Джон Кракауэр
В диких условиях

Полная версия

У калифорнийской Аркаты, окруженной влажными лесами из мамонтового дерева, Маккэндлесс свернул направо на федеральную трассу номер 101 и направился вверх по тихоокеанскому побережью. В сотне километров от границы Орегона, рядом с небольшим городком Орик, пара бродяг, остановившая свой старый фургон на обочине, чтобы посмотреть карту, заметила, что в придорожных кустах шарит какой-то мальчишка. «На нем были длинные шорты и какая-то реально идиотская шапка», – рассказывает сорокаоднолетняя странница «на резиновом ходу» по имени Джен Баррес. Они с бойфрендом Бобом колесили по Западу, зарабатывая на жизнь продажей всякой мелочевки на блошиных рынках. «У него с собой был справочник по растениям, и он, сверяясь с ним, собирал ягоды в большую пластиковую бутылку с отрезанным верхом. Вид у него был очень жалкий, и я крикнула: «Эй, тебя подвезти никуда не надо?» Я подумала, что, может, мы его сможем накормить или еще чего-нибудь».

«Мы разговорились. Парнишка оказался симпатичный. Сказал, что его зовут Алекс. Голодный он был как волк. Очень-очень-очень голодный. Но жизнью был реально доволен. Сказал, что кормится съедобными растениями, определяя их по своей книжке. И, судя по всему, сильно этим гордился. Сказал, что шляется по стране, что это у него такое великое приключение. Рассказал, как бросил машину и сжег все свои деньги. «Это еще зачем?» – спросила я. А он заявил, что деньги ему ни к чему. У меня сын приблизительно его возраста, и мы с ним вот уже несколько лет совсем не общаемся. Я тогда сказала Бобу: «Чувак, надо взять его с собой. Ты его поучишь уму-разуму». Алекс доехал с нами до Орик-Бич, где мы тогда стояли лагерем, и он недельку прожил с нами. Очень хороший был парень. Мы в нем души не чаяли. Потом он уехал, и мы думали, что с концами, но он сам держался на связи. Следующую пару лет раз в месяц или два от него приходили открытки».

Из Орика Маккэндлесс отправился дальше на север по побережью. Он проехал через Пистол-Ривер, Кус-Бэй, Сил-Рок, Манзаниту, Асторию, через Хокайам, Хамтулипс, Куитс, через Форкс, Порт-Анджелес, Порт-Таунсэнд, Сиэтл. «Он был один, – как писал Джеймс Джойс о Стивене Дедалусе, своем «художнике в юности». – Отрешенный, счастливый, коснувшийся пьянящего средоточия жизни. Один – юный, дерзновенный, неистовый, один среди пустыни пьянящего воздуха, соленых волн, выброшенных морем раковин и водорослей и дымчато-серого солнечного света».

Десятого августа, незадолго до знакомства с Джен Баррес и Бобом, Маккэндлесса оштрафовали за бродяжничество неподалеку от Уиллоу-Крик, расположенного в золотоносных районах к востоку от Эврики. И тут он допустил весьма нехарактерный для себя ляп. Когда арестовавший его офицер полиции потребовал указать постоянное место жительства, Крис дал ему адрес родительского дома в Аннандейле. В конце августа Уолт с Билли обнаружили в своем почтовом ящике неоплаченную штрафную квитанцию.

К тому моменту родители Криса, до невозможности перепуганные его исчезновением, уже обратились в полицию Аннандейла, но там им ничем помочь не смогли. Получив эту штрафную квитанцию из Калифорнии, они и подавно потеряли покой. Среди их соседей был армейский генерал, директор Разведывательного управления Министерства обороны США, и Уолт отправился к нему за советом. Генерал вывел его на частного детектива по имени Питер Калитка, который уже не раз работал по контрактам и на военную разведку, и на ЦРУ. Он лучший из лучших, заверил генерал Уолта, и если Крис еще жив, Калитка его непременно отыщет.

Оттолкнувшись от выписанного в Уиллоу-Крик штрафа, Калитка развернул тщательнейшую поисковую операцию, отрабатывая даже потенциальные следы, ведущие далеко за границу, к примеру, в Европу и Южную Африку. Тем не менее, никакого результата все эти поиски не давали… вплоть до декабря, когда он, проверив налоговую документацию, обнаружил, что Крис пожертвовал весь остаток своего образовательного фонда Оксфордскому комитету помощи голодающим.

«Узнав об этом, мы всерьез напугались, – говорит Уолт. – В этот момент у нас не было ни малейшего представления, что у Криса может быть на уме. В штрафе за ловлю попуток не было никакой логики. Он был без ума от этого своего «Датсуна», и у нас просто в голове не укладывалось, что он мог бы бросить его и отправиться путешествовать пешим ходом. Хотя теперь задним умом я понимаю, что удивляться мне, наверно, не стоило. Крис всегда считал, что ничего, кроме того, что можно с легкостью унести на собственном горбу, человеку в этой жизни не нужно».

Когда Калитка взялся вынюхивать след Криса в Калифорнии, Маккэндлесс был уже далеко. В этот момент он уже ехал на перекладных через Каскадные горы, поросшие полынью нагорья и лавовые поля бассейна реки Колумбия, через Айдахо в Монтану. Там, неподалеку от Кат-Банка, он познакомился с Уэйном Уэстербергом и к концу сентября начал работать на его элеваторе в Картаге. Потом Уэстерберга посадили, элеватор встал, впереди замаячила зима, и Крис отправился туда, где потеплее.

Двадцать восьмого октября он поймал дальнобойную фуру и доехал на ней до калифорнийского городка Нидлс. «Как же я счастлив, что добрался до реки Колорадо», – написал Маккэндлесс в своем дневнике. Тут он свернул с автострады и пошел пешком по берегу реки на юг через пустыню. Прошагав километров двадцать, он оказался в Аризоне, в пыльном придорожном городке Топок, стоящем на федеральной трассе номер 40 там, где она пересекает границу Калифорнии. Бродя по городу, он увидел на распродаже подержанное алюминиевое каноэ и, повинуясь внезапному импульсу, решил купить его, сплавиться почти на шестьсот пятьдесят километров вниз по течению Колорадо и, преодолев мексиканскую границу, добраться до Калифорнийского залива.

В низовьях, то есть на участке от плотины Гувера до залива, река Колорадо мало чем напоминает неукротимый водный поток, с бешеной скоростью проносящийся через Большой каньон в четырех сотнях километров вверх по течению от Топока. Здесь, на юге, обессиленная многочисленными дамбами и обводными каналами, река неторопливо перетекает из одного водохранилища в другое, неся свои воды через самые жаркие и бесплодные земли континента. Маккэндлесс был глубоко тронут суровой красотой местных солончаковых ландшафтов. Пустыня обострила сладкую боль его желаний, усилила ее, придала ей форму своей засушливой геологией и косыми лучами прозрачного света.

От Топока Маккэндлесс спустился на юг по озеру Хавасу, раскинувшемуся под гигантским, пустым и почти бесцветным куполом неба. Он совершил небольшую экскурсию вверх по притоку Колорадо, реке Билл-Уильямс, а потом продолжил путь вниз по течению через индейскую резервацию Колорадо-Ривер, Национальный заказник Сибола, Национальный заказник Империал. Он плыл мимо зарослей кактусов сагуаро и солончаковых равнин, разбивал лагерь под нагромождениями голых докембрийских валунов. Вдалеке, в призрачных озерах миражей, плавали горы шоколадно-коричневого цвета. На сутки оставив реку, чтобы понаблюдать за табуном диких лошадей, Крис наткнулся на табличку, предупреждающую о том, что он нарушает границы строго охраняемой территории военного испытательного полигона Юма. На Маккэндлесса эта надпись не произвела ровным счетом никакого впечатления, и он продолжил путь.

В конце ноября, проплывая через реку Юма, он сделал небольшую остановку, чтобы пополнить запасы провизии и отправить открытку Уэстербергу, отбывавшему срок в расположенной в Сиу-Фоллс исправительно-трудовой колонии, прозванной в народе «Домом славы».

«Привет, Уэйн! – написал он. – Как там у тебя дела? Надеюсь, с момента нашего последнего разговора ситуация улучшилась. Я вот уже почти месяц бродяжничаю по Аризоне. Отличный штат, скажу я тебе! Виды тут просто фантастические, да и климат чудесный. Но пишу я тебе не столько для того, чтобы просто передать привет, сколько для того, чтобы еще раз поблагодарить за гостеприимство. Сейчас люди твоей доброты и щедрости – это большая редкость. Тем не менее, иногда я думаю, что лучше мне было бы тебя не встречать. Имея деньги, скитаться по свету слишком уж легко. Мне было гораздо интереснее путешествовать, когда у меня не было ни гроша и когда мне приходилось постоянно думать, как добыть себе пропитание. Однако сейчас я без денег долго бы не протянул, потому что в это время года здесь почти никаких сельскохозяйственных культур не растет.

Пожалуйста, поблагодари Кевина за одежду, что он мне подарил, без нее я бы давно умер от холода. Надеюсь, он передал тебе от меня книгу. Уэйн, тебе обязательно надо прочитать «Войну и мир». Я не преувеличивал, говоря, что встречал мало людей, способных сравниться с тобой по душевным качествам. Это чрезвычайно сильная и очень символичная книга. В ней говорится о вещах, которые тебе, как мне кажется, будут понятны. О том, о чем большинство людей просто не задумывается. Что же до меня, то я решил еще какое-то время продолжать жить такой жизнью. Слишком уж хороша ее свобода и чудесная простота, чтобы от них отказываться. Когда-нибудь я обязательно вернусь и отблагодарю тебя за твою доброту. Ящик «Джека Дэниелса» пойдет? А до этой встречи я всегда буду вспоминать тебя, как лучшего друга.

БЛАГОСЛОВИ ТЕБЯ БОГ,

АЛЕКСАНДР».

Второго декабря он добрался до стоящей на границе с Мексикой плотины Морелос. Подозревая, что его не пустят в страну без документов, он направил свою лодку в открытый шлюз и с бешеной скоростью спустился по водосбросу.

«Алекс быстро осматривается по сторонам на предмет неприятностей, – гласит запись в его путевом журнале, – но его переход на мексиканскую сторону либо не заметили, либо проигнорировали. Александр ликует!»

Но ликовать ему пришлось недолго. Сразу за плотиной Морелос река превратилась в лабиринт из ирригационных каналов, болот и речных тупиков, в котором он не раз терял ориентацию:

Каналы расходятся во все стороны. Алекс совершенно огорошен. Встретил группу работников ирригационной системы, которые немного говорят по-английски. Они сказали, что он идет не на юг, а на запад, к центру полуострова Баха. Алекс убит горем. Настаивает, что должен быть какой-то способ добраться по воде до Калифорнийского залива, и умоляет показать дорогу. Они смотрят на Алекса, как на сумасшедшего. Но потом среди них разгорается бурный спор, сопровождаемый изучением карт и взмахами карандашей. Через десять минут они показывают Алексу маршрут, по которому он сможет добраться до океана. Алекс вне себя от радости, его сердце вновь наполняется надеждой. Следуя указаниям карты, он разворачивается и идет по каналу до Канал-де-Индепенденсиа, где сворачивает на восток. В соответствии с картой этот канал должен пересекать канал Уэллтеко, который повернет на юг и приведет его прямо к океану. Но вскоре его надежды рушатся, потому что канал заканчивается тупиком посреди пустыни. Тем не менее, разведывательная вылазка показывает Алексу, что он просто вернулся в мертвое русло пересохшей на этот момент реки Колорадо. В полумиле от другого берега реки он находит еще один канал. Он принимает решение добраться до того канала по суше.

 

На переброску каноэ и снаряжения до нового канала у Маккэндлесса уходит почти три дня. Дневниковая запись от пятого декабря гласит:

Наконец-то! Алекс находит то, что, по его мнению, должно быть каналом Уэллтеко, и направляется на юг. Канал становится все уже, и Алекса вновь начинают обуревать страхи и сомнения… Местные жители помогают ему перетащить лодку через пересохший участок… Алекс видит, что мексиканцы – добрые и дружелюбные люди. Гораздо гостеприимнее американцев…

6.12 Канал то и дело прерывается небольшими, но опасными водопадами.

9.12 Крах всех надежд! Канал не ведет к океану, а просто растворяется в гигантском болоте. Алекс совершенно сбит с толку. Считает, что должен быть недалеко от океана, и решает попробовать пробиться через топи к морю. Алекс все меньше и меньше понимает, где находится, и оказывается в таких местах, где каноэ приходится проталкивать через заросли камыша или волоком тащить через жидкую грязь. Все бесполезно. К вечеру находит небольшой островок суши и разбивает лагерь. На следующий день, 10.12, Алекс продолжает поиски пути к морю, но, окончательно заблудившись, ходит кругами. В конце дня, абсолютно деморализованный и отчаявшийся, он ложится в свое каноэ и дает волю слезам. Но потом, по фантастическому стечению обстоятельств, он натыкается на группу англоговорящих мексиканцев, вышедших на утиную охоту. Он рассказывает им о своих приключениях и о стремлении добраться до моря. Они говорят, что здесь выхода к морю нет. Но затем один из них соглашается взять каноэ Алекса на буксир [привязав его к маленькой моторной лодке] и довезти до своего базового лагеря. Оттуда он обещает доставить его и его каноэ [в кузове пикапа] к океану. Все это – настоящее чудо.

Охотники высадили его на берегу Калифорнийского залива в рыбацкой деревне Эль-Гольфо-де-Санта-Клара. Там Маккэндлесс вышел в море и отправился на юг вдоль восточного побережья залива. Добравшись до точки назначения, он перестал торопиться и погрузился в созерцательность. Он фотографировал тарантулов, меланхоличное зарево заката, облизываемые ветром песчаные дюны, плавный изгиб береговой линии. Дневниковые записи превратились в короткие, дежурные отчеты о происходящем. За весь следующий месяц он не написал в дневнике и сотни слов.

Четырнадцатого декабря, устав работать веслом, он вытащил каноэ подальше на берег, забрался на песчаниковый утес и разбил на краю безлюдного плато лагерь. Он прожил там десять дней, но потом поднялись сильные ветра, спасаться от которых ему пришлось в пещере, расположенной в крутом склоне утеса на половине пути к его вершине. В пещере он оставался еще десять дней. Новый год он встретил, наблюдая за восходом полной луны над Gran Desierto – Великой Пустыней, которая, представляя собою почти четыре с половиной тысячи квадратных километров ползучих дюн, является самым большим в Северной Америке пространством, где нет ничего, кроме песка. Через день он снова спустил на воду лодку и продолжил свой путь вдоль пустынного берега.

Дневниковая запись от 11 января 1991 года начинается словами «Очень страшный день». Немного продвинувшись на юг, он причалил к расположенной достаточно далеко от берега песчаной отмели, чтобы понаблюдать за мощью приливов и отливов. Где-то через час из пустыни пришли шквалистые порывы ветра, которые, вкупе с приливными волнами, начали уносить его в открытое море. Воды в этот момент уже превратились в хаос из белых бурунов, грозивших перевернуть и затопить его крошечное суденышко. Ветер усилился до ураганного. Белая, пенистая рябь превратилась в высокие волны.

«В величайшем отчаянии, – говорится в дневнике, – он издает вопль и бьет веслом по своему каноэ. Весло ломается. У Алекса есть одно запасное. Он старается успокоиться. Лишится второго весла – погибнет. Наконец, уже на закате дня, он, изрыгая проклятья, ценою огромных усилий, все-таки достигает причала и обессиленно падает на песок. Этот инцидент приводит Александра к решению бросить каноэ и вернуться на север».

Шестнадцатого января Маккэндлесс оставил свой кургузый металлический челнок на поросшей травой дюне неподалеку от Эль-Гольфо-де-Санта-Клара и двинулся пешком на север по безлюдному берегу. Вот уже тридцать шесть дней он не встречался и не общался с другими людьми. Все это время он питался только рисом, которого у него с собой было чуть больше двух килограммов, и морепродуктами, которые удавалось выловить из океана. Именно этот факт впоследствии позволит ему думать, что он сможет выживать на настолько же скудной диете в дикой аляскинской глуши.

Восемнадцатого января он вернулся к американской границе. Попытавшись пробраться в страну без всяких документов, он был задержан работниками иммиграционной службы и провел ночь под арестом, но потом смог придумать какую-то убедительную историю, благодаря которой его выпустили из кутузки, правда, не вернув оружие – «великолепный «Кольт Питон» калибра 38, к которому он был сильно привязан».

Следующие шесть недель Маккэндлесс безостановочно перемещался по Юго-Западу, забираясь аж до Хьюстона на восток и до тихоокеанского побережья на запад. Чтобы не ограбили темные личности, правившие на улицах и под автомобильными мостами, где он часто ночевал, Крис научился закапывать все имеющиеся у него деньги, перед тем как войти в город, и забирать их на обратном пути. Как следует из дневниковых записей, третьего февраля Маккэндлесс направляется в Лос-Анджелес, «чтобы получить удостоверение личности и устроиться на работу, но чувствует себя в человеческом обществе предельно дискомфортно и понимает, что должен немедленно вернуться к странствиям».

Шесть дней спустя, разбив на дне Большого каньона лагерь вместе c подбросившими его молодыми немцами по имени Томас и Карин, он написал: «Неужели сегодняшний Алекс – это тот же человек, который отправился путешествовать в июле 1990-го? Недоедание и дорога сильно сказались на его физическом состоянии. Похудел на 11 с лишним килограммов. Но дух его высок как никогда».

Двадцать четвертого февраля, то есть через семь с половиной месяцев после того, как он бросил там свой «Датсун», Маккэндлесс вернулся в Детритовую балку. Саму машину Служба Национальных парков давно уже эвакуировала, но он выкопал ее старые виргинские регистрационные номера SJF-421 и свои припрятанные на будущее вещи. После этого он добрался автостопом до Лас-Вегаса и устроился на работу в итальянский ресторан.

«27.2 Александр закопал свой рюкзак в пустыне и вошел в Лас-Вегас без денег и документов», – говорится в его дневнике.

Несколько недель он жил на улицах в компании бродяг, бомжей и алкоголиков. Но Вегасом его история не закончится. 10 мая он снова ощутил зуд странствий, бросил работу в Вегасе, забрал свой рюкзак и вернулся на дорогу. Правда, при этом он выяснил, что если у человека хватило ума закопать в землю свою фотокамеру, то снимать ею в дальнейшем у него уже не очень-то получится. Посему иллюстраций к повествованию о периоде с 10 мая 1991 по 7 января 1992 года не будет. Но это неважно. Истинный смысл жизни можно найти только в пережитом, в воспоминаниях, в возможности ощущать беспредельный восторг и великое счастье от жизни на полную катушку. Боже, как же здорово жить! Спасибо Тебе. Спасибо.

Глава пятая. Свободная касса

Первобытный зверь был еще силен в Бэке, и в жестоких условиях новой жизни он все более и более торжествовал над всем остальным. Но это оставалось незаметным. Пробудившаяся в Бэке звериная хитрость помогала ему сдерживать свои инстинкты.

Джек Лондон

«Зов предков»

Да здравствует Первобытный Зверь!

И Капитан Ахаб тоже!

Александр Супербродяга

Май 1992

НАДПИСЬ, ОБНАРУЖЕННАЯ ВНУТРИ ЗАБРОШЕННОГО АВТОБУСА НА СТЭМПИД-ТРЕЙЛ

Испортив свою камеру, Маккэндлесс перестал не только фотографировать, но и регулярно вести дневник. Вернулся он к этой практике только в следующем году, уже на Аляске. Соответственно, о том, где он бродил после ухода из Лас-Вегаса в мае 1991 года, известно очень мало.

Из письма Маккэндлесса к Джен Баррес мы знаем, что июль и август он провел на побережье Орегона, возможно, неподалеку от Астории, где, по его словам, «порой было просто невозможно переносить дожди и туманы». В сентябре он вернулся на шоссе № 101, попутками добрался до Калифорнии, а там опять подался на восток, в пустыню. И вот, в начале октября он оказался в аризонском Буллхэд-Сити.

Буллхэд-Сити можно назвать городом, только имея в виду оксюморонную идиому конца двадцатого века. В действительности он представляет собой не имеющую ни центра, ни окраин пятнадцатикилометровую полосу из жилых кварталов и торговых центров, вытянувшуюся вдоль берега Колорадо-Ривер прямо через реку от небоскребов и игорных домов невадского города Лафлин. Главной достопримечательностью Буллхэда является четырехполосная асфальтовая автострада Мохаве – Вэлли, вдоль которой выстроились автозаправки, сетевые точки быстрого питания, кабинеты мануальщиков, видеопрокаты и сувенирные лавки.

На первый взгляд для последователя Торо и Толстого, идеалиста, с нескрываемым презрением относящегося ко всей буржуазной атрибутике мейнстримной Америки, в Буллхэд-Сити не могло быть ровным счетом ничего привлекательного. Тем не менее, Маккэндлесс сильно привязался к этому городку. Может быть, причиной тому была его симпатия к люмпенам, которыми полнились здешние трейлер-парки, кемпинги и прачечные-самообслуживания, а может, он просто влюбился в суровые пустынные окрестные пейзажи.

Так или иначе, попав в Буллхэд-Сити, Маккэндлесс застрял в нем на два с лишним месяца. Дольше он, за весь период с отъезда из Атланты до начала жизни в заброшенном автобусе на аляскинском Стэмпид-Трейл, наверно, не задерживался нигде. В октябрьской открытке Уэстербергу он говорит о Буллхэде так: «Отличное место для зимовки, да и вообще, я здесь, может, наконец, осяду и навсегда оставлю бродяжью жизнь. Подожду весны и посмотрю, что будет, потому что именно весной у меня, как правило, начинает свербить в одном месте».

В момент написания этих слов у Криса была настоящая работа. Он жарил гамбургеры в «Макдоналдсе» на главной улице городка. Внешне он жил на удивление обычной жизнью и даже открыл счет в местном банке.

Как ни удивительно, устраиваясь на работу в «Макдоналдс», он назвался не Алексом, а Крисом Маккэндлессом и дал хозяевам заведения свой настоящий номер социальной страховки. Это была очень нетипичная для него небрежность, благодаря которой родители могли бы с легкостью установить, где он находится, но она осталась без последствий, так как не попала в поле зрения нанятого Уолтом с Билли частного детектива.

По прошествии двух лет с того периода, когда он в поте лица трудился у гриля в Буллхэде, его коллеги по «Макдоналдсу» не могут вспомнить он нем ничего толкового. «Я помню только, что у него был какой-то пунктик насчет носков, – говорит помощник менеджера, тучный словоохотливый мужчина по имени Джордж Дризцен. – Обувь он всегда носил на голую ногу… просто терпеть не мог надевать носки. Но по правилам «Макдоналдса» все сотрудники постоянно должны быть одеты соответствующим образом. То есть должны носить и обувь, и носки тоже. Крис этому правилу подчинялся, но как только заканчивал смену – бац! – первым делом снимал носки. И я не вру, когда говорю, что он делал это первым делом, то есть сразу же. Я так понимаю, с его стороны это была вроде как декларация, чтобы дать нам всем понять, что он сам себе хозяин. Но парнишка он был приятный, да и работник хороший. Очень надежный парень».

У второго помощника менеджера Лори Зарзы о Маккэндлессе сложилось немного другое впечатление. «С обязанностями своими он справлялся, но работал всегда одинаково медленно и размеренно, даже в обеденный час пик. Подгонять или торопить его было совершенно бесполезно. У каждой кассы скапливались очереди человек по десять, а он не мог взять в толк, за что я на него так наезжаю. Он просто одно с другим не связывал. Он все время будто в каком-то своем отдельном мире жил».

«Но положиться на него было можно, на работу он каждый день приходил вовремя, и уволить его никто не решался. Платили за такую работу всего четыре с четвертью доллара в час, а из-за всех этих казино на другом берегу реки смена у нас начиналась в 6:25 утра, и удержать работников было очень трудно».

«Ни на какие тусовки и все такое прочее он с другими сотрудниками после работы, насколько мне помнится, не ходил. Если он и начинал говорить, то все время о деревьях, природе и всякой такой странной ерунде. В общем, мы все были уверены, что он с головой не очень дружит».

«А ушел он, в конце концов, наверно, из-за меня, – признается Зарза. – Когда он только начинал работать, ему негде было жить, и от него, когда он приходил на смену, нередко пованивало. А по стандартам «Макдоналдса» на работу с таким запахом являться нельзя. Одним словом, в результате меня отрядили посоветовать ему почаще принимать ванну. И с тех пор как я ему это сказала, между нами кошка пробежала. А потом еще и другие сотрудники, из самых добрых побуждений, начали спрашивать его, может, ему мыла принести или еще чего-нибудь. Это его ужасно бесило… ну, было видно, хоть он никогда в открытую этого и не показывал. В общем, недели через три он просто взял и ушел».

Маккэндлесс пытался скрыть тот факт, что он – бродяга и все его пожитки умещаются в одном рюкзаке. Своим коллегам он говорил, что живет на другом берегу реки, в Лафлине. Когда они предлагали подбросить его до дома, он выдумывал какие-то отговорки и вежливо отказывался. В действительности же первые недели он прожил прямо в пустыне на окраине Буллхэда, а потом перебрался в пустующий трейлер. А «как все это приключилось» он рассказал в письме Джен Баррес:

Как-то утром я бреюсь в общественном туалете, и тут заходит какой-то старик, смотрит на меня, спрашивает, не «на улице ли я ночую», я говорю, что да, и тогда выясняется, что у него есть старый трейлер, где я могу пожить забесплатно. Проблема только в том, что он не совсем его хозяин. Настоящие владельцы куда-то уехали и просто разрешили ему жить на их участке в другом маленьком вагончике. То есть мне нужно вести себя там потише и не особо высовываться, потому что он никого туда пускать не должен. Тем не менее, расклад получился очень хороший, потому что внутри в трейлере очень прилично, это целый автодом, с мебелью, некоторые розетки в нем работают и для жизни просторно. Единственный минус – это сам этот старик, его зовут Чарли, он немного ненормальный и с ним иногда очень трудно ладить.

Чарли до сих пор живет по тому же адресу, без света и канализации, в маленьком, местами проржавевшем до дыр овальном туристическом автоприцепе, припаркованном за более крупным сине-белым автодомом, где ночевал Маккэндлесс. На западе над крышами соседних мобильных домов угрюмо высятся голые склоны гор. В заросшем дворе на чурбаках стоит «Форд Торино» небесно-голубого цвета, из-под его капота торчат кусты сорняков. Из близлежащих зарослей олеандра доносится аммиачный запах мочи.

«Крис? Крис? – рявкает Чарли, копаясь в своей дырявой памяти. – Ах, этот. Ага-ага, помню его, как же». Чарли – это тщедушный, нервозный старик с перманентно слезящимися глазами и седой щетиной на лице, одетый в толстовку и рабочие штаны цвета хаки. Насколько ему помнится, Маккэндлесс прожил в трейлере около месяца.

«Хороший парнишка, ага, очень даже приятный, – докладывает Чарли. – Правда, не любил, чтобы вокруг много народу было. Характер такой. Зла в нем не было, но вот комплексов, по-моему, выше крыши… понимаешь, о чем я? Книжки любил читать этого, что про Аляску писал, Джека Лондона. Общаться не особо любил. Бывало, надуется весь, не хочет, чтобы его беспокоили. Похоже было, что ищет чего-то в жизни парень, ищет-ищет, а чего ищет, и сам не знает. Я тоже такой когда-то был, да только уж потом сообразил, чего мне в жизни надо – денег! Ха-ха, эгей и опа-опа!»

«Но, как я говорил, все время про Аляску талдычил… ага, хотел туда поехать. Может, думал, там найдет, чего ищет. Хороший парень, ну, по крайней мере, казалось, что хороший. Только комплексов была у него куча. Беда прямо у него была с ними. Когда уезжал, вроде в районе Рождества это было, дал мне пятьдесят баксов и пачку сигарет за то, что я ему позволил тут пожить. Я еще подумал, как мило с его стороны, однако».

В конце ноября Маккэндлесс отправил Джен Баррес открытку до востребования на абонентский ящик в Ниланде, маленьком городке в калифорнийской долине Империал. «На этой открытке, что мы получили в Ниланде, впервые за долгое время был указан обратный адрес, – вспоминает Баррес. – Поэтому я немедленно ответила и сказала, что на следующие же выходные мы заедем повидаться с ним в Буллхэде, поскольку были в тот момент совсем недалеко».

Маккэндлесса несказанно обрадовала весточка от Джен.

«Я так рад, что вы оба живы и здоровы», – восклицает он в своем письме от 9 декабря 1991 года.

Огромное спасибо за рождественскую открытку. В это время года очень приятно чувствовать, что о тебе кто-то помнит… Я до невозможности рад был услышать, что вы приедете меня навестить, жду вас в любое время. Очень здорово думать, что по прошествии полутора лет мы с вами снова увидимся.

В конце письма он нарисовал карту и во всех подробностях написал, как найти его трейлер на Бейслайн-роуд в Буллхэд-Сити.

Тем не менее, через четыре дня после прихода этого письма, как раз когда они с Бобом уже почти собрались выехать в Буллхэд, Джен вернулась на место стоянки и увидела около своего фургона большой рюкзак. «Я сразу узнала рюкзак Алекса. А наша собачка Санни унюхала его раньше нас. Она любила Алекса, но меня удивило, что она его до сих пор помнит. Она чуть не рехнулась от радости, когда его нашла». Маккэндлесс объяснил, что устал от Буллхэда, что ему надоело работать от и до, что его утомили «пластиковые люди», с которыми приходилось работать, и поэтому он решил бросить все к черту и свалить из города.

Джен с Бобом стояли лагерем в пяти километрах от Ниланда. Местные называли этот район «Плитами». Когда-то здесь была авиабаза ВМФ, но потом ее вывели, а все постройки сломали, оставив только целую сеть разбросанных по пустыне плоских бетонных фундаментов. Ближе к ноябрю, когда везде в стране начинает холодать, около пяти тысяч бомжей и бродяг всех мастей, то есть тех, кого называют «перекати-поле», собираются в этих инопланетных пейзажах, чтобы пожить под теплым солнцем, не тратя на жизнь почти ни гроша. Плиты становятся чем-то вроде столицы многолюдной кочевой коммуны на резиновом ходу, толерантного сообщества, состоящего из уволенных, изгнанных, неимущих и перманентно безработных. Членами этой субкультуры становятся мужчины, женщины и дети всех возрастов, люди, прячущиеся от коллекторских агентств, полиции или налоговой службы, бежавшие от разладившихся взаимоотношений, слякотных зим и изматывающего однообразия существования, характерного для представителей среднего класса.

Маккэндлесс приехал в Плиты как раз в тот момент, когда в пустыне на всю катушку работал гигантский блошиный рынок. Будучи одной из его участниц, Джен выставила несколько раскладных столиков с дешевыми, как правило, уже подержанными товарами, и Маккэндлесс вызвался следить за прилавком с обширной коллекцией подержанных книжек.

«Он мне сильно помогал, – рассказывает Джен. – Присматривал за товаром, когда мне нужно было отлучиться, разложил все книги по категориям. Очень много книжек продавал и, казалось, прямо кайф ловил от процесса. Сам Алекс обожал классиков – Диккенса, Герберта Уэллса, Марка Твена, Джека Лондона. Лондона любил больше всех. Любого проходившего мимо лотка бродягу уговаривал «Зов предков» обязательно прочитать».