Джой Джордан-Лейк
Позолоченная луна

И тут же мужчины, лица которых не сморщены от многолетней работы на палящем солнце или морозе, манжеты их рубашек без единого пятнышка, они не воняют коптильней, перебродившей кукурузной соломой и подгнившим овсом. Мужчины, которые кланяются дамам.

Дирг сморщился.

– Так и смотрят поверх своих чертовых носов. Как будто, если какой-то урод может купить себе землю, будто лорд, все остальные вокруг становятся его крестьянами. – Он буквально искрился негодованием. – Ты же понимаешь, что тут происходит, да? Мы с тобой превратились из тех, у кого была своя ферма неподалеку от стройки великого Билтмор Хауз, просто в ничто, в бельмо на глазу, которое нужно поскорее убрать.

– Мы, – сказала она, – не бельмо. И мы никуда не уйдем.

Она заставила себя сосредоточиться на том, что всегда было здесь – всегда принадлежало ей: глухая, густая зелень болиголова, бесконечное мерцание света среди березовых ветвей, которые трепетали, дрожали и никогда не находились в покое. Полыхающие сахарные клены. Шум и рев водопада вдали. Сырость сосновой хвои. Прелый запах листьев.

Она всегда любила здешнюю осень. И никакие приехавшие миллионеры, никакие построенные замки, никакой больной отец, рушащаяся ферма или подступающие перемены не отнимут у нее этого.

До своего отъезда в Нью-Йорк она редко просто стояла вот так – всегда надо было принести воды из ручья, домесить тесто, выварить на очаге яблочную кожуру, закрученную в штопор. Даже сейчас ей мерещились лица Талли и Джарси с круглыми, голодными глазами, и отец в постели. Единственным, что отделяло ее семью от безжалостного наступления грядущей зимы, была она сама, Керри.

На одну секунду последний луч дневного света, вытянув свои пальцы через вершины гор, упал на известняковые стены Билтмора, и они стали бледно-, почти прозрачно-голубыми. Как лед на водопаде возле хижины. Башни отбросили на простирающуюся внизу лужайку длинные тени. И это значило, что ей пора идти.

С неожиданной нежностью Дирг вынул сухой листок из ее волос.

– Ферма в порядке?

– Крыше нужно менять стропила, – она выдавила смешок. – Но там все нуждается в подпорках, включая и меня.

– Тебе надо только попросить, – он поглядел ей прямо в глаза и, казалось, мог бы сказать гораздо больше.

– Я знаю. Спасибо.

Он коснулся ее челюсти.

– Что за синяк?

– Это не он. – Но Дирг и так должен был знать, что ее отец слишком болен, чтобы наставить кому-то синяков. – Но его обрез всегда пинается похуже иного мула.

– Ну и дала бы мне из него стрелять. Да я бы и гораздо больше бы сделал. Если б ты позволила.

Старый вопрос снова повис между ними.

– Я не продаю ферму. Мы с папой давно так решили. Но мне придется что-то придумать.

– Если б ты не была так чертовски упряма… – Его лицо было таким хорошим, сильным, прямым, как и он сам. От него пахло сосновой щепой.

Она положила ладонь ему на плечо.

– Дирг. Как ты тут – на самом деле?

Он отвернулся. Но потянулся к ее руке, словно хотел ощутить ее как можно ближе.

Она внимательно вгляделась в его лицо.

– Ты о чем-то умалчиваешь.

Керри увидела, как при ее попытке заставить его что-то рассказать на его переносице появилась напряженная складка. Мужчину невозможно заставить заговорить, по крайней мере если ты оставила свой обрез дома.

Он накрыл ее руку своей.

– Вот мы с тобой, ты и я, и все пытаемся вырастить себе пропитание на скале.

Она еще раз взглянула на Билтмор, где на сей раз увидела человека на лошади, которая легким галопом шла от ворот по широкой лужайке в сторону дома, а человек приподнялся в седле, чтобы любоваться полной картиной. И человек, и лошадь тоже как будто стали частью сказки. Как будто сейчас сами по себе зажгутся свечи, заиграет музыка, начнется королевский бал – и перед ними с самого начала развернется новая сказка.

Повернувшись в седле, человек посмотрел на синие полумесяцы гор. И заметил их. Поднял руку и помахал. А потом поехал дальше.

Дирг снова сказал, как сплюнул:

– Ничего не может вырасти на скале.

– Похоже, только замки, – сказала она и пожалела о своих словах еще до того, как успела договорить их.

Молчание.

И потом…

– Два проклятых года я ждал, пока ты вернешься из этого города, – его голос был низким, хриплым. – Думал, когда ты вернешься… Думал, мы…

– Я знаю. – Она коснулась его руки, ее загрубелой шершавости. Она ежилась от прикосновения любой мужской руки в Нью-Йорке, какими бы мягкими ни были они на балах и званых ужинах, все эти сыновья банкиров и адвокатов, которые не держали в руках ничего тяжелее теннисной ракетки или клюшки поло. А она скучала по Диргу.

А теперь, снова оказавшись здесь, она скучала по большому миру, который узнала в городе. О том, что люди там знают, читают и думают.

– Я имею право, – сказал Дирг, обнимая ее за талию, – знать, о чем ты думаешь.

Издалека снова донесся свист, долгий и низкий. Какое-то время он пульсировал вокруг и прямо сквозь нее, как будто перенял свой ритм – вверх-вниз, долго-коротко – у окружающей их волнистой линии голубых холмов.

– Дирг, я не могу. Я не могу ответить тебе сейчас. Прости.

– Если ты ждешь, что Вандербильт подхватит тебя и унесет в закат…

– Дирг, не будь идиотом.

– Вот оно что. Я просто идиот.

– Я хотела сказать, не будь смешным. Все, о чем я могу сейчас думать, это как выжить – как заботиться о человеке, которого я ненавижу с детства. Как добывать пищу. Как спасти крышу, чтобы она не рухнула нам на голову. Прости, Дирг. Но я могу думать только об этом.

Уронив руку с его плеча, она пошла прочь. Теперь, когда солнце опустилось за горы, темнота подступала быстро, и она пустилась бежать. Сосновая хвоя и густой слой ярких листьев под ногами заглушали ее шаги.

Мимо зарослей болиголова. Мимо текущего в лавровых кустах ручья.

Снова раздался свисток поезда. Его зов завис над болиголовом, разнесся по всей долине. Старожилы все еще воспринимали его как нечто чуждое и печальное, и ей он тоже казался скорбным.

Но сегодня он казался предупреждением. Что-то грядет. Возможно, что-то ужасное. Нечто рычащее и бряцающее, сотрясающее землю, как локомотив.

Но это будут перемены. Перемены, к которым она должна быть готова.

Поезд засвистел снова. Ей показалось, что на бегу она слышит и перестук его колес, поршней, осей: Что-то грядет, грядет, грядет. Что-то…

Глава 11

– Так, значит, сегодня, – размышляла Лилли, – мы наконец увидим. – Сквозь окно гостиницы «Бэттери Парк» светило утреннее солнце, рассыпая на мраморном полу лепестки яркого света.

Эмили пожала плечами.

– Я счастлива, что Джордж покажет нам Билтмор, но, должна признаться, я до сих пор в потрясении от того, что случилось на станции. Этот несчастный репортер…

Слово смерть осталось невысказанным.

Лилли была бы не прочь пожать плечами, как Эмили. Или – тоже как сделала Эмили – прослезиться из-за несчастного Арона Берковича. Но она ощущала себя просто парализованной. Оцепеневшей.

И, пожалуй, напуганной – что не часто себе позволяла.

Конечно, она сделала все необходимые распоряжения. Она приняла на себя заметный риск, пытаясь спасти семейное имя. Она разъяснила, как именно надо к этому относиться. Но это…

Эмили выпрямилась, приподнимая длинную левую полу амазонки, чтобы можно было идти.

– Полагаю, ты поняла, что говорил вчера вечером мистер Грант, что есть причины подозревать нескольких человек – и даже расследовать, что мистер Беркович мог быть замешанным в чем-то таком, что спровоцировало этот несчастный случай.

Лилли заставила себя кивнуть.

– Я понимаю, иногда репортеры заходят слишком далеко. Властям, наверное, лучше знать.

Эмили слабо рассмеялась.

– Господи, Лилс, да я и не припомню, когда это ты в последний раз соглашалась с мнением властей.

Заставляя себя дышать ровно, Лилли сдвинула шляпу набок еще более вызывающим образом. Что сделано, то сделано, и как бы плохо ни вышло, она не может позволить себе паниковать. Конечно, она должна полностью дистанцироваться от этого. Но убежать она не могла.

– Ну что, поехали смотреть Билтмор?

Когда они проходили мимо стойки служащего, там стояла молодая женщина в синей саржевой юбке и белой блузке – которые сидели неплохо, хотя и вышли из моды пару лет назад. Она говорила:

– Да, я понимаю. У вас сейчас нет работы.

После чего удалилась – высоко держа голову. Лилли одобрительно посмотрела ей вслед. Быть в отчаянии иногда приходится; выглядеть же так – непростительно.

Волосы молодой женщины выбились из некоторого подобия косы и просто свисали прядями. Она была довольно хорошенькой – ну, если ее пригладить и навести лоск.

От стойки направлялся в их сторону и Мэдисон Грант.

– Как приятно снова видеть вас в этом сезоне, мистер Грант, – сказал служащий ему вслед.

Повысив голос больше необходимого, как будто хотел, чтобы все лобби – включая молодую женщину с гор – услышали и обратили внимание, он добавил:

– Как жаль, мне так и не удалось уговорить управляющего нанять больше персонала.

Джон Кэбот, следующий за ним, нахмурился и пробормотал:

– Вот вечно он сам напрашивается на неблагоприятный для него исход.

Но если Грант и услышал это – что, конечно, должно было случиться, ведь он стоял очень близко, – его улыбка даже не дрогнула.

– Мистер Грант, – вмешалась Эмили. – Как любезно с вашей стороны предложить свою помощь этой бедной девушке с гор.

Все четверо вышли из парадной двери гостиницы к уже ожидающим их лошадям.

Грант взгромоздился на долговязого гнедого, который не нравился Лилли по той же причине, по которой она отвергла как минимум одно предложение – разные части тела были непропорциональны. Она не придиралась к мелочам. Но от собственного мужа она ожидала не только значительных средств, но и приличного вида. Это же не слишком много.

– Я, – объявил Грант, – сделал лишь то, что должен был сделать каждый порядочный джентльмен. – Слово, которое он выделил, было явно брошено Джону Кэботу в качестве вызова.

– Мы встречаемся с Джорджем у ворот, – только и ответил Кэбот, но, как отметила Лилли, более резким тоном, чем требовалось в этот момент.

Она кивнула конюху, подводившему к ним коня, заметно превосходящего лошадь Гранта. По крайней мере, хоть это было облегчением. Лилли не выносила посредственности в лошадях – или в мужчинах.

Поставив ногу в сложенные ладони конюха и взлетев в седло одним изящным, ловким движением, она оглядела сзади обоих джентльменов: Мэдисона Гранта с его порядочностью и безупречными, занудными манерами. Он уже начинал действовать ей на нервы. Контрастом ему был Джон Куинси Кэбот – она заметила породу уже по самому имени – с этими взлохмаченными, вечно спадающими на один глаз волосами и газетой под мышкой. Как только в беседе наступала пауза, он тут же утыкался в нее, вместо того чтобы общаться с остальными.

Он, судя по всему, происходил из некой бостонской семьи с Бикон Хилл, голубая кровь – хотя он неизменно бледнел, стоило ей спросить у него что-нибудь про семью. Сначала он показался ей довольно симпатичным. Вот только он был к ней до странного равнодушен. Ну, и сам стал ей скучен.

Они как раз проезжали мимо девушки в синей юбке, и он посмотрел на обочину дороги.

Лилли наклонила голову.

– Сочувствуете девице в несчастье, мистер Кэбот?

Дернувшись, он повернулся к ней.

– Я… Пардон?

– Ну, эта девушка, которой только что отказали в найме на работу. Мне казалось, мистер Грант говорил, тяжелое положение местных горцев вызывает у вас особый интерес?

Ее глаза встретились с его тяжелым, непроницаемым взглядом, и она увидела в нем злость, которой не ожидала.

Впереди появился сам Джордж Вандербильт, машущий им рукой.

Лилли с облегчением уже поднимала руку, чтобы помахать в ответ, как вдруг из тени выступила фигура, и ее лошадь, испугавшись, запнулась.

– Мне надо с вами поговорить, – произнес низкий голос. – Насчет станции.

Лилли развернула лошадь лицом к нему – а потом резко отвернула в сторону.

– Не приближайся ко мне на людях. И вообще. Совсем. И не смей меня останавливать.

Она пинком послала лошадь вперед. С непривычно дрожащими руками она догнала остальных и ни разу не обернулась.

Вдоль дороги и под каменными мостиками журчали ручьи. Вчерашнее серое небо над головой сменилось бриллиантовым… вернее сказать, сапфировым. Лилли не была склонна к восторженности, но она никогда в жизни не видела такого неба.

У ворот, прямо перед тем как выехать на широкую лужайку впереди, Джордж Вандербильт придержал коня.

– Мистер Олмстед, планируя и размечая такую длинную и извивающуюся дорогу, надеялся добиться некоторого нарастающего предвосхищения, ведущего, – и он указал рукой туда, где они теперь могли увидеть дом целиком, – вот к этому.

Потрясенная тишина.

Затем:

– Je ne peux pas y croire^[21], – выдохнула Лилли.

Тут, среди склонов Аппалачских гор… настоящий дворец.

Не то чтобы она никогда не видела подобной роскоши. Когда деньги рекой текли в их семейные сейфы, она побывала и в замках Луары, и в английском Дербишире. В те времена, когда ее низкорослый упрямый отец еще сам управлял всем портовым районом, как говорили, железной рукой – Наполеон из Нового Орлеана.

Но это… Это было нечто совершенно иное.

На дальнем конце зеленого луга вздымались четыре этажа дворца. А вокруг них, как неусыпные стражи, возвышались голубые вершины гор.

Все четверо гостей Джорджа Вандербильта в потрясенном молчании сдерживали коней.

– Mon Dieu, – наконец пробормотала Лилли. Боже мой.

Эмили буквально стояла в седле.

– Он в три раза больше Белого дома. Джордж не станет этим хвастаться, но я как его племянница могу с легкостью это сделать. Помещение занимает больше чем сто тысяч акров – правильно, Джордж? Шестьдесят пять каминов…

– Мой архитектор, – тихо, вежливо перебил ее Вандербильт, – делал все, о чем я просил, и гораздо больше. – Нахмурившись, он помолчал. – Сделал. Сделал гораздо больше. Билтмор создали гений нашего покойного мистера Ханта и ландшафтное видение мистера Олмстеда.

Лилли подъехала к нему поближе.

– Мои соболезнования, мистер Вандербильт, по поводу кончины вашего архитектора этим летом. Я читала об этом в газетах.

– Ричард Хант был мне как отец. И учитель. В Америке не было лучшего архитектора. И это, мне кажется, было самым любимым из всех его творений.

Мэдисон Грант шагом подъехал к ним.

– Просто блистательно. Еще один пример достижений западной цивилизации в результате многих веков развития.

Джон Кэбот взглянул в сторону Гранта, и их глаза на секунду встретились.

Как будто целятся друг в друга, подумала Лилли. Но из-за чего именно?

– Джордж, он еще прекрасней, чем когда я видела его в последний раз, – восторгалась Эмили.

Они медленно продвигались вперед. Четверка гостей потрясенно молчала, но даже и сам хозяин, казалось, был вновь поражен величием своего дома.

При каждом новом шаге лошади Лилли пыталась заговорить. Но ни один из ее привычных комплиментов, казалось, не подходил к этому случаю.

Эмили нарушила молчание, когда они уже подъехали к главному входу и начинали спешиваться возле огромных каменных львов по обе стороны от ступеней.

– О, Джордж, – ее глаза были полны слез. – Как бы это понравилось твоей маме!

– Я читал в нью-йоркских газетах, что тут двести пятьдесят комнат, – восхищался Грант, слезая с лошади. – Сорок три ванных. И с каким вкусом и талантом все сделано.

– Приношу свои извинения, что в этот ваш визит я пока не могу предложить вам остановиться в доме. Обстановка, как видите, еще далека от завершения, везде работают плотники. Я надеюсь, вам достаточно удобно в «Бэттери Парк».

Из дома внезапно выскочил человек, одетый в ливрею.

– Да, мистер Вандербильт, сэр, и я сегодня же верну ваших лошадей обратно в стойло.

– Монкриф, – обернулся Вандербильт к остальным. – Один из бесстрашных лакеев Билтмора, только что из Глазго. Монкриф временно исполняет обязанности дворецкого, которого я нанял, мистера Уолтера Харви, пока он не прибудет из Лондона.

– А пока, сэр, у нас чертовы проблемы. В конюшне не хватает рук, сэр, вот какое дело. – Монкриф схватил поводья так резко, что напугал лошадей.

У входа появилась матрона в черном платье, со связкой серебряных ключей на поясе сбоку. Она встала в дверях, скрестив руки. На фоне черного платья ее кожа казалась цвета сбитых сливок.

– Боюсь, так не пойдет, – заметила она. – Нам так не хватает надежных рук, что те, что есть, разрываясь между конюшней и домом, не успевают и шнурки себе завязать.

Вандербильт, поднявшись по ступеням, поздоровался с ней.

– Я понимаю, что все это непросто, но мы заканчиваем стройку. И я обещаю вам полный штат к моменту, когда Билтмор Хауз откроется по-настоящему. – Он обернулся к остальным. – Это миссис Смит, домоправительница Билтмора до тех пор, пока миссис Эмили Кинг, которую мы наняли, не сможет приступить к своим обязанностям, уладив некоторые семейные обязательства. Миссис Смит прибыла к нам из Ливерпуля, Англия.

– По рождению – да, – согласилась она, выговаривая слова чуть медленнее, словно бы пытаясь избавиться от североанглийского акцента. – Но вообще-то я из Лондона.

Вандербильт торжественно пожал ей руку, вытянув свою на всю длину.

– Так не годится, сэр. – Она оглядела рукопожатие своего домовладельца-нанимателя, затем лакея, и ее критика явно относилась к обоим. – Этот ваш парень, так он больше похож на щенка терьера…

Вандербильт улыбнулся.

– Да, миссис Смит, конечно, хотя… – Он подождал, пока Монкриф отошел подальше, ведя на поводу по две лошади в каждой руке. По обе стороны его довольно коротких ног осторожно переступали по восемь длинных. – Его же, безусловно, можно выучить под руководством такого опытного управляющего, как вы.

– Любого среднего человека можно обучить почти всему. Но шотландца… – Она позволила своей фразе неопределенно повиснуть в воздухе.

– Ах вот что. Это ваше первейшее возражение?

– Первейшее. Но список, сэр, будет долгим. – Фыркнув, она покачала головой и повернулась к дальнему концу эспланады, где Монкрифа уволокла с дороги одна из лошадей, увидевшая траву, а остальные последовали за ними.

– Да. Я вижу, миссис Смит, что это, безусловно, не тот уровень достойного поведения, к которому вы привыкли. Исполняющий обязанности дворецкого не должен подчиняться конским желаниям.

– Не хочу сказать плохого, сэр, но он не особо похож на дворецкого.

Монкриф всем своим весом повис на поводьях, и наконец ему удалось заставить лошадей пройти за ним в калитку, открывающуюся в закрытый двор.

Лилли ахнула, и хозяин повернулся по направлению ее взгляда.

– Конюшенный комплекс. Скоро из моей резиденции в Бар Харбор привезут несколько чистокровок. – Они наблюдали, как Монкриф, прыгая в разные стороны, исчез в двойных дверях с выгнутым высоким проемом, который, судя по всему, и вел в конюшни. – Как я надеюсь, вместе с новыми руками.

Эмили повернулась к подруге.

– Двенадцать тысяч квадратных футов, Лил, и это только конюшни. У Джорджа тут будет двадцать экипажей. – Она снова обратилась к дяде: – Знаешь, Лилли – настоящая лошадница. Твои конюшни ее просто потрясут.

Лилли дала своей улыбке вспорхнуть над конюшенным комплексом и восторженной подругой, после чего прилететь к их хозяину.

– Я не могу быть более потрясенной, чем я уже потрясена.

Она увидела, что удар попал в цель. С покрасневшими, как у ребенка, щеками, Вандербильт отвесил ей неуверенный поклон, пропуская гостей в парадный вход.

Миссис Смит распахнула настежь двойные двери, и они, все пятеро, прошли внутрь. Четверо из них ахали, а хозяин наблюдал за их лицами.

Лилли вертела головой во все стороны, любуясь то спиральной каменной лестницей, которая, казалось, висела в воздухе, подымаясь в полую башенку, то возвышающимся куполом потолка, то общим масштабом.

В главном зале мимо них торопливо пробежало четыре человека, у каждого в руках был то молоток, то дрель, то пила.

– Верхние этажи мы осмотрим позже, если позволит мастер. Мне пришлось нанять еще несколько команд, чтобы закончить дом к Рождеству, когда должна приехать семья.

Эмили сжала руку Джорджа.

– Джордж, мы все в таком восторге.

Мэдисон Грант выступил вперед.

– Должен сказать, Кэбот, тут достаточно места, чтобы сыграть всю игру в помещении.

– Всю игру? – вопросительно наклонила голову Эмили.

Грант кивнул в сторону Кэбота.

– Футбол, мисс Слоан. Как йелец, я присутствовал в прошлом году на игре Гарвард – Йель, которую назвали, я полагаю, «резней в Хэмпден Парке». Мистер Кэбот, если не ошибаюсь, создал там себе имя.

Кэбот посмотрел на него вполоборота.

– Вообще-то мои… жизненные обстоятельства именно в ту неделю драматически изменились. Должен признаться, я не много помню об этом. Да и желания не имею.

Грант, казалось, не услышал его.

– Наш Кэбот знает, как стереть линию. Такое применение летального бокового.

Лилли заметила, что голова Кэбота резко дернулась при слове летального. Реакция, которую трудно не заметить.

– А можно уточнить, – спросила Эмили, – роль этого самого бокового – ну, без того, чтобы вдаваться в подробные объяснения всей этой жуткой игры?

– Ему нет ничего подобного, да, Кэбот? Противники встречаются стенка на стенку. Иногда игроков удаляют за излишнюю жестокость.

Жесткий и мрачный профиль Кэбота без слов говорил о том, что он считает этот разговор полностью завершенным.

Хозяин же, казалось, был отвлечен оценкой работ, которые нуждались в завершении. Игра в футбол явно не интересовала его. Равно как и очевидно неприглядная роль Кэбота в ней.

– Мне бы хотелось, – сказала Лилли, – узнать, для чего будет та комната наверху – вот это чудо из стекла и света?

– Это зимний сад, – благоговейно произнес Вандербильт.

Он провел их в круглую невысокую комнату в передней части дома. Ее стеклянный потолок вздымался высоким куполом. Вокруг мраморного фонтана посередине стояли пальмы, орхидеи и плетеная мебель, залитая светом.

– Как будто попал в тропики, – восхитилась Лилли.

– К фонтану скоро подведут воду. И в то же время… – Джордж Вандербильт, внезапно помрачнев, указал кивком головы на стеклянную крышу. – В то же время у большинства людей, живущих здесь, в горах, нет доступа к питьевой воде даже для приготовления пищи. Или для гигиены.

Кэбот поддержал его:

– Честно говоря, и я тоже подумал о том же самом. Что… Простите меня, это ни в коей мере не является критикой вашего Билтмора.

– Я только надеюсь как-то изменить это положение вещей, – взгляд Вандербильта переместился с потолочного купола на Кэбота. – Напомните мне за обедом рассказать вам про тот план, что я вынашиваю совместно с новой церковью Всех Душ, которую мы строим здесь, в поселке. Я думаю, это сможет стать ответом на нужды людей гор. И да, еще школы, я бы хотел профинансировать их. Я очень ценю ваш вклад в Институт молодежи для местной черной общественности – вы могли видеть его в поселке. Дискриминация членов общественности довольно заметна, и магазины, библиотека и зал собраний… – продолжал он с горящими глазами.

Филантропия, отметила про себя Лилли. Горы, искусство и филантропия – вот дороги к сердцу их хозяина. Привлечь внимание Джорджа Вандербильта было достойной задачей – те привычные формы флирта, в которых Лилли преуспевала, не действовали.

Они перешли в просторный банкетный зал. Она ахнула, увидев стол, за которым, казалось, могло бы поместиться более сорока человек, потолок в три наката, орган, трубы которого занимали целую стену зала, гобелены, которые заполняли всю переднюю стену и выглядели очень древними.

– Четырнадцатый век, – подсказал хозяин еще до того, как она успела спросить.

Эмили захлопала в ладоши.

– Да тут к нашему визиту разожгли все три камина. И даже струнный квартет! Джордж, как прекрасно!

Четверо музыкантов между каминами подняли свои смычки. Зал наполнили звуки музыки.

Позади раздалось негромкое фырканье. Миссис Смит стояла, скрестив руки на груди.

– Горничные должны быть обучены, как правильно разжигать огонь в помещении. Прости меня, Господи, но эти люди, из тех, которых не привезли из Англии, они, похоже, выросли не в домах, а на улице. Обучать их – хуже, чем бурундуков дрессировать.

Джордж Вандербильт похлопал ее по плечу.

– Продолжайте в том же духе, миссис Смит.

И жестом предложил гостям проследовать мимо него в несколько других прекрасных комнат и далее, в галерею гобеленов.

Лилли кивнула в сторону гобеленов: «Они прекрасны», – что даже для нее прозвучало слишком слабо.

Джон Кэбот поравнялся с ней.

– Как я понял, вы из Нового Орлеана.

– Да. – Она должна была бы ответить как-то повежливее. В конце концов, он был симпатичнее Гранта. Но ей не хотелось беседовать о Новом Орлеане. Особенно теперь.

Кэбот, похоже, не уловил прохладцы в ее голосе.

– Когда я только поступил в Гарвард четыре года назад, некоторые из нас, в Багровом… – Он запнулся, как будто вспомнил о чем-то совершенно ужасном. Но затем продолжил: – Так вот, мы следили за одной историей в Новом Орлеане. Она была связана со смертью начальника полиции и трагическими последствиями.

Она ощетинилась, сделала резкий глубокий вдох. И продолжила легким тоном:

– Мы с мамой теперь живем в Нью-Йорке. Нам не особенно интересно вспоминать про Новый Орлеан.

– Как я помню, убийство начальника полиции так и не было раскрыто. Кажется, его звали Хеннесси.

– Оно наверняка должно было быть раскрыто, – выпалила она в ответ, не успев даже как следует подумать.

Кэбот, изумившись, замер на месте.

– Те несколько итальянцев, которых арестовали…

– Они его и совершили, – сказала она. – Это вендетта мафии. Начальник полиции при последнем дыхании назвал именно итальянцев.

Едва он открыл рот, чтобы ответить, Лилли подняла руку.

– Мистер Кэбот, вы сами несколько минут назад сказали о причинах – какими бы загадочными они ни показались стороннему взгляду – своего нежелания обсуждать футбольную игру, из которой вы, очевидно, были удалены за… как это? Излишнюю жестокость.

Она наблюдала, как он хмурится.

– Так, может быть, вы сможете понять мое полное нежелание обсуждать Новый Орлеан.

Ее голос зазвучал высоко и резко, чего она не хотела, и перекрыл даже звуки струн. Остальные обернулись и уставились на них, как будто бы могли разглядеть в ее лице тот ужас, который она так старательно прятала, одеваясь этим утром на выход. Все вопросы, касающиеся ее отца, она несла в себе, как внутренние раны.

Лицо Кэбота снова стало жестким.

– Договорились, – тихо сказал он. И отвернулся.

Лилли поняла, что Джон Куинси Кэбот вряд ли станет ее другом.