Джоанн Харрис Карман ворон

1

Прошла неделя с тех пор, как я покинула замок, не поговорив с Уильямом. Он не знает, где я и как найти меня в лесу. Но вскоре он обязательно меня найдет. Как мне хочется увидеть его! Хотя бы в облике домашней кошки. Но я не могу переместить сознание даже в крошечное существо. Ни лягушка, ни муравей, ни жучок не впускают меня в свое тело.

«Августовская невеста покладиста и хлопотлива». Я изо всех сил пыталась быть таковой. Моя хижина выстелена свежим мхом и усеяна летними розами. Каждый день я кладу на пол чистые половички из ситника. Я охочусь на дроздов, ловлю форель и собираю ежевику с дикой земляникой, готовясь к приходу возлюбленного.

Но Уильям не приходит. Где он? Никто не идет ко мне через долину. По стелющейся от замка дороге не стучат копыта лошадей. Почему Уильям мучает меня столь долгим ожиданием? Он же должен знать, где я! Он заболел? Его околдовали? Или он просто меня позабыл?

Нет, это невозможно! Наша любовь крепка, как горы, и безбрежна, как океан. Может, он испытывает меня? Проверяет, сколь долго я выдержу без него?

Никогда раньше я не нуждалась в своем даре так, как сейчас. Стать бы птицей, зайцем – хоть на час! – и получить ответы на свои вопросы. Но я утратила дар. Как это возможно? И как все исправить?

Прошлым вечером я ходила к волшебному дереву – древнейшей представительнице моего народа. Свой облик боярышника она скидывает крайне редко – раз в году, ради рынка. Но я знала, что ей все ведомо, и надеялась, что она сможет мне помочь.

Я нашла ее в луговом тумане, влажную от росы. Камни вокруг нее островками возвышались над дымкой. Лишь одна ветвь еще давала плоды – скудные и зеленые. Сколько Древнейшей лет? Кто-то из странствующего народа верит, что ей больше девяти сотен лет и она появилась на свет, когда странствующий народ заселял все Девять Миров. Сейчас нас мало, становится все меньше, в то время как ручные существа плодятся и множатся.

Ветви волшебного дерева покрывали лоскуты и ленты. Древнейшая любит безделушки и за свои чары требует платы амулетами. Чаще всего любовными, конечно же, но и не только ими: птичьими черепами, оберегающими от чумы; серебряными ложечками на рождение ребенка. Талисманы стучали друг о дружку, подхваченные ветром, и дерево напоминало беззубую старуху, шамкающую деснами в свете луны.

– Ты меня слышишь? – прошептала я.

Боярышник затрепетал и защелкал амулетами. Ячменная луна[10] над Древнейшей затачивала свой серебристый серп.

– Мне нужна твоя помощь. Меня покинул дар странствовать.

Раздался шелестящий насмешливый шепот, отдаленно похожий на смех.

– Покинул? – переспросил боярышник хриплым вздыхающим голосом. – Ты сама отказалась слушать своих. Бросила нас ради человеческого мальчишки. Ради горсти блестящих камней. Ради обещанного кольца.

– Это неправда, – возразила я.

– Названное существо – прирученное существо. Ты позволила мальчишке дать тебе имя. Как теперь сможешь жить среди свободных и диких?

– Должен быть какой-нибудь способ, – настаивала я.

– О, он есть, – прошелестел боярышник, – но тебе придется нелегко.

– Скажи какой!

– Всему свое время. За мудрость должно платить. Отдай мне свои красивые туфельки, и я дам тебе совет.

Я сбросила с ног туфли и повесила на ветку боярышника. Кожаные и изысканные, с серебряными застежками и алыми каблуками, они великолепны, но я носила их только ради Уильяма, мне гораздо удобнее без них.

– Прими их с моим благословением, – сказала я. – А теперь скажи, что мне делать.

Боярышник довольно крякнул.

– Сначала отдай все то, что он дал тебе: каждый вздох, каждое слово, каждое обещание – каждую крупицу полученного. И когда ты будешь свободна от этого, тогда освободишься и от него самого, твое имя растает, как снег по весне, и ты вновь сможешь странствовать сколько твоей душе угодно.

– Но я не хочу освобождаться от него. По-другому никак нельзя?

Древнейшая вздохнула.

– Как взлетишь ты с камнем на шее? Как побежишь с цепями на ногах?

– Но я люблю его.

– Твоя любовь – это камень. Твоя любовь – это цепи, – отозвался боярышник. – Тебе не обрести свободы, пока ты не избавишься от них.

Я тоже вздохнула.

– Тогда так тому и быть, Древнейшая. Лучше жить в цепях с возлюбленным, чем свободно странствовать без него.

Она рассмеялась.

– Поживем – увидим. Возвращайся в свою холодную постель. Подумай о моих словах. Возможно, в скором времени ты изменишь решение. И спасибо за красивые туфельки. Даже такая старуха, как я, любит милые безделушки.

Она кокетливо встряхнула лентами и амулетами на своих ветвях. И я уже не в первый раз задумалась: помнит ли Древнейшая амулет с ведьминым камнем? Может, происходящее – мое наказание за то, что я забрала принадлежащую ей вещь? Но я не могу ни вернуть амулет, ни попросить прощения. Лента из амулета сгорела, а камень вернулся в воду.

Я развернулась и пошла босая через лес к пустой хижине, чтобы сидеть у горьковатого дымка костровой ямы и страдать в одиночестве.

2

Наконец-то письмо от Уильяма! Я нашла его утром возле хижины, под орешником. Его пощипывала клювом белоголовая ворона. Я попыталась поговорить с ней, но она лишь каркнула: «Письмо». От радости я тут же открыла его, а когда прочитала, ворона уже улетела.

«Моя дорогая Малмойра!

Прости, что не пришел увидеться с тобой. Мой отец вернулся с войны, и нам нужно управиться со множеством дел».

У моего возлюбленного трудноразборчивый почерк – все буквы украшены причудливыми завитушками, но я потихонечку разобралась. К тому же письмо написано любимой рукой, словами, которые Уильям избрал для меня.

«Не думай, что я позабыл о тебе».

Ни за что! И мысли такой не приходило.

«Просто нам придется набраться терпения. Отец – сложный человек. Мне нужно смягчить его, прежде чем вы встретитесь с ним. Я еще не достиг совершеннолетия – возраста наследования, и у меня нет состояния. Я должен заслужить одобрение отца, прежде чем думать о браке.

Со временем, я уверен в этом, он меня поймет. Ты моя единственная любовь, и я не могу без тебя жить.

Но до той поры я буду посылать к тебе Фиону со своими письмами и всем необходимым. Она хорошая девушка, преданная мне, благоразумная и осторожная. Ты можешь доверять ей.

Фиона оставила письмо у хижины в мое отсутствие. Еще я нашла у костровой ямы аккуратный сверток с хлебом и сыром, мед и корзину с фруктами. Наверное, Фиона оставила их для меня под неусыпным оком белоголовой вороны.

Фиона. Деревенская пышечка. Мне претит тот факт, что она приходила сюда и совала свой нос в мою хижину. Как она узнала, где меня найти? Деревенские знают, где я живу? И почему Уильям послал ее, а не пришел сам?

Разумеется, я знаю почему. Такие вещи требуют времени. Уильям сказал, что мы должны быть терпеливы. Он думает обо мне – это хорошо.

И все же жаль, что он сам не пришел, с одобрения его отца или без него. Почему-то вспомнилась та сказка, в которой принц не узнал свою возлюбленную, когда она работала на кухне.

Что ж, я не кухонная принцесса и не буду прятаться и чахнуть от любви. Если Уильям не придет ко мне, я сама схожу к нему. И если кто-то вздумает нас разлучить…

Бойтесь гнева красивой смуглянки!

3

Мне бы заклясть возлюбленного дымом, мхом и орлиными перьями. Заклясть его рунами столь сильными, что даже смерть предпочтет обойти его стороной. Мне бы заклясть возлюбленного его именем и моим – тем самым, которое так дорого мне обошлось: вышить их на лоскутке и носить у сердца, чтобы, сколько бы миль нас ни разделяло, мы всегда были вместе.

Сегодня снова пришла Фиона, но в этот раз я ее поджидала. Она принесла мне хлеб, медовые пряники, молоко, сыр и кувшин с вином. Письма от Уильяма не было. Но ее довольный взгляд кошки, объевшейся сметаны, вызвал у меня подозрения. Могла она украсть письмо? И хотела ли украсть что-то еще?

Я тоже написала Уильяму письмо. Орлиным пером на бумаге из сухих цветов. На это у меня ушло четыре дня. Мне хватило одной страницы, запечатанной огарком свечи.

«Дорогой Уильям!

Спасибо за письмо и посылку, хотя мне нужны не продукты, а только ты сам. От тоски по тебе у меня болит сердце, и я мечтаю быть с тобой рядом. Не присылай ко мне Фиону. Я никогда ей не доверяла. Лучше я сама приду к тебе завтра днем. Встретимся на кухне, где нам никто не помешает.

До нашей встречи.

Малмойра. Как странно писать это имя! Оно не воспринимается частью меня. Тем не менее это подарок Уильяма. Подарок, от которого я не смогла отказаться. Теперь я сделала ответный дар – символ моей любви к Уильяму: ароматический мешочек с вышитыми на нем нашими именами, заполненный фиолетовой лавандой. Я подарю его завтра при нашей встрече.

Фиона взяла мое письмо с усмешкой. Но она не сможет открыть его, не сломав восковой печати. Не вскроет его – хорошо. Вскроет – и Уильям об этом узнает.

Теперь остается только дождаться завтрашнего дня.

Завтра я снова увижу Уильяма. Завтра, на кухне замка.

4

Мне бы заклясть возлюбленного криком белоснежной совы во тьме ночи. Заклясть его белладонной и ключицей лунного зайца[11]. Заклясть его покровом, сотканным из звезд и чертополоха, и проспать с возлюбленным под ним тысячу лет, пока от морей не останется лишь песок, а от гор – вода.

В замок Уильяма я пошла прямым путем, по большой дороге через холмы. Я надела подаренное им платье и бусы из тигрового глаза, убрала волосы назад шелковой лентой и украсила их луговым клевером. С высоты небес светило солнце, и холмы венчали радуги. Добрый знак:

Я даже пела, идя по проложенной сквозь вереск тропинке. Но мой голос не чета голосу жаворонка – он вспугнул тетеревов на вересковой пустоши, и те с клекотом улетели.

В полдень я подошла к кухонной двери и стала ждать, когда выйдет Уильям. Однако никто не выходил, и мне пришлось позвонить в колокольчик.

Дверь открыл мальчик-слуга. От удивления у него округлились глаза, он сразу кинулся за поваром – тем самым, который обозвал меня шлюхой.

Посмотрев на меня сверху вниз, повар сказал:

– Вам тут нечего делать, мисс.

– Господину Уильяму известно о моем приходе. Я только вчера передала ему письмо.

Повар пожал плечами.

– Если так, то почему он не вышел приветствовать вас? И почему вы пришли сюда, к кухонной двери, как служанка или воришка?

Я покачала головой. Меня охватила злость. Не на Уильяма – пока нет, – а на ситуацию в целом. Фиона передала мое письмо? Уильям знает, что я пришла? Он не видел моего приближения? Не узнал меня, идущую сквозь вересковую пустошь?

– Послушайте, мисс! – Презрение на лице повара сменилось чем-то похожим на жалость. – Возвращайтесь домой. Туда, где вам место. Хозяев нет в замке.

– Это неправда, – слабым голосом ответила я. Как же ненавистно то, что я не могу зарычать, став медведем, волком или львом…

– В замке никого нет, мисс. Молодой господин уехал в город.

– Один? – Меня начало бить мелкой дрожью.

– Нет, мисс. – И снова этот взгляд: жалость вперемешку с горечью.

– С кем?

– Со своим слугой, мисс. И, конечно же, с мисс Фионой.

– Я не верю тебе. – Глаза жгло. Я не заплачу. Я никогда не плачу. Но глаза резало от чада с кухни, лицо пылало от жара огня, и по моим щекам покатились слезы.

– Я принесу вам воды, – сказал повар, – и хлеба, если вы голодны.

Меня поразила доброта в его голосе. Но именно этот мужчина когда-то назвал меня шлюхой. Его жалость невыносима.

С высоко поднятой головой я пошла прочь, подметая подолом зеленого платья пыль дороги. С волос упало что-то фиолетовое. Цветок клевера. Увянув, он выпал из шелковой ленты, сдерживающей мою непослушную гриву волос.

А вот теперь пришла ярость: на него, на нее, но больше всего – на саму себя. Какой же я была дурой! Древнейшая права. Уильям – изменник. Он так же вероломен, труслив и распутен, как и все люди. Я сдернула с волос шелковую ленту. Мне она не нужна. Я не деревенская девчонка, которую можно приручить и бросить. Пусть я и лишилась своей волшебной силы, но мне хватит и гнева. Прячься за своими замковыми стенами. Прячься за своими слугами. При следующей нашей встрече я буду тигрицей.

5

Даже для таких, как я, есть возможность узнать необходимое. Я не способна странствовать, но можно уговорить кого-то сделать это вместо меня. Белоголовую ворону задобрить пряниками, сороку – разноцветными стеклышками. За них птицы принесут мне новости – по шепоту, по слову за раз.

– Глупец! – кричит сорока.

– Изменник! – каркает ворона.

– Фиона, – шепчет тростник у озера, и этот звук точно скрежет ногтей по стеклу, будто голоса из открытой могилы.

Сегодня, сидя у костровой ямы, я вижу их вдвоем в прозрачной дымке костра: лилейно-белую Фиону и сливочно-белого Уильяма. И я знаю, что вижу правду. Мой возлюбленный полюбил другую.

Две прошедших ночи лил дождь. Безжалостный и хлесткий, низвергающийся на горы. О, выйти бы под дождь и потеряться в нем: смотреть на молнии, купаться в струящейся с листвы воде, слушать дробь капель по водяной глади реки и не думать, не мечтать об Уильяме.

Что он нашел в этой бледной селянке? В этой воздушно-нежной и молочно-белой, точно цветок яблони, девушке? Как он мог забыть обо мне после всех обещаний? Должно быть, она применила колдовство. Сделала куколку из моей нижней юбки, с волосами, собранными с моей расчески, и набила ее лавандой – для забвения. Она умеет делать амулеты с ведьминым камнем, может, и на многое другое способна. Наверное, я зря сбросила ее со счетов как обычную человеческую девушку. Должно быть, она ведьма, раз убрала меня со своего пути. Должно быть, она ведьма, раз завлекла Уильяма.

Я не услышала стука в дверь и звука шагов, но, подняв голову, увидела в своем окне лицо.

Странствующий народ редко показывается кому-либо, даже своим. В безопасности мы чувствуем себя только поодиночке. Мы охотимся, заняв чужие тела и пользуясь их клыками, копытами и рогами. Но в этот раз Древнейшая пришла в своем теле, одетая в лоскуты и ленты, двигаясь медленно, очень медленно: кости ее легки, точно щепки. Изящные туфельки, подаренные мной, смотрелись очень странно на ее коричневых узловатых ногах. Мягкий изгиб черепа покрывал серебристо-мшистый пушок.

– Я же говорила, что ты можешь передумать, – сказала она, пристально глядя на меня. – Ветер нашептал, что твой молодец нашел себе девицу покрасивее.

Я ответила ей злобным взглядом.

– Есть отворот, который поможет тебе освободиться от него.

– Я не хочу освобождаться от него. Я хочу, чтобы он освободилсяот нее.

Древнейшая пожала плечами.

– Легкая задача. Но это не вернет тебе свободы и не сделаетего верным.

– Мне все равно, – покачала я головой.

– Хорошо. Я открою тебе, как сделать отворот. Но когда ты снова передумаешь, приходи ко мне. Я помогу.