Джойс Кэрол Оутс
48 улик
Глава 9
Поиски.
История Авроры и ее сельских окрестностей знает мало случаев исчезновения взрослых людей, которых официально признавали пропавшими без вести. Обычно из дома пропадали девочки-подростки, которых называли беглянками. Серьезные преступления здесь совершались крайне редко: одно убийство за восемьдесят лет, которое в нынешнее время квалифицировали бы как «убийство на семейно-бытовой почве».
О похищениях – с целью выкупа и прочее – здесь слыхом не слыхивали. Об изнасилованиях, посягательствах сексуального характера и избиениях в полицию не сообщали, соответственно, такие случаи зарегистрированы не были.
Наиболее типичным преступлением в Авроре и ее окрестностях считался подростковый вандализм: граффити, покореженные почтовые ящики, опрокинутые мусорные баки, костры в полях на Хеллоуин.
И вот теперь, в апреле 1991 года, столкнувшись с загадочным исчезновением местной богатой наследницы, полицейский департамент Авроры в составе четырех человек попросил содействия у ведомства шерифа округа Кайюга.
По меркам правоохранительных органов взрослого человека рано официально признавать пропавшим без вести, если со времени его исчезновения прошли всего одни сутки. Однако сложившиеся обстоятельства, настойчивость отца, равно как и его высокое общественное положение в Авроре были залогом того, что исчезновение Маргариты Фулмер не осталось без внимания. О происшествии уведомили местные СМИ. Сообщения по радио и телевидению были выдержаны во взволнованно-тревожном и одновременно почтительно-объективном тоне. Моему удивлению не было предела, когда, включив телевизор, я увидела на экране лицо М., а над ним заголовок: «Жительница Авроры не вернулась домой ночевать».
12 апреля утром официально признали, что местонахождение моей сестры неизвестно целые сутки, и на ее поиски были отправлены специально сформированные отряды. Сотрудники полиции, пожарные-волонтеры округа Кайюга, школьники-старшеклассники, которых отпустили с занятий для участия в поисковой операции, крепкие молодые спортсменки из колледжа Авроры, местные граждане – все искали М. Позже к ним присоединились студенты Корнеллского университета, расположенного в Итаке. Услышав в новостях о пропавшей женщине и награде в $50 000, которые ее родные готовы заплатить тем, кто ее найдет, они сели в машины и через час пути вдоль озера были в Авроре.
Папа хотел предложить награду в $100 000, но следователи его отговорили. Они опасались, что столь крупная сумма привлечет слишком много внимания, и это не лучшим образом отразится на результатах поиска.
В полиции уже не умолкал телефон. Все кому не лень сообщали о том, что «видели кого-то», замечали «подозрительных личностей» там, где их быть не должно. Звонки поступали на радио и телевидение, и что ни день – все больше и больше.
Каждая «ниточка» будет отслеживаться, заверили нас полицейские. Очередная ложь, одно из бесконечного множества лживых утверждений, которыми нас будут потчевать еще лет десять, да и потом тоже.
Мы с Линой определили, что ни один из чемоданов М. из шкафа не пропал. И вся ее одежда на первый взгляд тоже была на месте. (Впрочем, Лина соглашалась со всем, что я говорила с присущей мне категоричностью: она не имела привычки возражать.)
У М. были наручные часы «Лонжин» – серебряные, с браслетом и дымчато-темным циферблатом, на котором маленькие цифры мог разглядеть только тот, чье запястье они украшали. Сестра редко выходила куда-нибудь без этой изящной ювелирной вещицы, тоже купленной в Нью-Йорке, и в утро ее исчезновения эти часы наверняка были на ней. Обычно М. не надевала кольца, если собиралась работать в мастерской, но мне кажется, что в то утро я видела на ее руке аметистовое кольцо, некогда принадлежавшее нашей бабушке… (Позже это кольцо я обнаружу на дне ящика своего туалетного столика, хотя понятия не имею, как оно туда попало!)
Мы с Линой обе считали, что М. ушла из дома не с одной из своих дорогих кожаных сумок, которые остались в ее комнате, а с повседневной – из пеньки, на длинном ремешке. В этой сумке лежали ее кошелек («Прада») и другие личные вещи.
К полудню 12 апреля выяснилось, что за прошедшие сутки по ее кредитной карте никаких операций не проводилось. Не снимала она деньги и со своего сберегательного счета в банке Кайюги.
Больше по счетам М. вообще не будет наблюдаться никакого движения. Оставалось только гадать, хорошая это новость, плохая или никакая.
Да! Я собиралась отправиться на поиски сестры в составе одного из отрядов – девушек-спортсменок колледжа Авроры.
Только той ночью я плохо спала, утром в голове пульсировала тупая боль, а ноги были как свинцом налитые, так что я с трудом спустилась на нижний этаж. Завтракать аппетита не было, чем я очень расстроила Лину. Она знала: если я не позавтракаю, у меня будет кружиться голова. Ей пришлось поддерживать меня, пока я, тяжело отдуваясь и чертыхаясь, пыталась запихнуть ноги (в шерстяных носках) в (резиновые) боты. Но к тому времени, когда я добралась до колледжа Авроры, поисковый отряд уже ушел (без меня), и не стоило рассчитывать, что я сумею их догнать.
Обидно до слез! Девушки-спортсменки, объединенные общим делом, прочесывают поля в поисках моей сестры, а меня среди них нет…
Другие поисковые отряды меня не интересовали, как и вся наша родня – кузины и кузены, племянники и племянницы. Они топтали поля в надежде увидеть себя в вечерних теленовостях.
В городе все стены и столбы были обклеены объявлениями о пропаже моей сестры. Конечно, меня грызло беспокойство, но еще больше – раздражение. Окружающие таращились на меня, задавали дурацкие вопросы.
Вы ее сестра? Когда видели ее в последний раз? Какой она вам показалась?
На досках объявлений возле публичной библиотеки, Дворца культуры, почтового отделения фото Маргариты Фулмер висело рядом с фотографиями преступников, разыскиваемых ФБР. Смех, да и только!
Как-то непривычно было всюду в Авроре видеть лицо М., под которым крупными буквами было напечатано: МАРГАРИТА ФУЛМЕР. ПРОПАЛА БЕЗ ВЕСТИ.
Казалось, это жестоко, что М. на фотографии улыбается. Выглядит счастливой, уверенной в себе. Не догадывается, что ее ждет.
Это ли не веская причина, чтобы не улыбаться, когда тебя фотографируют, да?
У М. на левой щеке сразу же под глазом имелся маленький лоснящийся шрамик в форме стрелы, но на фотографии он заметен не был. Сколько я ни вглядывалась в ее фото на объявлении, даже подносила его к свету, чтобы было лучше видно, шрам я так и не различила.
Глава 10
Богатая наследница.
Первые заголовки в (местной) прессе – «Пропала без вести жительница Авроры» – на следующий день были изменены на «Пропала без вести богатая наследница из Авроры» и благодаря стараниям «Ассошиэйтед пресс» распространились по всему штату Нью-Йорк, а 17 апреля 1991 года засветились и в авторитетной «Нью-Йорк таймс».
И с той минуты, как мою сестру в СМИ назвали «пропавшей без вести богатой наследницей», она никогда больше не будет просто «пропавшей без вести женщиной». Мало будет сказано и о ее профессиональной деятельности скульптора, разве что, может быть, в традициях поверхностной журналистики упомянут, что однажды ей присудили стипендию Гуггенхайма.
В сущности, о работах М. – она творила «абстракцию», «нерепрезентативное» искусство – особо и не найдут что сказать. Это вам не элегантные композиции Кандинского, Бранкузи, Мура[6] или произведения более популярных феминисток Марисоль[7], Буржуа[8], Кало[9]. Ее творения – это не понятные, пусть и гротескные образы, в которых журналисты могли бы усмотреть связь с несчастной судьбой пропавшей без вести женщины-скульптора.
Чертовски обидно! Это оскорбление.
Моя сестра была творцом, художником, а ее низвели до статуса богатой наследницы. Хотя М. меньше всего думала о том, что она богатая наследница. Для нее в жизни самым главным было ее творчество.
Но это напомнило мне – тычок под ребра, – что я тоже наследница.
В один прекрасный день мне отойдет папино поместье. И этот дом, и это владение. Если только Маргарита не вернется. Тогда папино наследство мы поделим поровну.
Глава 11
М. – художник.
У многих, естественно, возникает вопрос: значит, ключи к разгадке таятся в ее скульптурах?
Будто бы ключ к пониманию того, что произошло, где находится М., можно найти, глядя на ее работы – с полдесятка незаконченных скульптур в ее мастерской в колледже.
Как профессиональный художник М. выставляла свои творения под скромным именем «М. Фулмер», по которому не определить, кто автор – мужчина или женщина. Скульптуры М. были исполнены в так называемом стиле абстракционизма. Ярко-белые, серо-белые, голубовато-белые, кислотно-белые. Большинство было создано из природного камня. Куски горных пород она обтесывала, моделировала, шлифовала, полировала вручную, на что у нее уходили сотни часов усердного труда. Однако меня работы сестры ставили в тупик, раздражали.
Я не была поклонницей искусства М. Не восхищалась ее творчеством. И вовсе не из-за того, что творчество М. увлекло ее из Авроры в другой мир с центром в Нью-Йорке, принесло ей награды, гранты («престижной» стипендии Гуггенхайма обычно таких молодых, как М., не удостаивают). Просто искусство М. было чинным, жеманным, безликим. Слишком совершенным.
В геометрических – овальных, прямоугольных – формах ее скульптур лишь смутно угадывались человеческие фигуры и черты. Ходишь вокруг таких изваяний высотой около пяти футов, стоящих на постаментах или на полу, смотришь на них, смотришь и ничего не понимаешь, как будто пытаешься разглядеть человеческое лицо в облаках или на глинистой земле. Думаешь: «Зачем я на это смотрю? Что должна увидеть?» И не находишь ответа.
Творения прекрасные, но пресные. Поразительные, но легко забывающиеся. Загадочные, но претенциозные.
Приводящие в бешенство! Хочется взять в руки молоток и раздолбать эти так называемые произведения искусства.
(Правда, скульптуры сестры я никогда не разбивала. Хотя возможность была. Лишь однажды решилась походным ножом оставить несколько царапин на нижней части одной из скульптур, выставленных в колледже Авроры. Думаю, ее дно М. никогда не рассматривала, а если что и заметила, никому об этом не сказала – во всяком случае, я не слышала. И раз или два, когда я была гораздо младше, а М. работала дома, я умышленно измазала грязными руками кипенно-белый овал, похожий на голову.)
Полицейские сделали фотографии с ее скульптур в школе изобразительных искусств. Пусть изучат «криминалисты-искусствоведы», объяснили они нам. Серьезно?! Некоторые из этих снимков разместили на страницах газет и журналов, показали по телевизору. Хотя мы на то разрешения не давали.
М. пришла бы в ужас. Она никогда не позволяла фотографировать свои незаконченные работы. (Хотя как понять, что та или иная скульптура М. – законченное творение? По мне, так они почти все выглядят одинаково.)
Ее ранние работы, включая несколько скульптур, отмеченных наградами, на мой взгляд, мало отличаются от более поздних. М. любила позиционировать себя приверженцем таких течений, как формализм, классицизм, минимализм. Создавала скульптуры, побуждавшие невежд к высказываниям типа «Я тоже так могу!», о чем они заявляли с самодовольной усмешкой.
(А что, разве нет? Я сама частенько, глядя на хваленые творения сестры, тоже думаю, что и я бы смогла, как она, если бы задалась такой целью.)
(Подобная мысль у меня возникает и в отношении представителей так называемого абстрактного экспрессионизма, которыми восхищалась М. Мазню Поллока[10], Ротко[11], де Кунинга. Я, если б захотела, тоже смогла бы нарисовать такое. Для этого не нужно обладать талантом мэнского Леонардо да Винчи – как там его? – Эндрю Уайета[12], кажется.)
Самой известной скульптурой М. признают «Овоид 90», фотографии которой после ее смерти часто размещали в альбомах по искусству. Гладкий серовато-белый камень – то ли гигантское яйцо, то ли надгробие странной формы – с причудливыми бороздками наподобие иероглифов и миниатюрными выпуклостями в виде обрубленных завитков. Громоздкий – четыре фута высотой, пять в обхвате, – но не идеальный овал: в нижней части чуть шире, чем наверху. И очень тяжелый – просто так с места не сдвинешь.
Говорили, что скульптор потратила не менее тысячи часов на создание «Овоида 90». Невосторженный зритель (вроде Дж.) мог бы скептически поинтересоваться: «А зачем?»
Тем не менее к моменту исчезновения М. еще не довела до ума свой «Овоид 90».
(Хотя кто бы мог утверждать, что эта сферическая фигура не завершена?! Но я этого не говорила.)
Мы с отцом «Овоид 90» подарили колледжу Авроры. После соответствующей церемонии с участием президента колледжа, декана школы изобразительных искусств и самого папы, на которой он, седовласый, красивый, хоть и сгорбившийся от горя, стоял как величественное изваяние, скульптуру собирались установить на вершине живописного холма за библиотекой.
Унылый Овоид, называла я это творение сестры. Конечно же, про себя.
(Когда мы с М. были девчонками, кое-кто из наших родственников, любивших посплетничать, нередко восклицал: «Бедная Джорджина! Как же, наверное, она завидует Маргарите!» Но я всем им утерла носы, решительно отказавшись завидовать кому бы то ни было.)
Так называемые «рабочие материалы» – расчеты, эскизы, записи и так далее, изъятые из мастерской М, – нам с отцом вернули в конце весеннего семестра 1991 года в колледже Авроры. К этому времени следователи, в том числе эксперты-криминалисты, вдоль и поперек изучили эти бумаги, но не вынесли из них «никакого заключения», как, впрочем, и из всего остального.
Особенно если учесть, что эти идиоты не знали, исчезло ли что-нибудь из бумаг М. А откуда им было это знать?
Например: если бы среди вещей М. был какой-нибудь журнал записей художника, что-то вроде личного дневника или ежедневника, естественно, я сразу забрала бы эту тетрадь, как только ее увидела – днем 12 апреля 1991 года. Секреты моей сестры не для чужих глаз.
Глава 12
Мисс Фулмер, вы знаете кого-то, кто желал бы зла вашей сестре? Есть ли у вашей сестры враги? Можете сказать, с кем из мужчин она встречалась?
Нет, нет и еще раз нет.
Яростное, категоричное нет.
Глава 13
(Сестра, конечно же, не пытается отвести подозрения от себя. Она не назвала нам ни одного имени.)
Глава 14
Зависть.
Нет мести без зависти. Зависть – это как вспыхнувшая спичка.
Самая загадочная из эмоций. Самая постыдная из эмоций.
О моем характере можно точно сказать одно: я не подвержена таким эмоциям, как зависть, ревность, злоба, мстительность. Я презираю слабость в людях и прежде всего в самой себе.
Все мужчины, любившие М., хотели ею «обладать».
(Я взяла это слово в кавычки, чтобы подчеркнуть: да, я считаю, что это дурацкое слово. Я считаю, что это глупое желание. Но понимаю, что стремление «обладать» присуще многим мужчинам, околдованным женщиной, которая ускользнула от них.)
Не то чтобы М. много рассказывала мне о своей личной жизни. Свою личную жизнь она оберегала как сокровище – не посвящала в нее незрелую младшую сестру.
Но я знала про некоего У., который, ища М., приходил к нам домой. Были еще Д., И., Т. С этими мужчинами я знакома не была, но слышала о них. Потом объявились и другие.
Мужчины, с которыми М., возможно, имела отношения. Возможно, сексуального характера. В Итаке, в Нью-Йорке, даже в Авроре – в тот или иной период времени.
Я не стану называть эти имена. Не опущусь до повторения пошлых грязных сплетен.
В сущности, я не знала имен – полных имен – этих мужчин, за одним лишь исключением. Другие наши родственники (кузины и кузены), а также друзья сестры, живущие кто где, и бывшие одноклассники, которые не стеснялись посплетничать под тем предлогом, что оказывают помощь следствию, перечисляли имена «мужчин в жизни М.», а те потом должным образом подвергались допросу как «возможные фигуранты дела».
Называние имен доставляет злорадное удовольствие. Как же легко усложнить жизнь человеку или даже разрушить ее, назвав его фамилию полицейским, расследующим исчезновение молодой женщины.
Месть М. за то, что волновала мужское воображение, пробуждала интерес к себе, пробуждала желание. И месть «возможным фигурантам» за то, что имели такое желание.
Со временем в деле добавится множество новых имен. Следствие будет двигаться не в глубину, а приобретать (безрезультатно) все более широкий охват. Ведь полицейское расследование «нераскрытого» преступления не ограничено какими-то рамками и теоретически может длиться вечно.
Как те безнадежно истоптанные тропы в лесу, испещренные следами незнакомых людей и отпечатками оленьих копыт – клубок «нитей», ведущих в никуда.
Если следствие по делу «все еще ведется» – «подвисло», – значит, пощады не жди: под подозрением находятся все, кто так или иначе был связан с потерпевшей.
Когда у следствия по делу не видно ни конца ни края, горе сменяется гневом, гнев – сожалением.
Как возможный фигурант становится подозреваемым?
Вот здесь-то полиция и дала промашку. Следствие не установило ни одного подозреваемого.
Общепринятая версия – непонятно, откуда она появилась – гласила: он подобрал ее на Драмлин-роуд. Кем бы ни был этот человек, он куда-то увез М.
Заставил сесть в машину – может быть, затолкал в багажник. Связал, засунул ей в рот кляп и, еще живую, повез навстречу неизвестной судьбе.
Но не исключен и другой вариант: на Драмлин-роуд М. сама села в чью-то машину, как и планировала. Запыхавшаяся, целеустремленная, практически без личных вещей и денег. В лучшем случае в кошельке у нее лежало меньше ста долларов наличными, судя по тому, что последний раз, причем довольно давно, со своего счета в банке Кайюги она сняла меньше пятисот долларов.
В таком случае кто сидел за рулем автомобиля? И куда этот автомобиль направился с Драмлин-роуд?
Зависть!
Я не завидовала тому, что в жизни М. якобы были мужчины, потому что М. я не завидовала. Младшая сестра не может завидовать старшей – красивой, умной, образованной, элегантной. Перед такой сестрой можно только благоговеть, радоваться тем крохам внимания – мимолетным улыбкам, словам одобрения, которые принцесса бросает ей, словно монеты нищему.
Вы с сестрой были близки? Еще больше сблизились после смерти матери?
Ваша сестра была с вами откровенна?
Нет, нет, никогда.
Глава 15
Похищение.
В конечном итоге решили, что (наиболее логичным) объяснением исчезновения М. является похищение.
К такому выводу пришли совместно полиция, журналисты, местные власти, семья, родственники, жители Авроры и со временем дилетанты-любители неразгаданных тайн, среди которых встречались невежественные, надоедливые и неприятные типы.
В сумасшествии дней, последовавших сразу за исчезновением М., когда из разных концов региона Пальчиковых озер и за его пределами постоянно поступали сообщения, что мою сестру «видели» там-то и там-то, а полиция Авроры круглосуточно дежурила по адресу Кайюга-авеню, 188, защищая нас от вторжения незваных гостей (папарацци – как журналистов, так и телевизионщиков, – и волонтеров всех мастей), осаждавших наш дом, также рассматривали и версию о похищении с целью выкупа.
А что, вполне вероятная версия, учитывая высокий социальный статус пропавшей женщины/богатой наследницы.
Везде в округе Кайюга фамилия Фулмер ассоциировалась с богатством, престижем, привилегированным положением.
(Разумеется, это преувеличение! Как является преувеличением все в маленьких городах Америки, где быть «богатым» значит просто иметь чуть больше денег, чем остальные жители.)
Полицейские посоветовали отцу немедленно поставить их в известность, если похитители свяжутся с ним, но не пытаться договориться с кем бы то ни было самостоятельно и уж тем более не платить выкуп, на что папа согласился, ведь он был «не дурак», как он сам любил похвастать. Однако я уверена, если бы похитители позвонили и он услышал голос М., умоляющей спасти ей жизнь, папа не раздумывая выполнил бы условия злоумышленников.
Но никакие похитители с ним не связывались. Выкуп никто и никогда не требовал.
В те дни телефон трезвонил как сумасшедший: следователи сказали, чтобы он всегда был включен и чтобы мы отвечали на каждый вызов. Однако того звонка, которого мы ждали, так и не было.
При каждом входящем вызове сердце подпрыгивало в груди, а потом болезненно сжималось, потому что каждый звонок не приносил ничего, кроме разочарования.
Версия о похищении с целью выкупа себя не оправдывала, и все больше склонялись к тому, что это было насильственное похищение.
В этом случае рассчитывать на сообщение от злоумышленников бессмысленно, а будет (как это ни жестоко) нескончаемая череда дней в ожидании этого звонка, который никогда не поступит. Ведь, если это было насильственное похищение, сказали нам полицейские, скорее всего, М. уже нет в живых и маловероятно, что ее местонахождение когда-нибудь обнаружат.
Как правило, похищение молодых женщин, девушек, детей оканчивается их гибелью – сексуальное надругательство, страшная смерть. Тела большинства жертв не находят, хотя не исключено (такое бывает крайне редко), что однажды убийца разоткровенничается с сокамерником (например) или на смертном одре вдруг попросит прощения у Господа.
Размышляя об этих возможностях, папа мрачно пил виски.
– Ничего подобного, – говорил он, решительно качая головой. – Мы увидим Маргариту живой. Я в этом нисколько не сомневаюсь.
