bannerbannerbanner
ГлавнаяГлобальный системный кризисДжозеф СтиглицЛюди, власть и прибыль. Прогрессивный капитализм в эпоху массового недовольства
Уменьшить шрифт (-)  |  Увеличить шрифт (+)
Люди, власть и прибыль. Прогрессивный капитализм в эпоху массового недовольства

Джозеф Стиглиц
Люди, власть и прибыль. Прогрессивный капитализм в эпоху массового недовольства

Тех, кто верит в демократию, это должно сильно беспокоить. Идет битва идей, связанных с альтернативными социальными, политическими и экономическими системами, и нас должен волновать тот факт, что большая часть мира отказывается от достоинств нашей системы.

К счастью, американский капитализм – это всего лишь одна из множества форм демократической рыночной экономики, как мы видели на примере Швеции выше. Другим демократическим странам со своими формами экономики, похоже, тоже удается обеспечить быстрый экономический рост и благосостояние большинства своих граждан.

Нам пора перестать кичиться своей экономической системой. К настоящему моменту совершенно очевидно, что у нее есть серьезные недостатки, особенно когда дело доходит до обеспечения общего процветания. Есть целый список интересных вариантов, которые нам следовало бы рассмотреть, признав, что у многих альтернативных форм рыночной экономики имеются сильные стороны и что нам есть чему у них поучиться.

Уродливая экономика уродует людей и общество

Все это означает, что война интересов – замаскированная, как и война идей о наилучшем способе организации общества, – быстро не прекратится, поскольку корпорации, например, не оставляют попыток получить как можно больше для себя за счет остальных.

Битва идей – это не спортивное состязание. Причина, по которой нам необходимо искать на стороне пути устранения недостатков своей экономики и заниматься созданием системы, в большей мере ориентированной на наши ценности, связана не со стремлением повысить вероятность глобального доминирования наших идей относительно рынков и демократии, а с тем, что это даст нам как людям и как стране в целом.

Стандартный курс по экономике начинается с допущения о том, что у людей есть фиксированные предпочтения, с которыми они рождаются, – они такие, как есть, со своими симпатиями и антипатиями. Идея о том, что вкусы и предпочтения неизменны, однако, – полная чушь. Как родители, мы пытаемся привить нашим детям определенные навыки, и, хотя это предприятие не всегда успешно, нам кажется, что в какой-то мере цель достигается. Маркетологи пытаются формировать наши покупательские привычки. На нас также оказывает влияние общество и культура, а мы, в свою очередь, сами влияем на них. То, как мы структурируем экономику, играет центральную роль в этом формировании, поскольку наши связи друг с другом в очень большой мере являются экономическими. Исследования в сфере поведенческой экономики подтверждают это. То, что банкиры ведут себя безнравственно, вовсе не случайно: эксперименты показывают, что они – особенно когда им напоминают, что они банкиры, – действуют все более бесчестно и эгоистично[68]. Так на них воздействует профессия. Это же справедливо и для экономистов. Хотя среди тех, кто решил посвятить себя экономике, одни более эгоистичны, чем другие, чем дольше они изучают предмет, тем более эгоистичными становятся[69].

Тот вид рыночной экономики, который создала Америка, порождает эгоистичных и меркантильных людей – людей, зачастую очень далеких от тех идеалов, по которым мы оцениваем себя и других. Другие формы экономической организации в большей мере воспитывают склонность к сотрудничеству. Все люди сочетают своекорыстное и альтруистическое поведение (как отмечал еще сам Смит[70]), а характер нашей экономической и социальной системы меняет соотношение этих двух видов поведения[71]. Чем больше людей, для которых характерны эгоизм, меркантильность, недальновидность и слабые нравственные принципы, тем более характерными для нашего общества становятся эти черты.

Последствия могут быть еще серьезнее, когда дело доходит до политики. Рыночная позиция «победитель получает все» вторглась в нашу политику, разрушая нормы и подрывая способность идти на компромиссы и достигать согласия. Если не остановить эту тенденцию, она разрушит национальное единство.

Мы на самом деле лучше того, к чему вроде бы идем. Возможно, мы и отличаемся в деталях от того, к чему стремимся, – как подчеркивают экономисты, всегда есть место для компромиссов, – однако по ключевым моментам существует широкое согласие. Для реализации альтернативного видения необходимо коллективное действие. В сфере экономики – это регулирование рынка и выполнение того, что рынок делать не может. Нам нужно отказаться от традиционной веры в то, что рынки по своей природе саморегулируемые, эффективные, стабильные и справедливые, и в то, что правительство по определению неэффективно. В каком-то смысле мы должны спасти капитализм от самого себя. Капитализм – вместе с ориентированной на деньги демократией – порождает процесс саморазрушения, который угрожает уничтожить любое подобие справедливого и конкурентного рынка и реальной демократии. Необходимо не просто немного подкорректировать систему. Мы слишком долго шли не той дорогой, чтобы все было так легко. Нам нужен новый общественный договор, который позволит всем в нашей богатой стране вести достойную жизнь.

Эта книга, таким образом, посвящена такому альтернативному пути вперед. Вполне возможен другой мир, построенный не на фундаменталистской вере в рынки и экономику просачивания благ сверху вниз, которая загнала нас в этот кошмар; и не на националистской и популистской трамповской экономике, которая не признает верховенства закона на международном уровне, заменяя «глобализацию дубиной», подходом, вредящим больше всего самой Америке. Я надеюсь, что раньше или позже истина возьмет верх: политика Трампа провалится, и его сторонники, как корпорации наверху, так и работники, чьи интересы он вроде бы отстаивает, увидят это. Что произойдет потом, можно только гадать. Если под рукой окажется альтернативный путь движения вперед, как тот, что представлен в этой книге, возможно они ухватятся за него.

Глава 2
Путь к более плачевному состоянию экономики

Что-то неладное стало происходить с мощным экономическим двигателем Америки примерно в 1980 г.: замедлился экономический рост, а главное – затормозился рост доходов. Все случилось так, что поначалу мало кто обратил на это внимание. Конечно, даже несмотря на то, что экономика не обеспечивала процветания значительной части населения, энтузиасты новой эры финансиализации, глобализации и технического прогресса расхваливали на все голоса «новую экономику», призванную обеспечить еще более высокое благосостояние, под которым, по всей видимости, подразумевался просто рост ВВП. Некоторые из наших экономических руководителей – включая сменявших друг друга глав Федеральной резервной системы – рассуждали о «великом смягчении колебаний», о том, что мы наконец укротили деловой цикл, колебания объемов производства и занятости, которые сопровождали капитализм с его зарождения[72].

Финансовый кризис 2008 г. показал, что наше кажущееся процветание было всего лишь карточным домиком, а точнее, долговой горой. По мере того как новые данные складывались во все более полную экономическую картину, становилось ясно, что причиной являются давние и глубокие проблемы. Рост, который так рекламировался, оказался намного ниже, чем в десятилетия после Второй мировой войны. Самым тревожным было то, что результаты этого роста уходили к небольшой кучке людей на самом верху. Если ВВП растет потому, что повышаются доходы Джеффа Безоса – а доходы всех остальных замораживаются, – значит, экономика реально работает плохо. Однако именно к такой ситуации близка Америка сегодня, и именно так все обстоит вот уже четыре десятилетия, на протяжении которых средний доход нижних 90 % американцев почти не менялся, а средний доход верхнего 1 % стремительно рос. (См. рис. 2, где линия внизу представляет средний доход до налогообложения нижних 90 % населения, а линия наверху – средний доход до налогообложения верхнего 1 %.)

 

Некоторые экономисты не хотят даже заикаться о неравенстве[73]. Работа экономиста, по их словам, заключается в увеличении размера пирога. Если это удается, выигрывают все – как выразился президент Кеннеди, прилив поднимает все лодки. Хотелось бы, чтобы это было правдой. В действительности прилив, если он происходит слишком быстро, может – что часто и случается – опрокинуть маленькие суда.

Экономика работает плохо и в том случае, если ВВП растет, но природная среда деградирует, а ресурсы истощаются. В стране, живущей за счет прошлых достижений и не инвестирующей в будущее – или уничтожающей природное наследие своих детей, – нынешнее поколение процветает за счет своих потомков.

И с той и с другой точки зрения Америку нельзя считать преуспевающей по сравнению либо с нашим прошлым, либо с нашими конкурентами. Для многих американцев это может оказаться неожиданностью, поскольку предполагается, что Америка больше, лучше и сильнее во всех отношениях, чем другие страны. Именно так наши политики без устали твердят нам. Однако если вы не верите слепо в трамповский потусторонний мир, то заметите, что данные стабильно говорят: мы далеко не самая результативная страна, хотя разные источники могут по-разному оценивать масштабы отставания Америки от высших показателей.

Среди множества объяснений такого недомогания экономики лишь одно является фундаментальным: мы не усвоили описанные в предыдущей главе уроки, касающиеся истинного источника богатства страны. Слишком многие клюнули на идею о том, что все сулящее прибыль неизменно несет благо, не понимая, что прибыль можно получать за счет эксплуатации, а не создания богатства[74]. Спекуляции с недвижимостью, азартные игры в Лас-Вегасе и Атлантик-Сити или эксплуататорские коммерческие школы могут принести состояние кое-кому, но никогда не создадут базу для устойчивого процветания общества в целом. На протяжении последних четырех десятилетий мы не вкладывали средства в инфраструктуру, наших людей и технологию. Даже уровень капиталовложений в стране был низким, таким низким, что не соответствовал уровню национального производства[75].

В последующих главах мы рассмотрим разные проявления этого перехода от создания богатства к эксплуатации – в сферах глобализации, финансиализации и монополизации. Сначала, однако, нужно лучше разобраться с тем, что идет не так и почему лозунг Трампа «Сделаем Америку снова великой» находит такой отклик.

Замедление роста

Треть века после Второй мировой войны, с 1947 по 1980 г., экономика США росла на 3,7 % в год, в последнюю же треть века, с 1980 по 2017 г., средний темп роста составлял всего 2,7 % – на целый процентный пункт ниже[76]. Это серьезное снижение – почти на 30 %.

Кризис 2008 г. показал к тому же, что рост, наблюдавшийся в предкризисные годы, был в значительной мере неустойчивым. В его основе лежали безрассудные инвестиции, лучшим примером которых, пожалуй, являются чрезмерные масштабы строительства на рынке жилой недвижимости.

Сравнение уровня жизни в разных странах

Частью американской исключительности является более высокий уровень жизни, чем в других странах, и более высокие темпы роста – по крайней мере, так нас уверяли. Мы более эффективные и производительные (в этом нас тоже уверяли). Такая уверенность имеет прямое следствие. Мы должны побеждать в конкурентной борьбе всех, то есть они должны покупать больше наших товаров, а мы – меньше их товаров. Из этого следует, что, если наши товары не «доминируют» на рынках, значит, соперники жульничают. Что и требовалось доказать. Политические рекомендации, напрямую вытекающие из этих простых аксиом, звучат так: прекратите жульничать. Если правила международной торговли не позволяют нам положить этому конец, значит, сами правила нечестные. Такова череда рассуждений, которая ведет к установлению торговых барьеров, например тарифов, которые являются налогами на импорт, или квот, которые ограничивают количество импортируемых товаров. Дух протекционизма, защиты национальных производителей от иностранной конкуренции, со всей очевидностью живет и процветает в наши дни.

Единственной проблемой этой череды рассуждений является то, что каждое ее звено ошибочно. Начинать надо с базового предположения – с того, что у США самая эффективная экономика и самый высокий уровень жизни. (Мы рассмотрим другие звенья этой логической цепочки в главе 5, посвященной глобализации.)

В реальности по индексу развития человеческого потенциала, широкому показателю уровня жизни, США находятся на 13-м месте прямо перед Великобританией. Однако если учесть неравенство, то Америка скатывается на 24-е место[77].

В 2018 г. Всемирный банк ввел такой показатель, как «индекс человеческого капитала», отражающий уровень инвестиций общества в своих членов. Он учитывает уровень образования, здоровья и просто способность к выживанию[78]. Так вот, в соответствии с ним Соединенные Штаты оказались на 24-м месте, позади ведущих азиатских стран вроде Сингапура, Японии, Южной Кореи и Гонконга и далеко позади своего северного соседа, Канады (10-е место), и большинства европейских конкурентов. Низкий уровень вложений в человеческий капитал сегодня ведет к низкому уровню жизни в будущем.

ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития), официальный мозговой центр развитых стран, проводит каждые несколько лет стандартизированное тестирование учащихся по всему миру. Здесь американцы показывают результаты ниже среднего уровня по математике – 40-е место среди 72 стран, участвовавших в тестировании, – и немного более высокие результаты по чтению (24-е место) и естествознанию (25-е место)[79]. Такие удручающие результаты мы демонстрируем по всем направлениям – доля тех, кто не справился с требованиями базового уровня, у США выше среднего, а доля получивших высшие оценки ниже среднего. Канада, Корея, Япония, Великобритания, Норвегия, Литва и Австралия – все превосходят нас по доле успешно оканчивающих колледж студентов в возрасте от 25 до 34 лет: Канада более чем на 25 %, а Южная Корея почти на 50 %[80].

 

Низкие инвестиции в человеческий и физический капитал, естественно, выливаются в низкие темпы роста производительности труда. При сравнении объемов производства по странам важно учитывать разницу в затраченных человеко-часах. Американцы отрабатывают больше часов, чем работники в других развитых странах (в среднем 1780 часов на работника в год по сравнению с 1759 часами в других местах, а если взять такие европейские страны, как Франция и Германия, то по сравнению с 1514 и 1356 часами соответственно)[81]. Дело здесь не столько в более короткой рабочей неделе, сколько в более продолжительных отпусках. Именно большим количеством отработанных часов в значительной мере объясняется высокий доход на душу населения. Если посмотреть на производительность труда – то есть выработку продукции в час, – то в США его рост в среднем был в два с лишним раза ниже, чем в развитых странах после Великой рецессии, в 2010–2016 гг.[82]

Мы росли настолько медленнее Китая в последние 30 лет, что Китай сейчас не только имеет крупнейшую экономику в мире[83] в стандартных показателях, используемых для сравнения, но и делает больше накоплений, больше производит и больше продает, чем США[84].

Я часто выступаю с лекциями в Китае, и, когда привожу данные о том, что происходит с большинством американцев, не входящих в верхушку, публика смотрит на меня с недоверием. Четыре десятилетия назад Китай был бедной страной, а шесть десятилетий назад – очень бедной. Годовой доход на душу населения там составлял около $150[85], что по меркам Всемирного банка считалось «крайней бедностью». Всего за 40 лет, в то время как доходы основной массы населения США за исключением самых богатых практически не менялись, доходы в Китае выросли более чем в 10 раз[86] и более 740 млн человек выбрались из бедности[87].

Рост неравенства

Америка не добилась успехов в росте экономики, зато она преуспела в росте неравенства: неравенство доходов у нас выше, чем в любой другой развитой стране. С точки зрения неравенства возможностей мы тоже находимся почти у самого дна. Что и говорить, это совершенно не вяжется с образом Америки как страны возможностей[88].

Американские работники получают все меньшую долю пирога, который растет все медленнее, – она настолько мала, что их доходы стагнируют. Доля труда в национальном доходе, особенно если исключить верхний 1 % работников – куда входят банкиры и директора, которые, хотя и считаются «работниками» в статистических целях, как-то не приходят на ум, когда мы говорим о «трудящихся», – беспрецедентно резко сократилась с 75 % в 1980 г. до 60 % в 2010 г., на 15 процентных пунктов всего лишь за 30 лет[89].

А вот сравнительно немногие – верхние 10 %, верхний 1 % и в еще большей мере верхняя 0,1 % – захватывают все большую и большую долю национального пирога. Доля верхнего 1 % более чем удвоилась; доля верхней 0,1 % выросла почти в четыре раза за последние 40 лет[90].

Многие из числа богатых заявляют, что от богатства, дарованного верхам, выигрывают все – блага просачиваются сверху вниз. Однако этого практически никогда не наблюдалось, а после 1980 г. тем более. Ранее мы говорили о том, что нижние 90 % населения видят, что их доходы не растут. Статистические данные подтверждают это. Недовольство в Америке особенно сильно среди мужчин, и это вполне понятно: с учетом инфляции медианный доход (у одной половины доход выше этого уровня, а у другой ниже) полностью занятого работника мужского пола – а тех, кто имеет полную занятость, можно считать счастливчиками, когда 15 % мужчин в расцвете сил не имеют работы, – изменился очень мало за четыре десятилетия[91]. В самом низу дела обстоят еще хуже, поскольку зарплаты с учетом инфляции остались примерно на том же уровне, что и 60 лет назад[92]. Нельзя сказать, что общий уровень доходов в Америке стоит на месте – ВВП на душу населения вырос более чем в два раза за этот 60-летний период. Нельзя сказать, что и рост производительности труда американских работников остановился: он вырос еще больше – в семь раз за это же время. Но все-таки в стране в период с середины 1970-х гг. по середину 1980-х гг. кое-что произошло: если до этого оплата труда повышалась по мере роста производительности, скажем, вслед за ростом производительности на 1 % заработная плата тоже поднималась на 1 %, то после возник огромный разрыв – рост заработной платы стал составлять менее одной пятой роста производительности. Это означало, что большая доля дохода идет кому-то еще, а не работникам[93].

У работников неравенство зарплат тоже увеличивается: застой или снижение зарплат внизу, выпотрошенный средний класс и резкий рост зарплат наверху. В фирмах вознаграждение генеральных директоров выросло неимоверно по сравнению с оплатой труда среднего работника. Разница в средней зарплате по фирмам тоже увеличилась. Существует немало нередко взаимосвязанных причин роста неравенства зарплат, многие из которых рассматриваются ниже: глобализация и изменения в технологии снижают спрос на неквалифицированную рабочую силу; позиции профсоюзов, которые помогали уравнивать зарплаты, ослабевают. Идет процесс концентрации рыночной власти с соответствующим увеличением разброса уровней корпоративной прибыльности в зависимости от того, есть эта власть или нет. Фирмы с более высокой прибыльностью делятся со своими работниками частью того, что они получают[94].

На протяжении многих лет я не уставал предупреждать о том, что великое разделение – разрыв между богатыми и бедными – это неустойчивое состояние и что более справедливое распределение дохода выгодно в долгосрочной перспективе даже богатым[95].

Такие ученые, как покойный сэр Энтони Аткинсон в Оксфорде[96], Тома Пикетти в Париже, Эммануэль Саэз в Беркли и Радж Четти в Гарварде, собрали массу данных, дающих ясную картину происходящего, и во многих кругах их идеи находят отклик. Президент Барак Обама в одном из своих обращений назвал неравенство самой острой проблемой страны[97].

Сочетание роста неравенства и снижения мобильности создает фундаментальную угрозу американской мечте, нашему образу жизни и тому, за что мы выступаем в мире. Я говорю об этом не потому, что это моя моральная обязанность. Рост неравенства и снижение мобильности влекут за собой далекоидущие последствия.

Однако в американской политике и экономике, похоже, есть еще более неотложные вопросы – восстановление после Великой рецессии происходит медленнее, чем ожидал Обама и его экономическая команда, а республиканцы в конгрессе заняли непримиримую позицию, которая сделала принятие любого закона, выходящего за рамки простого обеспечения открытости правительства, практически невозможным. Во время своего президентского срока Обама так и не приступил или, возможно, не смог приступить к решению проблемы неравенства, хотя и признавал ее важность. Он заслуживает, однако, уважения за закон о доступном медицинском обслуживании (известный как Obamacare), который помогал справиться с одним из самых жестоких проявлений неравенства – отсутствием доступа к достойной медицинской помощи. Его усилия понятны, проблема неравенства не излечивается без вмешательства. Она может лишь усугубляться.

Неравенство по расовому, этническому и гендерному признаку

Неравенство, о котором мы только что говорили, не в полной мере характеризует глубину разделения общества в стране, к нему нужно добавить также неравенство по расовому, этническому и гендерному признаку, которое в значительной мере есть не что иное, как проявление безжалостной дискриминации. С учетом нашей истории устранение такого разделения крайне важно, если мы хотим, чтобы в стране когда-нибудь появился один народ. (Во многих отношениях неравноправие по расовому и гендерному признаку – а затем реакция на попытки создать более единое общество – является главным моментом для понимания причин неравенства на американских рынках труда.)

После принятия закона о защите гражданских прав ситуация в определенной мере улучшилась, однако потом силы, стоящие на стороне сегрегации и дискриминации, организовали контратаку, остановили прогресс и в некоторой степени уничтожили его результаты.

Примерно 50 лет назад, в 1968 г., после волны выступлений на расовой почве по всей стране президент Джонсон назначил комиссию для определения подлинных причин произошедшего. К сожалению, ее выводы не утратили актуальности и сегодня: «Наша страна движется к появлению двух обществ, черного и белого, разделенных и неравных»[98]. Она нарисовала образ страны, в которой афроамериканцы подвергаются систематической дискриминации, получают неадекватное образование и жилье, а также полностью лишены экономических возможностей – американская мечта им недоступна. В основе этого лежит «расовое отношение белых американцев к черным американцам. Расовые предрассудки определяли образ нашей истории; теперь они угрожают нашему будущему»[99].

Через полвека после того, как мы начали бороться за ликвидацию дискриминации, зарплата женщин составляет всего 83 % от зарплаты мужчин, зарплата чернокожих мужчин – 73 % от зарплаты белокожих, зарплата латиноамериканцев – 69 % от зарплаты белых американцев[100].

В Америке есть и другие проявления неравенства, в том числе в состоянии здоровья, в имущественном положении, а самое главное – в возможностях. Неравенство в каждой из этих сфер более значительно, чем неравенство в доходах.

Неравенство в состоянии здоровья

Никакая статистика не показывает более наглядно отчаянное положение многих американцев, чем статистика в сфере состояния здоровья. У американцев более низкая средняя продолжительность жизни, чем у граждан большинства других развитых стран[101], – на пять лет короче, чем в Японии. Они умирают более молодыми – Центр по контролю и профилактике заболеваний отмечает, что с 2014 г. наблюдается ежегодное снижение средней продолжительности жизни[102]. Снижение происходит, несмотря на достижения в области медицины, которые в большинстве других стран ведут к сокращению смертности[103] и увеличению средней продолжительности жизни. Помимо прочего, существует большое расхождение продолжительности жизни у богатых и бедных американцев, которое со временем только растет. Гэри Бертлесс из Брукингского института пишет о том, как изменилась средняя продолжительность жизни 50-летних женщин с 1970 по 1990 г.: «За эти два десятилетия разрыв в продолжительности жизни женщин в нижней и верхней десятой части увеличился с 31/2 года до 10 с лишним лет»[104].

Существование такого разрыва в состоянии здоровья между США и другими развитыми странами и между богатыми и бедными американцами означает, что до принятия закона Obamacare Америка не признавала права каждого американца на доступ к медицинскому обслуживанию – права, признанного практически во всех развитых странах.

Энн Кейс и Ангус Дитон, нобелевский лауреат 2015 г. в области экономики, проанализировали открытые данные по смертности и сделали шокировавшие страну выводы: уровень смертности белых мужчин среднего возраста без высшего образования заметно вырос в период с 1999 по 2013 г. (последний год, данные за который анализировались в исследовании). Это перечеркивало представление о снижении смертности в данной группе населения и явно противоречило трендам, наблюдавшимся в большинстве возрастных и этнических групп населения Америки, а также трендам в большинстве других промышленно развитых стран[105].

Все же более серьезное беспокойство вызывают причины такой смертности – то, что Кейс и Дитон называют болезнями отчаяния: алкоголизм, передозировка наркотиков и самоубийства. С учетом стагнации доходов в средней и нижней группах населения, о которой я говорил, помноженной на массовую потерю работы и жилья, которая характерна для Великой рецессии, ничто из этого не должно вызывать удивления[106].

Такое масштабное снижение средней продолжительности жизни, не связанное с войной или пандемией (вроде ВИЧ), случалось на моей памяти лишь однажды: среди граждан бывшего Советского Союза после его распада, который сопровождался развалом экономики и самого общества с падением ВВП почти на треть.

Очевидно, что страна, где люди живут в таком отчаянии, где так много наркоманов и алкоголиков, не может иметь здоровой рабочей силы. Наглядным показателем успехов общества в создании хороших рабочих мест и здоровой рабочей силы является доля населения трудоспособного возраста, которая входит в состав рабочей силы и работает. Здесь США выглядят намного хуже других стран. Как минимум отчасти невысокий уровень этого показателя у нас можно напрямую связать с плохой статистикой по состоянию здоровья. Недавнее исследование Алана Крюгера, бывшего председателя Экономического совета при президенте, показало, что почти половина «мужчин в расцвете сил», не имеющих работы, страдает от серьезных заболеваний, две трети принимают рецептурные болеутоляющие средства[107]. Однако плохое состояние здоровья в Америке – это не результат нездорового климата или того, что к нам едут нездоровые люди. Нет и эпидемий, которыми можно объяснить, почему американцы умирают раньше и имеют более слабое здоровье, чем жители Европы и других мест. Смертность объясняется, по крайней мере отчасти, совсем другим: тем, что наша экономика не способна создавать хорошие рабочие места с приличной зарплатой, тем, что люди опустили руки и их отчаяние порождает социальные болезни вроде алкоголизма и зависимости от наркотиков[108].

Неравенство в имущественном положении

В Америке неравенство в имущественном положении еще больше, чем неравенство доходов, – верхний 1 % населения владеет более чем 40 % богатства США, почти в два раза выше доли получаемого дохода[109]. (Под доходом понимается то, что люди получают в любом отдельно взятом году, а под богатством – принадлежащее им имущество, которое у большинства американцев состоит из дома и автомобиля, за вычетом того, что приобретено в кредит и находится в залоге.) Имущество особенно важно потому, что оно имеет критическое значение для доступа к возможностям и для влияния.

В мире в целом картина еще хуже. Каждый год Оксфордский комитет помощи голодающим (Oxfam) публикует данные по неравенству: число людей из верхних слоев общества, которым принадлежит такое же богатство, как и людям из нижних 50 % населения мира (порядка 3,9 млрд человек). Это число быстро уменьшается: в 2017 г. оно составляло всего 26 человек[110]. Еще несколько лет назад потребовалось бы пара больших автобусов, чтобы вместить владельцев такого же богатства, как и у нижней половины населения. Теперь же, даже трудно представить, их чуть больше двух десятков. Это практически одни мужчины, и они имеют такой же экономический вес, как и население Китая, Индии и Африки вместе взятое.

Мы уже говорили о двух основных способах получения богатства: создание нового богатства и присвоение чужого богатства. В случае имущества есть еще третий способ – наследование.

Многие в верхней части общества – включая семейство Уолтон (наследника создателя состояния компании Walmart) и братьев Кох – пришли к успеху не в результате упорного труда, а, по крайней мере отчасти, получив крупное наследство[111]. Американцы любят считать неравенство в имущественном положении в своей стране непохожим на это же явление в старой Европе, где его основой является землевладельческая аристократия ушедшей эпохи. Однако мы тоже превращаемся в наследуемую плутократию XXI в.

Неравенство возможностей

Данные по неравенству в доходах, состоянии здоровья и имущественном положении вряд ли кого-то могут радовать. Однако еще безрадостнее выглядит ситуация с неравенством возможностей. Это в определенной мере связано с тем, что такое неравенство идет вразрез с нашим видением себя, с нашими представлениями о справедливом обществе.

Доходы и богатство одного поколения трансформируются в богатство следующего поколения, как наглядно показывают Уолтоны и братья Кох. Преимущества – и их отсутствие – переходят от поколения к поколению. То, что практически один из каждых пяти детей в Америке растет в бедности, может легко вылиться в ловушку нищеты. У родившихся в бедности шансы вырваться из нее невелики. В Америке появление на свет в правильной семье и взросление в правильном окружении становятся все более важными факторами успеха в жизни[112]. Американская мечта о равенстве возможностей – это миф: перспективы молодых американцев зависят от дохода и образования родителей больше, чем в практически любой другой развитой стране. Я говорю своим студентам, что им нужно принять всего лишь одно принципиально важное решение в жизни: выбрать правильных родителей. В противном случае их перспективы будут бледными.

68. Alain Cohn, Ernst Fehr, and Michel André Maréchal, “Business Culture and Dishonesty in the Banking Industry,” Nature 516, no. 7592 (2014): 86–89.
69. Yoram Bauman and Elaina Rose, “Selection or Indoctrination: Why Do Economics Students Donate Less than the Rest?” Journal of Economic Behavior and Organization 79, no. 3 (2011): 318–27. См. также другие ссылки в этой статье. Литературы на эту тему очень много.
70. Особенно в своей «Теории нравственных чувств» (Theory of Moral Sentiments, 1759), которая открывается знаменитыми строками: «Каким бы эгоистичным ни был человек, очевидно, что по природе своей ему свойственно проявлять участие к происходящему с другими, способствовать их счастью, даже если сам он не получает от этого ничего, кроме удовольствия наблюдать его».
71. См.: Karla Hoff and Joseph E. Stiglitz, “Striving for Balance in Economics: Towards a Theory of the Social Determination of Behavior,” Journal of Economic Behavior and Organization 126 (2016): 25–57.
72. Президент Американской экономической ассоциации, лауреат Нобелевской премии Роберт Лукас в своей лекции при вступлении в должность незадолго до начала Великой рецессии объявил о конце серьезных экономических флуктуаций. По его словам, «макроэкономическая теория… принесла желаемый результат: центральная проблема предотвращения депрессий по существу решена, и решена на многие десятилетия». См.: Robert E. Lucas Jr., “Macroeconomic Priorities,” American Economic Review 93, no. 1 (2003): 1–14; приведенная цитата взята со с. 1.
73. Как выразился Роберт Лукас – младший, «из всех тенденций, которые вредны для здоровой экономики, самой соблазнительной и, на мой взгляд, самой пагубной является концентрация на вопросах распределения». См.: “The Industrial Revolution: Past and Future,” Annual Report, Federal Reserve Bank of Minneapolis, May 2004.
74. Иногда то и другое тесно связано, например, когда изобретатель использует систему патентования для создания монополии, а потом разными путями, часть из которых описывается далее, расширяет свою рыночную власть и продлевает ее существование. В этом случае последующее получение богатства в значительной мере связано с использованием рыночной власти. Америка во многом построена на совершенно другом виде эксплуатации: рабство, которое играло центральную роль в развитии американского Юга, не было рыночным институтом – хотя рабов покупали и продавали, рабство основывалось на насилии. Даже после отмены рабства расовая сегрегация не исчезла, а угнетение афроамериканцев не прекратилось. Как результат, бывшие рабы получали более низкую заработную плату, а южные работодатели – более высокую прибыль. В период Гражданской войны на рыночную стоимость рабов приходилась значительная часть богатства Юга.
75. Предварительные данные по 2018 г. говорят о повышении результативности, которая является следствием массированного налогово-бюджетного стимулирования (значительного роста дефицита). Такие стимулы, по определению, приводят к повышению роста, но только временному. По сравнению с масштабами стимулирования этот рост оказался более слабым, чем можно было ожидать. Это следствие очень плохой проработки налогового закона. С 2010 по 2016 г. среднее отношение валовых капиталовложений к ВВП было почти на 9 % ниже этого показателя в странах ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития – это «клуб» развитых стран) и на 20 % с лишним ниже, чем в передовых странах вроде Канады. (Валовые капиталовложения – это та часть объема производства страны, которая идет на создание новых средств производства и считается производительным активом экономики. Она не включает в себя накопление запасов и не амортизируется, то есть не уменьшается в результате использования или с течением времени. Она также не включает в себя приобретаемые земельные участки.) В системе национальных счетов эта статья называется «Валовым накоплением основного капитала».
76. В определенной мере (всего лишь в определенной мере) эта разница объясняется снижением темпа прироста населения. Рост дохода на душу населения замедлился с 2,3 до 1,7 %. Есть и другие факторы, которые могут приводить к замедлению роста, например переориентация структуры экономики с производства на оказание услуг. В секторе услуг может быть труднее добиться повышения производительности труда. Причина может также крыться в простом невезении – сегодня наблюдается меньше значимых открытий в сфере повышения производительности труда, чем в предыдущие десятилетия. На мой взгляд, однако, дело здесь не только в этих структурных изменениях и неудачах. Данные в этой главе получены по большей части из стандартных источников: FRED (база данных ФРС), Бюро переписи населения США, ежегодный экономический обзор МВФ (IMF World Economic Outlook Report), ОЭСР и глобальная база данных по доходам (World Income Database). FRED – это база показателей ВВП США. Бюро переписи населения США – источник данных по медианной реальной заработной плате. ОЭСР – источник сравнительных данных по странам, входящим в эту организацию. Глобальная база данных по доходам – источник информации по среднему доходу и долям различных групп в распределении доходов (верхнего 1 %, верхней 0,1 % и нижних 50 %). Здесь использованы самые последние данные из названных источников на момент сдачи этой книги в печать.
77. Источник: ООН, последние доступные данные относятся к 2017 г. В соответствии с данными МВФ и Всемирного банка Соединенные Штаты занимают 7-е место по доходу на душу населения. В этом рейтинге при сравнении доходов использованы рыночные валютные курсы. Если опираться на паритет покупательной способности, то, по данным МВФ и Всемирного банка, США опускаются на 11-е место.
  World Bank Human Capital Index, доступно на сайте https://www.worldbank.org/en/data/interactive/2018/10/18/human-capital-index-and-components-2018.
79. Источник: тестирование по программе международной оценки учащихся (PISA) за 2015 г. (последний год, по которому есть данные). Разрыв очень велик. В некоторых регионах (Шанхай, Китай) лучшие десятиклассники демонстрируют знания, эквивалентные знаниям двенадцатиклассников из штата Массачусетс, США, показавшего лучшие результаты.
80. Источник: ОЭСР, данные за 2016 г.
  “Hours Worked,” OECD, 2017 или более поздние данные, доступные на сайте https://data.oecd.org/emp/hours-worked.htm.   Совокупный рост производительности труда в США за этот период составил 2,3 %, в то время как средний рост в странах ОЭСР достигал 4,9 %. Источник: ОЭСР, данные доступны на сайте https://data.oecd.org/lprdty/gdp-per-hour-worked.htm#indicator-chart.
83. С точки зрения паритета покупательной способности. Этот показатель учитывает различие стоимости товаров в разных странах. ВВП Китая превзошел ВВП США в 2015 г. Сравнения также нередко проводятся на основе текущих валютных курсов, которые могут сильно колебаться. При таком подходе ВВП Китая все еще меньше ВВП США. Вместе с тем по стандартным показателям Китай по-прежнему является развивающейся страной с доходом на душу населения, равным примерно одной пятой части дохода на душу населения в США.
84. Это неудивительно, поскольку развивающиеся страны демонстрировали более высокие темпы роста – в 2016 г., последнем году, для которого доступны данные, Америка занимала 139-е место.
85. Данные Всемирного банка, подтверждающие это, и другие показатели, свидетельствующие об искоренении бедности, приводятся ниже.
  База данных по неравенству в мире, www.wid.world. Конечно, благами этого роста пользуются далеко не все в Китае, поскольку доля совокупного дохода, идущая среднему и нижнему классу, заметно падает, однако изменения все равно впечатляют.
87. Президенты пытаются преувеличить значение своей политики для обеспечения роста. Трамп отслеживает ускорение роста в США с момента своего избрания, словно сам приход его к власти изменил курс развития экономики. В действительности, хотя Трамп и рекламирует достижения американской экономики в 2017 г., в первом году его пребывания в должности, он забывает сказать о том, что темпы роста Америки ниже, чем в среднем у развитых стран. Даже разница в темпах роста США между 2017 и 2016 гг., составившая 0,76 %, была лишь немногим больше, чем в среднем в странах ОЭСР (0,64 %), и намного меньше, чем у нашего северного соседа, Канады (1,55 %). При этом в 2016 г. рост в Канаде почти не отличался от роста в США. Если кто и должен трубить об успехах, то это премьер-министр Канады Джастин Трюдо, а вовсе не Трамп. В 2018 г. Америка испытала «эйфорию» от массированного увеличения бюджетного дефицита, который привел к росту реального ВВП примерно на 3 %. Однако вряд ли можно надеяться на то, что этот скачок будет устойчивым. В 2019 г. следует рассчитывать на значительно более скромный рост.
88. Практически с момента образования нашей страны многие американские лидеры считают борьбу с неравенством существенным аспектом создания процветающей демократии. Шон Виленц написал детальную историю неравенства и политики в США. См. его книгу The Politicians and the Egalitarians: The Hidden History of American Politics (New York: W. W. Norton, 2017).
89. См.: Olivier Giovannoni, “What Do We Know about the Labor Share and the Profit Share? Part III: Measures and Structural Factors” (working paper 805, Levy Economics Institute, 2014).
  По оценкам с 1977 по 2017 г., последний год, по которому имеются данные. См.: Thomas Piketty and Emmanuel Saez, “Income Inequality in the United States, 1913–1998,” Quarterly Journal of Economics 118, no. 1 (2003): 1–39. Таблицы и данные обновлены вплоть до 2017 г. и доступны на сайте Эммануэля Саэза: https://eml.berkeley.edu/~saez/.   Таблица A-4 в отчете по уровням доходов и бедности Бюро переписи населения США, доступна на сайте https://www.census.gov/content/dam/Census/library/publications/2017/demo/P60–259.pdf.
92. Экономические данные FRED. Раньше считалось, что повышение уровня минимальной заработной платы должно неизбежно приводить к значительному росту безработицы. Однако после публикации новаторской работы Дэвида Карда и Алана Крюгера (“Minimum Wages and Employment: A Case Study of the Fast-Food Industry in New Jersey and Pennsylvania,” American Economic Review 84, no. 4 [1994]: 772–93) верх взяло мнение о том, что это не так в определенной мере из-за преобладания рыночной власти на рынке труда (этот вопрос рассматривается в главе 4). (См.: “The Effects of a Minimum-Wage Increase on Employment and Family Income” [CBO, Feb. 18, 2014].) В действительности повышение уровня минимальной заработной платы может даже положительно сказываться на занятости.
  Точнее, компенсация, которая включает в себя неденежные выплаты. В анализе, проведенном Институтом экономической политики, использовались данные Бюро трудовой статистики и Бюро экономического анализа, просмотрено 17 июля 2018 г., доступно на сайте https://www.epi.org/productivity-pay-gap/.   Вопрос неравенства заработных плат в последнее время стал привлекать больше внимания. Например, Сонг и его коллеги на основании большого массива данных показывают, что рост разницы в размере компенсации на уровне фирмы играет важную роль в усилении неравенства оплаты труда, однако не такую значительную, как рост различий между фирмами, хотя они и зависят в значительной мере от квалификации работников фирм. Другие исследования подчеркивают, что различия в оплате труда между фирмами объясняются, по всей видимости, разной прибыльностью, хотя имеющиеся данные в большинстве случаев не позволяют разделить фирмы, в которых прибыльность обусловлена более высокой производительностью, и фирмы, где она является результатом рыночной власти. Приведенные в других местах этой книги факты повышения рыночной концентрации указывают на высокую важность неравенства фирм, обладающих и не обладающих рыночной властью. Как бы то ни было, нельзя отрицать значительную и нередко устойчивую разницу в производительности труда на разных фирмах. Мы с Гринвальдом писали об этом в книге «Создание обучающегося общества». Существование неравенства – одна из причин наших критических высказываний в адрес существующей экономики, которая предполагает, что знания распространяются быстро и без особых затрат. Достижения в сфере обучения и обучающих технологий фактически ведут к уменьшению этого неравенства, хотя могут существовать силы (например, более высокие темпы обновления в некоторых областях), действующие в противоположном направлении. См.: Jae Song, David J. Price, Fatih Guvenen, Nicholas Bloom, and Till Von Wachter, “Firming Up Inequality,” Quarterly Journal of Economics 134, no. 1 (2018): 1–50; David Card, Ana Rute Cardoso, Jörg Heining, and Patrick Kline, “Firms and Labor Market Inequality: Evidence and Some Theory,” Journal of Labor Economics 36, no. S1 (2018): S13–S70; Jason Furman and Peter R. Orszag, “A Firm-Level Perspective on the Role of Rents in the Rise in Inequality” in Toward a Just Society: Joseph Stiglitz and Twenty-first Century Economics, ed. Martin Guzman (New York: Columbia University Press, 2018), 10–47; Hernan Winkler, “Inequality among Firms Drives Wage Inequality in Europe,” Brookings, Mar. 21, 2017, https://www.brookings.edu/blog/future-development/2017/03/21/inequality-among-firms-drives-wage-inequality-in-europe/; Giuseppe Berlingieri, Patrick Blanchenay, and Chiara Criscuolo, “The Great Divergence(s),” (OECD Science, Technology and Industry Policy Papers no. 39, 2017); а также Julián Messina, Oskar Nordström Skans, and Mikael Carlsson, “Firms’ Productivity and Workers’ Wages: Swedish Evidence” (Vox CEPR Policy Portal, Oct. 23, 2016).
95. Я написал две книги на эту тему, в которых было показано, что неравенство не только ослабляет нашу экономику, но и подрывает демократию и разделяет общество («Цена неравенства» и «Великое разделение»). Большинство американцев, похоже, даже не подозревают о масштабах роста неравенства и его последствиях. Чтобы исправить эту ситуацию, я помог организовать выпуск серии публикаций New York Times по данной теме в 2013 и 2014 гг. с участием таких авторов, как Джудит Уорнер, Джейкоб Солл, Андреа Левер, Дэвид Кирп, Кори Робин, Алис Гоффман, Роберт Болфенц, Мария Конникова и Барбара Уайтхед. Я обращаюсь к этой теме на каждом доступном форуме, от Vanity Fair до Nation и Politico, а также в своей ежемесячной колонке в изданиях Project Syndicate по всему свету.
96. Он был соавтором многих моих ранних работ по оптимальному перераспределительному налогообложению.
97. Слова Барака Обамы во время выступления в Центре американского прогресса (Вашингтон, округ Колумбия, декабрь 2013 г.). Он также сказал: «Повторяю, сочетание роста неравенства и снижения мобильности создает фундаментальную угрозу Американской мечте, нашему образу жизни и тому, за что мы выступаем в мире. Я говорю об этом не потому, что это моя моральная обязанность. Рост неравенства и снижение мобильности влекут за собой далекоидущие последствия». До этого в выступлении в средней школе города Осаватоми, штат Канзас, 6 декабря 2011 г. он говорил, что, «если представляющие средний класс семьи не могут больше покупать товары и услуги, предлагаемые компаниями, если люди выбывают из числа тех, кого считают средним классом, это тянет всю экономику на дно. Америка была построена на идее широкого процветания, сильных потребителей по всей стране. Именно поэтому генеральные директора вроде Генри Форда ставили перед собой цель платить рабочим так, чтобы они могли купить выпускаемые им автомобили. Именно поэтому последние исследования показывают, что страны с более низким уровнем неравенства становятся сильнее и демонстрируют более устойчивый экономический рост в долгосрочной перспективе». Этот вопрос является центральной темой моей книги «Цена неравенства».
98. The Kerner Report: The 1968 Report of the National Advisory Commission on Civil Disorders (New York: Pantheon, 1988).
99. The Kerner Report. Меня попросили оценить, как изменится ситуация в последующие полвека. Мрачные прогнозы представлены в статье «Экономическая справедливость в Америке: 50 лет спустя после выхода доклада комиссии Кернера» (“Economic Justice in America: Fifty Years after the Kerner Report”) в книге Everybody Does Better When Everybody Does Better: The Kerner Report at Fifty / A Blueprint for America’s Future, eds. Fred Harris and Alan Curtis (Philadelphia: Temple University Press, 2017). Самое тягостное впечатление оставили показания выдающегося ученого, д-ра Кеннета Кларка перед комиссией Кернера. Он написал: «Я читал этот доклад… о беспорядках 1919 г. в Чикаго, и у меня складывалось впечатление, что речь идет о докладе комиссии по расследованию расовых волнений в Гарлеме в 1935 г., о докладе комиссии по расследованию расовых волнений в Гарлеме в 1943 г., о докладе комиссии Маккоуна по беспорядкам в Уоттсе [1965 г.]. Я должен опять прямо заявить вам, членам нынешней комиссии – это что-то вроде “Алисы в стране чудес” – с теми же мелькающими картинами, которые появляются вновь и вновь, с тем же анализом причин, с теми же рекомендациями и с тем же бездействием».
100. Eileen Patten, “Racial, Gender Wage Gaps Persist in U. S. Despite Some Progress” (Pew Research Center, July 2016). Улучшенная статистика, несомненно, позволяет нам ясно увидеть относительную роль, которую играют различия в образовании, опыте трудовой деятельности и дискриминации.
101. Среди стран с более высокими показателями, чем у США, следует назвать Японию, Норвегию, Швецию, Австралию, Исландию, Канаду, Новую Зеландию, Нидерланды, Австрию и Данию. В 2015 г. (по которому доступны самые последние данные) все они имели среднюю продолжительность жизни, превышающую 80 лет. Первое место в этом списке занимала Япония с показателем 83,9 года; в США он составлял 78,8 года – в середине между Чили и Чешской Республикой. Данные ОЭСР.
102. Самые последние данные на момент публикации этой книги относились к 2017 г.
103. Уровень смертности – это доля умерших в возрастной группе (скажем, от 50 до 55 лет) в том или ином году или в течение пятилетнего периода. Более низкий уровень смертности соответствует более высокой средней продолжительности жизни.
  “The Growing LifeExpectancy Gap between Rich and Poor,” Brookings Institution, Feb. 22, 2016, просмотрено 24 ноября 2018 г., доступно на сайте https://www.brookings.edu/opinions/the-growing-life-expectancy-gap-between-rich-and-poor/.
105. Anne Case and Angus Deaton, “Rising Morbidity and Mortality in Midlife among White Non-Hispanic Americans in the 21st Century,” Proceedings of the National Academy of Sciences 112, no. 49 (2015): 15,078–83, см. также: Ann Case and Angus Deaton, “Mortality and Morbidity in the 21st Century,” Brookings Papers on Economic Activity, (Spring 2017): 397–476. Уровень смертности в последние годы вырос по всем группам белых, в отличие от его снижения в остальных странах мира. При этом следует отметить, что уровень смертности у афроамериканцев остается выше, чем у белого населения. Неблагоприятные экономические условия плохо сказываются на здоровье всех, независимо от расы.
106. Я уже отмечал эти тревожные тенденции в издании «Цены неравенства» 2013 г., включая не менее тревожную статистику по женщинам, не имеющим высшего образования. В упомянутых ранее работах Дженнифер Шерман, Джоан Уильямс, Кэтрин Крамер, Мишель Ламонт, Арли Хохшильд, Дж. Венса и Эйми Годстейн говорилось о социальных изменениях, которые создают условия для роста «смертности от отчаяния».
107. В подтверждение важности работы он также сообщает о том, что у них был «низкий уровень эмоционального благополучия» и «ощущение незначительности своей повседневной деятельности». См.: Alan B. Krueger, “Where Have All the Workers Gone? An Inquiry into the Decline of the U. S. Labor Force Participation Rate,” Brookings Papers on Economic Activity 48, no. 2 (2017): 1–87.
  Злоупотребление корпоративной властью, тема следующей главы, имеет непосредственное отношение к опиоидному кризису: наркотики проталкивала фирма Purdue Pharma. См. книгу Beth Macy, Dopesick: Dealers, Doctors, and the Drug Company that Addicted America (Boston: Little, Brown, 2018). Оно также имеет прямую связь с эпидемией ожирения. Центры по контролю и профилактике заболеваний отмечают, что почти 40 % американцев страдают от ожирения. У испаноговорящего населения и неиспаноязычных темнокожих этот показатель еще выше (примерно 47 %). Этот процент несколько ниже у мужчин и женщин с высшим образованием на Юге и Среднем Западе по сравнению с остальными регионами страны. Наибольшее беспокойство вызывает быстрое распространение ожирения среди детей и подростков – им страдает один из каждых пяти, – что в три с лишним раза выше, чем было в 1970-х гг. Главная причина ожирения – структура питания. Сладкие напитки, выпускаемые Coca-Cola и другими компаниями по производству безалкогольных напитков, сладкая и соленая пища, вызывающая зависимость, – это примеры игры корпораций на нашей неосведомленности. См., например: David A. Kessler, M.D., The End of Overeating: Taking Control of the Insatiable American Appetite (New York: Rodale Books, 2009). Кесслер был специальным уполномоченным представителем Администрации по контролю за продуктами питания и лекарствами с 1990 по 1997 г. (Данные по ожирению в США см. на сайте https://www.cdc.gov/obesity/index.html. Информацию о роли структуры питания в эпидемии ожирения см. на сайте https://www.hsph.harvard.edu/obesity-prevention-source/obesity-causes/diet-and-weight/. В качестве примера научного исследования связи сладких напитков и веса см.: Lenny R. Vartanian, Marlene B. Schwartz, and Kelly D. Brownell, “Effects of Soft Drink Consumption on Nutrition and Health: A Systematic Review and Meta-Analysis,” American Journal of Public Health 97 [2007]: 667–75.)
109. Пожалуй, лучше всего тему неравенства освещает сайт inequality.org. Существует определенное расхождение во мнениях относительно источников неравенства богатства и его будущей эволюции. Тома Пикетти в своей заслуженно расхваливаемой книге 2014 г. «Капитал в XXI в.» (Capital in the 21st Century, Cambridge, MA: The Belknap Press of Harvard University Press) говорит, например, о том, что передача наследства от одного поколения к другому ведет к дальнейшему усилению неравенства. Нарастание неравенства в последнее время, пишет он, является отражением этого освященного веками процесса, который ненадолго прервался в результате Второй мировой войны и связанного с ней укрепления социального единства. Моя точка зрения, которую я впервые высказал еще в 1960-х гг., немного иная, однако она не перечеркивает мнение Пикетти. Я считаю, что, несмотря на важность передачи преимущества от поколения к поколению, есть еще противодействующие центробежные и центростремительные силы. Первые разрывают экономику на части, а вторые сплачивают ее. В долгосрочной перспективе эти силы находятся в равновесии. То, что произошло после середины 1970-х гг., следует считать нарушением баланса, усилением центробежных и ослаблением центростремительных сил. Мы являемся свидетелями того, как экономика движется к новому равновесному состоянию, для которого характерно значительно большее неравенство, чем прежде. (См.: Stiglitz, “Distribution of Income and Wealth Among Individuals,” Econometrica 37, no. 3 [1969]: 382–97; и “New Theoretical Perspectives on the Distribution of Income and Wealth Among Individuals: Parts I–IV” [NBER Working Papers 21, 21189–21192, 2015].)
110. Всего год назад это число было равно 43, а в позапрошлом году – 61. С 2010 г. богатство миллиардеров растет на 13 % в год; 82 % глобального богатства, созданного в 2017 г., ушло в карманы 1 % богатейших людей, а 50 % беднейших слоев населения не досталось ничего. См.: Private Wealth or Public Good, Oxfam, Jan. 2019, и Reward Work, Not Wealth, Oxfam, Jan. 2018.
111. Богатство этих двух семейств (по некоторым данным, примерно $175 млрд у Уолтонов и $120 млрд у Чарльза и Дэвида Кохов в 2018 г.) равно совокупному богатству огромного числа американцев – по состоянию на 2016 г. (последний год, по которому можно провести достоверное сравнение) Уолтоны и Кохи владели таким же богатством, как и нижние 50 % населения США вместе взятые. Сведения по распределению богатства основываются на данных «Анализа потребительских финансов в 2016 г.», выполненного Федеральной резервной системой, за вычетом потребительских товаров длительного пользования. Данные по размеру богатства Уолтонов и Кохов взяты из журнала Forbes. В бестселлере Джейн Майер «Темные деньги: Тайная роль миллиардеров в усилении позиций ультраправых» (Jane Mayer. Dark Money: The Hidden History of the Billionaires behind the Rise of the Radical Right, New York: Doubleday, 2016) показано чрезмерное влияние братьев Кох на американскую политику.
112. См.: Raj Chetty, Nathaniel Hendren, Patrick Kline, and Emmanuel Saez, “Where Is the Land of Opportunity? The Geography of Intergenerational Mobility in the United States,” Quarterly Journal of Economics 129, no. 4 (2014): 1553–623; Chetty, Hendren, and Lawrence F. Katz, “The Long-Term Effects of Exposure to Better Neighborhoods: New Evidence from the Moving to Opportunity Experiment” (working paper, Harvard University, 2015); и Chetty and Hendren, “The Impacts of Neighborhoods on Intergenerational Mobility Childhood Exposure Effects and CountyLevel Estimates” (working paper, Harvard University, Apr. 2015). Американцы живут во все более экономически сегрегированных сообществах, поэтому окружение становится существенным фактором, влияющим на процесс передачи преимущества от поколения к поколению. См. статью Кендры Бишоффа и Шона Рирдона «Сегрегация населения по уровню дохода в 1970–2009 гг.» (Kendra Bischoff and Sean F. Reardon, “Residential Segregation by Income, 1970–2009,” in Diversity and Disparities: America Enters a New Century, ed. John Logan, New York: Russell Sage, 2014: 208–33).
<< предыдущий лист
следующий лист >>
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru