Джон Рональд Руэл Толкин
Сильмариллион

Глава 7
О Сильмарилах и волнениях среди нольдор

В то время были изготовлены вещи, из всех изделий эльфов самые знаменитые. Ибо Феанор, войдя в полную силу, задумался о том, что дотоле не приходило ему в голову. Может, судьба послала ему предвидение, ибо близился роковой час. Но он стал думать, как сохранить свет Двух Деревьев, чтобы не погиб он и с ним – величие Благословенного края. Долго трудился Феанор в великой тайне, применил все свои знания, вою силу, всё искусство и, наконец, сотворил Сильмарилы

На вид это были три больших драгоценных камня. Но только когда наступит конец всех Начал, пропадёт Солнце и погаснет Луна и из залов вечного ожидания вернётся Феанор, погибший до сотворения Солнца и не являвшийся с тех пор среди своих сородичей, станет известно, из чего он их сделал. Похожие на алмазы, огранённые в кристаллы, они были неизмеримо прочнее, и в королевстве Арды не нашлось бы силы, способной разбить или повредить их. Но кристаллы служили им лишь оболочкой, телом, как Детям Илюватара служит тело, скрывающее жар души, жизненный огонь, пронизывающий всё существо. Внутренний огонь вложил Феанор в Сильмарилы, смешав свет Двух Деревьев Валинора, и жил огонь в них, когда Деревья погибли и не светили больше. А Сильмарилы продолжали светить во тьме глубоких подвалов и в дальней дали, как звёзды Варды; радовались свету и брали его, и отдавали лучами удивительной красоты, будто они сами – живые существа.

Все, кто жил тогда в земле Аман, преисполнились удивления и восхищения, увидев сделанное Феанором. Варда благословила Сильмарилы и наложила на них заклятие – отныне лишь бессмертные, не знающие Зла, и только чистыми руками могли их касаться. Любого, в ком есть зло, грязь, и любого, кто смертен, испепелило бы такое прикосновение. Мандос предсказал, что судьбы Арды, земли, моря и воздуха отныне будут заключены в них.

И сердце Феанора навеки прикипело к тому, что сотворил он.

Мелькор сразу возжелал Сильмарилы, и даже когда он их не видел, память об их сиянии жгла ему сердце. Сгорая от желания заполучить кристаллы, стал он думать, как уничтожить Феанора и расстроить дружбу валар и эльфов. Но он хитро скрывал свои цели, и никто не сказал бы по его виду, что он замышляет зло. Долго готовил он своё предательство, трудно ему пришлось. Но тот, кто сеет ложь, в конце концов дожидается богатого урожая и может отдохнуть, глядя, как другие пожинают его и засевают новое поле. Мелькор находил уши, которые не отворачивались от него, и языки, готовые разнести то, что он говорил; ложь шла от друга к другу, её передавали, как тайну, когда говорящий считает себя умнее того, кто слушает. Жестоко поплатились потом нольдор за легковерие и недомыслие.

Когда Мелькор увидел, что многие склоняются к нему, стал он чаще приходить к ним, говорил правдивые слова и вплетал в них ложь, а строил свои речи так искусно, что внявшим ему потом казалось, будто они сами обо всём этом давно думали. Злодей насылал им в души видения великих восточных стран, которыми они могли бы свободно править. Прошёл шепоток, что валар привезли квенди в Аман из ревности, боясь, что слишком большой красотой и силой творчества наделил их Илюватар, и что когда умножатся эльфы и разойдутся по миру, трудно станет валар управлять ими.

Валар тогда уже знали, что в мир должны будут прийти люди, но эльфы о них ещё ничего не знали, ибо не открывал им этого Манвэ. А Мелькор тайно сказал им о Смертных, пытаясь использовать во зло молчание валар. Он сам ещё мало знал о людях, ибо когда творилась Великая Музыка, думал о себе и не вслушивался в Третью Тему Илюватара; но сейчас пустил слух среди эльфов, будто Манвэ держит их самих в плену, чтобы легче было людям захватить Землю, ибо отобрав у эльфов наследие Илюватара, валар быстрее заселят Среднеземье слабыми и недолго живущими племенами. Мало было в том истины, и никогда не собирались валар направлять волю людей во вред эльдар. Но многие нольдор поверили или наполовину поверили ядовитым словам.

Так незаметно был отравлен мир в Валиноре. Валар ещё не подозревали ничего, а нольдор уже роптали. Многих из них обуяла гордыня, стали они забывать, сколько даров дали им валар. Жажда свободы и простора на земле жарко запылала в нетерпеливом сердце Феанора. А Мелькор втайне смеялся, ибо ненавидел Феанора больше всех, и желал Сильмарилы, и направлял всю свою ложь именно к этой цели. Но добраться до Сильмарилов он никак не мог, ибо лишь на больших пирах Феанор надевал их, и сверкали они у него во лбу, а в остальное время их надёжно охраняли, были они заперты в глубоких подвалах сокровищницы в Тирионе. Полюбил Феанор созданные им Сильмарилы ревнивой любовью, даже показывать их не желал никому, кроме отца своего и семерых сыновей. Стал он забывать, что свет в Сильмарилах был лишь взят им, а не создан и не мог принадлежать ему одному.

Равно высокородны были Феанор и Финголфин, старшие сыновья Финвэ, во всём Амане оказывали им должную честь; теперь оба они возгордились и стали слишком ревниво относиться к своим правам и к тому, чем владели. И новую ложь пустил Мелькор по Эльдамару, и дошёл до Феанора слух, что Финголфин с сыновьями задумал с разрешения валар отобрать власть у Финвэ и семьи его младшего сына, ибо валар недовольны, что Сильмарилы хранятся в Тирионе, а не доверены им. А Финголфину и Финарфину было сказано:

– Берегитесь! У гордеца сына Мириэль никогда не было любви к детям Индис. Возвысился он, и отец теперь у него в руках. Скоро столкнёт он вас с Туны!

Когда же Мелькор увидел, как от углей его лжи зажигаются тщеславием и гневом сердца нольдор, заговорил он с ними об оружии; и принялись нольдор ковать мечи, топоры и наконечники для копий. Стали они изготавливать щиты со знаками соперничающих родов, один великолепнее другого, и носили открыто только их, а об остальном оружии пока молчали, ибо каждый думал, что только он получил предупреждение. Феанор же в тайной кузнице, о которой даже Мелькор не подозревал, выковал для себя и своих сыновей страшные закалённые мечи и изготовил высокие шлемы, украсив их алыми перьями. Горько пожалел Махтан о дне, когда начал учить мужа своей дочери Нэрданэль всем секретам металла, которые сам узнал от Аули.

Вот так ложью, льстивым шёпотом и зловредными советами разжёг Мелькор сердца нольдор и натравил их друг на друга; ссоры их приблизили закат древнего и славного Валинора, кончились его счастливые дни. Феанор стал произносить бунтовские речи против валар, открыто возглашая, что покинет Валинор, вернётся во Внешний мир и освободит нольдор от рабства, если они за ним пойдут.

Начались в Тирионе великие волнения. Встревожился Финвэ и созвал всех вождей своего племени на совет. Но прежде чем явились они, поспешил в его покои Финголфин и сказал ему:

– Король и отец мой, неужели не остановишь ты нашего брата Куруфинвэ, недаром прозванного Пламенным Духом? Возгордился он. По какому праву смеет он говорить с народом, будто он уже король? Это ведь ты давным-давно обратился к племени квенди и уговорил их внять призыву валар и прийти в Аман. Ты провёл нольдор по долгим дорогам Среднеземья через множество опасностей к свету Эльдамара. Если ты сам не жалеешь об этом, у тебя ещё есть два сына, готовые поддержать тебя.

Но не успел Финголфин окончить речь, как в покой ворвался Феанор в полном вооружении, в высоком шлеме, с большим мечом у бока. И сказал он:

– Так я и думал. Сводный брат мой уже у отца, хочет стать первым, как и во всём остальном! – и обратясь к нему, обнажил меч с криком: – Убирайся на своё место!

Финголфин поклонился отцу и, не удостоив Феанора ни словом, ни взглядом, вышел прочь. Но Феанор бросился за ним, остановил его в дверях королевского дома и приставил меч к его груди, говоря:

– Слушай, сводный брат! Твой язык остёр, но мой меч острее. Попробуй только покуситься ещё раз на моё место и любовь отца, и я избавлю нольдор от того, кто хочет повелевать рабами!

Многие слышали эти слова, ибо дом Финвэ стоял на большой площади рядом с Миндоном; но снова Финголфин не ответил ему, а молча прошёл сквозь толпу и стал искать брата своего Финарфина.

Так узнали валар о волнениях среди нольдор, и решили они, что это Феанор замыслил беспорядки, ибо он первым открыто произнёс противные слова, ведь семена их были посеяны тайно. Слишком самоволен и буен был Феанор, и гордыней превзошёл всех гордых нольдор. Опечалился Манвэ, но наблюдал за всем и ничего не говорил. Эльдар пришли на землю валар по своей воле, остались по своей воле и могли по своей воле уйти. Валар могли счесть их уход безрассудством, но помешать не могли. А то, что сделал Феанор, терпеть было нельзя, и валар рассердились и обиделись. И вызван был Феанор к Вратам Вальмара, чтобы держать ответ за все свои слова и поступки. Всех, кто знал об этом, и так или иначе принимал участие в беспорядках, тоже позвали. Встал Феанор в Кольце Судеб перед Мандосом, и приказали ему отвечать, и стали спрашивать. Обнажились тут корни Зла, и открылась зловредность Мелькора. Тут же Тулькас покинул Совет Валар, дабы своей рукой схватить Мелькора и привести на суд. Но Феанора нельзя было признать невинным, ибо нарушил он покой Валинора, подняв меч на родича. И сказал ему Мандос:

– О рабстве ты говоришь. Если это даже рабство, то и там ты его не избегнешь. Ибо Манвэ правит Ардой, а не только землёй Аман. Поступок твой беззаконен, как в Амане, так и за его пределами. Вот приговор тебе: на двенадцать лет покинешь ты Тирион, где угрожал брату. За это время договорись с самим собой, вспомни, кто ты есть. А по прошествии этого срока будешь свободно жить в мире и обелишься, если захотят освободить тебя.

И сказал Финголфин:

– Я освобожу брата.

Но Феанор не произнёс ни слова в ответ, постоял ещё некоторое время пред лицом валар, потом покинул Совет и ушёл от Врат Вальмара.

За ним в изгнание последовали семь его сыновей, и построили они в горах на севере Валинора крепость Форменос. В той крепости собрали они много драгоценностей, камней и оружия, и отдельно в запертом железном подвале хранили Сильмарилы. Туда, в Форменос, прибыл и король Финвэ, ибо любил он сына своего Феанора; а Финголфин стал править племенем нольдор в Тирионе. Вот так вышло, что ложь Мелькора стала правдой, хотя к распрям привели деяния Феанора. Вражда, посеянная Мелькором, долго жила потом уже между сыновьями Финголфина и Феанора.

Сам Мелькор, узнав, что вышла на свет его подлость, скрылся и переходил с места на место, как туча в горах. Напрасно искал его Тулькас. Вот тогда жителям Валинора стало казаться, что тускнеет свет Двух Деревьев, и тени от всех предметов становятся темнее и длиннее.

Говорят, что некоторое время Мелькора в Валиноре не видели, и никто о нём не слышал. Но вдруг он явился в Форменос к дверям Феанора и заговорил с ним. Хитроумными доводами убеждая гордого нольдо в своей дружбе, он пытался вернуть его к прежней мысли о побеге из плена валар. Говорил он:

– Видишь, ведь я открывал тебе правду. Вот ты несправедливо изгнан, но если сердце Феанора свободно и смело, как его речи в Тирионе, я ему помогу покинуть эту тесную землю. Разве сам я не вала? Да, у меня власти больше, чем у тех, кто засел в Вальмаре. Я всегда был другом нольдор, самого искусного и доблестного племени в Арде.

Сердце Феанора съедала горечь унижения от суда Мандоса, молча смотрел он на Мелькора, размышляя, можно ли довериться ему настолько, чтобы он помог бежать. А Мелькор, видя колебания Феанора и зная, что сердце его прикипело к Сильмарилам, тоже помолчал, потом сказал:

– У тебя мощная крепость, и она хорошо охраняется, но не думай, что в стране валар может быть твердыня, в которой Сильмарилы станут совершенно недоступными!

На этот раз он перестарался в хитрости. Удар его проник слишком глубоко и пробудил в груди Феанора более горячее пламя, чем он хотел. Испепеляющим взглядом пронзил Феанор Мелькора и проник в его разум сквозь покровы внешней благожелательности. Увидел он там алчное стремление завладеть Сильмарилами, ненависть ожгла его сердце, проклял он Мелькора и прогнал его, говоря:

– Прочь от моих ворот, ворон Мандоса!

И закрыл он двери дома своего перед сильнейшим из всех обитателей Эа.

Со стыдом отошёл Мелькор, спеша скрыться, ибо сам был в опасности; он пока не видел способа отомстить, но сердце его почернело от злости. А Финвэ преисполнился великим страхом и спешно отправил гонцов в Вальмар к Манвэ.

Когда подошли гонцы из Форменоса к воротам, сидели там валар и держали совет, обеспокоенные удлиняющимися тенями. Тут же вскочили на ноги Тулькас и Оромэ, но не успели сделать шага, как подбежали новые гонцы из Эльдамара, говоря, что Мелькор бежал через Калакирию и что с холма Туны эльфы видели, как мчался он яростной грозовой тучей. И сказали они, что нёсся он к северу, ибо телери в Алквалондэ заметили его тень, спешившую через их гавань к Араману.

Так Мелькор бежал из Валинора, и некоторое время Два Дерева снова светились ярко, и землю заливал их свет. Валар не нашли следов Врага, но сомнения, словно дальняя туча, плывущая у края неба на крыльях холодного ветра, тревожили их и омрачали их радость. Обитатели земли Аман страшились зла, которое могло прийти к ним, ещё не зная, что произойдёт.

Глава 8
О затемнении Валинора

Когда Манвэ узнал, что сделал Мелькор, то понял, что он направился в свои старые убежища на севере Среднеземья. Оромэ и Тулькас помчались на север, ему вслед, надеясь догнать, но не успели. И в незаселённых землях за побережьями телери до самых Льдов не было ни следов, ни слухов. Стражу вдоль северных границ земли Аман удвоили, но это было уже бесполезно, ибо Мелькор вернулся ещё раньше, чем за ним отправили погоню, и тайно прошёл на юг, ибо был он одним из валар и мог менять вид или ходить без обличья так же, как и его собратья. Вскоре он должен был навеки потерять этот дар, но пока ещё не потерял.

Вот так невидимым он, наконец, добрался до затенённой области Аватар, узкой полосы земли на юге от залива Эльдамар, под восточными склонами гор Пелори. Унылые неизведанные берега холодного тёмного Моря под крутыми стенами гор погрузились в глубочайший мрак. Нигде в мире тени не были такими тёмными и плотными. И здесь в Аватаре в тайном логове поселилась Унголианта. Эльдар не знали, откуда она явилась, но говорили, что вышла она из окружавшей Арду темноты много веков назад, когда Мелькор впервые направил ненавидящий взгляд на королевство Манвэ, и что была она одной из первых, кого он склонил к себе на службу. Но она скоро бросила хозяина, желая служить только своему алчному брюху, и бежала на юг от преследования валар и охотников Оромэ, которые зорко следили за севером, не обращая пока внимания на юг. Иногда она подкрадывалась к границам Благословенной земли, ибо жаждала света и ненавидела его.

Она жила в глубоком ущелье, и приняв обличье чудовищной паучихи, плела чёрные тенёта в расщелинах скал. Она высасывала весь свет, какой могла найти, и ткала из него чёрные тени, затягивала своё обиталище плотной паутиной мрака, так что ни один лучик света не мог в него проникнуть. И она голодала.

И вот Мелькор явился в Аватар, чтобы разыскать её. Принял он тот же вид, в котором являлся тираном в Утумно: облик Чёрного Властелина, высокого и ужасного. В этом облике он с тех пор и остался. В чернейшей тени, куда не проникал даже взгляд Манвэ из высоких чертогов, Мелькор и Унголианта составили заговор мщения, но когда Унголианта поняла цели Мелькора, её сердце чуть не разорвалось, раздираемое, с одной стороны, алчностью, с другой – страхом. Ибо боялась она навлечь на себя гнев земли Аман и могущественных Властителей и не хотела покидать своё логово. Тогда сказал ей Мелькор:

– Делай, как я прошу. Если после всего ты ещё останешься голодна, я дам тебе всё, чего пожелает твоя алчность. Да, да, обеими руками добуду и отдам.

Он легко дал обещание, ибо лгал, как всегда, и смеялся в душе. Так крупный вор обещает приманку мелкому.

Когда выступили Мелькор с Унголиантой, соткала она вокруг них Плащ мрака, Несвет, в котором всё исчезало, словно ничего не было. Взор не мог проникнуть сквозь него, ибо это была чёрная пустота. Потом она медленно стала плести паутину и опутывать ею горы: словно верёвки, нить за нитью^[5] перекидывала она из щели в щель, со скалы на скалу, и по ним взбиралась вверх, то ползла, то раскачивалась, пока не забралась на вершину Хьярментир, самую высокую в этой части мира, далеко на юге от Таникветиля. Валар не следили за теми местами: западнее гор Пелори там лежала необитаемая область сумерек, на востоке горы спускались к туманным водам Моря без дорог; на крайнем юге между ними был забытый Аватар.

И вот теперь чёрная Унголианта залегла на вершине горы. Сплела она верёвочную лестницу, сбросила её вниз, а Мелькор поднялся по ней на вершину, встал рядом со своей сообщницей, и стали они смотреть сверху на Бережённые земли. Под ними раскинулись леса Оромэ, на западе в дымке золотились тяжёлыми колосьями хлеба богов, луга и поля Йаванны, но Мелькор смотрел на север и видел там светлую равнину и серебряные купола Вальмара, сияющие в смешавшихся лучах Тельпериона и Лорелина. Громко рассмеялся Мелькор и понёсся прыжками вниз по пологим западным склонам. Рядом с ним неслась Унголианта, и её темнота прикрывала его.

Было время празднования, и Мелькор это хорошо знал. Валар управляли всеми течениями и временами года, не было в Валиноре убийственной зимы, но ведь Арда, где жили валар, была лишь малой областью в чертогах Эа, чья жизнь есть Время, текущее от первой ноты до последнего аккорда Эру. Когда же веселились валар, имели они обыкновение (как говорится в книге Айнулиндалэ) надевать на себя обличье Детей Илюватара, есть и пить, собирать плоды, взращённые Йаванной на земле, которую они сотворили, направляемые Эру.

Йаванна установила время цветения и созревания всего, что росло в Валиноре, и после каждого первого сбора плодов, Манвэ устраивал большой пир во славу Эру. Тогда все народы, жившие в Валиноре, выплёскивали свою радость в музыке и песнях, собираясь на Таникветиле. В тот раз объявил Манвэ пир самый великолепный из всех со времени прихода эльдар в Аман. Ибо хотя побег Мелькора предвещал много забот и печалей, и никто не мог предсказать, какие раны получит Арда прежде, чем он будет снова покорён, решил Манвэ загладить этим пиром зло, возникшее среди нольдор. Всех пригласил он в свои высокие чертоги на Таникветиле, чтобы забылись печали и распри вождей, чтобы забылась ложь Врага.

Пришли на пир ваньяр, и пришли нольдор из Тириона, и собрались майяр, и явились во всей красе и величии валар. Пелись песни перед Манвэ и Вардой в высоких чертогах, устроены были танцы на зелёных западных склонах Горы, обращённых к Двум Деревьям и свету их. Улицы Вальмара в тот день опустели, тихо было на лестницах Тириона, вся земля дремала в мире. Только телери за горами всё ещё пели на морском берегу: их не заботили времена года, они не думали ни о трудах Правителей Арды, ни о тени, павшей на Валинор, ибо их это пока не коснулось.

Одно лишь омрачало планы Манвэ. Феанор на пир явился, потому что из всех нольдор в Форменосе одному ему Манвэ послал не приглашение, а приказ, ведь был он ещё изгнанником; но Финвэ не пришёл, и остальные его нольдор не пришли, ибо сказал Финвэ:

– Пока запрет являться в Тирион лежит на моём сыне, я не король, и не хочу встречаться с моим народом.

Феанор же пришёл не в праздничной одежде. Не было на нём украшений: ни золота, ни серебра, ни камней не надел он; и не порадовал валар и эльдар в тот раз видом Сильмарилов, а оставил их под замком в железном подвале в Форменосе. Однако с Финголфином он встретился перед троном Манвэ, и услышал слова прощения. Финголфин объявил, что не счёл обидой то, что Феанор обнажил меч. Протянул Финголфин руку и сказал:

– Я обещал и сейчас выполняю обещание. Освобождаю тебя и не помню обиды.

Тогда Феанор молча взял его руку в свою. Но сказал ещё Финголфин:

– По крови ты мне сводный брат. Будь мне настоящим братом по сердцу. Веди, и я пойду за тобой. Да не разлучит нас новое горе.

– Слышу тебя, – оказал Феанор. – Да будет так.

Но не знали они тогда, что принесут им эти слова в будущем.

Говорят, что когда Феанор и Финголфин стояли так перед Манвэ, оба Дерева светили одинаково, лучи их смешались, и молчавший город Вальмар наполнился золотым и серебряным сиянием. В тот самый час Мелькор и Унголианта спешили к Вальмару через поля Валинора, и было видно, как тень чёрной тучи мчится по залитой светом земле; и пришли они к зелёному холму Эзеллоар. Тогда взвился Несвет Унголианты и достиг подножья Деревьев, а Мелькор под ним взошёл на холм. Чёрным копьём пронзил он оба Дерева до сердцевины, нанёс им глубокие раны, и полился из них сок, словно кровь, и омочил землю. Унголианта выпила его: кидаясь от одного Дерева к другому, она по очереди погружала в их раны чёрный клюв, пока не высосала все их соки; смертельный яд был в её жвале, вошёл он в Деревья, и высохли их корни, ветви и листья, и умерли они. Но жажду она не утолила, подошла к Колодцам Варды и выпила их до дна, изрыгая чёрный пар, пока пила; и раздулась она при этом, став такой огромной и безобразной, что Мелькор испугался.

Вот так великая тьма пала на Валинор. О деяниях того дня много рассказывается в известной всем эльдар песне «Альдудэниэ», которую сочинил певец Элеммирэ из ваньяр. Но ни одна песня и легенда не передаст горя и ужаса, охватившего всех. Свет погас, но мрак был не просто потеря света, а хуже. В тот час сотворился Мрак, который был сам по себе; тем страшнее, что сотворён он был великой зловредностью из света, и была в нём сила, мог он проникать в глаза, входить в сердце и в разум, сковывать волю.

Варда посмотрела вниз с Таникветиля и увидела, как мрак вдруг поднялся высокими чёрными башнями, и в ночь погрузился Вальмар. Одна священная Гора высилась последним островом над утонувшим во тьме миром. Все песни смолкли. Тихо стало в Валиноре, ни звука не было слышно, только жалобы телери, словно крики чаек, донесли из дальнего далёка горные ветры. Ибо в тот час с востока повеяло холодом, и на берег телери покатились огромные тени с Моря.

Манвэ с высокого трона пронзил взглядом ночь, и увидел вдали огромную тучу Мрака такой черноты, что сквозь неё даже его взор не проник. Неслась эта туча со страшной скоростью на север – и узнал Манвэ, что Мелькор приходил и ушёл.

Тогда началась охота. Земля тряслась от топота коней воинства Оромэ. Искры из-под копыт Нахара были первым светом, вернувшимся в Валинор. Но, догнав Несвет Унголианты, всадники-валар ослепли и рассеялись, и поскакали в разные стороны; а Валарома, громкий рог Оромэ, осёкся и смолк. Тулькас в ночи попался в чёрную сеть и напрасно рубил пустой воздух. Когда же Мрак рассеялся, было уже поздно: Мелькор скрылся там, где хотел, и месть его свершилась.