Джордан Ифуэко
Искупительница
Посвящается юным революционерам, выбравшим самую одинокую работу в мире
Jordan Ifueko
REDEMPTOR
© 2021 by Jordan Ifueko
Перевод с английского Александры Сергеевой
© Сергеева А., перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Часть I
Глава 1
Меня зовут Тарисай Кунлео, и я больше никогда не потеряю тех, кого люблю.
Я шла по коридорам дворца, отбивая сандалиями ритм: ни-ко-гда, ни-ко-гда. Я собиралась повторять эту мантру, пока подошвы не сотрутся до дыр. Гриоты, священные сказители нашей империи, играли на барабанах, рассказывая свои истории, чтобы в эти истории было легче поверить.
Так и я собиралась петь эту песню, пока сама в нее не поверю.
«Тар? – в затылке загудело: Кира мысленно говорила со мной через Луч. – Ты в порядке?»
Кира, моя названая сестра, и Мбали, бывшая Верховная Жрица Аритсара, стояли передо мной в широком коридоре. Я догнала их, наигранно улыбаясь. Потом вспомнила, что они не видят моего лица.
Наши лица закрывали церемониальные вуали из ярких бусин и ракушек, доходящие до груди. Головы украшали высокие кожаные головные уборы в форме красных языков пламени. Наши одеяния были данью уважения Полководцу Пламени, создателю смерти: мы изображали биринсинку – мрачных вестниц смерти, исполнявших священные ритуалы для приговоренных к казни.
«Все отлично», – ответила я Кире также через Луч, скрипнув зубами. Затем я продолжила уже вслух ради Мбали, заставив свой голос звучать непринужденно:
– Я просто… ну, знаешь. Немного волнуюсь по поводу Таддаса.
Слуги и придворные по всей Ан-Илайобе обходили нас стороной. Ходили слухи, что биринсинку приносят неудачу: когда мы проходили мимо, люди осеняли себя священным знаком Пеликана, чтобы защититься от зла. Никто и не подозревал, что за сверкающими вуалями прятались я, Кира и Мбали, планировавшие освободить из тюрьмы самого ненавистного в Аритсаре человека.
Ровно две недели назад Дайо назвал меня императрицей Аритсара.
До этого момента весь мир считал, что на каждое поколение может быть только один Лучезарный – и обязательно мужчина. Луч – врожденный дар, передающийся от первого императора Аритсара, Энобы Совершенного. Сила Луча практически дарует правителям бессмертие и позволяет сформировать Совет – соединять разумы двенадцати человек из каждого королевства на огромном континенте Аритсара.
Но Эноба солгал о своем даре. Он с самого начала не должен был править один, потому что на каждое поколение даются два Луча: один для мужчины, другой – для женщины. Поэтому теперь, нарушив пятисотлетнюю традицию, Луч был и в моей крови. Один тот факт, что я девушка, уже гарантировал мне достаточно врагов, но, как будто этого было мало… одной импульсивной клятвой я подвергла всю империю серьезной опасности.
Столетиями демоны, которых мы зовем абику, наводняли наш континент, вызывая засуху и болезни, утаскивая души людей в Подземный мир. Эноба заключил с ними перемирие, пообещав абику посылать детей в пахнущий серой Разлом Оруку – три сотни живых Искупителей в год. Я разорвала это перемирие, предложив вместо детей себя в качестве последней Искупительницы. Абику приняли мое предложение, но с одним условием: прежде чем я войду в Подземный мир, я должна помазать правителей всех двенадцати аритских королевств и собрать собственный Совет.
Они дали мне два года. Если за это время я не сумею собрать Совет и войти в Разлом Оруку… то абику обрушат свой гнев на континент. Все подвергнутся опасности – даже жрецы в их уютных храмах или аристократы в их позолоченных крепостях.
Представители знати в ярости требовали, чтобы я проходила одно испытание за другим. В конце концов, если бы мой Луч оказался фальшивкой, то обещание, данное мной абику, можно было бы отменить, чтобы вернуть предыдущие условия перемирия. Но на глазах у сотен изумленных придворных я ходила по горящим углям, выпивала кубок за кубком пеликанье масло и погружала лицо в сосуды со святой водой – согласно легенде, все эти задания смертельны для любого, кроме Лучезарных.
Однако самое главное доказательство светилось яркими узорами на моих руках: живая карта Подземного мира, отмечающая меня в качестве Искупительницы. Абику бы не приняли мои условия и не отказались бы от бесконечных жертвоприношений, если бы я не являлась Лучезарной. Чтобы заполучить мою душу, абику дали обещание, а сделку, заключенную бессмертными и скрепленную кровью, нельзя нарушить.
Дайо умолял меня не провоцировать знать еще больше.
– Хотя бы пока что, – просил он. – Я хочу, чтобы они полюбили тебя, Тар. Чтобы увидели тебя такой, какой вижу я.
Мне не хотелось, чтобы он беспокоился. Так что я пообещала пока не лезть на рожон. И я собиралась выполнить это обещание. Честное слово.
Сразу после того, как вызволю из тюрьмы человека, совершившего государственную измену.
Через незастекленные окна Ан-Илайобы падали лучи утреннего солнца, отбрасывая блики на радужные плиты пола. Со двора доносилась песня: дети придворных с ужасающим восторгом наблюдали за тем, как воины Имперской Гвардии устанавливают эшафот.
Глаза у тебя будут ли
При встрече с Эгунгуном?
Скажи, и будут уши ли
При встрече с Эгунгуном?
Как с пальмы падает кокос,
Так с шеи – голова.
И катится, и катится
Так по земле она.
«Глупые дети», – успокаивающе произнесла Кира через Луч, чувствуя мою ярость.
Я сгорбила плечи. Жители Аритсара верили, что после смерти все души присоединяются к Шествию Эгунгуна – первого человека, рожденного от Королевы Земли и Сказителя Ама. Эгунгун бродил по Подземному миру со своим барабаном, ведя души к Раю в Ядре. Эти дети снаружи смеялись над Таддасом, которого через несколько часов ждала смертная казнь.
Бывший Верховный Судья Аритсара совершил невообразимое – даже две недели спустя многие до сих пор не верили, что такое возможно. Впервые за пятьсот лет Помазанник убил своего Лучезарного.
Но Таддас был всего лишь марионеткой в руках моей матери. Он убил Олугбаде только для того, чтобы спасти жизнь Мбали. Это я рассказала Леди об отношениях Таддаса и Мбали, чем невольно вручила ей рычаг давления, а значит… все это – моя вина. Кроме того, Таддас был моим. Как мои названые братья и сестры, как Верховная Жрица Мбали, как алагбато Мелу. Даже у Ву Ина и Кэтлин, Помазанников моей матери, имелось место в моей истории.
Всю свою жизнь я мечтала о семье. Теперь, когда мне наконец удалось ее обрести, пусть даже не самую здоровую… никто не сможет отобрать ее у меня. Даже смерть.
Я заставила себя перестать хмуриться. Если все пройдет по плану… Таддас не отправится танцевать с Эгунгуном еще долгое время. «Пусть смеются, – сказала я себе. – Все получится, вот увидишь».
Но непрошеная мысль все же пошатнула мою решимость: «Разве твоя мать не поступила бы так же?»
Я сжала зубы. Слишком долго в Аритсаре считалось, что девочки могут быть только или добродетельными слугами империи, или коварными злодейками, как Леди. Настало время заставить эти голоса замолкнуть.
На шее, скрытая под одеянием, у меня висела маска в виде головы львицы. Я дотронулась до нее сквозь ткань, и кончики пальцев закололо: при помощи своего Дара я вызвала воспоминания об Айеторо, единственной императрице за всю историю Аритсара, помимо меня. Она жила слишком давно, чтобы я могла проникнуть в ее память. Но остатки ее величественной уверенности наполняли легкостью мои шаги. Я абсолютно точно спасу Таддаса. В конце концов, кто способен остановить благословленную богом Лучезарную? Это все равно что пытаться остановить солнце, катящееся по небосводу.
«Ты – Тарисай Кунлео. И ты больше никогда не потеряешь тех, кого любишь».
Таддас ждал на Небесах – в открытой всем ветрам тюрьме на верху самой высокой башни Ан-Илайобы. Мы с Кирой и Мбали долго шли по дворцу. Коридоры были еще пусты, за исключением нескольких сонных придворных. Похоронные рясы скрывали все необходимые вещи, которые мы взяли для побега Таддаса. Маскировку завершали инструменты биринсинку – небольшие флаконы с ритуальными травами и святой водой позвякивали у нас на поясе при ходьбе.
– Мы справимся, – пробормотала я, издав нервный смешок.
– Он не примет помощь, – предупредила Мбали, когда мы прибыли к крутой лестнице, ведущей в Небеса.
Я заставила себя отпустить сомнения и улыбнулась ей:
– Конечно, примет.
Я старалась не думать о том, что только вчера слуга украдкой вручил мне записку, слова которой были выжжены на телячьей коже – так работал Дар Таддаса.
«До меня дошли слухи о готовящемся побеге. Если эти слухи правдивы, то ты поступаешь глупо.
Ради Ама, я ведь убил императора!
Никто меня не заставлял. Я был в своем уме. Какую бы привязанность ко мне ты ни испытывала, я всего лишь пожинаю то, что сам же посеял. Твое положение сейчас и без того достаточно шаткое. Я не утяну тебя на дно за собой: не давай жителям Аритсара лишний повод усомниться в твоем праве на трон.
Однажды я сказал тебе: справедливости нет, есть только порядок. Но я ошибался. Иногда справедливость и порядок – одно и то же.
Оставь меня, ученица. Я присоединюсь к Шествию Эгунгуна».
Таддас не подписал письмо. Его перстень-печатку отобрали при аресте – кроме того, он знал, что в подписи нет нужды. При каждом прикосновении к записке я чувствовала своим Даром руки бывшего наставника, его боль и решимость. Вероятно, он намеренно усилил свои чувства, когда писал это, зная, что они передадутся мне от бумаги.
– Вы сможете убедить его бежать, – сказала я Мбали. – Знаю, он беспокоится о моей репутации, но ведь нас не поймают. Нам нужно только…
– Он не пойдет с нами, – повторила Мбали. – Дело не в тебе, Тарисай. Он только притворяется, что это так.
Мы уставились себе под ноги. Кира сжала мою руку: в последний раз, когда мы стояли на этой лестничной площадке, одиннадцать стрел целились в сердце моей матери. Леди пережила эту произвольную казнь, но ее случайно отравил Ву Ин, ее собственный советник. Я была уверена, что Мбали под вуалью тоже выглядит испуганной.
– Таддас должен был защищать Олугбаде любой ценой, – прошептала Мбали. – В этом весь смысл помазанничества. Именно поэтому я готова была позволить Леди уронить меня с этой самой башни. Но Таддас… – она вздохнула. – Он не смог меня отпустить. Он нарушил самую священную из принесенных им клятв и теперь считает, что вселенная должна покарать его за это.
По рукам у меня прошелся холодок.
– Он хочет умереть?
Мбали кивнула. Бусины на нитях ее вуали звякнули.
– Это безумие, – пробормотала я.
– Нет, – ответила Мбали бесстрастно. – Просто таков уж Таддас.
Кира скрестила руки на груди.
– Кое-что Верховный Судья любит даже больше, чем порядок, Верховная Жрица. Или, вернее, кое-кого. Я видела это.
– Тебе не стоит называть меня так, – пожурила ее Мбали тихо. – Ты унаследовала этот титул, Верховная Жрица Кира, в момент смерти Олугбаде. Точно так же и Таддас больше не Верховный Судья. – Она обратила взгляд своих зеркально-черных глаз на меня. – Чем скорее вы обе смиритесь со своими новыми ролями, тем лучше.
Кира вспыхнула.
– Ну, а я все равно считаю, что вы могли бы убедить его, Вер… Ваше Святейшество. Когда вы входите в комнату, он меняется до неузнаваемости. Вы – его Ядро. – Я подозревала, что этот упрямый тон она унаследовала от матери. – И вам это известно.
Затем она протянула нам затычки из воска. Мбали, казалось, все еще сомневалась, но, вздохнув, она пожала плечами и заткнула уши. Я сделала то же самое.
Кира начала петь. Звук был приглушенным, но я узнала ту самую колыбельную, которую Кира пела при нашей первой встрече, пока мы ждали своей очереди перед испытаниями в Детском Дворце. Я зажала уши поверх затычек руками, но звонкий голос Киры все равно просачивался в тело, напоминая ему, как оно устало. Как хорошо было бы отдохнуть. Как хорошо было бы задремать прямо здесь, на холодном полу…
Я встряхнула головой и начала напевать встречную мелодию, чтобы прочистить мысли. А вот стражникам на лестнице повезло меньше. Когда их тени легли на ступеньки, четверо воинов устало ссутулившись, зевали и щурились, глядя на нас. Трое сумели пройти еще несколько ступеней, а затем осели на пол, уснув. Последняя стражница, похоже, успела понять, что происходит, но прежде чем она сумела позвать на помощь, я взбежала по лестнице и украла из ее воспоминаний последние несколько минут. Она безо всякого выражения смотрела на мое закрытое вуалью лицо. Я вдруг ощутила себя виноватой.
Скрипнув зубами, я снова надавила на ее виски, стирая из памяти все утро и предыдущий день. Годы попыток избавить Санджита от кошмаров научили меня, что человеческий разум – опасно настойчив. При наличии достаточного контекста люди могли воссоздать украденные воспоминания, дорисовывая недостающие кусочки самостоятельно. Если Таддасу удастся сбежать, я не могла позволить стражникам вспомнить, кто ему помог.
Наконец стражница поддалась песне Киры и обмякла. Я аккуратно положила ее на лестничную площадку, затем стерла память у других трех стражников, не желая рисковать.
Как много дней из памяти нужно украсть, задумалась я отстраненно, чтобы стереть чью-то личность целиком? Что, если я сотру какой-нибудь критически важный момент или некое прозрение – не будет ли это похоже на убийство?
Я тяжело сглотнула, стараясь об этом не думать. Эти несколько украденных воспоминаний стоили тысячи потенциальных воспоминаний Таддаса, которыми он обзаведется, если выживет. Значит, все в порядке, верно? Пожертвовать несколькими ради многих… Я вздрогнула, ненавидя проклятую арифметику императриц.
На шее у одного из стражников обнаружилась связка ключей. Я сняла их через голову и поднялась по лестнице. Там, за железной решеткой, ведущей в Небеса, стоял Таддас, крепко зажимая руками уши.
Я просияла от облегчения. Если бы Таддас не сумел вовремя распознать Дар Киры, нам пришлось бы тащить с башни его спящее тело.
– Ваше Святейшество, – сказала я, раздвинув вуаль биринсинку, – это я. Мы пришли спасти вас.
Моя улыбка увяла, встретившись с пустым взглядом Таддаса. От ведер возле его ног едко пахло аммиаком. Тонкая туника, натянутая на голову, как капюшон, служила ему единственной защитой от солнца и ветра. Его бледная кожа была покрыта ожогами. Волосы и борода были сбриты – скорее милосердие, чем унижение, учитывая тюремных вшей. Я задумалась о том, кто пронес ему тайком бритву и почему – от этой мысли у меня побежали мурашки, – он не воспользовался ею, чтобы покончить со своими страданиями.
Он открыл уши.
– Я же велел тебе, – проскрипел бывший Верховный Судья, – не приходить.
– А я никогда не была особо послушной.
Я стала возиться с ключами, лихорадочно перебирая украденные воспоминания стражника. Наконец всплыл образ правильного ключа. Я поднесла его к замку… и вскрикнула, уронив связку, чтобы подуть на палец.
– Вы обожгли меня, – обвинила я Таддаса, неверяще на него уставившись. – Вы использовали свой Дар на железе.
Он ничего не ответил. Его зеленые глаза были тусклыми и безжизненными.
– Вы могли расплавить замок целиком. – До меня вдруг дошло. – Все это время вы могли освободиться самостоятельно. Вы страдали напрасно!
– Я расплачиваюсь, – сказал Таддас с сильным мьюйским акцентом, – за свое преступление. Я следил за исполнением законов империи всю свою жизнь не для того, чтобы сейчас от них отказываться. Через несколько часов моя голова ляжет на плаху, и да помогут мне боги, я исполню свой долг перед…
Он замолк, не договорив: взгляд его упал за мое плечо, туда, где стояли Кира и Мбали. Мбали сняла вуаль и спросила:
– А что насчет того, что ты должен мне?
Решимость на лице Таддаса пошатнулась, как соляной столб в воде.
– Что насчет твоих братьев и сестер, которые и так достаточно настрадались? – спросила Мбали, протянув руку через решетку, чтобы погладить его обожженное солнцем лицо.
На мгновение я почувствовала, как они пытаются говорить без слов – глаза их наполнились безмолвной тоской. Но энергия не потрескивала в воздухе, и искры Луча не вспыхнули в пространстве между ними.
«Бедолаги, – сказала Кира через Луч. – У них больше нет ментальной связи. Видимо, их Луч исчез, когда умер предыдущий Лучезарный. Я понимаю, почему так, но… это несправедливо».
Это уж точно. Слишком быстро прошлые Помазанники лишались своей силы. После смерти императора Олугбаде аритский закон предписывал навсегда изгнать его советников из Ан-Илайобы, чтобы передача власти нам – новым Помазанникам – прошла как можно более гладко. Сейчас советники Олугбаде жили в небольшом храме прямо за воротами столицы Олуона. С помощью серии взяток и маскировки нам с Кирой удалось провести Мбали обратно во дворец, зная, что она – наша единственная надежда убедить Таддаса бежать.
«Таддас и Мбали все еще могут быть вместе, – возразила я Кире, пытаясь поверить в это сама. – Им не нужен Луч, чтобы выжить».
Но, говоря по правде, я не могла представить жизнь без Луча. Я подумала о наших ночах с Санджитом после возвращения в Ан-Илайобу: мы лежали, тесно переплетаясь конечностями, и мысленно обменивались всякой милой чепухой через Луч, пока один из нас не засыпал. Я буду любить его и без Луча, конечно. Но стоило мне представить, что наша ментальная связь исчезнет, а между сознаниями навсегда возникнет непроницаемая стена… Я поежилась.
Таддас плакал, уткнувшись Мбали в ладонь.
– Я должен остаться, – прошептал он. – Ты знаешь, зачем мы жили. Чтобы построить империю. Чтобы сотворить порядок из хаоса, мир, где правила имеют значение. Не смей думать, будто я обезумел…
– Я думаю, – сказала Мбали горько, – что ты – тот самый дурак, в которого я когда-то влюбилась. Тот самый дурак, который верил, что правила и законы могут спасти человечество.
Они взялись за руки через решетку. Я вдруг с досадой осознала: на их лицах написано смирение. Они собирались сдаться.
Они прощались.
– Законы – это еще не все! – выпалила я, по-детски топнув ногой. – Не они держат нашу империю на плаву. Порядка недостаточно.
Таддас удивленно повернулся ко мне, подняв бровь:
– Будучи новой Верховной Судьей Аритсара, с твоей стороны весьма неразумно говорить подобные слова, – заметил он сухо. – Ты все еще отвечаешь за судебные дела, знаешь ли, даже в качестве императрицы-Искупительницы.
Но я едва его слышала. В ушах звенел голос, звучавший тогда в святилище на горе Сагимсан. Я никому не рассказывала о том, что случилось в тот день: дух говорил со мной на склоне горы, убедив меня вскочить на спину Хьюну и помчаться навстречу тому, что, как я думала, наверняка приведет к моей смерти. Я сама едва это понимала. Даже сейчас мне стало не по себе, когда я произнесла те самые слова, благодаря которым я прошла через двадцать шесть камней переноса:
– «Не спрашивай, как много людей ты можешь спасти. Спроси: в каком мире будут жить спасенные?» Какой мир стоит того, чтобы выжить в нем? – Я кивнула на сцепленные руки Таддаса и Мбали. – Что ж… а вдруг это оно, Ваши Святейшества? Вдруг это стоит того?
Таддас вгляделся Мбали в лицо, жадно впитывая ее черты. Его самоубийственная решимость пошла трещинами.
– Таддас из Мью, – сказала я торжественно. – Я приказываю тебе сбежать из этой башни.
Он удивленно моргнул.
– Повинуйтесь своей императрице, Ваше Святейшество. В конце концов, – я наклонила голову, улыбнувшись, – вы же не хотите нарушить закон, правда?
Глава 2
Кажется, впервые за прошедшие недели Таддас из Мью рассмеялся. Это был отчаянный, скрипучий звук, который быстро перешел в кашель.
– Отойдите, – произнес он наконец.
Железный замок на решетке начал дымиться и плавиться, затем дверь открылась. Таддас прижал Мбали к груди, и она тут же начала покрывать его лицо поцелуями.
– Прости меня, – пробормотал он куда-то ей в шею. – Я был дураком. Мне так жаль, я…
Мы с Кирой неловко уставились себе под ноги. Через несколько мгновений бывшие Помазанники, похоже, вспомнили, что они здесь не одни. Таддас взглянул на меня поверх плеча Мбали.
– Ну, госпожа Неисправимая? Что дальше?
– Переоденьтесь в это, – сказала я, доставая форму Имперской Гвардии и пылевую маску из свертка на спине. – Потом нам придется разделиться. Группы по двое не так подозрительны.
Пока Таддас переодевался, я прислушивалась к шуму внизу башни. Мое сердце забилось чаще, когда я услышала скрип колес повозки, приглушенный «бум» у подножия лестницы и чьи-то поспешно удаляющиеся шаги.
– Это был наш сигнал, – сказала я. – Санджит договорился, чтобы один из его воинов оставил подставное тело. Кира, Ваше Святейшество Мбали, вы можете оттащить труп на лестничную площадку? – Они кивнули. – Хорошо. Поднимите его по лестнице, оденьте в одежду Таддаса и подожгите тело с помощью факелов, чтобы это выглядело как месть за императора. Потом уходите как можно быстрее. К тому моменту мы с Таддасом должны дойти до ворот дворца.
Кира поморщилась:
– А если вас остановят?
– Мы уходим из дворца, а не входим в него. У них нет причин всерьез нас обыскивать.
– И все же, – Кира показала на зловещие амулеты и флаконы со святой водой, висящие у меня на поясе, – пусть стражники увидят это. И метки на твоих рукавах. Плохая примета – касаться биринсинку, которая только что провела предсмертные ритуалы. По крайней мере, люди так считают. – Она напряженно улыбнулась. – Будем надеяться, что стража на воротах суеверна.
Таддас в последний раз поцеловал Мбали в ее полные губы и просиял, когда она прошептала:
– «Мир, стоящий того, чтобы выжить».
Он взглянул ей в лицо.
– Мы почти в нем, – сказал он.
Затем бывший наставник взял мою увенчанную кольцами руку, и мы побежали вниз по лестнице.
Ан-Илайоба просыпалась. В коридорах стало опасно много народа. Придворные бросали любопытные взгляды на гвардейца в маске и покрытую вуалью биринсинку, спешащих по каким-то своим делам. Мое сердце стучало как бешеное.
– Мы пройдем через спальное крыло и срежем к задним воротам, – сказала я Таддасу, опуская голову. – Там меньше свидетелей.
Мои предположения были верны: мало кто в это время обитал в спальном крыле, и нам удалось пробежать его, не привлекая внимания. Еще несколько коридоров, и мы будем снаружи. Тогда Таддас пройдет через ворота, и у меня на совести будет одним ужасом, одной смертью меньше.
– Почти дошли, – выдохнула я.
Мы завернули за угол. В центре коридора стоял ребенок… и я вдруг охнула от боли. Узоры Искупителей на руках обожгли меня, вспыхнув ярко-синим цветом.
– Приветствую, Ваши Святейшества, – произнес мальчик монотонно.
На первый взгляд я бы сказала, что ребенок – призрак. Но он был из плоти и крови, не дух, и твердо стоял на земле. На вид ему было десять или одиннадцать лет, у него были прямые волосы и бледная кожа, как у Таддаса. Меня удивил его сильный мьюйский акцент: холодное зеленое королевство Мью находилось в тысячах миль к северу от Олуона, но большинство королевств искореняли свои региональные диалекты, предпочтя им язык империи, чтобы не звучать как деревенские провинциалы. Этот мальчик звучал так, как будто он никогда в жизни не видел имперский город. Но, что еще более удивительно… его тело покрывали отметины Искупителей. В отличие от моих, его узоры были фиолетовыми – знак Искупителя, который уже исполнил свой долг в Подземном мире.
– Т-ты ошибаешься, – заикнулась я. – Мы – не Помазанники. Я – биринсинку.
Вуаль закрывала мою голову и плечи. Нас нельзя было узнать. Ну… меня, конечно, могли выдать символы, светящиеся даже сквозь одеяние. Но маска Таддаса никуда не делась. В любом случае нам нужно было двигаться дальше. Я резко придвинулась, надеясь обойти его, но мальчик вдруг упал перед Таддасом на колени, глядя на него прозрачными глазами.
– Благословите меня, – прошептал он. – Прошу.
– Ты ведешь себя глупо, – огрызнулась я на ребенка, запаниковав, когда мальчик схватился за тунику Таддаса. – Отпусти его!
– Прошу…
– Ш-ш! – зашипел Таддас, оглядев пустой коридор.
Когда никто так и не пришел на шум, Таддас попытался стряхнуть мальчика, но тот вдруг заскулил высоким гортанным голосом.
– Мне это не нравится, – прошептала я.
– Ничего не поделаешь. – Таддас пожал плечами и вздохнул. – Передача власти всегда остро сказывается на простолюдинах. Я просто дам ему то, что он хочет.
Волосы встали дыбом у меня на шее. От ребенка… пахло. Не грязным телом, но землей и тленом. Как гниль под могильным курганом, исходящая паром в сезон дождей.
Что-то было не так.
Таддас наклонился, протянув руку, чтобы дотронуться до головы мальчика.
– Властью, данной мне Лучом, я благословляю…
Я услышала нож еще раньше, чем увидела.
Скрип металла о кожу, когда мальчик достал кинжал из ботинка, и мягкий, влажный звук, с которым горло Таддаса расцвело кровавой полосой.
У меня потемнело в глазах. Кровь пропитала воротник Таддаса. Он безуспешно хватал ртом воздух.
– Беги, – сказал он мне, но ноги меня не слушались.
– Да здравствует императрица-Искупительница!
Таддас булькнул, сомкнув пальцы на запястье мальчика. Пошатнувшись, Таддас повернул нож по направлению к мальчику. Тот даже не сопротивлялся, странно спокойный, когда его пронзило собственное лезвие.
Затем Таддас упал на пол. Он умер еще до столкновения с землей.
Я отшатнулась, дрожа всем телом. Нет. Таддас не может быть мертв. Таддас – мой, а я – Тарисай Кунлео, и я больше никогда не потеряю тех, кого…
Мысль растворилась в белом шуме, когда мальчик перешагнул через тело Таддаса, вытащив нож из своей груди. Крови не было.
– Ты не человек, – прошептала я. – Что ты такое?
Он не выглядел как абику. Зрачки не сливались с радужкой, никаких острых зубов или серой кожи. Кроме того, абику не убивали людей, пока действовало Перемирие, а до моего жертвоприношения оставалось еще два года. Но если это не абику, то… кто?
Существо наклонило голову.
– Я – твой слуга.
– Ты убил Таддаса. – Перед глазами все плыло. – Почему? Во имя Ама, почему?
– Таддас из Мью убил императора Олугбаде, – ответило существо. – Императрица-Искупительница помогала преступнику, совершившему государственную измену.
– Но он не виноват, – всхлипнула я. – Матушка заставила его. Таддас не должен был умереть, я собиралась спасти его и…
– Императрица не должна участвовать в действиях, порочащих ее репутацию, – продолжил мальчик. – Для наших целей твоя репутация должна оставаться безупречной. Ты должна заполучить доверие жителей Аритсара.
– Каких еще целей?! – закричала я. – На кого ты работаешь?
Его детское личико сморщилось, как будто я задала вопрос, ответ на который ему не говорили.
– Я твой слуга, – повторил он. – Императрица не должна…
Он шагнул вперед. Я потянулась к оружию, но рука наткнулась лишь на ритуальные инструменты на поясе. Закричав, я открыла флакон со святой водой и выплеснула содержимое на мальчика. Вода растворила бы злобного абику, превратила бы его в пепел.
Но мальчик едва вздрогнул, пустым взглядом посмотрев на свою мокрую одежду.
– Что ты такое? – потребовала я ответа, схватив его за плечо и попытавшись забрать его воспоминания.
Несколько секунд я видела только долгую, зияющую пустоту. Я моргнула – такого раньше не случалось. Даже у младенцев имелись хоть какие-то воспоминания, пусть смутные и хаотичные. Однако через мгновение мой Дар наконец обнаружил слабое эхо памяти и поднял его на поверхность.
Мальчик отшатнулся от меня, выворачиваясь из хватки. Его взгляд стал неожиданно детским. Расфокусированным… как будто он вспоминал давний сон.
– Я… – пробормотал он. – Меня зовут Фергус. Я родился в Фэй-Кроссинг. Далеко на севере, в Мью.
– На кого ты работаешь? Кто твои родители?
Мальчик медленно покачал головой.
– Мои родители… ушли. Нет. Они умерли в битве. При Гэлинаг.
– Гэлинаг? – повторила я иностранное слово, лихорадочно вспоминая знаменитые исторические битвы. – Но это невозможно. Битва при Гэлинаг – это гражданская война в Мью, а у них не случалось ничего подобного уже много веков. С тех пор, как…
От потрясения слова застряли у меня в горле.
В Мью воцарился мир пятьсот лет назад – в эпоху правления императора Энобы. Когда Искупители еще рождались по всему континенту, не только в Сонгланде.
Мьюйский ребенок тонул у меня на глазах. Земля поглощала его. Я успела вцепиться в его влажную бледную кожу, но больше мой Дар ничего не нашел – только пустоту.
Что это за существо, у которого нет практически никаких воспоминаний?
– Твоя карта еще синяя. – Монотонный голос вернулся, и он отстраненно кивнул на символы на моих руках. – Она станет фиолетовой, когда ты присоединишься к нам.
Затем земля сомкнулась у него над головой. Мальчик исчез, оставив меня наедине с телом Таддаса и группой придворных, свернувших в коридор.
