Джоан Эванс
История ювелирного искусства. Стили и техники золотых дел мастеров. XI–XIX вв.
Посвящается Джорджу Рейвензворту Хьюзу, служащему Почтенной компании золотых дел мастеров
Joan EVANS
A History of Jewellery
XI–XIX
© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2021
Предисловие
Источником наших знаний о драгоценностях в основном являются сами драгоценности; ничто не может заменить опыт не только созерцания их, но и обращения с ними. Именно поэтому сосредоточение коллекций старинных ювелирных изделий в музеях меньше способствует накоплению наших знаний о них, чем могло бы, ведь как только они оказываются за музейной витриной, мы уже, за исключением немногих привилегированных лиц, не имеем к ним доступа. В той же мере умаляется и сама их красота, ибо драгоценности создаются для того, чтобы их носили, и только в этом случае может выразиться их соответствие своему назначению и проявиться присущая им красота.
Драгоценности семи с половиной веков, о которых пойдет речь в этой книге, в отличие от созданных в предыдущие периоды, почти все известны нам благодаря не тому, что были погребены вместе со своими владельцами, а тому, что сохранились в личном владении и уцелели лишь вследствие чистой случайности, семейной привязанности или осознания их красоты. Из них большинство важнейших образцов, изготовленных до 1700 года, ныне находятся в музеях или знаменитых частных коллекциях. Многие, созданные позднее, по сию пору хранятся в шкатулках королевских династий и отдельных семейств, и найти их непросто; но они по-прежнему живут в той мере, в какой их владельцы надевают их, если представится подходящий случай.
Второй источник наших знаний о драгоценностях – свидетельства портретов. Это справедливо для портретов, написанных начиная со второй половины XV века, поскольку на средневековых надгробных статуях и латунных мемориальных досках[1] драгоценности редко изображаются сколь-нибудь подробно, притом что художники позднего Средневековья, как и раннего Возрождения, да и все портретисты примерно с 1470 года вплоть до 1910-го передают их максимально тщательно.
В-третьих, мы многое можем узнать, изучая сохранившиеся рисунки драгоценностей. Немногие из них дошли до наших дней со Средних веков, однако в нашем распоряжении имеются рисунки на полях Часослова XV века, значительное количество изображений XVI века и масса гравюр с конца XV до конца XIX века. Но позже им пришлось потесниться под напором полутоновых фотоиллюстраций, которые теперь бытуют среди мастеров этого искусства.
Также источником информации, не менее точным, но гораздо менее ярким, являются документы: счета за ювелирные изделия, их описи, объявления, упоминания в литературе, которые в той или иной форме охватывают весь рассматриваемый нами период.
Хотя драгоценности сами по себе вызывают наше восхищение как произведения искусства, история должна подчеркивать их связь с костюмом и прихотями моды, которые столь часто определяли их популярность и исчезновение. Картины и скульптуры могут многое поведать нам не только о том, что сохранилось до наших дней, но и о тех драгоценностях, которые знакомы нам только по письменным документам и другим литературным источникам. Например, странная готическая композиция украшений Катерины Корнаро свидетельствует о моде ношений драгоценностей, других сведений о которой не сохранилось. Контраст между упорядоченно-просторным великолепием Высокого Возрождения, как видно по портретам Генриха VIII и принцессы Марии, и усеянными драгоценностями платьями Доротеи де Крой и Марии Каппони первых десятилетий XVII века говорит о трансформации общественных ценностей красноречивее всяких слов. Катарина Барбара, фрайин фон Ли-берт – дама трогательно простая, но, к счастью, в 1774 году, позируя для портрета, она надела на себя все содержимое своей шкатулки с драгоценностями, оставив нам редкий пример полных дамских «доспехов» того неформального века.
Чиновники и частные коллекционеры проявили ко мне бесконечную любезность. Во Франции я особо благодарю мадемуазель торгового атташе из Фотографических архивов, месье Жана Прине из Национальной библиотеки, месье Пьера Верле из музеев Лувра и Клюни, директора Версальского музея, смотрителя музея Конде в Шантийи и смотрителя Музея декоративного искусства в Париже, а также моего друга мадемуазель Маргерит Прине; в Италии – мистера Джослина Уорда Перкинса, директора Британской школы в Риме; смотрителя Городского музея древнего искусства в Турине; директора галереи Уффици во Флоренции; в Бельгии – секретаря A.C.L. в Брюсселе; в Швейцарии – месье В.В. Гюйана, директора Музея Всех Святых в Шаффхаузене; в Скандинавии – директора Государственного исторического музея в Стокгольме; доктора Виктора Хермансена из Национального музея в Копенгагене и преподобного декана Упсалы; в Германии – мистера Кристофера Норриса, прежде заведовавшего отделом памятников и изобразительного искусства Контрольной комиссии; Марбургский институт; графа Вольфа Меттерниха; доктора Эриха Штефани из Ахена; доктора Дельбрюка из Бонна, директора Дармштадтского музея; Фототеку земли Саксония; в Австрии – доктора Бушбека, директора Музея истории искусств в Вене; а в США – директора нью-йоркского Метрополитен-музея и директора Кливлендского музея искусств, Кливленд, Огайо.
У меня же на родине некоторые предметы были любезно предоставлены мне из королевской коллекции в Виндзорском замке. Детали с алтаря ван дер Гуса из Холирудского дворца также воспроизводятся с разрешения его хранителя. Я благодарна за великодушную помощь мистеру Р.Л.С. Брюсу Митфорду из Британского музея, мистеру Джону Саммерсону из музея сэра Джона Соуна; сэру Оуэну Мосхеду, королевскому библиотекарю; сэру Джеймсу Манну, хранителю коллекции Уоллеса, и его помощникам – мистеру Фрэнсису Уотсону и мистеру Роберту Сесилу; доктору Маргарет Уинни и профессору Уайлду из Института Курто; доктору Чарльзу Паркеру и мистеру Джону Вудворду из Эшмолеанского музея; доктору Карлу Винтеру и мистеру Гудисону из музея Фицуильяма; мистеру Роберту Стивенсону, смотрителю Национального музея Шотландии; смотрителю музея Общества антикваров в Ньюкасле-на-Тайне; герцогу Портлендскому; мистеру Х. Клиффорду Смиту; миссис Толбот Райс; мисс Олив Ллойд Бейкер; сэру Малколму Мак-Грегору; смотрителю Нового колледжа, Оксфорд; смотрителю Национальной галереи; директору музея Виктории и Альберта; мистеру Лоуренсу Тэннеру, смотрителю памятников Вестминстерского аббатства; мистеру Джорджу Зарнеки из Библиотеки Конвея, Институту искусств Курто; заведующему библиотекой Гилдхолла; доктору Л.Д. Эттлингеру из Варбургского института; леди Лукас; преподобному отцу Чедвику из колледжа Стонихерст; библиотекарю государственного архива; смотрителю ливерпульской Художественной галереи Уокера; мистеру Нортону из Галереи старинного искусства.
Мой старый друг мистер Ч.Ч. Омен не только позволил мне сфотографировать множество вещей специально для этой книги, но и прочел рукопись, оказав мне большую помощь своими знаниями, критическими замечаниями и советами.
Я также выражаю признательность следующим лицам и учреждениям за разрешение поместить репродукции находящихся в их ведении предметов: Художественному собранию, Аугсбург; Историческому музею, Базель; Британскому музею; венгерскому Музею изобразительных искусств, Будапешт; Венгерскому национальному музею, Будапешт; музею Фицуильяма, Кембридж; Германскому национальному музею, Нюрнберг; миссис Филлис Филлипс; барону фон Тиссен-Борнемису; Музею изобразительных искусств, Валансьен; музею Виктории и Альберта. Наконец, поблагодарю мистера Р.У. Лайтбоуна из музея Виктории и Альберта за помощь, оказанную в подготовке этого издания.
Дж. Э.
Глава 1
Раннее Средневековье
Ювелирное дело – одно из старейших декоративных искусств. Это ответ на глубокую любовь человека к прекрасным от природы материалам, на глубинную страсть к украшению своего тела и в то же время на суеверную потребность подкреплять человеческие силы вещами, которые дикарю кажутся более долговечными и более таинственными, чем сам человек. Мы и сейчас знаем, как красиво самородное золото, хотя и позабыли, как волшебно искрится оно средь песков Пактола, а названия мест, где родятся самоцветы и металлы, по-прежнему кажутся нам романтичными – Самарканд и Голконда[2], долина Окса[3], Бразилия, Перу, хотя драгоценности могли приехать к нам из Кимберли[4] через Хаттон-Гарден[5]. Мы и сейчас понимаем, что, хотя существуют рассветные облака и грудка лебедя, которые мы можем сравнить с жемчужиной, нет ничего, с чем можно было бы сравнить саму жемчужину. Стихотворцы уже не усыпают свои строки названиями самоцветов, как делали средневековые поэты; но и сейчас такие определения, как «персидский изумруд» или «сибирский аметист», звучат поэтично, ибо они наделяют романтикой дальних краев то, что уже обладает красотой само по себе. Нам по-прежнему кажется, что драгоценность, которую носили давно и часто, как бы пропитывается личностью своего владельца, хотя ее форму и узор уже диктуют не племенная традиция, светский этикет или религиозный пыл, а только сплетение моды, случайности и вкуса. На самом деле драгоценности, хотя они могут показаться чуждыми веку аскетичного практицизма, и по сей день играют живую роль в нашей цивилизации, понять которую можно лишь разобравшись в их истории.
Чтобы проследить всю эту историю в ее полноте, понадобилось бы множество томов; чтобы проанализировать развитие техники ювелирного дела, подъем и крах веры в их волшебную силу – еще больше. Эта книга рассматривает отрезок времени, ограниченный концом XI и серединой XIX века, а на карте – самыми цивилизованными странами Европы. История начинается с того момента, когда цикл европейской экономической жизни еще раз позволил художественному творчеству вырваться из пут племенных традиций, а заканчивается в 1870 году. Эта вторая граница столь точна из-за трех событий: в 1868 году впервые на парижский рынок вышли южноафриканские алмазы, которые в силу своего количества неизбежно должны были привести к началу массового производства ювелирных изделий; в 1869 году было механизировано изготовление ювелирной оправы, что привело к серийному производству изделий из оправленных камней; а в 1870 году падение Второй империи[6] положило конец придворному покровительству, благодаря которому Париж оставался главным центром декоративного искусства на протяжении долгой эры европейской истории.
Здесь мы будем рассматривать ювелирное искусство именно декоративное и искусство, ограничивающееся украшениями, которые созданы для ношения человеком. Мы не будем уделять внимание магическим драгоценностям и полностью опускаем изделия из золота, имеющие иное назначение, нежели личное украшение. Мы не станем говорить о драгоценных средневековых ковчегах или табакерках XVIII века. Более того, мы исключим ювелирные изделия, предназначенные для священнослужителей (кроме тех, которые имеют светское происхождение), знаки отличия рыцарских орденов и перстни: все они заслуживают отдельного рассмотрения.
Даже если мы ограничиваемся вышеописанными рамками, нам требуется еще более упростить предмет. Ювелирные изделия можно разделить на две крупные категории: художественные и традиционные. Различие уходит корнями в далекую историю: существует очевидный и принципиальный контраст между драгоценностями минойского Крита, созданными на основе натуралистической имитации листьев, цветов, раковин, насекомых, и украшениями, бытовавшими среди племен периода великих переселений, сложными и загадочными по рисунку, так меняющимися от племени к племени, что на погребениях по ним можно судить о миграции народов. Эта разность, по-видимому, коренится в различии общественного устройства: такое оседлое и автономное государство, как островная монархия, не чувствует необходимости выказывать идентичность своего народа, поскольку оно может найти исчерпывающее выражение в характерной для него цивилизации; но племя, вынужденное в силу экономических или военных условий странствовать, испытывает потребность даже украшения делать знаками своей общности. Традиционные формы и орнаменты, в основе которых лежит художественное творчество более счастливых дней, осияны священными узами и обрели дополнительную святость как символы общего происхождения и интересов племени. Кроме того, и кочевые условия не способствуют творчеству и изобретательству; и племенное искусство, в отличие от национального, почти всегда является традиционным.
Ювелирным изделиям послеримского периода свойственны два основных стилистических элемента. Один северный, откровенно варварский, более всего знакомый нам по громоздким брошам в виде лошадиных голов и дисков из позолоченной бронзы, и другой, по преимуществу южный, в конечном счете проистекающий из традиций более высокоразвитых цивилизаций, который представлен техниками золотой филиграни, клуазоне и применения кабошонов: первый является частью великого средиземноморского наследия, а второй увековечивает не менее средиземноморскую традицию перегородчатой эмали в других материалах. Прогресс в создании драгоценностей был достигнут за счет постепенной победы более цивилизованного из этих двух элементов над более примитивным.
В какой-то мере этот высокоразвитый элемент нашел свою естественную сферу в более простых формах ювелирных изделий, принадлежавших к той же средиземноморской традиции. Такие украшения, как дисковые броши из Кингстона[7] и Фавершема[8], сами по себе являются продолжением поздней имперской формы, и вполне естественно, что они отделаны с помощью техник и стилей, имеющих не менее цивилизованное происхождение. Более того, эти техники не только имели традицию империи, но и использовали материалы, драгоценные по самой своей природе. По всей видимости, в странах, где встречаются оба стиля, существовали определенные классовые различия в их использовании: средиземноморская (в очень широком смысле) филигрань и клуазоне[9] были характерны для правящего класса, а варварская техника позолоченной бронзы – для подчиненного. Однако в исключительных случаях (как, например, брошь VI или VII веков, надписанная именем Уффила, найденная в Виттислингене на Дунае[10]) традиционные северные броши в виде лошадиной головы и лучей были украшены более утонченными и дорогими орнаментами. Схожее усовершенствование дизайна вдохновляет и драгоценности эпохи Меровингов[11].
Такая работа, видимо, связана со стадией, когда племя начинает вести оседлую жизнь и вступает на тот путь, который однажды приведет его к государственности. В этот момент снова возникают попытки творчества: не для всех, но для королей, сменивших племенных вождей. Изумительные драгоценности в кенотафе[12] в Саттон-Ху[13] отлично иллюстрируют момент перехода: по форме и технике они, очевидно, связаны с племенными украшениями, однако при этом и более великолепны, и более свободны по дизайну. Никто ни на минуту не усомнился бы в том, что это погребальное украшение короля.
Обычно племя впервые достигало этой стилистической стадии в момент, когда входило в соприкосновение с великой и прочной цивилизацией христианской церкви. Такие вотивные[14] украшения, как корона, пожертвованная Агилульфом в Монце в начале VII века, богато украшенный арочный венец с фигурами Христа, двух ангелов и апостолов в арках[15], привнесли как иконографию христианской церкви в декоративные традиции ювелиров, и это изменение подтверждено работами церковных мастеров того же века – Элуа, Альбана из Флери и Тео, которые сделали правление Дагоберта и Хлотаря III великой эпохой драгоценных реликвариев. В VIII веке святой Бильфрид из Линдисфарна совершил подобный же труд в Англии; в IX – Изенрик из Санкт-Галленского монастыря ввел у себя в обители традицию тонкой работы по золоту, которую в X веке продолжили более знаменитые Туотило и Ноткер. Более того, в X веке имена монахов-мастеров по золоту увековечиваются по всей Европе, и до сих пор не забыты Манниус из Ившема, Анкетиль из Сент-Олбанса и Лео из Или. Великий антепендиум[16] базилики Святого Амвросия в Милане, как правило, датируемый примерно 835 годом, и кресты в Овьедо[17] 808 и 874 годов могут являться примерами приношений по обету, чем они в основном и служили.
Задолго до этого подобное церковное творчество, оказав влияние на ювелирные изделия, помогло заложить стиль, который долго оставался популярен. Такие кресты, как на останках святого Кутберта в Даремском соборе[18], или те, что найдены в Иксворте, хотя они датируются V и VII веками, все же можно считать предшественниками средневекового ювелирного искусства. Другая стадия представлена такими более поздними саксонскими украшениями, как драгоценность Альфреда Великого, кольца Этельвульфа, короля Уэссекса[19], и сестры Альфреда Этельсвиты, королевы Мерсии[20]. Европейская параллель представлена легендарным талисманом Карла Великого с реликвией – волосами Девы Марии и фрагментом Креста Господня, который якобы был похоронен с Карлом в Ахене в 814 году и обнаружен в 1000 году, когда Оттон III открыл гробницу и передал талисман на хранение в сокровищницу собора, но в 1804 году каноники отдали его императрице Жозефине, которая надела его на коронацию[21]. Каждая сторона украшена крупным кабошонным сапфиром в оправе в виде листьев, возвышающейся над золотым ободом в обрамлении тисненых узоров и довольно грубой филиграни с гранатами, карбункулами, изумрудами и жемчугом. Широкая боковая поверхность украшена аналогичным образом. Богатая оправа представляет собой следующий этап развития встречающихся во Франции круглых и дольчатых брошей эпохи Меровингов[22]; она находит параллель в нескольких современных ей епископальных перстнях с огромными круглыми ободами[23] и в центральном медальоне Креста Ангелов в Овьедо.
С конца VII века техника клуазоне постепенно исчезла, а кабошоны, филигрань и эмаль сохранились; эти перемены, возможно, отчасти объясняются развитием искусства скульптуры и иллюминированных рукописей, а также последующей популярностью рельефных изображений и сочетания разных цветов.
Аналогичной стадии развития несколько позже достигают более северные страны. Германия[24] и Скандинавия в X и XI веках производили чрезвычайно красивые традиционные драгоценные изделия, наполовину племенного, а на другую половину творческого характера; например, великолепная брошь[25] (фото 1, а) сохраняет традиционную округлую форму с тиснением, как у щита, но превращена в истинно прекрасное творение. Сегменты и выступы, хотя в них и сохранилось нечто от традиционного орнамента более ранних брошей с шишечками из кости и граната, выполнены из чистого золота. Другая группа круглых брошей[26], примером которых является брошь из Таунли (фото 1, b), представляет собой традиционный тип, преобразованный в более развитую форму благодаря применению эмалевой техники.
После того как Западная Европа приняла христианство, новые стабильность и интеграция положили конец противоречиям переходного стиля. Сознательного возвращения к классическому прошлому, которое вдохновляло каролингское искусство и еще более оттоновское, пожалуй, легче всего было достигнуть в работе по золоту, которое среди декоративных искусств всегда в наибольшей степени сохраняло техническое наследие классического периода.
Связи между оттоновской Германией и Византией принесли в это наследие новые элементы. Ожерелье XI века из камей, подвешенных на цепочках из звеньев[27] так, что они образуют украшение на всю грудь, является немецким по технике и происхождению, но приводит на память драгоценности с равеннских мозаик, в которые была облачена императрица Феодора. Сокровища императрицы Гизелы, найденные в Майнце[28] и датируемые серединой века, включали в себя довольно похожее ожерелье, выпуклые серьги из филиграни с камнями явно восточного типа и великолепную брошь с орлом (фото 2, а), в которой новый и величественный орнамент вдохновлен брошами в виде птиц предыдущей эпохи. Брошь имела форму эллипса, четыре дюйма в высоту и заметно меньше в ширину; орел в центре, украшенный эмалью клуазоне, выступает за обрамляющее кольцо, украшенное восемью цветками, схожим образом покрытыми полупрозрачной эмалью зеленого, бирюзово-голубого, белого и желтого цвета. Две броши, найденные в Майнце в 1896 году и находящиеся в Гессенском государственном музее в Дармштадте (фото 2, b), также могут быть связаны с императрицей. Они из золотой филиграни с жемчугом, аметистами и сапфирами, в форме которых до сих пор чувствуется нечто от варварской традиции, хотя более тонкая техника и более великолепные камни придают ей новую красоту. Еще одна брошь, которая может происходить из того же запаса, находится в Музее древностей в Майнце. Очаровательным сочетанием золотого, пурпурного и синего цветов, которое мы видим во всех брошах, они отчасти обязаны расцветке современных им иллюминированных рукописей.
Такие драгоценности обладают царственной и иератической[29] красотой, которая делает их не менее величественными и возвышенными, чем украшения, изготовленные для церкви. Великолепный золотой пацификал[30] из Коллегиальной церкви Святого Лаврентия в Кьявенне, сделанный из верхнего листа переплета Евангелия XII века[31], украшен восемью парами похожих на броши круглых медальонов и центральным крестом, в которых прослеживается очевидная связь со светскими драгоценностями того периода, так что они вполне могли быть изготовлены для личного пользования, а уж потом посвящены церкви. Корона на золотой статуе Девы Марии в Эссене с украшением из жемчужных нитей, камей и кабошонов в искусных оправах из филиграни по духу совершенно светская. Римская агатовая камея в сокровищнице собора в Аосте с оправой из филиграни и жемчуга достаточно изящна, чтобы быть личной вещью: она относится к периоду определенно не позднее 1200 года (фото 3). Элегантные завитки из золота отличаются не меньшим совершенством, чем скульптурная отделка на романском соборе.
Во Франции и Англии прогресс в изготовлении личных украшений в XI и XII веках, по-видимому, оказался несколько меньше; феодальные войны опустошили первую страну, а норманнское вторжение разорило вторую. Кроме того, в обеих странах и имевшиеся мастера, и доступные средства в золоте и драгоценных камнях, вероятно, главным образом служили церкви. Церковь, более того, имела собственную традицию стиля и иконографии в работе по золоту, которая мало влияла на ювелирные украшения; Schedula diversarum Artium («Список различных искусств») Феофила, хотя и содержит указания по изготовлению сосудов как для церковного, так и мирского употребления, ни слова не говорит о личных украшениях. Однако церковная традиция вскоре обогатила светскую. В мастерских великих аббатств порой обучались светские ювелиры; и там, где мастерские были в состоянии производить только ремонт, остальную работу поручали мастерам-мирянам. Около 1124 года ковчег с мощами святого Альбана был доверен монастырскому мастеру и его помощнику-мирянину Саламону, который впоследствии, видимо, стал королевским ювелиром; он и его потомки до начала XIV века были золотых дел мастерами в аббатстве Или.
К 1180 году светские ювелиры Лондона были уже достаточно многочисленны, чтобы объединиться в профессиональное общество; но в том же году гильдия подверглась суровому наказанию как незаконная корпорация. Жан де Гарланд в своем описании великого парижского моста, составленном около 1200 года, живописует тамошних ювелиров за работой, которые сидят у своих крохотных прилавочков перед печами, выделывая золотые и серебряные кубки, броши, ожерелья, браслеты и застежки и вставляя самоцветы в перстни.
Однако довольно любопытно, что золотых дел мастера и мастера по камням никогда не делились на отдельные гильдии ни в Париже, ни в Лондоне, вероятно, потому, что использовали практически идентичные техники. В обоих городах первые поглотили вторых в своей гильдии; Livre des métiers («Книга ремесел»), составленная Этьеном Буало между 1258 и 1269 годом с целью регламентации парижских гильдий, немало говорит о золотых дел мастерах и их ремесле[32], но совершенно умалчивает о драгоценных камнях и мастерах, работающих с ними. Лишь во французских провинциях ювелиры, работавшие с камнями, порой объединялись в собственную гильдию, обычно связанную с гильдией производителей шелка и бархата[33], что позволяет предположить, что они работали с тем, что сегодня мы бы назвали бижутерией, изготовленной из недрагоценных металлов.
В конце XII и начале XIII века в Западную Европу не было большого потока драгоценных камней с Востока. Вторжение сельджуков и ряд крестовых походов сотрясали Азию, а испанские крестовые походы мешали торговле арабской Испании. Монархи Фридрих Барбаросса и Генрих Лев больше думали о завоеваниях, чем об искусствах; благодаря своим победам они, по-видимому, приобрели огромные богатства, однако не сохранилось никаких сведений о каких-либо ювелирных изделиях в числе этих сокровищ. А когда огромное количество реликвий хлынуло в Европу с Востока, самые великолепные из доступных драгоценных камней использовались для украшения их ковчегов, а не на изготовление личных украшений. Выдающимся мастером этой эпохи был монах Гуго из Уаньи. Это было время, когда в западноевропейском ювелирном деле необычайно большую роль приобрели камеи и инталии[34], унаследованные от римлян; и такие резные геммы, если они предназначались для личного ношения, редко требовали большее, чем простая золотая оправа.
Однако сама их редкость придавала драгоценным камням невиданный дотоле статус. Невероятное множество лапидариев[35] было составлено на латыни и французском языке, в стихах и в прозе, с описанием их внешнего вида и якобы магических свойств; и мало какие поэмы обходились без описания сказочных богатств, включая все двенадцать камней Апокалипсиса.
Украшения, по существу, являются частью костюма; истории и тех, и других неразрывно переплетены. Каролинги в струящихся мантиях, носимых императорами, унаследовали нечто от византийцев, с чем можно было сочетать разве что чуть менее великолепные драгоценности, нежели из Восточной империи; однако долгий период политической нестабильности, последовавший за разделом империи, положил конец ее великолепию. Одежда, в которую облачены воины на гобелене из Байё, несовместима ни с какими драгоценностями.
За несколько лет до 1100 года мужская туника начала удлиняться, и эта тенденция продолжилась во время последовавшей политической разрядки. Однако длинные нижние рубахи с высоким воротником и длинными же рукавами и верхние туники с более короткими рукавами были богато украшены вышивкой, оставляя мало место для ювелирных изделий. Пояс, который носили мужчины и замужние женщины, и брошь в виде кольца, скреплявшая тунику у шеи, были единственными украшениями, составлявшими естественную часть костюма, хотя порой могли надеваться обручи или какие-то иные украшения для головы. Пояс редко украшался, но несколько позже пряжки стали дополнять фигурами, из-за чего они становились похожи на изящные миниатюры современных им скульптур. Застежка из позолоченной бронзы[36] (фото 4, a) с фигурками короля, королевы и их слуг – чисто скульптурная по стилю и может быть работой выдающегося ювелира Николая Верденского. Также примером может послужить серебряная пряжка XIII века из Швеции[37], украшенная листьями, с пластиной, которая соединяет ее с ремнем дополненной фигуркой дамы, приветствующей рыцаря и его слугу (фото 4, b). В моду вошли пояса со свисающими концами, украшенными драгоценными металлами и камнями; Маго, графиня Бургундская, носила такой в 1239 году. Так же и surceinte[38], вошедший в моду в конце века, часто отделывали драгоценностями. Но такие украшения были особенно подвержены переменчивым веяниям моды и изготавливались из металлов, которые легко плавились и переделывались, поэтому практически не сохранились до наших дней.
Броши, которыми застегивалась нижняя одежда у шеи, чрезвычайно широко варьировались по размеру и форме. Статую царицы Савской из Корбейля[39], датируемую серединой XII века, украшает огромная кластерная кольцевая брошь (фото 5); на похожей статуе из Сен-Лу-де-Но примерно 1170 года – сплошная ромбовидная брошь; на статуе Адель Шампанской, умершей в 1187 году, в Жуаньи – кольцевая брошь с перстнем, весьма напоминающая брошь из завещания Франкса[40] (фото 8, a) в виде гравированного кольца с восемью изумрудными и рубиновыми кабошонами, девятый закреплен на головке иглы. Для иглы нет крючка, она удерживалась в кольце за счет естественного натяжения ткани, через которую проходила.
Самым типичным украшением кольцевых брошей XIII и XIV веков были надписи обычно такие, которые свидетельствовали, что это подарки возлюбленным. Например: IO SVI FLVR DE FIN AMVR[41]; † IEO: SVI: FER MAIL: PUR: GAR: DER: SEIN † KE: NVS: VILEIN NI METTE MEIN[42]; BEL AMIE NE. ME: VBLIE: MIE – на золотой броши с изумрудами[43]; † IE SVI CI EN LIV DAMI; или PENSEET DE LI PAR KI SUE CY[44]. Надпись AMOR VINCIT OMNIA («Любовь побеждает все»), которую Чосер позднее поместил на брошь мадам Эглантины, своей возлюбленной аббатисы, можно встретить на нескольких украшениях[45], а на одной броши, в виде буквы А, написано: IO. FAS. AMER. E. DOZ. AMER, а также начертано каббалистическое AGLA[46].
Иногда надписи содержат пожелание благ владельцу, например: † BENEET SEIT QVI ME PORTE на броши из Эйлсбери[47], или дополняют любовную надпись талисманной формулой, как на броши с надписью: AMI AMET DE LI PENCET. IHESVS NAZARENVS REX IVDAEORVM[48].
Такие благочестивые надписи, встречающиеся на подобных брошах, видимо, в основном имеют охранительное и магическое предназначение: имена трех волхвов[49], которые защищали от падучей; табличка на кресте с именем Христа, которая предохраняла от внезапной смерти; и ангельское приветствие. Также бытовали надписи более каббалистического характера с именами Бога, как, например, «fermaile [фермель – см. сноску на с. 29. – Ред. ] d’or del viele manere, et escriptz les nons de Dieu en chescun part d’ycelle fermaile», которую Джон Гонт унаследовал от своей матери.
Мода XIII века не способствовала ношению многих украшений. Это была эпоха тяжелых одежд, обладающих простотой, из шерстяного сукна, производство которого стало одной из главных отраслей Фландрии и Шампани. Роскошь проявлялась в богатой меховой подкладке и в высоком качестве полотна. Это был век, когда мужчины и женщины проводили большую часть времени в переездах из поместья в поместье, из замка в замок, и предметы одежды в большинстве своем приближались к дорожному костюму по теплу и комфорту. Воротники и шарфы делали ненужными ожерелья, а лифы плотно застегивались на пуговицы. Лишь в романах встречаются необычные драгоценности, например, серьги, которым посвящены две строки в «Романе о розе»[50]: