Джозеф Гис
Жизнь в средневековом городе
Джейн Стурман Гис и
Фрэнсису Гибсону Карни
Знать не будем, что значит преклонная старость!
Не лучше ль,
Ведая цену годам, счета годам не вести!
Авсоний. К своей жене. Перев. Валерия Брюсова
Joseph Gies and Frances Gies
LIFE IN A MEDIEVAL CITY
Copyright © 1969 by Joseph Gies and Frances Gies
Published by arrangement with Harper Perennial,
an imprint of HarperCollins Publishers
All rights reserved
Перевод с английского Анны Щениковой-Архаровой (Пролог, главы I–VI) и Ольги Гавриковой
(главы VII–XVI, После 1250 года, Генеалогическое древо графов Шампани)
Карты выполнены Вадимом Пожидаевым-мл.
Подбор иллюстраций Екатерины Мишиной
Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».
© О. В. Гаврикова, перевод, 2022
© А. В. Щеникова-Архарова, перевод, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022 Издательство КоЛибри®
Благодарность
Будучи историками-любителями, авторы выражают признательность четырем профессиональным историкам за бесценные критику и помощь: доктору Сильвии Л. Трапп; Элис Фримен Палмер, профессору истории Мичиганского университета; доктору Джону Ф. Бентону, профессору истории Калифорнийского технологического института; доктору Дж. Ли Шнейдману, доценту истории в Университете Адельфи, и доктору Питеру Ризенбергу, профессору истории Университета Вашингтона в Сент-Луисе. Особенно многим авторы обязаны Джону Бентону, ведущему исследователю истории средневековой Шампани, который дал множество ценных подсказок, предоставил доступ к редкому материалу, а также прочел рукопись даже не единожды, но дважды.
Большая часть исследований производилась в двух крупнейших библиотеках: Библиотеке Стерлинга Йельского университета и Библиотеке Ньюберри в Чикаго.
Особую благодарность авторы приносят четырем людям, которые помогли «оживить» конструкции готического собора: здесь имеются в виду Роуэн и Ирен Ле Конт, художники-витражисты, создавшие оконные композиции для Вашингтонского собора, а также Р. Т. Феллер и Джон Фанфани, руководитель и помощник руководителя строительных работ в Вашингтонском соборе.
И наконец, упоминания здесь достоин каждый из многочисленных французских граждан, чья помощь способствовала нашим исследованиям во Франции.
Пролог
Западноевропейские города, в наше время столь устремленные в будущее, были рождены в Средневековье. К 1250 году они уже существовали и даже процветали не только на древних средиземноморских берегах, но и в Северо-Западной Европе. Последующее повествование является попыткой изобразить, как протекала жизнь в середине XIII века в одном из обретающих новую жизнь древних городов – в Труа, столице богатой исторической области Шампань, епископской резиденции и, прежде всего, месте проведения двух из знаменитых Шампанских ярмарок.
В давние времена, когда войска Юлия Цезаря располагались лагерем в Галлии и стояли биваком в Британии, немногие поселения в Северо-Западной Европе достойны были назваться городом. Упоминанию Лютеции (Парижа) нашлось место в «Записках» Цезаря, где описана ее гибель в огне. Но по большей части политический склад здесь был слишком неразвит, торговля незначительна, а религия примитивна, чтобы способствовать возникновению на этих землях поселений значительнее деревни. Обширные территории оставались неосвоенными.
Римские легионы строили дороги, создавали рынок сбыта сельскохозяйственной продукции для местного населения и привечали торговцев в своих укрепленных лагерях. Одним из таких мест была небольшая деревушка, расположенная в месте слияния Сены и значимого военного пути – Агриппиевой дороги. Марк Аврелий возвел здесь башню, а последовавшие за ним императоры, в частности Аврелиан, нашли применение в качестве базы для войск. Подобно другим городкам, имевшим в основе военный лагерь, Трикасы постепенно обрели облик мирного поселения: солдаты гарнизона создавали семьи и заводили детей с местными девушками и оседали здесь после увольнения, обрабатывая земли за пределами лагеря или выполняя ремесленные работы в его стенах. Развиваясь из армейской базы в административный центр, городок обзаводился высокими каменными стенами и привлекал новых жителей: сборщиков налогов, чиновников, поставщиков армейского снаряжения, искусных мастеров и чернорабочих, в том числе военнопленных, пригнанных из глухих германских и фрисландских земель. В те годы Труа едва ли мог бы соперничать не только с блестящими городами Южной Европы, но даже с Парижем, который уже к III веку мог похвастать тремя банями, ареной для театральных постановок и стадионом для конных бегов. В Труа, вероятнее всего, одни бани все же были, и в этом смысле он не отличался степенью благоустроенности от других северных городков.
Христианская церковь обеспечила мощный импульс для развития многих подобных городков на задворках северных территорий, несмотря на то что первые проповедники далеко не всегда с восторгом были приняты местным языческим населением и религиозными вождями. Те правители Труа, кто твердо держался веры отцов, – как и везде, таковых случалось немало – произвели целый ряд христианских мучеников. Но с тех пор, как церкви довелось причислить к своим сынам императора Константина, христианству был открыт путь и здесь. В IV и V веках епископства возникают во всех концах географической карты. Традиционным местом расположения епископской резиденции стал римский административный центр, выросший на месте бывшего лагеря легионеров. Новый церковный истеблишмент не мог обходиться без услуг и продукции местных крестьян и ремесленников. Для обозначения этих епископских городов возникло новое слово – cite (city), производное от латинского слова civitas, которым было принято называть обнесенное стенами поселение.
По мере того как Римская империя теряла уверенность, слабела власть и римских наместников, чем не медлили воспользоваться христианские епископы. К середине V века престиж имени епископа Труа был настолько высок, что, когда в окрестностях появились гунны, именно у него искали защиты все жители.
Лишь недавно город подвергся нападению вандалов; гунны же Аттилы имели репутацию еще менее дружелюбного народа. Епископ Лупус послал священника и семь служек умилостивить врага, однако по несчастливому стечению обстоятельств эта миссия потерпела поражение. Напуганная белыми одеяниями служек, лошадь Аттилы вздыбилась. Предводитель гуннов, сочтя, что перед ним колдуны, убил делегатов на месте. Лишь одному молодому служке удалось спастись и передать эту историю.
Затем Аттила отбыл сражаться с римлянами, готами, бургундцами и франками, которые при его приближении немедленно прекращали воевать друг с другом, чтобы встретить нового врага. Получив отпор, Аттила со своим слегка потрепанным войском отправился на восток, и Труа вновь лежал у него на пути. Жители города вновь в ужасе обратили взор к епископу Лупусу. На сей раз Лупус отправился к гуннам самолично и внезапно добился успеха. Аттила пощадил Труа и, довезя епископа с собой до Рейна, с почестями отправил его домой. Вопреки проявленной дипломатической ловкости изначально Лупус был ославлен коллаборационистом и изгнан, но затем, по здравом размышлении, восстановлен в должности и канонизирован под именем святого Лупа.
К концу V века в Западной Римской империи воцарился хаос. Практически все города, старые и новые, большие и маленькие, с катастрофической неизбежностью приходили в упадок. Люди разбирали общественные постройки на камни и кирпичи, пуская их на ремонт собственных домов и укрепляя стены, осаждаемые ордами незваных чужаков. Торговля, уже давно стихшая по причине затяжного сельскохозяйственного кризиса, практически сошла на нет с бесконечным потоком мигрантов и захватчиков с севера и востока. Рост городков, подобных Труа, прекратился, и они остались в неопределенном положении наполовину военных, наполовину сельских поселений. Помимо суровых церковных построек – епископского дворца, базилики-собора, аббатства и пары небольших монастырей, – за стенами Труа укрывались от внешнего мира лишь несколько десятков невзрачных лачуг. Большая часть из занимаемых городом 16 гектаров была отдана под виноградники, огороды и пастбища.
И все же мародерствующие варвары оказались кое в чем полезны здешним городкам. Разграбив римские провинции, воинственные племена строили здесь собственные крепости для контроля земель, и их лагеря затем обычно вырастали в мини-столицы. Реймс, расположенный к северу от Труа, стал столицей франков, а Труа – вторым по значимости франкским городом Шампани. Предводитель франков Кловис (едва ли менее брутальный тип, чем Аттила) был побежден святым Реми, епископом Реймса, еще более эффектно, чем Аттила – святым Луном из Труа. Когда святой Реми, призвав все свое красноречие, поведал Кловису историю мученичества Христа, Кловис воскликнул: «Вот бы мне оказаться там во главе моих доблестных франков!» – и принял крещение. Доблестные франки все до единого последовали примеру своего вождя.
В VI и VII веках церковь предоставила новый градообразующий источник – бенедиктинские монастыри. Новая институция быстро распространяла свое влияние, и где бы ни возникали ее общины – в городах или в чистом поле, они немедленно притягивали ремесленников, крестьян, поставляющих сельскохозяйственную продукцию, и торговцев. Так в баварских лесах возник «монашеский город» – Мюнхен. Во Фландрии бенедиктинское аббатство, выросшее в том месте, где становится судоходной река Аа, стало ядром будущего промышленного города Сен-Омер.
Для многих древних римских городов на средиземноморском побережье раннее Средневековье оказалось периодом в коммерческом смысле не менее успешным, чем времена Империи. Марсель, Тулон, Арль, Авиньон и другие прованские порты продолжали активно торговать с Восточным Средиземноморьем. Оттуда поступали папирус и специи, для которых создавали рынок сбыта бенедиктинские монастыри. Обратным рейсом прованские корабли часто везли рабов.
Положение дел изменилось к концу VII века. Внушающие тревогу военные успехи последователей Мухаммеда на Ближнем Востоке и в Северной Африке сопровождались изрядным расстройством налаженного порядка средиземноморской торговли. Современные ученые внесли поправки в тезис Анри Пиренна о том, что деятельность Мухаммеда стала причиной наступления Средневековья, отметив значимость и иных влияний. Но факт остается фактом: когда корабли мусульман появились в Западном и Центральном Средиземноморье, набеги и разграбления стали частым явлением и всем старинным римско-христианским торговым городам пришлось позаботиться о своей защите. Генуя, некогда оживленный порт, пришла в упадок и превратилась в рыбацкую деревушку. По берегам Северной Африки процветали новые города, над которыми развевалось знамя пророка: Каир, Махдия, Тунис. В древних греческих и римских портах под властью завоевателей закипела новая жизнь. В гавани Александрии, чей знаменитый маяк уже тысячу лет числился среди чудес света, верфи строили суда для новых хозяев – мусульман, их торговых дел и пиратского промысла, плоды которых сделали рынки Александрии крупнейшими в Средиземноморье. Лишь один христианский, но не вполне европейский порт мог бы называться даже более процветающим: Константинополь, столица Восточной Римской империи, стратегически расположенный на пересечении главных торговых путей с Востока, Запада, Севера и Юга. Но, за исключением окрестностей греческого Константинополя, морские пути практически были под властью мусульманских торговцев и рейдеров. В VIII веке их победное шествие достигло Испании и Балеарских островов и даже одного из уголков Прованса, откуда было чрезвычайно удобно совершать набеги на все древние города долины Роны. Один из отрядов, углубившись на север, напал и на Труа.
Нападения захватчиков и мародеров были для жителей городов времен раннего Средневековья привычной бедой. Не только всевозможные иноверцы, но и сеньоры-христиане и даже епископы вносили свою лепту в эту печальную традицию: Труа, к примеру, был разграблен епископом Осерским. Но абсолютными чемпионами среди тех, кто угрожал спокойствию жителей, стали появившиеся здесь в конце IX века викинги. К тому времени, когда эти отчаянные рыжебородые головорезы дошли из дальних северных земель до Труа, большинство европейских городов, включая Париж, Лондон, Утрехт, Руан, Бордо, Севилью, Норк, Ноттингем, Орлеан, Тур, Пуатье, не избежали печальной участи испытать на себе их мощь; полный же список практически идентичен перечню географических пунктов Западной Европы того времени. Предводителем вторжения в Шампань был местный «джентльмен удачи» по имени Гастинг, прославившийся своей несравненной силой. В то время как некоторые викинги не упустили возможности осесть на юге Европы, Гастинг, напротив, отправился в Скандинавию, откуда, в духе подлинно норманнского образа жизни, стал водить своих «приемных» соплеменников в разорительные набеги на Нормандию, Пикардию, Шампань и в долину Луары.
Труа был разграблен дважды, а возможно, и трижды. Здесь, как и повсюду, непрекращающаяся агрессия породила сопротивление. Епископ Ансегиз, в духе короля Альфреда Великого и графа Одо[1], собрал войско из местных рыцарей и крестьян, объединил силы с другими епископами и сеньорами и отважно сражался в решающей битве, наголову разбив викингов. Ренегат Гастинг, как раз заполучивший себе во владение славное поместье, купил примирение, уступив Шартр одной из вражеских коалиций под предводительством графа Вермандуа1, основавшего впоследствии на камне сём могущественную династию.
Как ни парадоксально, нашествия викингов иногда, напротив, способствовали развитию городов. Нередко их добыча значительно превышала возможность доставить ее домой, и они распродавали излишки на месте. Таким образом, города, достаточно укрепленные, чтобы выстоять против их атаки, имели возможность нажиться на несчастной участи своих хуже укрепленных соседей. Викинги даже закладывали новые поселения, основывая торговые лагеря там, где выдалась особенно богатая добыча. Из такого лагеря вырос Дублин, а Иорк, выбранный викингами в качестве штаба, получил стимул для развития (хотя в то время его коренные обитатели вряд ли оценили оказанную честь и открывающиеся перспективы).
Впрочем, эти скромные выгоды не отменяют того факта, что в целом IX век стал подлинным периодом упадка в истории существования городов. Помимо викингов, по-прежнему не дремали и мусульмане, в 846 году дочиста разграбившие, например, сокровища базилики Святого Петра, находившейся за стенами Рима. Ближе к концу этого века бедствий еще и венгры – получившие свое имя за сходство наружности и манер с незабвенными гуннами[2] – яростным смерчем прокатились по территориям Германии, Северной Италии и Восточной Франции.
После того как попытки уберечь себя от жестокости завоевателей, прячась, торгуясь и сражаясь, привели к огромным человеческим и материальным потерям, Европа наконец нащупала действенный метод против внешней агрессии: строительство стен. Существующие на тот момент города выстроили стены и нашли источник дохода, предоставляя нуждающимся укрытие в своих границах. Сеньоры, владеющие поместьями в отдалении от городов, окружили каменной твердыней свои суровые замки, приумножив славу рода. Стены выросли вокруг монастырей. Иногда за крепкий оплот, выстроенный для защиты замка и монастыря, переселялись в надежде также получить защиту медники, кузнецы, охотники, бродячие торговцы, – таким образом, внутри стен почти стихийно формировалось ядро будущего города.
Несколько поселений даже успели возвести защиту до того, как были атакованы. Так, жители Сен-Омера весьма дальновидно вырыли широкий и глубокий ров, заполнив его водой, а из извлеченной земли насыпали огромный вал, утыканный поверху острыми кольями. За валом расположилось внутреннее кольцо более мощных укреплений. Благодаря этому в 891 году поселению удалось отразить нападение викингов, на повторную атаку уже не осмелившихся. Воодушевленные успехом граждане Сен-Омера решились превратить свою монастырскую деревушку в настоящий город с тремя главными улицами. Похожая история случилась и с другими городками в этом низинном, уязвимом уголке Европы. Аррас, Гент, Брюгге, Лилль, Турнэ, Куртре – все они начали появляться из безвестности именно в то время. Многие пошли значительно дальше простой защиты от рейдеров. Некоторые города, в числе которых особенно заслуживает внимания Ипр, росли и развивались сами по себе, без покровительства феодала, епископа или защиты форта. Им просто повезло с расположением, замечательно подходящим для производства шерстяных тканей.
Новые стены, повсеместно возводившиеся в X веке из подручных материалов, практически все являли собой вариации земляных конструкций с кольями, подобные выстроенным гражданами Сен-Омера. Такие укрепления, даже с достаточным гарнизоном, были эффективны только против врагов, вооруженных лишь ручным метательным оружием, вроде викингов. Каменные стены старинных римских городов, таких как Труа, без должного попечения обветшали, из-за чего их жителям пришлось хлебнуть горя в яростном IX веке. К середине X столетия, однако, Труа сумел восстановить стены, которым довелось на славу послужить городу – уже не против викингов, но против прежнего защитника епископа Ансегиза. Победив своего соперника графа Вермандуа, Ансегиз во главе саксонской армии Оттона Великого осаждал Труа до тех пор, пока другой доблестный прелат, архиепископ Сансский, не освободил город. Оттон заступился за Ансегиза, который вновь занял престол в его епархии, где и прожил до самой своей смерти десять лет спустя, не претендуя больше на роль епископа Труа и оставив амбиции подчинить себе светское владычество. Спустя шестьсот лет наследования римским правителям епископы оказались оттеснены от власти.
На германских диалектах, постепенно эволюционирующих в новые языки, такие вновь укрепленные города обычно называли словом «бург» или «бурх» (отсюда позднейшее англоязычное «боро»)[3]. Жители «бурга» назывались «бюргерами», «буржуа» или иными производными от слова «город»[4]. К середине X века городки-крепости усеяли карту Западной и Северной Европы до укрепленного епископства Гамбурга в устье Эльбы и Данцига в устье Вислы. Всем им было далеко до оживленных и процветающих центров ислама – Багдада, Нишапура, Александрии, Гранады, Кордовы, – где поэты и архитекторы творили под покровительством богатых купцов. Европейские города представляли собой беспорядочное скопление хлевов и свинарников, лачуг жителей и мастерских ремесленников, жмущихся к церкви, замку или епископскому дворцу. Но их постепенный рост не вызывал сомнений. К X веку между ветшающими римскими виллами за стенами Труа уже виднелись новые аббатства и дома.
Это было определенно новое начало, в Италии же более чем начало. Те города, что в римское время еще не существовали или были незначительны, внезапно расцветали буквально ниоткуда. Как Венеция, возникшая на илистых равнинах Адидже, на клочке земли, обнимаемом Адриатикой; как Амальфи, к югу от Неаполя, материализовавшийся между утесами Сорренто и морем. Группа мигрантов по прозванию лангобарды, грубостью манер не уступающая ни франкам, ни гуннам, взяла под контроль территории в самом сердце Италии. Поскольку лангобарды были совершенно не сведущи в мореходстве, наиболее безопасной территорией для торговцев стал укромный участок береговой линии, легкодоступный с моря и труднодоступный с земли. К концу X века появление венецианских и амальфийских парусников в константинопольском заливе Золотой Рог стало обычным делом. И несмотря на то, что торговые сношения непосредственно с мусульманами, мягко говоря, не слишком поощрялись, не говоря уже о том, что были чреваты опасностями, множество купцов из Венеции и Амальфи готовы были рискнуть.
Два значительных достижения, ставшие результатом длительных процессов в X–XI веках, послужили стимулом к росту городов. Первым из них была аграрная расчистка значительных территорий, в первую очередь усилиями новых клюнийских и цистерцианских монастырей. За расчисткой земель под пашни последовали многочисленные усовершенствования сельскохозяйственных технологий, которые в совокупности можно назвать не иначе как революционными. Широкое применение получил тяжелый колесный плуг, которому под силу было врываться в плодородную почву низинных равнин Северной Европы. Изначально в качестве тягловой силы использовали быков, специально выдрессированных идти медленно, но после того, как в упряжь добавился подбитый изнутри мягким материалом, но жесткий сам по себе хомут, в плуг стало возможно запрягать более маневренных лошадей. Это новшество, в свою очередь, было связано с появлением овса и бобовых, повлиявших на состав сельскохозяйственных культур и систему их чередования на полях, в результате чего более продуктивная трехпольная система земледелия сменила древний римский двухпольный метод[5].
Новые города играли значительную роль в сельскохозяйственной революции. Мастерские при поместье лендлорда, прежде снабжавшие селян орудиями труда, сменились более эффективными кузнечными производствами в городах. В распоряжении крестьян на северо-западе Европы были острые железные серпы и косы, а землю они вспахивали плугами, оснащенными острыми железными лемехом и сошником, – роскошь, которая не снилась и самым состоятельным римским земледельцам. Увеличение количества продовольствия было одновременно и причиной, и следствием явственного роста населения.
Второй по значимости причиной развития городов стало возникновение средневековой горнодобычи. Опыт в этой области частично был почерпнут у древних римлян и греков, но, когда в горах Саксонии нашли серебро, старинные технологии потребовалось сильно усовершенствовать и изменять под новые цели. Саксонские рудокопы принесли свое ноу-хау в другие земли, добывая железо в Карпатах и на Балканском полуострове, они же научили корнуолльцев, как добыть из недр их местное олово. В особом изобилии саксонское серебро потекло в Милан, уже разросшийся за пределы древних стен, возведенных императором Максимилианом. К X веку красой и гордостью Милана были сто башен. Первоначальной причиной процветания города стали исключительно плодородные окрестные территории и удачное расположение на пересечении дорог и рек, но на протяжении X и XI веков Милан упрочил свое благосостояние, утвердившись в роли ремесленной столицы Европы. Миланские кузнецы и оружейники снабжали мечами, шлемами и кольчужным доспехом рыцарей Италии, Германии, Прованса и даже более отдаленных земель – откуда взамен получали до двадцати тысяч серебряных пенни в год.
Более развитое сельское хозяйство, рост богатства повлекли бум предпринимательской деятельности не только в Италии, но и за ее пределами. Во Фландрии Гент также вырвался за границы древних стен старого «бурха», окружавших всего каких-то двадцать пять акров земли. За счет Портуса – порта, квартала ткачей и торговцев сукном – площадь города увеличилась более чем втрое.
Часто рост города порождал его особое взаимодействие с окружающими сельскими землями. В регионах, где процветали специфические формы сельского хозяйства, вроде виноделия, города брали на себя роль сбытчика местного продукта, одновременно обеспечивая снабжение импортными товарами. В то же время города XII века по-прежнему выполняли старинные функции поместья лендлорда. В Труа между 1157 и 1191 годом были построены одиннадцать мельниц. Колеса, вращаемые течением городских рек, стали снабжать энергией не только мукомольные мельницы, но и масляные прессы, и кузнечные молоты, и кузницы, производившие железные сельскохозяйственные орудия.
Внутри городских стен было уже не встретить обширных виноградников, фруктовых садов и огородов – города утрачивали свой деревенский вид. Богатые торговцы возводили для себя большие дома. Лавки предметов роскоши, золотых и серебряных дел мастеров тут и там возникали по соседству с мастерскими обычных ремесленников. Из-за оживленного уличного движения с использованием лошадей и ослов узкие улицы были настолько же перепачканы нечистотами, насколько запружены транспортом. Чем теснее жались друг к другу дома и лавки, тем выше была угроза пожара. Опасность любого пожара усугублял недостаток воды: во многих городах длинная очередь к колодцу из слуг и хозяек с ведрами и кувшинами была обычным зрелищем. К концу XII века все типичные проблемы урбанизации сполна испытали на себе даже города Фландрии, не говоря уже о Кёльне и Гамбурге, Лондоне и Париже, городах Прованса, в числе которых – Труа.
Последние стали подмостками для поистине судьбоносного нововведения. В римские времена ярмарки было принято проводить в строго определенные даты или сезон. В последующие века, даже в те непростые периоды, когда торговля еле теплилась, старинная традиция была жива; собственно, именно в эти периоды торговцам и покупателям особенно важно было знать точные время и место проведения ярмарки – просто чтобы иметь возможность гарантированно встретиться друг с другом.
Купцам требовалось встречаться и с другими купцами. Это не было особенной проблемой в период раннего Средневековья, но, когда западноевропейские изготовители шерстяных тканей через итальянские города начали поставлять свой товар в Средиземноморье, а им навстречу из Средиземноморья тем же путем в Западную Европу потекли предметы роскоши, возникла острая необходимость в оптовом рынке. Караваны венецианских и генуэзских купцов преодолевали Альпы, чтобы распродать во Фландрии груз специй и увезти обратно местные шерстяные ткани. Во второй половине XI века фламандские купцы начали встречать итальянские караваны в пути, однако не на половине пути, что предполагало бы рандеву в Бургундии, а в Шампани – ближе к Фландрии, нежели к Италии. Причиной этого были, по-видимому, некие политические соображения.
После неудачной попытки опального епископа Ансегиза захватить власть Труа оказался в руках графов Вермандуа, прямая ветвь рода которых пресеклась в XI веке. Тогда Труа завладел воинственный кузен граф Эд, который по этому поводу объявил себя графом Шампани и готов был бросить вызов любому, кто осмелился бы возразить. Когда графа Эда настигла кончина, она оказалась достойной его бурной биографии: он погиб от меча или, возможно, боевого топора, и вдове пришлось опознавать тело по родимому пятну. Два сына Эда поделили отцовскую вотчину и развязали войну с королем Франции, в результате которой один из сыновей погиб, а второй, Тибо Мошенник, под благовидным предлогом лишил племянника его доли наследства.
Но свершения Тибо этим не ограничились. Он учредил и дал стимул к проведению ярмарок, которые привлекли в Труа и в некоторые другие города под его властью иностранных торговцев. Его сыновья Гуго де Труа и Этьен, равно как и его внук Тибо II, продолжали покровительствовать ярмаркам. В XII веке рынок переживал подъем, и шампанские ярмарки превратились в круглогодичный товарный рынок и пункт обмена валюты для всей Западной Европы. Ярмарки настолько процветали, что Тибо обрел репутацию гостеприимца и благотворителя, а также прозвище «Великий». Восторженный хроникер превозносит его в таких выражениях: «Отец сиротам, заступник вдовиц, очи для слепца, ноги для хромца». Еще более, чем его благотворительность, уважение современников вызывало его богатство, истоки которого нетрудно проследить. Сохранившееся до наших дней письмо, писанное Тибо, подтверждает, насколько важное значение он придавал ярмаркам. Неотесанный молодой барон, чей отец был вассалом короля Франции, напал на группу менял из Везле, направлявшихся в Шампань. Тибо обратился к Сугерию, министру Людовика VII, с яростным протестом: «Не должно сойти безнаказанным столь тяжкое оскорбление, ибо грозит оно не менее чем запустением моих ярмарок».
Вердикт, вынесенный по поводу этого несчастного прецедента, оказался поистине примечателен: отныне все купцы, следовавшие по дорогам королевских земель на шампанские ярмарки и обратно, находились под личной защитой французского монарха.
Однако отношения графа Тибо с королем далеко не всегда были столь душевными. Отсутствие взаимопонимания с Людовиком VII даже привело в Шампань королевскую армию. Сельские территории пострадали от вторжения, но сам Труа закрыл ворота, и горожане под защитой его содержащихся в прекрасном состоянии древних стен дождались, пока Бернард Клервоский не преуспел в мирных переговорах.
Стены Труа, хоть и сохранились неплохо, уже не соответствовали потребностям в защите растущего города. К середине XII века необходимость соорудить оборонительные укрепления вокруг новых районов стала насущной. Поселения разрастались вокруг двух больших аббатств на востоке и на юге, но основными направлениями роста города были запад и юго-запад, где располагались соответственно кварталы вокруг новых церквей Святого Реми и Святого Жана, в честь которых были названы и две ежегодные здешние ярмарки. Этот обширный округ, вдвое превышавший размерами старый cite, практически пустовал на протяжении полугода, зато с июля по август (когда проходила ярмарка «Святого Жана») и с ноября по декабрь (время проведения ярмарки «Святого Реми») заполнялся людьми, повозками, животными и всевозможным товаром.
За исключением этих сезонных колебаний численности населения, Труа XII века был во всем подобен десяткам других растущих городов Западной Европы. Все они были обнесены могучими стенами. В каждом можно было встретить аббатство, монастырь и множество церквей – большинство из дерева, и лишь немногие крытые деревом, но сложенные из камня. Главной достопримечательностью многих городов, включая Труа, был замок светского правителя. Повсюду не было недостатка в пустынных землях: болотистые территории по берегам рек, невозделанные луга. Большинство городов занимали территорию от сорока гектаров до квадратного километра, насчитывая от двух-трех до десяти-двадцати тысяч жителей. Кое-где, в том числе и в Труа, были прорыты искусственные каналы, а на реках устроены системы шлюзов. Во многих были выстроены деревянные мосты на каменных опорах, а в Лондоне даже настоящий каменный арочный мост. Последний, конечно, не мог бы сравниться по красоте и качеству с творениями древних римлян, и все же лондонский мост, с его аркадой на девятнадцать арок, покоящихся на могучих разновеликих опорах, застроенный по обеим сторонам лавками и жилыми домами, на протяжении шести столетий неизменно поражал воображение туристов. Дома, выстроенные на мостах, мало способствовали улучшению дорожной обстановки, но пользовались большим спросом, поскольку предоставляли невиданно, по средневековым меркам, удобный доступ к воде и быстрый способ избавления от нечистот.
