Если люди – культурный вид, то одна из важнейших наших адаптаций – это способность пристально наблюдать за окружающими и учиться у них. Умение делать выводы о целях, предпочтениях, мотивах, намерениях, убеждениях и стратегиях в головах других людей – основа культурного обучения. Эти когнитивные способности относятся к области ментализации, которую называют еще моделью психики человека. Обучающиеся, уступающие другим по части ментализации и культурного обучения или приступившие к учению слишком поздно, сильно отстанут, поскольку не успеют усвоить все нормы, навыки и ноу-хау, необходимые для конкуренции с более способными собратьями. Такая логика подсказывает, что ментальные механизмы, необходимые для культурного обучения, должны запускаться относительно рано в ходе нашего развития. Именно эти ментальные механизмы и позволят нам разобраться, что есть, как общаться, кого избегать, как себя вести, какие навыки оттачивать – и многое другое.
Данные по маленьким детям из западных популяций в сочетании с недавними кросс-культурными исследованиями в Фиджи, Амазонии и Китае показывают, что в самых разных человеческих сообществах способности к ментализации всегда развиваются рано и быстро. Примерно к восьми месяцам дети по крайней мере в некоторых обществах уже умеют делать выводы о целях и намерениях и распознавать, кто, скорее всего, обладает нужными знаниями, а кто нет. Например, дети подражают целям и намерениям модели (взять игрушку), даже если модели не удается достичь этой цели, но не станут копировать бесцельные действия, даже если они приводят к тем же физическим результатам. К тому моменту, когда дети начинают учиться ходить, они уже выносят сложные суждения о ментальном состоянии окружающих, скажем, распознают, что потенциальная модель неверно назвала знакомый предмет, после чего перестают ценить все, что модель говорит. Подобным же образом маленькие дети хорошо видят, какие аспекты обстановки для модели в новинку, и применяют эти знания для того, чтобы лучше нацелить процесс своего обучения, даже если сами они уже знакомы с этими аспектами27.
Многие исследователи-эволюционисты в целом согласны, что ментализация играет важную роль, однако утверждают, что подобные когнитивные способности развились у нас в ходе генетической эволюции, чтобы мы могли лучше обманывать членов нашей группы и манипулировать ими: это входит в гипотезу макиавеллиевского интеллекта. По мысли таких ученых, если Робин может догадаться, каковы цели, мотивы и убеждения Майка, он сможет эксплуатировать Майка или манипулировать им. Он способен обхитрить Майка, а значит, переиграть его28.
Но есть и другое возможное объяснение: способность к ментализации возникла у нас в ходе генетической эволюции, чтобы мы лучше догадывались о целях, стратегиях и предпочтениях наших моделей, а благодаря этому точнее подражали им и, следовательно, лучше учились. Или, может быть, изначально эта способность развивалась для хитростей, обмана и манипуляций, но потом ей нашлось другое применение, связанное с культурным обучением. Кроме того, ментализация, вероятно, помогает нам и лучше учить: хороший учитель умеет оценивать, что нужно знать ученикам. Такие ожидания следуют из гипотезы культурного интеллекта29.
Наша рабочая группа из моей психологической лаборатории в Университете Британской Колумбии попыталась сопоставить эти две гипотезы. Мы создавали для маленьких детей незнакомую обстановку и давали возможность применить свои способности к ментализации либо для копирования чужих стратегий, либо для эксплуатации незадачливого оппонента. Результаты поражают: дети явно предпочитают культурное обучение макиавеллиевской эксплуатации, даже когда личный опыт и вознаграждение по итогам их поступков подталкивают в противоположном направлении.
Разумеется, из этого не следует, что ментализация не применяется для построения социальных стратегий, – еще как применяется, что отчетливо видно у шимпанзе30. Однако это наталкивает на мысль, что человек сначала должен усвоить социальные нормы и правила, управляющие миром, в котором он живет, и только после этого стратегическое мышление может стать полезным. То есть в нашем мире успешно применять макиавеллиевский интеллект могут лишь уже состоявшиеся специалисты по культурному обучению. Чтобы манипулировать правилами и эксплуатировать их, надо сначала усвоить сами правила.
Исследования маленьких детей показывают, что люди быстро начинают делать ставку на то, чтобы внимательно следить за окружающими и учиться у них, нередко применяя навыки ментализации, и с готовностью пользуются критериями наподобие престижа и успеха, чтобы понять, у кого стоит учиться. Однако представляется вероятным, что и степень, в которой мы полагаемся на культурное обучение (а не на собственный опыт или врожденную интуицию), и важность критериев престижа или гендера по сравнению с другими критериями также регулируются и нашим непосредственным опытом, и наблюдением за окружающими. То есть мы должны уметь калибровать эти системы для разных контекстов, с которыми нам приходится сталкиваться в окружающем мире31.
Особенно наглядно видно, какую важную роль играет и личный опыт, и наблюдение за окружающими, при развитии педагогических способностей. Учительство – обратная сторона культурного обучения. Учительство имеет место, когда модель становится активным передатчиком информации. В дальнейшем мы обсудим некоторые данные, свидетельствующие, что естественный отбор улучшил и качество передачи, и коммуникативные способности, особенно после того, как эволюция породила языки. Тем не менее учителя из нас по большей части получаются неважные, особенно если речь идет о сложных задачах, понятиях и навыках, поэтому культурная эволюция породила широкий диапазон стратегий и техник, повышающих эффективность передачи особых видов контента: дзюдо, алгебры, кулинарии. Это один из способов, посредством которых культурная передача информации повышает собственную точность: обучающиеся перенимают как сами навыки, так и приемы, позволяющие передать их дальше.
В давние времена, когда наш вид только начинал опираться на культурное обучение, а культурная эволюция еще набирала силу, умение наблюдать за окружающими и подражать им, вероятно, тоже приобреталось с опытом, возможно, через обучение методом проб и ошибок, поскольку, как правило, позволяло получить наилучший ответ по сравнению с другими стратегиями обучения32. Эту мысль подтверждает и то, что человекообразные обезьяны, выращенные людьми, иногда даже в человеческих семьях, умеют подражать лучше других обезьян. Однако следует подчеркнуть, что хотя такие шимпанзе опережают собратьев, которых выращивали не люди, все равно они блекнут по сравнению с детьми, выросшими в точно такой же обстановке за то же самое время. Подобные данные подсказывают, что культурное обучение, вероятно, впервые развилось как реакция на более богатую среду, созданную самыми первыми знаниями, накопленными культурной эволюцией (см. главу 16)33. Это выученное усовершенствование культурного обучения позволило нам накопить еще больше культурного ноу-хау, тем самым подтолкнув генетическую эволюцию, которая, в свою очередь, укрепила наши врожденные способности к культурному обучению. И сегодня, когда мы наблюдаем, как сильно различаются обезьяны и человеческие детеныши, выросшие в одной среде, это показывает, что культурное обучение у нашего вида развивается стремительно и довольно-таки целенаправленно, что говорит о врожденности этих способностей, хотя и сегодня они, разумеется, могут модифицироваться под воздействием опыта34.
Избирательно обращая внимание на определенные типы культурного контента – вроде пищи, секса и орудий – и выбирая себе моделей на основании критериев престижа, успеха и здоровья, индивиды могут с успехом обеспечить себя наилучшим культурным ноу-хау, какое только можно раздобыть. Затем усвоенный репертуар можно совершенствовать и дополнять на основании собственного опыта взаимодействия с миром. Однако следует учесть: эти индивидуально выгодные усилия приводят к незапланированным последствиям, что мы видели на примере студентов МБА, которым разрешили копировать друг друга, – группа в целом постепенно нащупала оптимальную инвестиционную стратегию. Когда люди учатся у других членов своей группы в своих интересах, общий корпус культурной информации, содержащийся в умах членов группы и распределенный между ними, может улучшаться и накапливаться с течением поколений.
Илл. 5.1. Как обучение у других порождает кумулятивную культурную эволюцию
Чтобы наглядно увидеть, как работает кумулятивная культурная эволюция, представьте себе небольшую группу лесных приматов. На илл. 5.1 эта группа схематически изображена в верхнем ряду, помеченном “Поколение 0”; кружки обозначают отдельных особей. Одна особь в этом поколении самостоятельно придумала, как при помощи палки доставать термитов из термитника, и этот признак обозначен как Т. Вполне возможно, что наши предки совершили такое открытие, поскольку современные шимпанзе умеют это делать. В Поколении 1 (второй ряд кружков) двое из отпрысков Поколения 0 подражают старшей добытчице термитов, так как обратили внимание на ее успех и в целом интересуются “всем, что связано с пищей”. Однако при копировании этого приема добычи термитов один из Поколения 1 делает неверный вывод, что палка, которой пользовалась его модель, заостренная (а на самом деле она просто так обломилась, когда модель ее взяла). Делая палку себе, обучающийся заострил ее зубами, чтобы получилось как у модели (на илл. 5.1 заостренная палка отмечена Т*). В это время другой представитель Поколения 1 обнаруживает, что может пить воду, скапливающуюся глубоко в дуплах толстых деревьев, через полый стебель тростника (эта “соломинка” на илл. 5.1 помечена Т2). При помощи этого приема он добывает себе воду, когда пересекает саванну между островками леса. В Поколении 2 предпочитают подражать обладателям как Т2, так и Т*, поэтому их навыки немного распространяются. Некая самка из Поколения 2 умудряется разжиться и Т2, и Т*, поэтому добивается особых успехов и ей подражают целых три представителя Поколения 3. Потом в один прекрасный день рассеянный представитель Поколения 3 втыкает свою заостренную палку в старый заброшенный термитник, не сообразив, что термитов там давным-давно нет. По счастливому стечению обстоятельств он пронзает грызуна, который поселился в опустевшем термитнике. И тут “палка для добычи термитов” внезапно превращается в “норное копье” общего назначения (помеченное Т**), что позволяет удачливому примату открыть новые источники пищи, поскольку он начинает тыкать копьем во все попадающиеся норы. Его охотничьи успехи приводят к тому, что на него обращают внимание и начинают у него учиться сразу несколько представителей Поколения 4. Тем временем еще кто-то из Поколения 3 на досуге замечает, как кролик прячется в нору после дождя. Увидев следы кролика в грязи и задумавшись о том, какой, должно быть, кролик вкусный, примат вдруг соображает, что можно высматривать такие следы и по ним находить обитаемые кроличьи норы (это умение “выслеживать кроликов” помечено Т3). Это забавно, но не приносит непосредственной пользы, поскольку примат не знает, как добыть кролика из норы. Тем не менее много лет спустя примат показывает следы своему детенышу после того, как они вместе видели кролика. Это стечение обстоятельств играет важнейшую роль, поскольку детеныш уже владеет Т** (умеет пользоваться норным копьем). Теперь он может находить обитаемые кроличьи норы и пускать в ход свое копье – весьма полезная техника. В Поколении 5 никто ничего не изобретал и ничего не обнаруживал случайно, однако три члена овладели одновременно и Т**, и Т2, и Т3. Этот пакет навыков – культурная адаптация – позволил приматам больше времени проводить в саванне за выслеживанием кроликов в норах, поскольку они еще и могли добывать воду при помощи Т2 (“соломинки”). Вскоре эти приматы переселились на опушку леса, чтобы иметь возможность охотиться в саванне. Эту комбинацию черт Т**, Т2 и Т3 условимся называть “набором для охоты в саванне”.
Не забывайте, что это схематический пример, призванный показать, как избирательное культурное обучение генерирует кумулятивный эволюционный процесс, а тот порождает культурные наборы, которые умнее своих носителей. Мои воображаемые приматы владеют культурным обучением лучше всех ныне существующих приматов, кроме нас. Тем не менее, даже если бы я сделал их не такими способными, результат был бы тем же, только при большей численности или через большее количество поколений. Подобно нам (или, по крайней мере, мне), эти приматы просто слепо тыкались туда-сюда, живя обычной жизнью. Иногда их ошибки приводили к инновациям, а иногда стечение обстоятельств обеспечивало озарение тому, кто всего-навсего слонялся без дела. Главное – эти случайные озарения и удачные ошибки избирательно передавались дальше, сохранялись и в дальнейшем сочетались с другими находками, и в результате возник набор для охоты в саванне. А теперь вопрос: можно ли сказать, что Поколение 5 умнее Поколения 0? Безусловно, Поколение 5 располагает более совершенными орудиями и лучше умеет добывать пищу. В дальнейшем мы познакомимся с целым рядом свидетельств, что Поколение 5 и в самом деле, вероятно, умнее Поколения 0, если определять “ум” как способность особи решать новые задачи. Разумеется, будут и уточнения, и оговорки.
Наш воображаемый предок-примат пересек важнейший эволюционный рубеж и вступил в эпоху кумулятивной культурной эволюции. Этот рубеж – момент, когда культурно передаваемая информация начинает накапливаться с течением поколений, и в результате орудия и ноу-хау все лучше приспосабливаются к местной среде: это так называемый эффект храповика1. Именно он объясняет, как возникли наши культурные адаптации, а в конечном итоге – и откуда взялся успех нашего вида. Как мы убедимся в главе 7, отдельные особи, пользующиеся культурными адаптациями, часто почти (или совсем) не представляют себе, как и почему они работают, или даже вообще не подозревают, что они приносят какую-то пользу.
Главная мысль моей книги состоит в том, что в ходе эволюционной истории нашего вида мы пересекли этот эволюционный Рубикон относительно рано – вероятно, примерно тогда же, когда возник род Homo, то есть около двух миллионов лет назад, и именно тогда культурная эволюция стала главной движущей силой генетической эволюции нашего вида. Взаимодействие культурной и генетической эволюции запустило процесс, который можно назвать автокаталитическим: он сам вырабатывает топливо, которое его питает. Как только культурная информация начала накапливаться и порождать культурные адаптации, давление отбора на гены сфокусировалось на улучшении психологических способностей к приобретению, хранению, переработке и структурированию массива повышающих приспособленность навыков и практик, которых становилось все больше в умах товарищей по группе. По мере того как генетическая эволюция совершенствовала наш мозг и способность учиться у других, культурная эволюция порождала всё более многочисленные и эффективные культурные адаптации, которые продолжали поддерживать отбор на способность мозга все лучше усваивать и сохранять эту культурную информацию. Остановить такой процесс под силу лишь внешним ограничениям.
Я не случайно называю Рубиконом порог между типичной генетической эволюцией и новым порядком автокаталитической генетической эволюции под воздействием культуры. Во времена Римской республики мутные бурые воды реки Рубикон отмечали границу между провинцией Цизальпинская Галлия и собственно Италией, управлявшейся непосредственно из Рима. Правители провинции могли отдавать приказы римским войскам за границами Италии, однако ни при каких обстоятельствах не могли вступать на италийские земли во главе войска. Любой военачальник, пошедший на такое, и легионеры, последовавшие за ним, тут же оказывались вне закона. Это правило неукоснительно соблюдалось в старой республике, пока в 49 году до нашей эры Юлий Цезарь не перешел Рубикон во главе верного XII Парного легиона. После перехода через Рубикон Цезарь и его легион уже не могли повернуть вспять, гражданская война стала неизбежной, и римская история изменилась навеки. Точно так же род человеческий, перейдя свой эволюционный Рубикон, двинулся по новому эволюционному пути, возврата с которого уже не было.
Чтобы понять, почему возврата не было, представьте себе, что вы принадлежите к Поколению 6 с иллюстрации 5.1. Что для вас лучше – постараться изобрести что-то новое или выявить тех, кто обладает навыками Т**, Т2 и Т3, и подражать им? Вероятно, вам удастся придумать что-то хорошее, не менее адаптивное, чем Т, но вы никогда не сумеете изобрести чего-то столь же прекрасного, как пакет для охоты в саванне из Т** + Т2 + Т3. Таким образом, если вы не сосредоточитесь на культурном обучении, то проиграете тем, кто это сделает.
С течением поколений этот процесс продолжается, а давление отбора лишь усиливается: чем больше накапливается культурных знаний, тем сильнее естественный отбор требует от генов, чтобы они обеспечили своему носителю отличные способности к культурному обучению и еще более крупный мозг, способный освоить неукротимо растущий массив культурной информации. Это видно из иллюстрации 5.1. Представьте себе, какая память, то есть объем мозгового хранилища, требовалась каждому из шести поколений приматов. В Поколении 0 за всю жизнь можно было придумать что-то одно, поэтому и объема мозга должно было хватать на одно изобретение, не больше. Однако к Поколению 5 нужно было хранить в памяти уже Т**, Т2 и Т3 и при этом хорошо знать, как они сочетаются друг с другом. Объем памяти, необходимый примату из Поколения 5, желавшему получить хоть какой-то шанс пережить других членов популяции и оставить больше потомства, был втрое больше, чем у Поколения 0, и такой прирост произошел всего за шесть поколений. Если гены, увеличившие объем мозга у Поколения 6, распространятся, естественный отбор на увеличение и улучшение мозга не прекратится, поскольку культурная эволюция будет и дальше расширять культурный репертуар – корпус ноу-хау, который индивид может усвоить, если будет для этого достаточно хорошо снаряжен. Этот культурно-генетический коэволюционный храповик и сделал нас людьми.
Мы уже знакомы с некоторыми доказательствами того, что эволюцией человека двигала культура. Как мы узнали из главы 2, когда дети соревновались с другими обезьянами в решении разных когнитивных задач, единственной областью, в которой они далеко опередили противника, оказалось социальное обучение. А в остальных случаях – в тестах на количественное и пространственное восприятие и причинно-следственные связи – была более или менее ничья. Как раз этого и следует ожидать, если именно культура руководила увеличением нашего мозга, оттачивала наши когнитивные способности и формировала наши социальные мотивы. В главе 3 мы сопровождали в пути разных злосчастных исследователей и видели, что способность нашего вида жить жизнью охотников-собирателей зависит от приобретения локальных культурных знаний и умений. А в главе 4 рассказано, как естественный отбор повлиял на нашу психологию, чтобы мы могли избирательно находить и добывать адаптивную информацию из социального окружения.
Двинемся дальше. В таблице 5.1 сведены некоторые продукты культурно-генетической коэволюции, о которых я рассказываю в этой книге. К примеру, в этой главе изучаются пять способов влияния и взаимодействия культурной эволюции с генетической в формировании тела, мозга и психологии человека. Чтобы разобраться в таблице 5.1, взгляните сперва на столбец “Давление отбора, передаваемое через культуру”. Здесь вы найдете различные предметы и явления, которые были созданы культурной эволюцией, но затем повлияли и на эволюцию генетическую (см. столбец “Генетические последствия коэволюции”) и породили коэволюционный дуэт между генетикой и культурой.
Таблица 5.1. Примеры влияния культурной эволюции и ее продуктов на генетическую эволюцию человека
Рассмотрим, как переход через эволюционный Рубикон к новому порядку кумулятивной культурной эволюции помогает объяснить некоторые отличительные черты нашего вида.