bannerbannerbanner
В бессердечном лесу

Джоанна Рут Мейер
В бессердечном лесу

Полная версия

Глава восьмая. Монстр

Души слишком тяжелые.

Я больше не могу их нести.

У основания ясеня есть небольшой кусочек земли, густо поросшей мхом. На нее пятнами падают лучи солнца.

Я присаживаюсь на колени, снимаю сферу с шеи.

И закапываю ее.

Души потекут по жилкам в земле,

прямиком в бессердечное дерево.

Они придадут сил моей матери.

Станут для нее пищей.

Мне легче

без сферы.

Достаточно,

чтобы поспать.

Я должна вернуться к ней.

Упасть к ее ногам

и получить новую сферу.

Убивать ради нее

и снова наполнить дерево душами.

Мне не хочется собирать их.

Но мамин приказ – закон.

Я

ее

создание.

И обязана повиноваться.

Но не сейчас, не сейчас.

Здесь так умиротворенно.

Так уединенно.

Так тихо.

Я выпрямляю ноги,

закапываясь в землю.

Вытягиваю руки

к небу.

Мне снится,

что я снова

дерево.

Часть земли и звезд.

Я упиваюсь дождем,

ветром.

Олени кланяются передо мной,

птицы вьют гнезда в моих ветках.

Здесь нет крови.

Нет криков,

нет костей,

нет душ,

нет музыки.

Но есть голос: высокий, яркий.

Он

меня

пробуждает.

Глава девятая. Оуэн

Лес обволакивает меня. Воздух здесь плотный и прохладный, запах гнили усиливается. Небо заслоняют темные ветви, густо поросшие шелестящей листвой. Страх обжигает кожу, как тысяча жгучих крапив. Я, как величайший дурак, пришел в Гвиденский лес без оружия, даже воск не взял, чтобы заткнуть уши.

Я стараюсь избавиться от воспоминания о желтых глазах и серебряной коже. О запахе крови и треске костей.

И иду дальше.

– Авела, – тихо зову я. Хотел закричать, но лес поглощает мой голос. – Авела.

Ответа нет. Я изо всех сил пытаюсь не думать о том, сколько она уже бродит по лесу. Жива ли еще.

Деревья не издают ни звука, но я чувствую, что они наблюдают за мной. Слушают. Это старые корявые ясени, подлесок – путаница из плюща и гниющих листьев. Земля в постоянном движении: она холмится и впадает, а прямо под поверхностью невообразимо извиваются корни. Это пугает чуть ли не больше, чем сами деревья, – я не хочу, чтобы меня затянули под почву, задушили и поглотили. Вплоть до последнего вздоха я хочу видеть небо.

Я медленно иду вперед, смотрю под ноги и ищу хоть какие-то признаки, что тут была моя сестра. Ужасно боюсь пойти не в том направлении, не успеть спасти ее, потому что свернул направо, когда нужно было налево. Все во мне требует развернуться и кинуться обратно в безопасность.

Но я не брошу Авелу на милость леса.

Между деревьями задувает ледяной ветер. Они будто склоняют головы, загораживая путь. Ветки цепляют меня за рукав. Вскрикнув, я дергаюсь вперед, и рубашка рвется. Кожи касается холодный воздух. Я ускоряю шаг.

Спустя пару секунд нахожу среди гниющих листьев у основания очередного ясеня второй ботинок Авелы. Прячу его в карман. Внутри загорается надежда – она не могла уйти далеко босиком. Я ее найду. И мы успеем вернуться домой к чаю.

Миную скопление фиалок – темных, как яд, на фоне лесной подстилки. На кусте висит лента Авелы: она сильно истрепалась и так запуталась, что ее невозможно отцепить.

– АВЕЛА!

На этот раз мой голос звучит громоподобно в мертвенной тишине. Ветки со скрипом колышутся. Деревья прислушиваются. Наблюдают. Наблюдают. И уголек надежды в моей груди чахнет.

Серебристая кожа и пестрые волосы. Желтые глаза. Фиалковая корона. Образы маячат перед глазами, и я больше не могу выбросить их из головы.

Но в воздухе не слышно музыки. Моя воля по-прежнему принадлежит мне.

Я иду быстрее, земля подозрительно остановилась. Выискиваю Авелу за каждым деревом. Но ее нигде нет.

Где-то за лесом день идет на убыль. Свет постепенно угасает, воздух становится зябким. Скоро отец вернется домой. Нужно найти Авелу и привести ее до того, как он отправится за нами в лес. Сомневаюсь, что деревья отпустят его в третий раз.

Я почти бегу, давя под ногами палки и опавшую листву. Их хруст звучит одновременно приглушенно и оглушительно. По пути снова попадаются фиалки… или это те же? Нет, быть того не может. Но тут я вижу рваную ленту Авелы, трепыхающуюся на кусте.

Меня сковывает страх. Уже почти стемнело. В темноте мне Авелу не найти. Я даже дорогу домой не найду! Сирена споет. Скует меня музыкой, сломает серебряными руками и бросит на поглощение земле.

– АВЕЛА!

Но ответа нет. Я захожу глубже в лес, топча ногами фиалки. Их аромат цепляется за меня – до того сладкий, что вызывает тошноту.

Я бегу наперегонки с заходящим солнцем и собственной пульсирующей паникой; деревья дергают за одежду, ветки царапают шею и лицо. Даже если бы я знал дорогу домой, то не вернулся бы туда без сестры. Я не брошу ее умирать в этом Богом забытом месте.

Солнце почти зашло, когда я выбегаю из-за деревьев на небольшую поляну с одной-единственной светлой березой посредине. Остатки заката окрашивают небо алыми брызгами, но этого света хватает, чтобы увидеть голубое пятно у основания березы.

Я кидаюсь к нему, из горла вырывается крик:

– Авела!

И тут береза шевелится.

Боже мой…

Это вовсе не береза.

Над моей сестрой склонилась сирена, ее зелено-желтые волосы струятся на неподвижное тело Авелы, голова увенчана короной из роз.

Я бросаюсь к Авеле, думая лишь о том, что нужно отобрать ее у сирены. Из земли стремительно поднимаются корни и сбивают меня, обвивая ногу.

Стоит мне моргнуть, как рядом появляется еще одна сирена – высокая и серебристо-белая – и оттягивает первую от моей сестры. Они шипят друг на друга: одна с розами в волосах, другая с фиалками. Они похожи и в то же время нет – монстры одной крови.

– Оставь ее, – цедит сирена с короной из фиалок, та самая, что убила всех пассажиров в поезде. – Оставь ее мне.

Ее голос похож на порыв ветра среди мертвых деревьев.

– Я первой ее нашла, – шипит вторая. – Ее душа моя.

– Я принесу ее нашей матери как искупительную жертву.

– Ты поздно вернулась. Она разозлится.

Сирена с фиалковой короной рычит. Ее зубы блестят как кости.

– Поэтому я и должна забрать ребенка.

– Он тебя не спасет.

По поляне проносится ветер, взметая волосы сирен вокруг плеч и листья вокруг их колен. Тем временем Авела не двигается, а я не могу дышать, не могу дышать, вдруг она уже мертва?

– Ты и так заслужила мамино расположение, – говорит сирена с фиалковой короной. – Что для тебя одна душа?

– Я понимаю, почему мама тебя презирает. Ты глупая. И слабая.

Сирена с розами в волосах проводит когтями по оголенной руке сестры, и из ран сочится темная жидкость. А затем разворачивается и скрывается в лесу.

Корень отпускает мою ногу. Я спешно встаю и бегу к Авеле.

Сирена с фиалковой короной поворачивается ко мне и быстро, как змея, хватает за горло. Я кряхчу и извиваюсь в ее руках, мои ноги болтаются в воздухе. Царапаю ее ладони, чтобы высвободиться, но она сжимает меня крепче и крепче. Я не могу, не могу дышать! Боже мой… Перед глазами появляются светлые пятна, мир чернеет по краям. Я задыхаюсь и даже не могу закричать.

Как вдруг она отпускает меня, и я падаю на землю, судорожно втягивая воздух.

Надо мной возвышается ее темный на фоне леса силуэт – монстр в своем истинном обличье. В волосах подрагивают фиалки. Из ран на руке вытекает темная жидкость.

Я тяжело дышу и весь трепещу. Жадно глотаю воздух, но его недостаточно. Горло невыносимо саднит. Меня трясет и трясет. Из глаз льются слезы. Она убьет меня. Убьет Авелу. А когда за нами придет отец, убьет и его. От нас ничего не останется, кроме костей, разбросанных и поглощенных лесом.

– Зачем ты пришел? – шипит сирена. – Кто ты такой, чтобы лишать меня трофея?

– Умоляю, – слово с трудом продирается по саднящему горлу. – Умоляю, пощади ее. Делай со мной все, что захочешь, но не трогай мою сестру. Пожалуйста.

– Сестру? – Древесная сирена присаживается передо мной, ветер развевает ее длинные волосы.

В небе над поляной одна за другой появляются звезды и откидывают серебристое сияние, смягчающее ее образ. В нем она выглядит менее чудовищно. Но это еще больше пугает меня.

– Она просто ребенок, – сиплю я, – почти младенец. Пожалуйста, отпусти ее.

Сирена наклоняет голову. Ее глаза мерцают.

– Что ты предлагаешь в обмен на ее жизнь?

У меня сжимается сердце. Я занимаю сидячее положение, не позволяя себе отшатнуться из-за ее близости. От нее пахнет глубокой землей и новыми растениями. И фиалками.

– Свою жизнь.

Она презрительно кривит губы.

– Нельзя отдать душу за душу.

– Это все, что у меня есть.

Мой взгляд сосредотачивается на маленьком тельце Авелы, ее грудь неизменно вздымается и опадает. Каким-то образом она уснула посреди кошмара и мрака Гвиденского леса.

– Кто ты? – требовательно спрашивает сирена. – Почему преследуешь меня?

Я удивленно смотрю на нее, все еще чувствуя прикосновение рук, сжимавших мою шею.

– Я не преследовал тебя. Я шел за Авелой.

Она прищуривается. Ветер быстро усиливается, взметает волосы вокруг ее лица и рывком поднимает мертвые листья, что с шелестом проносятся мимо нас.

– Ты был там. В лесу. Последняя душа с железной машины. – Ее лицо ожесточается в серебристом свете. – Я отпустила тебя, хотя не следовало. Больше это не повторится.

Страх колотится с такой силой, что мне трудно дышать.

– И не надо. Отпусти мою сестру. Позволь мне отвести ее домой к отцу. А затем делай с моей душой все, что угодно.

 

Она окидывает меня холодным взглядом.

– Не стоило тебе приходить сюда.

Внезапно из лесной чащи доносится музыкальная трель – песня, что оплетает мой позвоночник и заставляет сесть прямо… еще одна сирена. Я неосознанно встаю и поворачиваюсь в сторону, откуда слышится песня.

Древесная сирена шипит и хватает меня за запястье грубыми пальцами.

– Ты слаб, – фыркает она. – Как и все они. Легкая добыча для моих сестер.

Я вырываюсь из ее хватки, но она берет меня за вторую руку и дергает на себя. Сирена выше меня почти на тридцать сантиметров и облачена в листья, которые сшиты вместе прозрачной нитью.

– Я думала, что ты сильнее других, – шипит она мне в волосы. – Но ты полетишь к моим сестрам, как мотылек к пламени, и не важно, что оно сожжет тебя.

Сердце бешено и прерывисто бьется, пульсирует в шее и на запястьях, на которых сомкнуты ее древесные пальцы.

– Так что, отпустить тебя к ним? – Сирена наклоняет голову, открывая вид на изгиб странной серебристой щеки, блестящие ресницы, резкую линию губ. – Они, не мешкая, вырвут душу из твоего тела, и из ребенка тоже.

Я борюсь со страхом, но он с голодным ревом проносится по моему телу.

– Так чего же ты мешкаешь? – спрашиваю я дрожащим голосом.

Ее лицо становится суровым.

– Я еще не получила новую сферу от матери. Мне некуда спрятать ваши души. Придется тащить вас к ее двору, а он далеко, и я устала.

Что-то в ее тоне выдает ложь и подталкивает меня к действию.

– Сестре ты сказала другое.

Она снова шипит и швыряет меня на землю. Я приземляюсь на правое плечо.

– Тогда испытай удачу с моей сестрой!

Музыка плывет по ветру, манит меня, поднимает рывком на ноги. Я неуверенно шагаю в ее сторону против воли. Борюсь с ней изо всех сил, но этого недостаточно, и я делаю еще один шаг.

– Пожалуйста, не трогай Авелу. – Из груди вырывается всхлип, музыка заставляет меня идти вперед. – Не забирай ее к своей матери. Умоляю, отпусти ее. Она всего лишь ребенок и не заслуживает смерти в темноте. Пожалуйста. – Невольно делаю еще один шаг. – Пожалуйста.

Боже мой… Я все же умру в лесу. Я не избежал смерти, а лишь отсрочил ее.

Музыка тянет меня к себе, как рыбу на крючке. Деревья покачиваются, смеются и пляшут, аплодируя моему концу.

Я больше никогда не увижу отца и Авелу. Даже не попрощаюсь с ними.

В руку впиваются грубые пальцы и оттаскивают меня от высоких деревьев и завораживающей музыки. Древесная сирена наклоняется, и мы оказываемся лицом к лицу.

– Не двигайся.

Она тянет меня к месту, где лежит Авела. Я обнимаю сестру рукой и крепко прижимаю к себе. Все мое тело содрогается от рыданий, пока я целую ее в щеки.

– Авела, Авела!

Но сестра спит.

– Закрой уши.

Это единственное предупреждение, которое дает мне сирена, прежде чем открыть рот и запеть.

Глава десятая. Монстр

От мальчишки разит страхом и солью.

Он дрожит, как кролик на снегу.

Его душа трепетная,

но горит так ярко…

Я пою и пою

музыку, что заглушит сестер.

Они услышат.

Подумают, что жертва, пойманная их песней,

досталась мне.

И не станут охотиться на него в темноте.

Не скормят его душу своим сферам.

Он будет в безопасности.

Однако мальчишка скулит и дрожит.

До чего он хрупкий.

До чего легко было бы

разорвать его тело на кусочки.

Глава одиннадцатая. Оуэн

Она взмахивает руками, и из земли вокруг нас вырастают лозы, переплетаясь, как стебли в корзинке. Под ее песню они поднимаются выше и кусочек за кусочком закрывают звездное небо. Страх пожирает меня изнутри. Я крепко держу Авелу и стараюсь не чувствовать музыку древесной сирены, просачивающуюся в мою душу.

Прежде чем лозы полностью запечатают нас внутри, я поднимаю на нее взгляд. И с пару секунд потрясенно взираю на ее лицо, окутанное звездным сиянием, пока лозы не сплетаются в последний узел и тьма не поглощает нас целиком.

Сирена перестает петь.

Я жадно глотаю воздух, застыв от ужаса.

– Ты боишься темноты? – спрашивает она ехидным, злобным голосом. – Или только монстров, что таятся в ней?

– Что ты наделала? – мои слова звучат хрипло из-за саднящего горла.

– Спасла вас от своих сестер. От леса.

Я впервые вспоминаю о корне, который обвил мою лодыжку и прижал к земле, пока эта сирена отвлекала другую от Авелы.

– Почему?

Она шипит какое-то слово во мраке, и через щели между лозами залетают светлячки. Они мерцают и вспыхивают между нами. Ее лицо оживает от сотни мельтешащих теней. Вблизи она выглядит так странно. Кожа ее щек идет завитками и отслаивается. На костяшках пальцев – тонкие ростки. От взгляда ее желтых глаз меня пробирает дрожь.

– Я не хотела, чтобы моя сестра убила ребенка.

Ее признание меня удивляет.

– Почему?

Она молчит с долгую минуту. Наклоняет голову вбок.

– Я услышала ее смех в лесу. Раньше я никогда не слышала подобного звука среди деревьев. Мне не хотелось, чтобы сестра его обрывала.

Голова Авелы покоится у меня на руках. И как ей удается спать, когда вокруг творится такой кошмар? Но я только рад. Понятия не имею, как бы я все это ей объяснил. Как бы заставил сидеть на месте.

– А что насчет меня?

Сирена окидывает меня пристальным взглядом, будто видит сквозь кожу, мышцы и кости, вплоть до самой души.

– Я не знала, что сестра может быть той, за кого хочется отдать душу. Мои сестры жестокие, как и я. Даже будь у меня душа, я бы не пожертвовала ею ради них.

– Однако ты спасла нас.

Она отворачивается. Кажется, я разозлил ее, но не знаю чем. Ее серебристая кожа мерцает в сиянии светлячков.

За пределами шалаша, который она выстроила вокруг нас, на ветру звучит музыка древесных сирен. Я слышу ее, но она не может меня достать. Не может подцепить своими крючками и заставить плясать, как марионетку на веревочке. Сирена защищает меня. Оберегает. Но почему?

– А теперь спи, – говорит она. – До утра.

Я изумленно пялюсь на нее. Да как же тут уснуть, в компании монстра?

– Ты меня съешь.

Ее светлые брови сводятся к переносице, кожа скрипит и трескается.

– Спи! – приказывает она. Сила песни придает весомости ее голосу.

Я повинуюсь, как водится.

И проваливаюсь в сон.

Без сновидений.

Глава двенадцатая. Монстр

Он спит во мраке, прерываемом сиянием светлячков.

На его шее отпечатки моих ладоней. Я почти убила мальчишку.

Почти.

Его душа горит так ярко.

Мама придет в ярость, если узнает, что я сделала.

Она подарила мне сердце. И может его забрать.

Я боюсь ее.

Но

я

его

не

убью.

Глава тринадцатая. Оуэн

Я просыпаюсь и чувствую насыщенный аромат земли и диких цветов. Под щекой у меня мох, сбоку крепко прижимается Авела. Лучи солнца просачиваются сквозь щели в шалаше, который древесная сирена сплела вокруг нас. Сама она стоит тихо и неподвижно, отвернув голову.

Меня охватывает удивительное умиротворение, такое сильное, что я почти впадаю обратно в сон, но затем вспоминаю о своем страхе и резко сажусь. Авела хнычет во сне. Я беру ее за крохотную ручку.

Древесная сирена оборачивается. Этим утром ее желтые глаза выглядят ярче, а светлые ресницы едва заметно отливают зеленым.

– Ты уже проснулся, – говорит она. – Вставай. Я выведу вас из леса, пока он тоже не проснулся и не понял, что вы слишком тут задержались.

С секунду она ничего не делает, просто наблюдает за мной. Я замечаю, что ночью фиалки в ее волосах закрылись и вот снова открываются. Наверное, они неотъемлемая часть ее.

Сирена поднимает руки, ее серебристо-белая кожа покрыта пятнами и местами отходит завитками.

Сирена касается веток, что сплелись вокруг нас, и они распутываются слой за слоем, пока полностью не исчезают. На ее лбу выступают капельки пота. На волосы приземляется индиговая бабочка и пьет нектар фиалок.

Авела по-прежнему спит, сжимая кулачки на моей рубашке.

– Почему она не просыпается?

Внезапно меня охватывает страх, что она никогда не проснется.

Дочь Гвиден опускает на нее взгляд. По лесу проходит ветер, с шепотом проносясь мимо моего уха, и древесная сирена будто начинает мерцать.

– Я не хотела, чтобы она испугалась моей сестры, и усыпила ее. Когда она проснется, то подумает, что все это было странным сном. Ну, пойдем. Лес наблюдает за нами.

Ко мне приходит осознание, что она и меня вчера усыпила, но я слишком растерян, чтобы злиться.

Сирена белой тенью скользит между деревьями. Я поднимаю Авелу и иду за ней.

При ходьбе она не издает ни звука, а лес будто расступается, чтобы открыть ей путь. Нести Авелу все тяжелее, руки дрожат от прилагаемых усилий, но сирена не останавливается, а я не осмеливаюсь попросить.

Мы все идем и идем – Авела не могла зайти так далеко, и даже я не помню, чтобы дорога занимала столько времени. Я не узнаю эту часть леса, все выглядит незнакомо. Насыщенный, глубокий запах суглинка перебивает сладкий аромат фиалок и меда.

Когда я понимаю, что вот-вот упаду от усталости, за деревьями впереди наконец мелькает окно обсерватории, и я чувствую запах мяты и базилика, что растут у нас в огороде.

На поверхности непоколебимой стены, построенной отцом, нет ни намека на дыру, через которую пролезла Авела.

Древесная сирена останавливается у самого края стены и поворачивается ко мне. Фиалки в ее волосах завяли. Внезапно она кажется юной или грустной, или и то и другое. Не знаю почему.

– Как тебя зовут? – Ее голос похож на высокое вибрато колеблющейся скрипки.

– Оуэн Меррик. – Я поудобнее беру Авелу. – А тебя?

Она прищуривается.

– Я младший монстр своей матери. У меня нет имени.

– Все живые существа заслуживают имя.

– Даже монстры?

Как ни странно, при свете дня она уже не внушает такой страх, как во тьме леса. Я все еще помню о крови, капавшей с серебристо-белых пальцев, хруст костей, груду трупов. Но она спасла Авелу от своей сестры. Спасла меня. И это что-то да значит. Должно значить.

– Даже монстры.

– Как бы ты меня назвал, Оуэн Меррик?

Я вспоминаю ее лицо с прошлой ночи, залитое звездным сиянием, прежде чем шалаш сомкнулся вокруг нас. И этот образ больше, чем что-либо другое смущает и тревожит меня.

– Я бы назвал тебя Серена.

– Серена. – С ее уст слово звучит грубовато, полным острых углов. – Что это значит?

– Вэн? – сонно произносит Авела, зевая и потирая глаза, и наконец-то, наконец-то просыпается.

Я еще секунду смотрю на древесную сирену. Она еще секунду смотрит на меня.

– Оно значит «звезда».

Она касается моего лба серебряным пальцем, и по мне проносится холодок. Затем, под шум ветра и шелест деревьев, сирена сливается с лесом, и мы с Авелой остаемся одни.

Я бы даже поверил, что все это было странным сном, если бы не увядшая фиалка, выделяющаяся ярким пятном на лесной подстилке. Авела вырывается у меня из рук, а я наклоняюсь, чтобы поднять цветок и спрятать его в карман. Я не хочу забывать ее, а чутье мне подсказывает, что именно это и произойдет без материального напоминания.

Мы стоим у той части стены, где должна быть дыра, но от нее и следа не осталось. Все выглядит так, будто лес достал камни, чтобы заманить Авелу, а затем положил их на место. Я вспоминаю корни, извивавшиеся под землей, и передергиваюсь.

Посадив Авелу себе на спину, велю ей крепко держаться за шею, забираюсь на стену и осторожно опускаю ее на землю с другой стороны. Затем сам прыгаю, и в этот момент отец выходит из дома.

– Папа! – визжит Авела, мчась ему навстречу.

Его волосы растрепаны, рубашка и штаны мятые. Руки исцарапаны, будто он всю ночь бил ими о грубый камень. При виде Авелы он стонет с облегчением, берет дочь на руки и плачет ей в шею.

Я подхожу к ним, и отец прижимает меня к себе. Все его тело содрогается от рыданий.

– Я думал, что потерял вас! – всхлипывает он. – Я думал, что потерял вас, как Эйру. Лес не пускал меня. Он не давал мне пройти.

– Мы дома, отец. Мы в безопасности.

Я даже не осознаю весь смысл его слов, пока не оглядываюсь. Стену испещряют темные пятна, и мой взгляд возвращается к огрубевшим рукам отца.

«Он не давал мне пройти».

 

Авела освобождается от его объятий и бежит в дом, требуя хлеба, молока и клубники. Мы с отцом следуем за ней внутрь.

* * *

За завтраком – хотя аппетит есть только у Авелы – отец рассказывает мне, что произошло. Я попиваю чай и пытаюсь собрать мысли в кучу, не обращать внимание на холодное серебристое чувство в голове. Отец даже чай не пьет, просто держит чашку в широких ладонях, которые полностью ее накрывают.

– Когда я вернулся с фермы Бреннанов, вас не было дома. Я сразу же понял, что лес забрал вас… нутром это чуял. Поэтому я заткнул уши воском и зажег факел. Много раз пытался перелезть через стену, но деревья шипели и отталкивали меня. Пробовал обойти ее, но стена никак не заканчивалась. Я бил по камням молотом, но они не разбивались. И я знал, знал, что вы заперты по ту сторону, как и я здесь. До меня доносилась песнь сирен. Я думал, что они поглотили вас. Да поможет мне Бог, Оуэн! Я думал, что вы мертвы!

Отец закрывает лицо руками, и у него из груди вырывается душераздирающий стон.

– Папа! – Авела обеспокоенно дергает его за руку. Ее лицо испачкано в меде, к подбородку прилипли хлебные крошки.

Отец сажает ее на колени и обнимает так крепко, что она с криком вырывается. Найдя кубики под столом, сестра весело складывает их, а затем сбивает, и все начинается по новой.

Их грохот действует мне на нервы.

– Оуэн, что произошло? – Отец всматривается мне в глаза с противоположной части стола. Он уже более собран, чем час назад, более похож на самого себя. Но вид порезов на его руках, едва покрывшихся коркой, вызывает у меня дрожь.

Странный холодок в голове сменяется болью, режущей между глаз. Я потираю виски пальцами. Мне хочется кричать, но я не знаю почему.

– Оуэн? – Он касается моего плеча.

– Авела потерялась в лесу, – шепчу я. – Я пошел за ней. Древесная сирена защитила нас, построив шалаш из веток. Она отвела нас домой.

Я хмурюсь. Как-то это неправильно.

И все же…

Как бы ты меня назвал?

Серена.

Звезда.

– Оуэн?

Я подпрыгиваю и сбиваю чашку с чаем. На стол выливается молочно-коричневая жидкость. Отец берет тряпку и вытирает ее.

– Ты не мог встретить древесную сирену. – Его лицо ожесточается, голос звучит странно. – Наверное, тебе это приснилось. Что случилось на самом деле?

Мои пальцы тянутся к синякам на шее.

Я вспоминаю серебристые руки, выдавливавшие из меня воздух.

Голос, подобный порыву ветра между мертвыми деревьями.

Нельзя отдать душу за душу.

– Что случилось? – повторяет отец.

Аромат фиалок.

Светлячки в темноте.

Серена. Звезда.

Что-то внутри меня кричит, но тот холодок все поглощает. Я мотаю головой. Мои плечи опускаются. Я говорю отцу правду:

– Я не помню.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru