – на нее тетя Лин ставила свои короткие ножки. Она и не ждала ответа или, вернее, спрашивала, не думая, о чем спрашивает, и в ответ не вслушивалась.
Роберт поглядел на тетушку и понял, что нынче его расположение к ней как-то глубже, содержательнее, чем обычно. После визита в дом Фрэнчайз присутствие безмятежной тети Лин действовало успокоительно, и Роберт как бы новыми глазами смотрел сейчас на эту толстенькую старушку с короткой шеей, круглым розовым личиком и седыми волосами, небрежно заколотыми слишком крупными шпильками. Жизнь Линды Беннет была заполнена кулинарными рецептами, кинозвездами, благотворительными базарами, и, по ее мнению, эта жизнь была прекрасна. Недаром тетушка излучала благополучие и довольство. Она читала «Страницу женщины» (как превратить в бутоньерку старую перчатку) и не читала ничего другого. Случалось, убирая газету, брошенную Робертом, тетя Лин задерживалась взглядом на заголовке: «там-то нашли источник нефти» и комментировала: «…говорила я тебе, милый, что парафин подорожал на пенни?» Но вряд ли тетя Лин верила в существование того мира, о котором писали газеты. Ее мир начинался с Роберта Блэра и оканчивался в радиусе десяти миль от него.
– Почему ты сегодня так задержался, милый? – спросила она, отодвигая пустую тарелку.
Такой вопрос уже требовал ответа, и Роберт сказал:
– Мне пришлось съездить в дом Фрэнчайз, ну тот, который на Ларборо-роуд. Меня просили дать юридический совет.
– Эти странные люди? А я и не знала, что ты с ними знаком.
– Я не был с ними знаком. Они просто хотели посоветоваться.
– Надеюсь, они тебе заплатят, милый? Ведь у них нет ни гроша. Отец работал в какой-то фирме и допился до смерти. Оставил их, бедных, ни с чем. Старая миссис Шарп держала в Лондоне пансион, а дочка была в нем прислугой. Еще немножко, и они очутились бы на улице, но тут умер старый мистер Кроуль, владелец Фрэнчайза. Подумать только, какая удача!
– Тетя Лин, откуда у тебя эти сведения?
– Но все это правда, милый, совершенная правда. Забыла уже, кто мне рассказывал, по-моему, кто-то, кто жил в Лондоне на одной с ними улице, но, во всяком случае, это из первых рук. Я ведь, как тебе известно, не сплетница. Ну, дом хороший? Мне всегда хотелось знать, что там за железными воротами.
– Нет, дом довольно безобразный. Но есть хорошие вещи.
– Вряд ли они содержатся в таком же порядке, как наша мебель, – сказала тетушка Лин, не без гордости взглянув на прекрасный буфет и стулья, стоявшие вдоль стены. – Кстати, пастор вчера сказал: если бы он не знал, что это жилое помещение, он решил бы, что здесь музей.
Упоминание о пасторе навело ее на новую мысль…
– Кстати, будь особо терпеливым с Кристиной, прошу тебя. Кажется, она собирается вновь «спасать душу».
– Бедная, бедная тетя Лин, вот напасть! Сегодня за утренним чаем на блюдце оказался какой-то священный текст, начинавшийся словами: «Ты, Господь, меня видишь…» Она, что ж, снова меняет секту?
– Да. Уходит от методистов и вступает куда-то еще. Теперь-то она непременно спасется. Пела гимны все утро.
– Она всегда поет гимны!
– Да, но не «Меч Господен». Когда она поет про «жемчужные венцы» или «улицу золота», тогда я спокойна. Но стоит ей запеть «Меч Господен» – все кончено, мне самой придется возиться с пирогами.
– Но, тетушка, ты печешь ничуть не хуже Кристины!
– А вот и нет! – объявила Кристина, внося второе блюдо. Это была крупная, полная женщина с отсутствующим взглядом. – Ваша тетушка печет лучше меня только сдобные булочки, да и то раз в год. А если меня в этом доме не ценят, я могу и уйти.
– Кристина, душенька, – сказал Роберт, – вы же знаете, что без вас этот дом себе нельзя представить! А если вы уйдете, то я пойду за вами на край света. Хотя бы из-за одних только сливочных тортов. Кстати, нельзя ли сделать завтра сливочный торт?
– Нечего кормить сливочными тортами нераскаявшихся грешников. Да, по-моему, у нас и сливок-то нет. Ладно, посмотрим. Советую вам, мистер Роберт, подумать на досуге о своей душе.
Когда дверь за ней закрылась, тетя Лин тихо вздохнула.
– Двадцать лет, – произнесла она задумчиво, – целых двадцать лет. Ты даже вряд ли помнишь, когда она впервые здесь появилась сразу после приюта. Ей было всего пятнадцать, такое худенькое, несчастное существо. Она очень много ела за чаем и уверяла, что будет молиться за меня всю жизнь. И знаешь, я думаю, она действительно молится.
Что-то похожее на слезу блеснуло в голубых глазах мисс Беннет.
– Надеюсь, она повременит со спасением души, пускай сначала сделает сливочный торт, – отозвался Роберт, настроенный на грубо-материалистический лад. – Как тебе понравилось кино?
– Ах, милый, я никак не могу забыть. Ведь у него было пять жен!
– У кого?
– То есть не сразу, конечно, а по очереди. Сначала он был студентом. Юным и романтичным. И…
Тетя Лин принялась излагать содержание фильма, но Роберт не слушал. Ему вдруг припомнился дом Фрэнчайз, и вернулся он к реальности, когда было пора перейти в гостиную пить кофе.
– Очень миленькая вещица, если бы только горничные это могли понять!
– О чем ты?
– О переднике. Она, видишь ли, была горничной в замке и щеголяла в этой смешной муслиновой тряпочке, словом, в фартучке, и прехорошеньком! Между прочим, у этих женщин из Фрэнчайза есть горничная? Нет? Так я и думала. Морили голодом ту, которая у них была. Давали ей…
– Тетя Лин!
– Уверяю тебя! Утром – одни крошки, оставшиеся от их завтрака. А когда у них бывал молочный пудинг…
Роберт не дослушал, что там происходило с молочным пудингом. Несмотря на вкусный ужин, он внезапно почувствовал себя усталым и мрачным. Если добрая, глупенькая тетя Лин спокойно повторяет идиотские сплетни, не видя в том никакого вреда, что же произойдет в Милфорде, когда история с девочкой получит огласку?
– И кстати, о горничных… Маленькая горничная Карлея попала в беду!
– Ты, очевидно, хочешь сказать, что кто-то вовлек ее в беду?
– Да, Артур Валлис, официант из «Белого оленя».
– Как? Опять Валлис?
– Не могу взять в толк, почему этот человек не женится? Ему бы это обходилось гораздо дешевле.
Но Роберт снова перестал слушать. Он снова был в гостиной Фрэнчайз, и кто-то посмеивался над его нетерпимостью к разного рода обобщениям. Он снова был в неопрятной комнате с мебелью, не знавшей полировки, где на стульях валялись какие-то вещи, и никто в доме не думал их прибирать. И где, как вспомнилось ему сейчас, никто не бегал за ним по пятам с пепельницей.
Глава пятая
Прошло больше недели, и вот в один прекрасный день в дверь кабинета Роберта просунул свою маленькую седую голову мистер Хэзелтайн и сообщил, что пришел инспектор Хэллам. Затем голова исчезла: очевидно, ее владелец отправился за инспектором. Роберт с удивлением почувствовал, что волнуется – волнуется так, как в дни юности при виде доски с прикрепленным к ней листком, сообщавшим о результатах экзамена. Неужели жизнь его так безнадежно скучна, что чужая беда может до такой степени выбить его из колеи? Или дело в том, что всю последнюю неделю мать и дочь Шарп неотступно были в его мыслях и перестали быть ему чужими?
Из осторожных слов Хэллама Роберт понял, что на основании существующих сегодня показаний Скотленд-Ярд никаких действий предпринимать не собирается. Блэра особенно поразили слова «существующие сегодня показания». Итак, дело не закрывается. Просто они пока что будут сидеть тихо. Эта мысль о притихшем в ожидании Скотленд-Ярде не слишком успокаивала в данных обстоятельствах.
– Я так понимаю, что у них нет подкрепляющих свидетельств?
– Они не могут найти грузовик, который подвез девочку, – сказал Хэллам.
– Вряд ли это обстоятельство их так уж удивляет.
– Именно, – согласился Хэллам. – Ни один шофер не пойдет на риск потерять работу, сознавшись, что он кого-то подвез. В особенности девушку. Хозяева грузовиков весьма строги. А уж если с девочкой произошли неприятности и этим заинтересовалась полиция, то ни один человек в здравом рассудке в жизни не признается, что он ее видел. – Хэллам взял сигарету, предложенную Робертом. – Им вот как необходим шофер грузовика. Или кто-нибудь в этом роде.
– Да-а, – задумчиво протянул Роберт. – А что вы думаете о девочке, Хэллам?
– Девочка? Право, не знаю, что сказать… Славная девчушка. По-моему, искренняя. Могла бы быть моей дочкой.
«Вот оно, – подумал Блэр, – вот в чем главная опасность, если дело дойдет до суда. Каждому присутствующему непременно будет казаться, что девочка, дающая показания, могла бы быть его собственной дочкой. Не потому, что она беспризорная, а именно потому, что она небеспризорная. Форменная школьная курточка, юное, не тронутое косметикой личико, милые ямочки на щеках, широко расставленные честные глаза – для представителей обвинения лучшей пострадавшей и не придумаешь!»
– А в общем, такая, как и всякая другая девочка ее возраста, – добавил Хэллам. – Ничего худого о ней не скажешь.
– Значит, вы не судите людей по цвету их глаз? – заметил Роберт – без всякой, впрочем, надежды на отклик.
– Ого, еще как! – неожиданно заявил Хэллам. – Уверяю вас, существует особый оттенок детски-голубого цвета, и он-то вам скажет о человеке, прежде чем тот рот успел открыть. Обладатели таких глаз лжецы все как на подбор! – Он сделал паузу и затянулся сигаретой. – Они и к убийству предрасположены, хотя я встречал не так уж много убийц.
– Не пугайте меня, – засмеялся Роберт, – теперь я буду настороже в отношении детски-голубых глаз.
Хэллам ухмыльнулся.
– Если ваш бумажник надежно запрятан, можете не беспокоиться. Все такие голубоглазые лгут ради денег. А убивают только в том случае, если уж очень запутаются в собственном вранье. Настоящего убийцу можно узнать не по цвету глаз, а по тому, как они поставлены.
– Поставлены?
– Да. Обычно они поставлены неправильно. Глаза, я имеют в виду. Похоже, будто они взяты с разных лиц.
– Но если не ошибаюсь, вы сами сказали, что видели не так уж много убийц.
– Верно. Но я прочитал множество дел об убийствах и видел фотографии. Меня всегда удивляло, что ни в одной такой книге об убийствах об этом не говорится. Я хочу сказать – о глазах, неправильно поставленных.
– Значит, это ваша собственная теория?
– Вернее, результат собственных наблюдений. Но следовало бы этим вопросом заняться. Очень любопытно. Я, знаете, дошел до того, что теперь ищу их.
– На улице, среди прохожих?
– Нет, не до такой уж степени! Но при каждом новом деле об убийстве я жду сначала фотографий. А когда их получаю, думаю: «Вот оно! Ну, что я вам говорил?»
– А если на фотографии убийцы глаза его поставлены совершенно правильно?
– Тут это почти наверняка то, что называется случайным убийством, то есть убийство совершено при таких обстоятельствах, когда каждый мог бы стать убийцей.
– Ну, а если вам, скажем, попадется фотография его преподобия пастора местечка Назер Дамбльтона, сфотографированного его благодарными прихожанами, отмечающими пятилетие его преданного служения, и вы увидите, что глаза пастора поставлены неправильно. Ну-с, к какому заключению вы тогда придете?
– А вот к какому! Что он доволен женой, что дети его послушны, что денег ему хватает на жизнь, что политикой он не занимается, ладит с местной аристократией и никто в его дела не вмешивается. Другими словами, у него не было нужды кого-нибудь убивать.
– По-моему, вы умеете ловко выкручиваться.
– Ну вот еще, – мрачно заметил Хэллам, – я вижу, что зря делился с вами своими наблюдениями. А я было подумал, что адвокату они могут пригодиться.
– Если хотите знать, вы попросту развратили мой невинный ум, – улыбнулся Роберт. – Отныне при каждом разговоре с новым клиентом я буду подсознательно отмечать цвет его глаз и симметричность их расположения… Спасибо, что вы зашли и сообщили мне новости о деле Бетти Кейн.
– Сообщать что-либо по телефону в нашем городке, – сказал Хэллам, – это все равно что по радио объявлять.
Когда он ушел, Роберт поднял телефонную трубку. Он не мог, как совершенно справедливо заметил Хэллам, говорить по телефону с обитательницами Фрэнчайза из боязни быть подслушанным. Он просто скажет им, что ему надо их повидать. Но на звонок никто не ответил. Чуть не пять минут Роберт снова и снова безрезультатно набирал номер.
Пока он возился с телефоном, в комнату вошел Невил Беннет – как обычно, в своем невозможном костюме из твида, в розоватой рубашке и пурпурном галстуке. Прижав к уху трубку и глядя на Невила, Роберт в сотый раз подумал о том, что произойдет с фирмой «Блэр, Хэйвард и Беннет», когда она перейдет в руки юного отпрыска семейства Беннет. Вряд ли можно назвать Невила безмозглым, однако с такими мозгами, как у него, карьеры в Милфорде не сделаешь. Милфорд требовал, чтобы человек, достигший совершеннолетия, остепенился. Но Невил не проявлял ни малейшего желания остепеняться. С неослабеваемой энергией, возможно бессознательно, он продолжал эпатировать милфордцев. Взять хотя бы его костюм! Нет, Роберт совершенно не требовал, чтобы молодой человек ходил в черном костюме. Сам Роберт, например, носил костюм из серого твида, но ведь твид твиду рознь! Твид Невила был явно второсортен, просто из рук вон!
– Роберт, – начал Невил, когда Роберт положил трубку, – я покончил с бумагами, касающимися дела Кэлторн, и думаю смотаться в Ларборо, если, конечно, я тебе тут не понадоблюсь.
– А ты не можешь поговорить с ней по телефону? – спросил Роберт, поскольку Невил был женихом третьей дочери епископа из Ларборо.
– Да нет, я не к Розмари собираюсь. Она уехала на неделю в Лондон.
– Надо полагать, митинг протеста в «Альберт-холле»? – сказал Роберт. У него испортилось настроение от того, что ему не удалось сообщить обитательницам Фрэнчайза добрые вести.
– Нет, в «Гайд-холле». А протест по поводу того, что наша страна отказалась дать убежище патриоту по фамилии Котович.
– Этим «патриотом», насколько мне известно, весьма интересуются в его собственной стране.
– Его враги – да.
– Нет, полиция. Из-за двух убийств.
– Не убийств, а казни.
– Ты что, последователь Джона Нокса, что ли?
– Бог мой, конечно, нет, он тут при чем?
– А при том, что он верил в самосуды, в терроризм. Эта идейка, я вижу, нашла своих последователей и у нас. Во всяком случае, если выбирать между мнением Розмари по поводу Котовича и мнением уголовного отдела полиции, то я с полицией.
– Полиция делает то, что ей прикажет министерство иностранных дел, это всем известно. Но если я буду тебя просвещать, то опоздаю в кино.
– Какое еще кино?
– Французский фильм, его показывают в Ларборо.
– Ну ладно. А ты сможешь задержаться по дороге у дома Фрэнчайз и бросить записку в их почтовый ящик?
– Могу. Мне давно хотелось посмотреть, что там за забором. Кто там теперь живет?
– Старая дама и ее дочь.
– Дочь? – заинтересовался Невил.
– Дочь средних лет.
– А-а… Ладно. Я только пальто возьму.
Роберт набросал несколько строк: пытался, мол, дозвониться, не дозвонился, сейчас уходит по делу на час-другой, но позвонит снова, когда освободится, и что пока Скотленд-Ярд судебного дела возбуждать не собирается.
Появился Невил со своим жутким пальто реглан, переброшенным через руку, схватил записку и умчался со словами: «Передай тете Лин, что я могу опоздать. Она звала меня к ужину!»
Роберт отправился в кафе отеля «Роза и корона», где у него было назначено свидание с клиентом – старым фермером, страдающим от хронической подагры. Старика на месте не оказалось, и Роберт, человек хладнокровный и лениво-добродушный, вдруг почувствовал раздражение. Что-то в его жизни, вернее, сама схема его жизни переменилась. До сих пор жизнь текла ровно, одно цеплялось за другое, и он переходил от одного к другому, не торопясь и не волнуясь. А теперь в его жизни появился интерес, и все остальное сосредоточилось в нем как в фокусе.
Он уселся в холле на обитый ситцем стул и посмотрел на газеты, лежавшие на низком столике. Самой свежей из них была газета «Уочман», и Роберт неохотно взял ее. Обычное сборище протестов, поэм, поучений, а среди протестов отведено почетное место будущему тестю Невила, епископу Ларборо, который возмущался тем, что Англия отказалась дать приют бежавшему «патриоту». Епископ Ларборо полагал своим христианским долгом защищать всех тех, кого он считал угнетенными.
Роберт попробовал прочесть какие-то стихи, ничего в них не понял и бросил газету на столик.
– Выпьем чего-нибудь? – раздался голос Бена Карлея, остановившегося у стула Роберта.
– Привет, Карлей. Нет, спасибо. Я жду мистера Уиньярда. Он, очевидно, старается не делать лишних движений.
– Бедный старик. Это ужасно – страдать от последствий портвейна, которого сам в рот не брал. Грехи отцов! На днях я видел ваш автомобиль у ворот Фрэнчайза.
– Верно, – сказал Роберт, слегка удивившись. Как-то не похожа на Карлея такая прямолинейность. Но раз он видел автомобиль Роберта, то значит, видел и полицейские машины…
– Если вы с ними знакомы, вы можете кое-что мне рассказать. Меня всегда интересовало, справедливо ли все, что о них говорят.
– А что говорят?
– Они в самом деле колдуньи?
– А разве их считают колдуньями? – шутливо спросил Роберт.
– Во всяком случае, такой слух ходит в наших местах, – ответил Карлей, и его блестящие черные глаза впились в лицо Роберта. Но тут же он отвернулся, и глаза его забегали по сторонам с обычным для него выражением нескрываемого любопытства.
И тут Роберт понял, что Карлей снабдил его информацией, которая может ему пригодиться.
– А я-то думал, – сказал Роберт, – что с тех пор как в наших местах появилось такое развлечение, как кино, охоте за ведьмами пришел конец.
– Да бросьте вы! Дайте идиотам любой предлог, и они начнут гоняться за ведьмами! А вон и ваш старикан. Ну, всего хорошего!
По самой своей натуре Роберт искренне интересовался людьми и их неприятностями, что составляло главную и наиболее привлекательную черту его характера. Он выслушал старого мистера Уиньярда с таким вниманием и доброжелательством, что тот мысленно прибавил сто фунтов к имени Роберта, уже упомянутого им в завещании.
Сразу же после свидания Роберт отправился к отдельному телефону. Но желающих звонить было много, и он решил позвонить из гаража на Син-лейн. Контора была уже закрыта, да и далеко отсюда. Кроме того, в гараже – автомобиль, и если его, Роберта, попросят приехать, то это будет нетрудно.
– Добрый вечер, мистер Блэр, – сказал Билл Броу, с трудом протискивая свою массивную фигуру в узкую дверь гаражной конторы. На его круглом спокойном лице сияла улыбка. – Вам нужен ваш автомобиль?
– Нет, мне прежде всего нужен ваш телефон, если, конечно, можно.
– Еще бы, разумеется.
Роберт зашел в маленькую, жарко натопленную контору и поднял трубку.
Ответила Марион, и голос ее прозвучал тепло и радостно.
– Вы даже представить себе не можете, как легко мы вздохнули, получив вашу записку. А у вас, между прочим, очаровательный племянник!
– Племянник?
– Ну, тот молодой человек, которого вы к нам прислали…
– Он мне не племянник, – холодно отозвался Роберт. Почему это, когда тебя называют чьим-то дядей, сразу стареешь? – Это мой двоюродный брат.
Роберт надеялся, что его пригласят заехать, но его не приглашали. Надо было действовать энергичнее.
– Я бы хотел вас видеть, чтобы кое-что обсудить.
– Да, конечно. А что, если мы заедем в вашу контору как-нибудь утром, когда будем в Милфорде за покупками? Как вы считаете: что нам теперь делать?
– Понадобится частное расследование. Впрочем, это не телефонный разговор.
– Да-да. Так мы заглянем к вам в пятницу утром, хорошо? Или пятница вас не устраивает?
– Нет, вполне устраивает, – вяло отозвался Роберт, подавляя разочарование. – Около полудня?
– Прекрасно. Итак, в двенадцать часов послезавтра в вашей конторе. До свидания, и еще раз спасибо за поддержку!
И Роберт отправился на свою ежевечернюю прогулку по Хай-стрит, изо всех сил стараясь забыть, что его, так сказать, отвергли. Ведь поначалу он ничуть не хотел ехать в дом Фрэнчайз и даже не скрывал своего нежелания. Естественно, Марион хотела избежать повторения этой малоприятной сцены. Правда, он взял на себя защиту их интересов. Но это – дело, а дело должно обсуждаться по-деловому в конторе.
«Ну что ж, – думал Роберт, усаживаясь на свой любимый стул у камина и разворачивая вечернюю газету (напечатанную утром в Лондоне), – ну что ж! Когда они явятся в пятницу, то надо будет перевести деловые отношения в более личные и постараться стереть память о тогдашнем отказе».
Тишина в доме успокаивала. Кристина заперлась в своей комнате и выйдет оттуда только после двух дней молитвы и религиозных возвышенных размышлений, а тетя Лин возилась на кухне с ужином. Пришло письмо от Леттис, единственной сестры Роберта. Во время войны она была на фронте, водила грузовик, влюбилась в высокого молчаливого канадца и сейчас воспитывала своих пятерых детишек в Саскатшеване. «Приезжай, Робин, милый, – писала она, – пока мои ребята не выросли и пока ты сам не оброс мохом. Общество тети Лин тебе просто вредно!» Роберт даже услышал голос Леттис, произносящий эти слова. Она и тетя Лин никогда ни в чем не были согласны и смотрели на вещи по-разному.
Он улыбался, чувствуя себя отдохнувшим и спокойным, но этот блаженный покой был нарушен вторжением Невила.
– Почему ты мне не сказал, какая она? – с порога спросил Невил.
– Кто?
– Ну, эта самая Шарп. Почему не сказал?
– Я и не думал, что ты ее увидишь. Все, что от тебя требовалось, – бросить письмо в дверную щель.
– Никакой щели в двери нет. Я позвонил, а они как раз вернулись откуда-то. Она сама мне открыла.
– Я думал, после обеда она спит.
– По-моему, она никогда не спит. Она вообще не из людской породы – вся огонь и сталь.
– Ты прав, старая дама весьма резка на язык, но будь снисходителен. У нее была очень тяжелая…
– Какая еще старая? Ты это о ком?
– О старой миссис Шарп, разумеется.
– Да я и не видел старой миссис Шарп. Я говорю о Марион.
– О Марион Шарп? А откуда ты знаешь, что ее зовут Марион?
– Она мне сама сказала. А это имя ей идет, правда? Даже представить нельзя, чтобы ее звали как-нибудь иначе!
– Когда это ты успел так коротко с ней познакомиться, если видел ее только в передней?
– Она угощала меня чаем.
– Чаем? Я-то думал, что ты торопишься на французский фильм.
– Я никогда никуда не тороплюсь, если такая женщина, как Марион, приглашает меня к чаю. А ее глаза ты заметил? Ну конечно, заметил. Ведь ты ее адвокат. Великолепнейший оттенок серого, переходящий в светло-коричневый. А какая изумительная линия бровей, будто след кисти гениального художника! Крылатые брови. По дороге домой я сочинил о них стихи. Хочешь послушать?
– Нет, – твердо ответил Роберт. – А как тебе понравился фильм?
– Я его не видел.
– Не видел?
– Я же тебе говорил, что мы пили чай с Марион.
– Короче, ты хочешь сказать, что провел в доме Фрэнчайз несколько часов?
– Очевидно, – мечтательно отозвался Невил. – Но Боже мой, мне показалось, что я провел там всего семь минут.
– А как же твоя страсть к французским фильмам?
– Но Марион сама настоящий французский фильм. Даже ты должен это видеть! (Роберт поморщился, услышав «даже ты».) К чему мне отражение, когда передо мной сама действительность? Непосредственность. Вот в чем ее главная прелесть. Я никогда не встречал никого, кто был бы так непосредствен, как Марион.
– Даже Розмари? – Роберт был в том состоянии, которое тетя Лин деликатно называла «вышел из себя».
– А, Розмари – милочка, и я на ней непременно женюсь, но это совсем другое дело!
– Вот как? – произнес Роберт обманчиво-кротким тоном.
– Конечно. На таких женщинах, как Марион, не женятся, это все равно что обручиться с ветром или с облаком. Как обручиться с Жанной д’Арк. Просто оскорбительно думать о Марион как о будущей жене… Между прочим, она хорошо о тебе отзывается.
– Очень мило с ее стороны.
Слова эти были произнесены так сухо, что даже Невила проняло.
– Тебе она не нравится? – спросил он, бросив на двоюродного брата удивленно-недоверчивый взгляд.
Роберт уже перестал быть добрым, ленивым, терпимым Робертом Блэром. Теперь это был просто усталый человек, который не успел поужинать и который не забыл о том, что планы его были нарушены, а сам он отвергнут.
– Насколько я успел заметить, – проговорил он, – Марион Шарп попросту худощавая сорокалетняя женщина, которая живет вместе со своей резкой на язык старой матерью в уродливом старом доме и нуждается в юридической помощи, как, впрочем, и многие другие.
Но, еще не докончив фразы, он уже раскаивался в своих словах. Ему уже хотелось взять их обратно – словно он предал друга…
– Видимо, она просто не в твоем вкусе, – беззлобно заметил Невил. – Ты всегда предпочитал глуповатых блондинок, не правда ли?
– Не понимаю, откуда ты это взял?
– Все женщины, на которых ты чуть не женился, принадлежали именно к этому типу.
– Никогда я ни на ком «чуть не женился», – выдавил из себя Роберт.
– Это тебе только кажется. Молли Мандерс, например, едва тебя не заарканила.
– Молли Мандерс? – сказала разрумянившаяся у плиты тетя Лин, внося поднос с хересом. – Такая дурочка! Вечно смотрелась в карманное зеркальце.
– А спасла тебя тогда тетя Лин, правда ведь, тетя?
– Не знаю, о чем ты говоришь, Невил, милый. Перестань шагать взад и вперед, а подбрось-ка лучше полено в камин. Как тебе понравился французский фильм?
– Я его не видел. Я пил чай в доме Фрэнчайз… – Невил искоса взглянул на Роберта, очевидно, уже догадавшись, что Роберт воспринимал его слова не так безучастно, как могло показаться с первого взгляда.
– С этими странными людьми? О чем же вы говорили?
– О горах. О Мопассане. Обо всем…
Тетя Лин повернулась к Роберту:
– Если ты собираешься иметь с ними дело, милый, может, мне следует сделать им визит? Или попросить об этом жену пастора?
– Совершенно незачем делать визиты незнакомым людям, – сухо отозвался Роберт.
Тетя Лин растерянно взглянула на племянника, но тут же ее отвлекли домашние заботы.
– Не задерживайтесь за бутылкой хереса, иначе жаркое перепреет в духовке. Слава Богу, Кристина завтра приступит к своим обязанностям. По крайней мере я надеюсь, что приступит. Обычно спасение души занимает у нее не больше двух дней… Нет, если тебе все равно, я, пожалуй, не сделаю визита этим людям в доме Фрэнчайз. Мало того, что они нездешние и очень странные, я их боюсь!
«Так! Вот вам типичный образец того, как будут относиться к матери и дочери Шарп, замешанным в какой-либо истории, виновны они или нет», – думал Роберт. Недаром Бен Карлей старался сегодня внушить ему, что если у обитательниц Фрэнчайза возникнут недоразумения с полицией, то будет весьма нелегко рассчитывать на беспристрастных присяжных. Он должен сделать все, чтобы защитить Шарп. При свидании в пятницу он непременно посоветует им нанять агента и провести частное расследование. Полиция и в более важных делах не успевает разобраться, и есть надежда, что человек, работающий неторопливо и всецело посвятивший себя этой работе, сможет обнаружить то, чего не удалось обнаружить официальным следователям.
