Джордж Оруэлл
1984
– Смит! – злобно выкрикнул голос из телеэкрана. – Шестьдесят-семьдесят девять Смит У.! Да, ВЫ! Нагнитесь ниже, пожалуйста. Вы можете лучше. Вы не стараетесь. Ниже, пожалуйста! ВОТ ТАК лучше, товарищ. А сейчас, группа, вольно, все смотрим на меня.
Внезапно струйки горячего пота побежали по телу Уинстона. Но его лицо оставалось непроницаемым. Никогда не показывай страха! Никогда не показывай обиды! Ты можешь себя выдать, просто моргнув глазом. Он стоял и смотрел, как интрукторша поднимает руки над головой и – нельзя сказать, чтобы очень грациозно, но с нарочитой аккуратностью и старанием – наклоняется и засовывает кончики пальцев рук под носки спортивной обуви.
– ТРИ, товарищи! Вот ТАК вы должны делать это. Смотрите на меня. Мне тридцать девять и у меня четверо детей. И снова смотрите. – Она опять наклонилась. – Вы видите, МОИ колени не сгибаются. И вы так можете, надо только постараться, – добавила она, выпрямляясь. – Любой, кому нет еще сорока пяти, в состоянии выполнить идеальное касание. Если у нас нет привилегии сражаться на передовой, наш долг – хотя бы держать себя в форме. Вспомните о наших парнях на Малабарском фронте! И о моряках на плавучих крепостях! Только представьте, с чем ИМ приходится мириться. Давайте еще раз. Вот сейчас лучше, товарищ, НАМНОГО лучше, – бодро говорила она, в то время как Уинстон, совершив неимоверное усилие, сумел коснуться носков, не сгибая коленей – впервые за несколько лет.
Глава 4
Уинстон начал рабочий день, как обычно, с глубоким бессознательным вздохом, от которого его не могла удержать даже близость телеэкрана; он подвинул к себе диктопис, сдул пыль с микрофона и надел очки. Затем он развернул и соединил скрепкой четыре маленьких рулона бумаги, которые только что выскочили из пневматической трубки, расположенной справа от рабочего стола.
На стенах секции-кабинки было три отверстия. Справа от диктописа – небольшая пневматическая трубка для письменных сообщений; слева – трубка побольше, для газет; и на боковой стене, в пределах досягаемости руки Уинстона, – большая продолговатая щель, защищенная проволочной решеткой. Последняя предназначалась для утилизации использованной бумаги. Тысячи, а может быть и десятки тысяч подобных отверстий, пронизывали все здание: они находились не только в каждой комнате, ими были испещрено все свободное место в коридорах. Почему-то их прозвали каналами памяти. Если кто-то знал, что тот или иной документ нужно уничтожить, или даже просто замечал валяющийся кусок ненужной бумаги, он просто машинально поднимал решетку ближайшего канала памяти и бросал туда лист, а поток теплого воздуха уносил бумагу к огромным печам, которые прятались где-то в недрах здания.
Уинстон изучил четыре документа, которые он только что развернул. Каждый из них содержал сообщение из одной-двух строк, написанных на сокращенном профессиональном жаргоне, который на самом деле не являлся новодиалектом, но состоял по большей части из слов последнего и использовался в Министерстве для внутренних целей.
Там в частности было написано:
таймс 17.3.84. бб речь невернсообщение африка исправить
таймс 19.12.83 прогнозы 3 на 4 квартал 83 опечатки сверить сегодняшний номер
таймс 12.2.84 минизо невернцитата шоколад исправить
таймс 3.12.83 статья бб дневнприказ двойнплюс упом нелица переписать целиком сверхувниз до подшивки
С чувством легкого удовлетворения Уинстон отложил в сторону четвертое сообщение. Эту сложную и ответственную работу лучше оставить напоследок. Другие три задания – обычные дела, хотя второе, скорее всего, предполагает нудное изучение колонок цифр.
Уинстон набрал на телеэкране «старые номера» и затребовал соответствующие выпуски «Таймс», которые через несколько минут выскочили из пневматической трубки. Полученные им сообщения касались статей или новостных сводок, которые по той или иной причине полагалось изменить, или, как гласил официальный язык, исправить. Например, в газете «Таймс» от 17 марта Большой Брат в своей речи днем раньше предсказал, что на Южно-Индийском фронте будет затишье, а евразийцы вот-вот перейдут в наступление в Северной Африке. А получилось, что Высшее командование Евразии начало наступление в Южной Индии, а Северную Африку, напротив, оставили в покое. Следовательно, нужно было переписать параграф из речи Большого Брата так, что он будто бы предсказал то, что на самом деле и случилось. Или вот опять же в «Таймс» от 19 декабря опубликовали официальные прогнозы по выпуску различных видов товаров народного потребления в четвертом квартале 1983 года, который является шестым кварталом Девятой трехлетки. Сегодняшний номер содержал данные по реальному выпуску, из которых явствовало: каждый пункт совершенно неверен. Работа Уинстона состояла в том, чтобы исправить первоначальные цифры, приведя их в соответствие с реальными. Что касается третьего сообщения, то оно относилось к простой ошибке, исправить которую было делом пары минут. Не так давно, а именно в феврале, Министерство изобилия выпустило заявление, где обещалось («категорически утверждалось» – именно так гласила официальная фраза), что в течение 1984 года снижения норм шоколадного рациона не будет. В действительности же Уинстон знал, что нормы выдачи шоколада снизят с тридцати граммов до двадцати на текущей неделе. Требовалось просто заменить первоначальное обещание на предупреждение о том, что, возможно, возникнет необходимость уменьшить рацион в какой-то момент в апреле.
Сделав все, что нужно, Уинстон приколол исправления, сделанные на диктописе, к соответствующему номеру «Таймс» и затолкнул их в пневматическую трубку. Затем почти машинальным движением он скомкал полученные сообщения и все заметки, которые делал сам, и бросил их в канал памяти, дабы их поглотило пламя.
Он в точности не знал, что происходит в невидимом лабиринте, по которому идут пневматические трубки, но общее преставление об этом он имел. Как только необходимые исправления в конкретном номере «Таймс» были собраны и сверены, номер перепечатывали, первоначальный вариант уничтожали, а исправленную газету подшивали на его место в папку. Этот процесс непрекращающихся изменений применяли не только к газетам, но и к книгам, периодическим изданиям, проспектам, плакатам, брошюрам, фильмам, фонограммам, мультфильмам, фотографиям – к любому виду литературы или документации, которые могли иметь какое-либо политическое или идеологическое значение. День за днем и даже минута за минутой прошлое обновлялось. Таким образом, каждое предсказание, сделанное Партией, можно было подтвердить документами – не существовало ни новостной информации, ни какого-либо высказанного мнения, которые бы входили в противоречие с нуждами настоящего момента, ничего не оставалось в записи. Вся история представляла собой палимпсест – текст, написанный на месте прежнего, который зачищали и царапали заново всякий раз, когда это было необходимо. И как только дело сделано, никогда не доказать, что здесь имела место быть фальсификация. В самом большом подразделении Департамента документации – гораздо большем, чем то, в котором он сам работал, – трудились люди, которые должны были лишь отслеживать и собирать все экземпляры книг, газет и других документов, которые устаревали и подлежали уничтожению. Номер «Таймс», который, наверное, из-за изменений в политическом союзничестве или ошибочных предсказаний, сделанных Большим Братом, перепечатывался не меньше дюжины раз, по-прежнему стоял в папках под первоначальной датой, и не существовало никакого другого экземпляра, противоречащего ему. Книги тоже отзывались и перепечатывались снова и снова, а затем выпускались заново без какого-либо упоминания о сделанных в них изменениях. Даже письменные инструкции, которые получал Уинстон и от которых ему следовало избавляться сразу же по выполнении задания, никогда не содержали ни малейших указаний на необходимость подделки; вместо этого в них всегда говорилось об описках, ошибках, опечатках или неверных цитатах, которые следовало исправить в интересах точности.
На самом деле он считал, что, переписывая данные Министерства изобилия, он не занимается подделкой. Просто заменяет одну ерунду другой. Большая часть материала, с которым ты имеешь дело, никак не связана с реальным миром, у этих данных нет и такой связи с действительностью, какую имеет с ней даже явная ложь. Статистика в исходной версии – это такая же фантастика, как и в исправленном варианте. Добрую часть времени ты, как от тебя и ожидается, просто берешь цифры от фонаря. Например, в прогнозе Министерства изобилия говорилось, что в четвертом квартале будет выпущено 145 миллионов пар ботинок. А реальное количество составило шестьдесят два миллиона. Однако Уинстон, переписывая прогноз, опустил цифру до пятидесяти семи миллионов, дабы показать перевыполнение плана. В любом случае шестьдесят два миллиона не ближе к истине, чем пятьдесят семь или 145 миллионов. И есть очень высокая вероятность, что никаких ботинок вообще не производили. А еще более вероятно, что никто не знает, сколько именно было произведено, да и не хочет знать. Все, что полагалось знать, так это то, каждый квартал на бумаге выпускается огромное количество обуви, в то время как, быть может, половина населения Океании ходит босым. И вот так обстояло дело почти с каждой группой зафиксированных на бумаге фактов – будь она маленькая или большая. Все расплывалось в тумане этого мира теней, в котором даже даты становились неопределенными.
Уинстон бросил взгляд в холл. В кабинке напротив сидел аккуратный человек по имени Тиллотсон – маленького роста, с выбритым до синевы подбородком. Он усердно работал, держа на коленях сложенную газету и буквально приникнув ртом к микрофону диктописа. Создавалось впечатление, будто он говорит нечто такое, что должно остаться секретом между ним и телеэкраном. Он поднял голову и злобно сверкнул очками в сторону Уинстона.
Уинстон практически не знал Тиллотсона и понятия не имел, какую работу тот выполняет. Служащие Департамента документации обычно не обсуждали свои рабочие обязанности. В длинном, без единого окна холле, вдоль которого тянулись секции-кабинки, кругом высились бесконечные кипы бумаг и слышались голоса, бормочущие что-то в диктописы, работала добрая дюжина человек, коих Уинстон не знал даже по имени, хотя каждый день видел, как они торопливо перемещаются туда-сюда по коридорам и жестикулируют на Двухминутке ненависти. Он знал, что в кабинке рядом с ним маленькая женщина с рыжими волосами день за днем непосильно трудится над тем, чтобы просто отследить и изъять из прессы имена людей, которые были распылены, и, следовательно, теперь считаются никогда не существовавшими. Для этого требовалась определенная закалка, так как ее собственного мужа распылили пару лет назад. А еще через несколько кабинок располагалось нежное, слабое и мечтательное существо по имени Амплфорт, с заросшими волосами ушами и удивительным талантом к рифмам и стихотворным размерам; он занимался созданием искаженных вариантов – так называемых окончательных текстов – стихотворений, которые сделались оскорбительными с точки зрения идеологии, но по той или иной причине оставались в антологиях. И в этом холле, где находилось пятьдесят служащих или около того, размещалось лишь одно подразделение, одна клеточка огромного организма Департамента документации. За пределами этого помещения, выше и ниже его множественные пчелиные рои других работников выполняли несусветное количество разнообразных заданий. Здесь были огромные типографии со своими редакторами, экспертами по печати, со своими технически оснащенными студиями для фальсификации фотографий. Имелась и секция телепрограмм со своими инженерами, продюсерами и группами актеров, получивших работу благодаря умению имитировать голоса. А еще были армии клерков-референтов, чьи функции заключались только в том, чтобы составлять списки книг и периодических изданий, подлежащих отозванию. В здании находились и обширные хранилища, куда отправлялись исправленные документы, а также скрытые где-то печи, где уничтожались оригиналы. Кроме того, в каком-то месте, совершенно анонимно, существовал руководящий мозг, который координировал все усилия и намечал политическую линию, согласно которой этот фрагмент прошлого необходимо было сохранить, тот – фальсифицировать, а еще один вымарать из существования.
И, наконец, сам Департамент документации являлся лишь одним подразделением Министерства правды, чьей первоначальной работой было не пересоздавать заново прошлое, а обеспечивать жителей Океании газетами, фильмами, учебниками, телепрограммами, пьесами, романами – всеми мыслимыми и немыслимыми видами информации, инструкций, развлечений: от статуи до лозунга, от лирического стихотворения до трактата по биологии, от школьных прописей до словаря новодиалекта. Министерство не только удовлетворяло различные нужды Партии, но и дублировало все произведенное на более низком уровне – для потребностей пролетариата. Существовала целая цепочка отдельных департаментов, работающих с пролетарской литературой, музыкой, драматургией и прочими развлечениями. Здесь выпускались мусорные газеты, не содержащие почти никакой иной информации, кроме как о спорте, преступлениях и астрологии; сенсационные книжонки по пять центов; фильмы, перенасыщенные сексом; и сентиментальные песенки, написанные исключительно механическим способом на специальном калейдоскопе под названием версификатор. Была даже целая подсекция – Порносек, как она именовалась на новодиалекте, – которая занималась производством самой низкопробной порнографии; продукция эта рассылалась в запечатанных пакетах, и ни одному члену Партии, за исключением тех, кто непосредственно ею занимался, не разрешалось ее смотреть.
Еще три сообщения выпали из пневматической трубки, но они никакой сложности не представляли, и потому он успел справиться до того, как все прервались на Двухминутку ненависти. Когда Ненависть закончилась, он вернулся в свою кабинку, взял с полки словарь новодиалекта, отодвинул диктопис, протер очки и приступил к главному заданию этого утра.
Работа была самым большим удовольствием в жизни Уинстона. Большая часть ее представляла собой ежедневную рутину, но случалось решать и по-настоящему трудные и сложные проблемы, заставляющие погрузиться в дебри математических задач – особо тонкие вопросы фальсификаций, когда тебе было не на что опереться, кроме как на свои знания принципов Ангсоца и собственное понимание того, что хочет от тебя Партия. Уинстон был силен в вещах подобного рода. Иной раз он даже занимался исправлениями передовиц в «Таймс», которые писались полностью на новодиалекте. Он развернул сообщение, полученное раньше. Оно гласило:
таймс 3.12.83 статья бб дневнприказ двойнплюс упом нелица переписать целиком сверхувниз до подшивки
Со старого языка (или со стандартного английского) его можно было перевести так:
В статье Большого Брата в номере «Таймс» от 3 декабря 1983 года Приказ дня изложен крайне неудовлетворительно, в нем упоминаются несуществующие лица. Полностью переписать и перед подшивкой отправить черновик на утверждение руководству.
Уинстон внимательно прочитал неверную статью. Похоже, Приказ Большого Брата на тот день, был посвящен в основном похвалам организации под названием ПКПТ, занимающейся поставками сигарет и других потребительских товаров матросам на плавучих крепостях. Некий товарищ Уизерз, выдающийся член Внутренней партии, удостоился особого упоминания и получил знак отличия – Орден «За выдающиеся заслуги», второй степени.
Три месяца спустя ПКПТ неожиданно расформировали, не сообщая никаких на то причин. Можно было предположить, что Уизерз и его коллеги сейчас находились в опале, однако ни в прессе, ни по телевидению об этом не упоминалось. Обычная ситуация, ведь политические преступники не удостаивались суда или даже публичного объявления. Великие чистки, охватывающие тысячи человек, с открытыми судебными процессами над предателями и мыслепреступниками, отчаянно признающимися в своих преступлениях, и последующими казнями, представляли собой настоящие шоу, которые устраивались примерно раз в два года. Чаще всего люди, вызвавшие недовольство Партии, просто исчезали, и о них больше не слышали. Никто и малейшего понятия не имел, что с ними случилось. Возможно, что в некоторых случаях они даже не умирали. Уинстон лично знал человек тридцать, которые исчезли в тот или иной промежуток времени, и это не считая родителей.
Уинстон легонько постукивал по носу скрепкой. В кабинке напротив товарищ Тиллотсон все так же тайно сообщал что-то диктопису. На секунду он поднял голову – и опять то же злобное сверкание очков. Уиснтону стало интересно, а не занят ли товарищ Тиллотсон той же работой, что и он сам. Вполне возможно. Такие замысловатые задания никогда не доверяли одному человеку; с другой стороны, привлечь к этому делу комитет – значит, открыто признать, что имеет место быть акт фальсификации. С большой долей вероятности можно предположить, что целая дюжина сотрудников создает различные версии того, что на самом деле сказал Большой Брат. И некий умник во Внутренней партии выберет тот или иной вариант, заново отредактирует его и запустит сложный процесс создания необходимых перекрестных ссылок, а затем сфабрикованная ложь займет свое место в записях постоянной регистрации и станет правдой.
Уинстон не знал, чем не угодил Уизерз. Возможно, дело было в коррупции или в некомпетентности. А может быть, Большой Брат просто избавился от слишком популярного подчиненного. Или Уизерза либо кого-то из его близких заподозрили в еретических настроениях. Или, к примеру, – что наиболее вероятно – так вышло исключительно потому, что чистки и распыления являлись важнейшей частью правительственного механизма. Единственная более или менее достоверная отгадка заключалась в словах «упом нелица», что ясно указывало: Уизерз уже мертв. Когда людей арестовывали, это не всегда вело к смерти. Иногда их выпускали и позволяли пожить на свободе годик-другой до казни. Очень редко, но все же бывало, что тот, кого давным-давно считали мертвым, вдруг снова появлялся, как привидение, на каком-нибудь публичном процессе, где свидетельствовал против сотен других обвиняемых, а затем исчезал, на сей раз уже навсегда. Однако Уизерз уже числился как НЕЧЕЛОВЕК. Он не существовал: значит, он вообще никогда не существовал. Уинстон решил, что недостаточно просто исправить речь Большого Брата. Лучше будет написать речь, совершенно не связанную с первоначальным предметом.
Он мог превратить речь в обычное обличение предателей и мыслепреступников, но это было бы слишком банально; а если придумать какую-нибудь победу на фронте или триумфальное перевыполнение плана Девятой Трехлетки, это, скорее всего, потребует большого исправления в документах. Нужно создать нечто совершенно фантастическое. Вдруг в голове у него возник готовый к употреблению образ некоего товарища Оджилви, недавно павшего в битве при героических обстоятельствах. Случалось, что Большой Брат посвящал свой Приказ дня чествованию какого-нибудь скромного рядового члена Партии, жизнь и смерть которого могла служить примером для подражания. Сегодня он скажет слово о товарище Оджилви. И ничего, что не было такого человека – товарища Оджилви: несколько напечатанных строк и парочка поддельных фотоснимков скоро вызовут его к жизни.
Уинстон немного подумал, затем притянул к себе диктопис и начал диктовать в привычном стиле Большого Брата, стиле одновременно военном и педантичном, который было легко имитировать благодаря привычке задавать вопросы и самому тут же отвечать на них. («Какой урок мы извлечем из этого факта, товарищи? – Урок, являющийся одним из фундаментальных принципов Ангсоца, что…» и т. д., и т. д.)
В возрасте трех лет товарищ Оджилви отказался от всех игрушек, за исключением барабана, автомата и модельки вертолета. В шесть – на год раньше в качестве исключения из правил – он поступил в Разведчики, а в девять уже стал командиром отряда. Когда парню исполнилось одиннадцать лет, он, подслушав подозрительный разговор, донес на дядю в полицию мыслей. В семнадцатилетнем возрасте он сделался районным организатором Молодежной Антисекс-лиги. В девятнадцать лет он разработал ручную гранату, которую Министерство мира приняло на вооружение и которая в момент первого испытания убила одним махом тридцать одного заключенного из евразийцев. Перешагнув двадцатитрехлетний рубеж, он погиб во время боя. Преследуемый вражескими реактивными самолетами, он летел над Индийским океаном с важными депешами, для веса привязал к себе пулемет, выпрыгнул из вертолета прямо в воду и утонул вместе с документами и всем прочим – такому концу, как сказал Большой Брат, нельзя не позавидовать. Большой Брат добавил еще несколько замечаний о чистоте и целеустремленности жизни товарища Оджилви. Он совершенно не употреблял спиртных напитков, не курил, не отдыхал, кроме как во время ежедневных часовых занятий в спортзале, а также хранил обет безбрачия, считая, что женитьба и заботы о семье несовместимы с круглосуточным служением делу. Он не обсуждал ничего, кроме принципов Ангсоца, и у него не было иной цели в жизни помимо сражения с врагами евразийцами и вылавливания шпионов, вредителей, мыслепреступников и предателей любого рода.
Уинстон обсудил сам с собой, не стоит ли наградить товарища Оджилви орденом «За выдающиеся заслуги». Но в конце концов решил не награждать из-за необходимости делать затем работу по перекрестным ссылкам.
Он еще раз взглянул на своего соперника, сидящего в противоположной кабинке. Что-то определенно подсказывало ему, что Тиллотсон занят той же работой, что и он сам. Узнать, чей вариант предпочтут, было совершенно невозможно, но он чувствовал твердую уверенность, что это будет его статья. Товарищ Оджилви, придуманный час назад, сейчас уже стал фактом. Уинстону вдруг пришла в голову любопытная мысль о том, что он способен создавать мертвых, но не живых. Товарищ Оджилви, который никогда не существовал в настоящем, сейчас получил жизнь в прошлом, и, когда акт фальсификации забудется, его существование будет столь же достоверным и подкреплено такими же доказательствами, как существование Карла Великого или Юлия Цезаря.
