Джордж Оруэлл
Дневники
Когда печатаю на машинке, семья, в особенности миссис Г. и ребята, собираются вокруг, увлеченно наблюдают и восхищаются моим мастерством почти так же, как я – мастерством шахтеров.
20.3.36
Разговаривал с Фертом (см. заметки о его доме{57}). Он получает 32 ш. в неделю от UAB{58}. Миссис Ф. родом из Дербишира. Двое детей, 2 года 5 месяцев и 10-месячный. Сейчас крепенькие: дети здоровее в раннем детстве, чем позже, объясняется это тем, что первые три года они получают помощь от Клиники социального обеспечения детей. Миссис Ф. выдают в неделю три пакета детского питания (порошкового молока) и немного молока «Нестле». Однажды в течение месяца ей выдавали вспомоществование – 2 ш. в неделю на покупку яиц для старшего ребенка. Когда я сидел у них, послали за пивом. Я заметил, что родители позволяют детям отпить немного из своих стаканов. Еще одна девочка то и дело входила и выходила – хлопотала вокруг маленького. Ее отца четыре года назад убили. Вдовой матери платят пособие – 22 ш. в неделю, не знаю, из каких источников. На эти деньги она должна содержать себя и четверых детей.
Я этого не знал. Ф. сказал мне, что если бани в надшахтных зданиях есть, то построены они не компанией, а самими шахтерами – на средства Фонда социального обеспечения, куда вносит деньги каждый шахтер. Так, во всяком случае, обстоит дело здесь. Надо выяснить, повсюду ли так. Это, кстати, еще один довод против утверждений, будто шахтеры не ценят и не хотят таких бань. Одна из причин, почему таких бань в шахтах не устраивают, та, что, если месторождение почти выработано, заводить баню уже не имеет смысла.
Забыл упомянуть, что в уэнтвортской штольне из-за сырости стойки обрастают грибами, похожими на вату. Когда трогаешь такой, он превращается в ничто, издавая противный запах. Заметил, что ланкаширский шахтер не вешает лампу на шею – у него лента над локтем и лампа цепляется к ней.
Сегодня Г. не заработал ничего или почти ничего. Врубовая машина сломалась, и грузить в вагонетки было нечего. В таких случаях те, кто на сдельщине, компенсации не получают, разве что шиллинг-другой за случайную подсобную работу.
Вижу, «Манчестер гардиан» не напечатала мое письмо о Мосли и, думаю, не напечатает. Что напечатает «Таймс», я и не надеялся, но «М. г.» могла бы, учитывая ее репутацию.
21.3.36
Утром в шахте в Граймторпе. На этот раз не так утомительно: чтобы не столкнуться с экскурсией студентов технического колледжа, мы пошли к ближайшей выработке, всего четверть мили, и почти не нагибаясь.
Глубина шахты, по крайней мере той части, где были мы, чуть больше четырехсот ярдов. Сопровождавший меня молодой инженер сказал, что скорость клети в среднем 60 миль в час, когда она идет вниз, и на самых быстрых участках должна достигать восьмидесяти и более. Думаю, это преувеличение, но движутся они точно быстрее обычного поезда. Особенность этой шахты – «опрокидывающийся контейнер», уголь отправляется наверх после него, а не в вагонетках, что ускоряет дело. Полные вагонетки медленно подъезжают по наклонным рельсам, двое по сторонам стопорят их. Каждая вагонетка останавливается на весах, ее вес регистрируется, сразу же она движется дальше, и по две въезжают в контейнер, который захватывает их снизу. Контейнер переворачивается, и уголь по желобу ссыпается в клеть внизу. Когда в ней наберется 8 тонн, т. е. примерно 16 вагонеток, она идет вверх и высыпает уголь в такой же желоб на поверхности. Затем он идет на транспортерной ленте в грохоты, которые автоматически сортируют его, и промывается. Тот, что продается заводам и т. п., поступает прямо в железнодорожные полувагоны внизу и взвешивается вместе с вагоном – самого его вес известен. Это единственная шахта в Англии, работающая по такой системе, в остальных уголь поднимается в вагонетках, что требует намного больше времени и большего количества вагонеток. Такая система давно используется в Германии и США. Шахта в Граймторпе выдает около 5000 тонн угля в сутки.
На этот раз я видел, как работают в забое навальщики, так что ознакомился с разными операциями угледобычи, кроме взрывных работ. Более или менее понимаю последовательность действий. Врубовая машина передвигается по забою, подрубая пласт снизу на глубину 5 футов. Затем глыбы угля можно обрушить кайлами или – как здесь, в Граймторпе, где уголь очень крепкий, – освободить взрывами и извлечь. Затем навальщики (которые его извлекали) грузят уголь на транспортерную ленту, и она везет его к желобу, ссыпающему его в вагонетки. Вот так:
При возможности эти три операции выполняются в разные смены. Врубовая машина работает в дневную смену, взрывы осуществляются в ночную (когда в шахте меньше всего народа), а навальщики работают в утреннюю смену. Каждый должен расчистить площадку шириной в 4 или 5 ярдов. Так что, поскольку толщина пласта около одного ярда, а машина подрубает его на глубину 5 футов, каждый рабочий должен извлечь и погрузить на транспортер, скажем, 14х5х3 кубических футов угля, это 210 кубических футов, т. е. почти 8 кубических ярдов. Если кубический ярд угля весит 27 британских центнеров, получается больше десяти тонн. Значит, каждый человек должен переместить почти тонну за полтора часа. Когда эта работа закончена, грудь забоя продвинулась вперед на 5 футов, так что в следующую смену транспортер разбирают, переносят на 5 футов вперед, заново собирают и ставят новые крепежные стойки.
Место, где работали навальщики, было неописуемо страшным. Единственное, что можно сказать, – там было не особенно жарко. Но толщина пласта всего ярд или чуть больше, люди могут работать, только стоя на коленях или лежа, встать невозможно. Бросать лопатой уголь через левое плечо на ярд или два, стоя на коленях, должно быть очень тяжело даже для людей привычных. Вдобавок угольная пыль забивает горло, она висит облаком и мешает видеть. Шахтеры голые до пояса – только штаны и наколенники. Из-за транспортерной ленты было трудно добраться до забоя. Надо улучить момент остановки и быстро перевалить через нее. По дороге обратно мы вползли на ленту на ходу. Меня не предупредили, что это сложно, и я тут же упал, и меня оттащили, пока лента не ушибла меня о стойки и пр., сваленное впереди. Вдобавок к остальным трудностям работы в забое тут стоит страшный шум из-за транспортерной ленты, которая не останавливается больше чем на минуту или около того.
Здесь электрическое освещение, лампы Дэви служат только для контроля загазованности. При наличии газа пламя становится голубым. По высоте, до которой можно увеличить пламя, чтобы оно осталось голубым, грубо определяется процент рудничного газа в воздухе. Все коридоры, по которым мы шли, за исключением двух галерей, сокращавших путь, были высокими, с ровными стенами и даже кое-где мощеными. Я наконец понял назначение дверей, встречающихся время от времени. Воздух высасывается вентиляторами, а входящий из другого отверстия идет по шахте самотеком. Но, если ему не препятствовать, он пойдет кратчайшим путем, вместо того чтобы продувать шахту. Двери служат для того, чтобы это предотвратить.
В шахте великолепные бани. Не меньше тысячи душей с горячей и холодной водой. У каждого шахтера два шкафчика, один – для рабочей одежды, другой – для уличной (чтобы ее не пачкала рабочая). Так что он может прийти и уйти чистым. По словам инженера, бани были построены частично на средства фонда социального обеспечения шахтеров, частично из отчислений землевладельцев и компания тоже внесла свою долю.
За эту неделю Г. дважды едва не попал под обрушение, один раз его даже задело камнем по дороге в забой. Эти люди долго не прожили бы, если бы не опыт и знание, когда надо отойти. Поражаюсь, насколько по-разному выглядят шахтеры под землей и на улицах. На улице в толстой, плохо сидящей одежде они выглядят заурядно, обычно малы ростом, невзрачны и, в общем, ничем не отличаются от других, кроме тяжелой походки, развернутых плеч и синих рубцов на носу. Внизу, когда видишь их раздетыми, у всех, молодых и старых, великолепные тела – рельефна каждая мышца и удивительно тонкая талия. Я видел шахтеров в их банях. Как я и думал, они черны с головы до пят. Поэтому обыкновенный шахтер там, где нет душа, должен быть черен ниже пояса шесть дней в неделю как минимум.
Мне было интересно, чем питаются такие семьи, как Ферты. Их общий доход 32 ш. в неделю. Аренда жилья 9 ш.½ п. Газ, скажем, ⅓. Уголь (пусть 3 брит. центнера по 9 п.) – 2 ш. 3 п. Другие мелкие расходы (например, профсоюзные взносы Ф.), скажем, 1 ш. Остается 18 ш. 6 п. Но миссис Ф. получает сколько-то детского питания в клинике бесплатно, так что на маленького, допустим, уходит 1 ш. в неделю. Остается 17 ш. 6 п. Ф. курит, пусть сигареты обходятся в 1 ш. (6 пачек «Вудбайн» в неделю). Итого 16 ш. 6 п. на питание двух взрослых и двухлетней девочки – 5 ш. 6 п. на каждого. Надо учесть еще одежду, мыло, спички и т. д. Миссис Ф. говорит, что питаются они в основном хлебом и джемом. Если удастся сделать это тактично, надо попросить Ф. дать мне более или менее точное меню их за день.
22.3.36
Кей говорит, что его отец, шахтер (теперь не работает, стар) всегда мылся до пояса и мыл ноги до колен. Остальные части мыл очень редко: старик думает, что, если мыться целиком, будет прострел.
Коммунистический митинг на Маркет-плейс разочаровал. Беда всех коммунистических ораторов в том, что говорят они не доходчиво, а чудовищно длинными фразами, со всякими «несмотря», «безотносительно», «даже принимая во внимание» и т. д., в стиле Гарвина{59}, и притом всякий раз с сильным провинциальным выговором или кокни, в данном случае – с йоркширским. Предполагаю, что им дают заранее приготовленные речи и они выучивают их наизусть. После приезжего оратора выступил Дегнан – и гораздо ярче: у него сильный ланкаширский выговор; хотя может при желании выражаться, как газетная передовица, он этого избегает. Публика обычная: мужчины разных возрастов слушают оцепенело, с ничего не выражающими лицами, и горстка женщин, чуть более оживленных, чем мужчины, – потому, думаю, что женщина пойдет на собрание, только если очень интересуется политикой. Около полутораста человек. Собрали 6 ш. на защиту молодого человека, арестованного на митинге Мосли.
Бродил вокруг главной шахты Барнсли и стекольных заводов у канала в компании Ф. и еще одного человека, чьего имени не разобрал. Мать его только что умерла и лежала дома. Ей было 89 лет, и 50 из них она проработала акушеркой. Я отметил отсутствие лицемерия в том, как он смеялся, шутил, входил в паб выпить и т. д. Чудовищных размеров терриконы вокруг главной шахты Барнсли местами горят под поверхностью. В темноте видны ползущие по ним огненные змейки, не только красные, но и со зловещим синим пламенем (от серы); то угасают почти, то мерцают опять.
Заметил, что слово “spink” (в значении «большая грудь», по-моему, а вообще означающее маленькую птичку) в ходу здесь так же, как в Суффолке.
23.3.36
В Маплуэлле. Домов, хуже здешних, я, кажется, не видел. В самые плохие нам не удалось зайти – это каменные однокомнатные или двухкомнатные лачуги, примерно 20х15 футов и 15 или даже меньше футов высотой, практически развалины. Плата за наем – некоторые принадлежат шахте – около 3 ш. На улице под названием Спринг-Гарденс мы застали возмущенный народ: владельцы домов разослали половине съемщиков извещения о выселении из-за неуплаты задолженности – в некоторых случаях всего в несколько шиллингов. (Ферт в Барнсли получил такое, хотя задолжал около 5 ш. и выплачивал долг по 3 п. в неделю.) Люди пускали нас к себе, чтобы показать свои жилища. Квартиры жуткие. В первой (см. прим. 44) отец-старик, конечно безработный, ужасно растерян, получил распоряжение выехать после того, как прожил здесь 22 года, и с тревогой обратился к Ф. и ко мне: не придумаем ли, как ему помочь. Мать выдержаннее. Двое сыновей лет двадцати четырех, крупные красивые мужчины, мощного сложения, с узкими лицами, рыжие – но худые и вялые от недоедания, выражение лиц унылое, подавленное. Их сестра, чуть старше, похожа на них, с преждевременными морщинами на лице, переводила взгляд с Ф. на меня, как будто с надеждой на помощь. Один из сыновей, не обращая на нас внимания, медленно снимал носки перед камином – ноги почти черные от въевшейся грязи. Другой сын был на работе. Дом ужасающе голый – нет простыней и одеял, только пальто и т. п., но довольно чистый и опрятный. За домом в грязи играли дети, некоторые, лет пяти-шести, босые и почти голые, в какой-то рванине. Ф. сказал жильцам: если на выселении будут настаивать, пусть приедут в Барнсли, встретятся с ним и с Дегнаном. Я сказал им, что хозяин просто блефует, пусть стоят на своем, а если пригрозит передать в суд, предъявить встречный иск о том, что не делает ремонта. Надеюсь, дал правильный совет.
Заглянул в роман Брауна{60}. Барахло.
25.3.36
Люди на железнодорожной ветке в Гобере разгружают вагоны с угольным шламом. Говорят, что «шахта не может избавиться от шлама», и они его складируют. Это считается зловещим признаком. Если шлам не берут, скоро сократится рабочее время. За разгрузку тонны угольной мелочи получают 4 п. В вагоне около 10 тонн, т. е. за рабочий день надо разгрузить 3 вагона.
Думаю, более грязных помещений я не видел, а видел всякого рода убожество. Грязные глиняные горшки, ошметки разной еды на столе, покрытом линолеумом, отвратительные тряпичные коврики с въевшимися за многие годы крошками, но больше всего угнетают газетные клочки, разбросанные по всему полу.
У Г. тяжелый бронхит. Вчера он не ходил на работу, а сегодня утром, явно больной, упрямо пошел.
Завтра возвращаюсь в Лидс, оттуда в понедельник в Лондон [30 марта].
Домашний дневник, том I
9 августа 1938 – 28 марта 1939, с которым перемежается
Марокканский дневник
7 сентября 1938 – 28 марта 1939
Вернувшись из Уигана, Оруэлл арендовал коттедж и бездействующую лавку в Уоллингтоне, в графстве Хартфордшир, за 7 ш. 6 п. в неделю (эквивалентно приблизительно пяти нынешним фунтам). Дом был примитивный, особенно по нынешним меркам, но при нем достаточный участок земли, чтобы Оруэлл мог отдаться двум своим страстям: выращиванию съестного и разведению коз и кур. Его первая коза (с которой он сфотографирован: см. Crick, ил. 19) звалась Мюриел – так зовут козу в «Скотном дворе». Магазинчик он держал до начала войны и, кажется, зарабатывал на нем достаточно, чтобы выплачивать скромную аренду. Оруэлл женился на Эйлин О’Шонесси 9 июня 1936 года. Он сел писать «Дорогу на Уиган-Пирс» и представил рукопись Виктору Голланцу в понедельник 21 декабря 1936 года. Примерно в это время, когда Голланц получил рукопись, его посетил Клаф Уильямс-Эллис, создатель туристической деревни Портмирион, и предложил, чтобы книгу проиллюстрировали. Сохранился обрывок из блокнота Голланца с перечнем предложенных фамилий (иллюстрации в CW, I, p. XXXIII и X, p. 530). Книга не была заказана Клубом левой книги (как иногда считают), но в начале 1937 года было решено, что Клуб ее издаст. Это обеспечило ей распространение, и Оруэлл получал потиражные вплоть до 28 ноября 1939 года, в общей сложности 604,57 фунта – значительно больше, чем за любую предыдущую книгу, например 127,50 за «Фунты лиха в Париже и Лондоне».
Под Рождество Оруэлл отправился в Испанию. По дороге туда, в Париже, где надо было получить проездные документы, он повидался с Генри Миллером. Первоначально он намеревался писать репортажи о гражданской войне в Испании, но быстро вступил в ПОУМ (Рабочую партию марксистского единства), чтобы сражаться за Республику на арагонском фронте. Дженни Ли, жена Анайрина Бевана, служившая в лейбористских правительствах в 1964–1970 годах и ставшая затем первым министром искусств, сообщала в письме, что Оруэлл прибыл в Барселону без удостоверений, за дорогу платил сам и покорил ее, предъявив перекинутые через плечо ботинки: «Он знал, что не достанет ботинок нужного размера, потому что был больше шести футов ростом. Так Оруэлл и его башмаки прибыли сражаться за Испанию» (CW, XI, 5). После пребывания на передовой, во время отпуска в Барселоне он был вовлечен в события, связанные с атакой на революционные партии, в том числе ПОУМ, со стороны коммунистов. Он вернулся на фронт, был ранен в шею, едва не убит и, пока оправлялся от раны, вынужден был прятаться в Барселоне, прежде чем ему с женой, Джоном Макнейром, одним из лидеров Независимой лейбористской партии, и самым молодым бойцом подразделения Оруэлла Стаффордом Коттманом удалось 23 июня 1937 года выбраться из Испании. Впоследствии был обнаружен документ, часть официальной записи судебного процесса над ПОУМ, где говорилось, что ПОУМ – «закоренелые троцкисты» и враги коммунистического режима. Оруэлл не знал о существовании этого документа. Сэр Ричард Рис встретился с Эйлин, когда она работала в барселонском комитете НЛП, и писал потом: «В Эйлин Блэр я впервые наблюдал симптомы, свойственные человеку, живущему в условиях политического террора». Восьмого марта 1937 года, когда Оруэлл был на фронте, вышла из печати «Дорога на Уиган-Пирс», и следующие два выходных дня Эйлин провела на фронте. Как упоминалось во введении, Испанский дневник или дневники Оруэлла спрятаны в архиве НКВД в Москве.
В начале июля, вернувшись в арендованный дом, Оруэлл приступил к написанию статей о том, что на самом деле происходит в Испании, и начал работу над книгой «Памяти Каталонии», хотя получил письмо от Виктора Голланца, датированное 5 июля 1937 года, что издательство вряд ли опубликует книгу, поскольку она может «повредить борьбе против фашизма». На следующий же день пришло письмо от Роджера Сенхауса из издательства «Мартин Секер и Уорберг» о том, что они заинтересованы в будущей книге, поскольку она «не только вызовет большой интерес, но и будет иметь важное политическое значение». Так начался разрыв с Голланцем, и издателями Оруэлла стали «Секер и Уорберг».
После сильного кровохарканья Оруэлл 15 марта 1938 года был помещен в санаторий «Престон-холл» в Эйлсфорде (близ Мейдстоуна), в Кенте. Подозревали туберкулез, но пришли к выводу, что, по всей вероятности, это бронхоэктаз левого бронха (см. Shelden, pp. 316–319). Он пролежал в больнице все лето, а книга «Памяти Каталонии» вышла малым тиражом в 1500 экземпляров 25 апреля. Хотя она считается теперь одной из лучших книг Оруэлла (и очень важным личным свидетельством о гражданской войне в Испании), даже этот маленький тираж не разошелся ко времени второго издания в 1951 году, уже после смерти Оруэлла. В «Престон-холле» 13 июня 1938 года Оруэлл вступил в Независимую лейбористскую партию, и 24-го была напечатана его статья «Почему я вступил в НЛП» (CW, XI, pp. 167–169). В начале войны он вышел из партии из-за ее пацифистской лини, считая, что «они городят вздор», чем «играют на руку Гитлеру». Себя он характеризовал как безусловно «левого», но как писателю ему лучше «быть свободным от партийных ярлыков» (CW, XII, p. 148). Из больницы он вышел только в конце августа. Ему рекомендовали провести зиму в теплом климате. Они с Эйлин выбрали Марокко (не лучший, кстати, вариант), получив то ли в подарок, то ли в долг £300 от анонимного жертвователя. Оруэлл так и не узнал, что деньги дал романист Л. Г. Майерс, они поступили через посредницу Дороти Плауман (см. CW, XI, p. 452). Впоследствии он был в состоянии отблагодарить щедрого дарителя из гонораров за «Скотный двор», но уже после смерти Майерса. Навестив тяжело больного отца в Саутуолде, Оруэлл с женой 2 сентября отплыл из Тилбери на лайнере «Стратеден».
В 1938 году Оруэлл вел два дневника: Домашний дневник и дневник, посвященный его и Эйлин пребыванию в Марокко, включая тамошние поездки и возвращение. Его Домашний дневник начинается 9 августа 1938 года, Марокканский дневник – 7 сентября. Домашний дневник – рукописный, Марокканский большей частью напечатан на машинке (см. прим. 12.3.39). Незначительные ошибки исправлены без комментариев. Оруэлл вклеивал в Домашний дневник газетные вырезки. Они здесь не воспроизведены, но заголовки и краткие описания даны в квадратных скобках, где отмечено, что именно привлекло его внимание. Тексты этих вырезок можно найти в Архиве Оруэлла в Лондонском университетском колледже. Некоторые записи Оруэлл сопровождал иллюстрациями, обычно на чистых оборотных страницах. Они здесь включены в соответствующие записи. Примечания даны непосредственно после записей. Даты записей и разбивка на абзацы (в рукописи отступы имеют разную длину) унифицированы.
Даты записей в дневниках перемежаются. Оруэлл часто делал записи в обоих дневниках в один и тот же день. В этих случаях первой приводится запись из Домашнего дневника и она помечена буквой «Д»; марокканские записи помечены буквой «М». Примечания даны сплошной нумерацией для обоих дневников.
