Джоан Хэ
Те, кого нам суждено найти
III
ЖДИ МЕНЯ, КЕЙ. Я иду к тебе.
Кровь стекает в водосток раковины М.М. Вода очищает пропеллер.
Высушив лезвия свитером, я молоточком простукиваю вмятины. Руки трясутся так, что чудом не попадаю по пальцам. Сердце вот-вот разорвется. Болт дважды падает на песок. Наконец сажаю его на вал и завинчиваю пропеллер.
Наконец-то! Все готово. Солнечные батареи М.М. переделаны в мотор. На закате вытаскиваю Хьюберта для пробного запуска. Как только мы оказываемся в воде, завожу двигатель и ползу к корме.
– Давай, Берт. Не подведи!
Хьюберт стонет. Я держусь за борт.
– Давай же, ну!
Движение волны под нами отбрасывает меня на корму. Готовлюсь к следующему крену, которого нет. Потому что Хьюберт плывет. Он плывет, прыгая по волнам, взбивая пену. И хочется расцеловать его. Я выравниваю наклон, проверяю румпель и направляюсь к берегу. Оставив Хьюберта на пляже, вбегаю в дом, чтобы взять припасы. Кое-какое печенье из таро заплесневело. Без сожалений выбрасываю его на пол кухни и беру свежее из стеклянной банки М.М. Широким жестом опустошаю сразу всю банку. Ведь я еду домой!
– Абсолютно не согласна, – Ты-я следует за мной, пока я переношу вещи и раскладываю их в шкафчике под кормой.
– С самого начала ты знала, чем это закончится.
– Согласна.
– Для тебя мой отъезд не должен быть сюрпризом.
– Не согласна.
– Ты противоречишь сама себе, – упрекаю я, но она не смотрит на меня.
Она смотрит на море. И я вместе с ней. В моих снах, где я различаю цвета и плаваю днями напролет, есть другие острова и парящие в воздухе города. Но сны – лишь сны. Я им не доверяю.
Правда в том, что я понятия не имею, где Кей. Джоули! Да я не знаю, где нахожусь сама! Раньше заплывала на Хьюберте так далеко, как могла, надеясь увидеть землю или хотя бы что-нибудь. Но вокруг нас только бескрайние просторы неспокойного моря. Вспоминаю, как здесь было хорошо. Идиллия в лучшие дни, ураган – в худшие. Слишком много вещей и много воды. Слишком мало вещей. Лишь тишина и солнце будут наблюдать, как я тону.
Дрожа, возвращаюсь в дом. Поднимаюсь по ступенькам, прислушиваясь к шепоту песчинок под ногами, прохожу на кухню. Распахнутые окна приглашают в гости морской бриз. В ветреные дни он оживляет каждый уголок: гуляет на кухне, долетает до скромного холла, танцует с рваным кружевом занавесок гостиной и засыпает в кресле-качалке спальни. Но и без морского очарования здесь чувствуется жизнь: в нескладном сочетании мебели из разных эпох, в простой планировке комнат без сюрпризов, в нишах стен, словно переходах в другие миры.
Дом, вероятно, являлся фамильной гордостью, ценной и любимой, переходящей по наследству. Когда я впервые вытащила свитер из гардероба М.М., у меня возникло искушение остаться. Возможно, я сойду с ума в одиночестве, или полностью потеряю зрение, или таро подхватит гниль и погибнет. Будущее слишком абстрактно, а здесь и сейчас я в безопасности. Мы заботимся друг о друге: дом М.М. и я.
Позади меня скрипит дверь. Я не поворачиваюсь, потому что, кроме нас с Ты-ей, в доме никого нет. Она появляется, держа что-то в руках: вязаный свитер, украшенный мордами мопсов на груди.
Комок поднимается в горле при воспоминаниях о первом дне. Втянув воздух в сдутые легкие, я очнулась на берегу, обнаженная, как будто только что родилась. Здешняя вода никогда не отличалась теплом, но в тот день она была просто ледяной. Зубы от холода стучали так громко, что вызывали вспышки перед глазами. Кое-как я доползла до дома по галькам, погруженным в пески. М.М. спасла мне жизнь. Вернее, ее свитера. Я вытащила из шкафа, откуда тут же вылетела моль, один с изображением мопса. Пуловер был толстым и теплым. Идеальным.
Потребовался целый день, чтобы унять дрожь. Целая неделя, чтобы вспомнить имя. Воспоминания возвращались обрывками. О цветном мире, который я перестала видеть. О сестре, ждущей меня дома, где бы он ни был. Я ощущаю нашу близость в крови. Должно быть, она умирает от переживаний, потеряв меня. Наверное, я забываю ее, а вдруг она меня тоже?
Сердце сжимается при взгляде на свитер. Своим врагом я считала море. Но на самом деле, мой враг – этот дом, эта одежда. Даже Ты-я. Они окружили меня комфортом. Комфортом, к которому я привыкла.
Выхожу из спальни. Из гостиной. Плевать на печенье на полу кухни. Спускаюсь по ступенькам крыльца. Ты-я следует за мной. Она наблюдает, как металлической пластиной, добытой в Судоверфи, я выцарапываю на перилах еще одну полосу – еще один прожитый день. Перила испещрены длинными линиями. Если повезет, сегодняшняя станет последней.
– Останься здесь, – приказываю Ты-е.
Она мигает, все еще держа свитер в руках.
– Просто… останься. Хорошо?
Сглатываю подступивший ком, отворачиваюсь и бегу к Хьюберту. Не оглядываясь, толкаю его в воду, забираюсь внутрь и включаю мотор.
Солнце садится за горизонт. Мы плывем к нему навстречу. С трудом, будто бреду сквозь сухие пески, я воскрешаю в памяти медово-яблочные оттенки заката. Вскоре угольно-серое небо чернеет. Всходит тусклая луна, похожая на старинную лампу. Пару часов спустя мы оказываемся в центре спокойной глади моря. Я выключаю мотор, чтобы сэкономить батареи и отдохнуть. Запасной пуловер под головой. Звезды на небе – последнее, что я вижу. А потом снова встает солнце, освещая море серыми искрами. И я снова запускаю мотор.
Зарубки на борту Хьюберта означают каждый пройденный день. Пью воду в полной уверенности, что скоро будет дождь. Грызу печенье и пытаюсь вести беседу.
– Берт, милый. Думаешь, мы держим верный курс? А хочешь посмеяться? Ладно… думаю, что нет.
– А я все равно расскажу: «Почему рыбы молчат? Потому что набрали в рот воды».
Хорошо, пожалуй, остановлюсь.
– Почему ты не отвечаешь, когда я ругаюсь?
– Джоули! Ты хуже Ты-и. Ну скажи хоть что-нибудь!
Через неделю я перестаю разговаривать с Хьюбертом, потому что у меня заканчивается вода.
Передо мной стоял выбор: взять побольше воды, но плыть медленно, или надеяться на дождь. Я выбрала дождь. На острове он идет как минимум два раза в неделю. Но здесь его нет. Пока нет.
Пытаюсь вздремнуть – единственный способ не обращать внимания на жажду. Неожиданно что-то капнуло на голову. Дерьмо чайки? Удивленно озираюсь. На небе нет птиц. Еще одна капля. И я почти рыдаю от счастья.
Дождь! Огромные капли, падающие с серых небес.
Откидываю голову, открываю рот. Языком хватаю холодные, сладкие дождинки. Ныряю в шкафчик за пустым ведерком. Уже не пустым. В нас врезается первая волна. Сердце на мгновенье останавливается. Мы уходим под воду. Перед глазами темнеет. Я кричу, кашляю. Морская соль и дождь жгут глаза. Меня отбрасывает в сторону. Мы всплываем на поверхность. Хвала Джоулям! Крепко держусь за Хьюберта. Океан бушует. Море пенится. Ведерко для воды уплывает вдаль. Печенье растворяется, словно пудра. Дверь шкафчика вырвана. Волна уносит вещи.
– Твою мать!
Невольно жду голос Ты-и, объясняющий значение фразы. Но здесь только я и Хьюберт. Море подкидывает лодку из стороны в сторону, будто играет в мяч. Я выключаю мотор, надеясь, что это поможет. Ничуть. Думай! Молния прорезает небо. Дождь хлещет в лицо. Внезапно выросшая волна накрывает своей тенью. Нет времени на раздумья. Завожу мотор, хватаю весло и гребу что есть силы. Медленно, но мы продвигаемся. Не в том направлении.
Волна закручивает нас в крепкие объятия. Уши закладывает, мы уходим под воду.
Я слышу душераздирающий скрежет железа.
4
НОВОСТЬ ВЗОРВАЛА ГОРОД, словно бомба. Отголоски взрыва еще долго тревожили любопытных.
Силия Мизухара, старшая дочь архитектора экогорода Дэвида Мизухары, исчезла в море на заре эпохи Интрафейса, когда голография не являлась нормой, биомониторы не корректировали нейротрансмиссионный дисбаланс поведения, а местонахождение человека не искали с помощью геолокационного запроса.
Власти проверили подлинность записи с публичных камер. Действительно, еще до восхода солнца Силия села на скоростную линию, ведущую к магазину аренды лодок под экогородом. Исчезновение лодки и тела стало главным сюжетом для местных новостей. Знакомые и друзья, бывшие и нынешние, жаждущие порассуждать о случившемся, полезли из всех щелей.
Молчала только она, скрываясь от репортеров.
– Кейси Мизухара!
Они голографировали за ней повсюду, где только могли выследить в публичных доменах.
– Как вы относитесь к тому, что городские власти объявили об исчезновении вашей сестры?
– Предположительно мертвой, – однажды добавила Кейси, надеясь, что они отстанут.
Видео стало вирусным. Одни ругали девушку за монотонность голоса. Другие защищали, объясняя, что ее стойкость лишь маска, скрывающая горе. Это беспокоило Кейси больше, чем злоба. Надежда была наркотиком. Зачем заниматься самолечением, когда существуют записи с камер и цифры с отметками о времени? Три месяца и двенадцать дней прошло с тех пор, как сестра исчезла в море. Пусть Силия играла много ролей в жизни, но все же она была смертной. Скорее всего, причина смерти – обезвоживание. Девушка арендовала лодку как есть, не делая запасов провизии. А кто их делает, собираясь на развлекательную прогулку?
Если только целью было не развлечение.
– Попытки обнаружить геолокацию вашей сестры потерпели неудачу, – тут же замечали репортеры. – Ее Интрафейс, похоже, полностью вышел из-под контроля. Кейси, не хотите прокомментировать?
– Без комментариев.
– Возможно, преднамеренное исчезновение? – не унимались они.
Девушка замирала, услышав этот вопрос, где бы ни находилась. Чаще на скоростной линии вверх, когда возвращалась домой после школы. И даже орущая на заднем фоне реклама не заглушала то, что слышалось между строк:
Может, ваша сестра не хочет, чтобы ее нашли?
Что девушка могла ответить? Что Интрафейс, возможно, был вне зоны досягаемости? Что лодка и тело, скорее всего, могли уже давно оказаться на дне моря?
Возможность не приравнивается к высокой вероятности, но любая возможность более вероятна, чем теория заговора.
Если говорить то, что она думает на самом деле, люди придут в ужас. Поэтому Кейси качала головой и садилась на скоростную линию, когда та, наконец, приезжала.
Теперь, когда вечеринка продолжалась в виртуальном домене без нее, она вышла из неподвижной капсулы, закрыла дверь и покинула комнату, которую ей повезло называть своей.
Да, Мизухары жили по законам, которые инициировали сами. В их модуле, рассчитанном на четверых, как и в большинстве разработанных Дэвидом, было всего тридцать пять квадратных метров. Но, по крайней мере, у всех были отдельные комнаты, соединенные узким коридором, в конце которого – окно, открывающееся с помощью голосовых команд. Остальные семьи проводили время в одном пространстве, чтобы не терять уровень тепловых показателей. В результате всем блоком решили отказаться от использования окон. И только непокорная Силия после заката легко открывала окно, в отличие от сестры, у которой непременно появлялись мозоли.
Сегодня вечером, как и накануне, Кейси взялась за ручку окна и с усилием прокрутила ее. Поворот за поворотом. Наконец лист полистекла раскрылся, как ручка угломера. На крошечном балконе снаружи была лестница, прикрученная болтами. Девушка шагнула на ступеньки и начала подниматься. Через несколько минут голова ее уперлась в потолок, вернее, в пол соседнего Стратума-100, который, к счастью, еще подчинялся голосовым командам. По требованию Кейси круглый вход открылся, как глаз.
Она вошла в освещенный луной модуль, лишенный жизни, не считая бота для уборки, к которому Кейси испытывала признательность, иначе не смогла бы пробыть здесь дольше минуты. Так как бывшие хозяева являлись заядлыми коллекционерами, комната, кроме неподвижных капсул, была украшена кофейным столиком из найденной на берегу коряги, креслами, обитыми бирюзовым биоорганическим бархатом, – магнитом для макрочастиц. В первый раз, когда родители привели ее в гости к Коулам – соседям, коллегам и друзьям, Кейси чихала без остановки. И снова, несколько лет спустя, поддавшись уговорам сестры, оказалась здесь вновь.
Девушка не хотела возвращаться в дом друзей семьи, когда-то уютный и теплый. Модуль опустел, их никто не ждал. Но Силия не могла устоять перед видом из окон. И какие это были окна! Триста шестьдесят градусов от пола до потолка. Стратум-100, словно блестящий конус, располагался на самом пике города в форме трехмерной слезы.
Силия садилась в кресло у окна. Там же любили сидеть их родители с друзьями. Мать с Эстер Коул, обсуждая гуманитарную помощь. Отец с Фрейном Коулом, работая над проектами микрожилья. Две самые влиятельные семьи в вопросах защиты планеты купались в лучах света роскошных окон.
Кейси сидела в темноте и смотрела на бездонное небо и море, – панораму, окружающую экогород и семь других городов по миру.
Всего их было восемь, вмещавших двадцать пять процентов населения. Семьдесят пять процентов еще жили на земле. И далеко не по своей воле.
Иммиграция в экогород в последнее время возросла до критического уровня, поэтому допуск ограничивался рангом, который присуждался в зависимости от планетарной полезности не только отдельного индивидуума, но и его предков. Иностранцы с семейной историей работ в тяжелой промышленности считали систему враждебной, направленной против них. Разве? По мнению Кейси, людям трудно смириться с собственной ничтожностью или ничтожностью своих предков, каковы бы ни были масштабы их работ: даже от капли в море расходятся круги.
Так кого винить: систему или предков? Кейси винила человеческую сущность. Люди не утруждали себя заботой о будущих поколениях. Таких организаций, как «Мизухара Корпорэйшн», которая спонсировала первые экогорода для жителей, вытесненных арктическим таянием, – единицы. Или таких людей, как Коулы. Талантливые врачи, нашедшие успешное лечение рака, тем самым уменьшив вредное воздействие фармацевтического производства на биосферу. Они заслуженно получили первый ранг. Коулы не только врачи, но еще и гуманисты. Подарили людям большую свободу в жизни, изобретя биомонитор. Это уникальное приложение для Интрафейса не просто заботилось о здоровье, но и предлагало те или иные корректирующие меры, в зависимости от текущего самочувствия человека, физического и эмоционального.
Как, например, сейчас.
Дзинь. Поступил сигнал Интрафейса. Кейси открыла приложение биомонитора. Состояние нейротрансмиттеров УМЕРЕННО ОСЛАБЛЕННОЕ. Странно. Она не чувствовала слабости. Все жизненные функции находились более или менее в норме. Внутренним Глазом девушка просмотрела предложенные корректирующие действия.
ОТРЕГУЛИРОВАТЬ УРОВЕНЬ СЕРОТОНИНА
Моргнув, пролистнула страницу. Тут же всплыл следующий вариант:
КОГНИСИВ ВОСПОМИНАНИЙ.
Воспоминания о СЕСТРЕ,
СИЛИИ МИЗУХАРЕ.
Когнисивная терапия направлена на понижение уровня стресса в организме человека путем удаления, а после повторного медленного введения воспоминаний.
Воспоминания не мучили Кейси. Они ненадежны, быстро забываются, подвержены износу времени. Если только вы не записываете их скрупулезно, как Силия, чего Кейси никогда не делала. Потому что не любила историю. И не случайно. Даже ее воспоминания о матери, Дженеве, были разрозненными. Вот рука с красивым маникюром поправляет челку Кейси. Вот строгий голос велит ей поиграть с единственным сыном Коулов, тихим, как домашний кролик, мальчиком. Тут же раздается громкий смех Дженевы и Эстер: Кейси, отказавшись, спряталась за Силией.
Но девушка помнила тот день. Температура: 25 °C, влажность воздуха: 38 %. Дэвид Мизухара повез дочек попрощаться с Дженевой и Коулами, которые уезжали за пределы экогорода, чтобы принять участие в ликвидации последствий стихийного бедствия. В знак солидарности с потерпевшими мама и ее друзья решили лететь во плоти. Фатальная ошибка! Автопилот вышел из строя, и коптербот врезался в гору.
После похорон (четыре урны из морской соли: три для Коулов и их мальчика, одна для Дженевы) Дэвид исчез в своей комнате. Кейси думала, что он останется там на несколько дней, как обычно делал, работая над чертежами. К ее великому удивлению, уже на следующее утро отец в костюме, чисто выбритый, уехал в штаб-квартиру экогорода. Так бы поступила мама. Однако Дэвид не Дженева, а Силия не Дэвид. Замешательство девочки достигло предела, когда яркая, активная, не терпящая одиночества сестра перестала выходить из комнаты. Кейси не понимала, почему Силия и отец ведут себя так нехарактерно для самих себя.
Наконец, не выдержав рыданий за стенкой, она взломала Интрафейс сестры. Нашла файлы несделанного домашнего задания и выполнила их. Биомонитор Силии рекомендовал восстановить падающий уровень нейротрансмиттеров. Так вот в чем причина странного поведения сестры. Кейси нажала «Да».
Тут же дверь ее комнаты распахнулась:
– Какого черта, Кей?
– Тебе больно!
А боль – объективно нежелательное ощущение и ненужная эмоция.
Силия в упор смотрела на девочку, как будто это у нее заплаканные глаза.
– Да что с тобой не так?
Спустя два дня сестра хотела забыть о ссоре. Спустя два года их взаимоотношения улучшились.
Но тогда, сразу после смерти матери, девятилетняя Кейси задала своему биомонитору вопрос сестры «что с мной не так?» и разочаровалась, узнав, что у нее нет нарушений, ни биологических, ни психологических. Нечего лечить, нечего чинить. Сложно в это поверить. Нет, где-то должна быть спрятана дефективность. Иначе почему она не реагировала так же остро, как Силия, на смерть матери, женщины, которая их родила? Или как общество на исчезновение ее сестры?
Почему сейчас, когда, моргнув, она хотела убрать предложенный «когнисив воспоминаний», всплыло предупреждение?
НЕВЕРНЫЙ ЗАПРОС
подробнее
подробнее [x]
Все граждане должны поддерживать минимальный уровень настроения выше показателей СЕРЬЕЗНОЕ_ИСТОЩЕНИЕ [показатель ≥–50].
В связи с судебным решением ваш минимальный уровень настроения
СЛАБОЕ_ИСТОЩЕНИЕ [≥–10] требует принятия корректирующих мер.
Записи суда К2П: см. прошлые уголовные преступления.
Неисполнение корректирующих мер ведет к выселению из экогорода.
Девушка вздохнула, чувствуя себя недостойной Силии, и выбрала «корректировка нейротрансмиттеров». Если бы это она исчезла, сестра отправилась бы на поиски даже на край света. Если бы Кейси умерла, Силия вряд ли испытала «слабое истощение». Она бы со слезами на глазах поделилась с репортерами своим горем.
Может, сестра не хочет, чтобы ее нашли?
Честно говоря, девушка не знала, не имела права вторгаться в чужую личную жизнь. С любой проблемой можно разобраться, но Силия – задача трудная. Поддавшись уговорам, Кейси согласилась посмотреть на море вживую, а не в режиме голограммы, будто есть разница. Она сдерживала желание определить геолокацию, когда сестра убегала по ночам куда только Джоулям известно. Вероятно, сделай она это тогда, Силия осталась бы жива. Но Кейси решила проявить уважение к желаниям другого человека. Наверное, это что-то да значит?
И к чему все привело?
К бессоннице от мучительных мыслей: нужно было помешать Силии ускользнуть из дома в тот роковой раз.
К неустанным поискам Интрафейса сестры даже после того, как власти объявили его недействительным.
К долгим ночам у самого большого окна самого высокого Стратума-100, чтобы первой заметить возможное возвращение лодки.
Три месяца, двенадцать дней.
Действия не имели смысла. Не поддавались логике. Только надежда. Она, несмотря на все усилия от нее избавиться, подчинила волю, как наркотик.
Однажды утром Кейси проснулась от сигнала тревоги, мигающего перед Внутренним Глазом, и почувствовала первый вкус зависимости:
(СИЛИЯ МИЗУХАРА) ИНТРАФЕЙС ОБНАРУЖЕН
IIII
ГДЕ Я?
Кто я?
Как меня зовут?
Си.
Улыбаюсь, закрываю глаза от белого ослепительного солнца и переворачиваюсь на живот.
Внезапно начинается рвота. Радость сменяется паникой. Нет. Нет, нет, нет. Нельзя расставаться с печеньем, надо удержать его внутри. Из меня выходит коктейль из морской воды и желчи. Печенья нет. Оно в океане. Растворилось до состояния слизи и превратилось в корм для рыб. Месяцы выращивания таро.
Хьюберт?
Пошатываясь, пытаюсь встать. Ноги еле держат, перед глазами все расплывается. Наконец, сосредоточившись, я смогла увидеть недалеко от берега какой-то предмет на мокром песке.
Корпус.
Или его половинка.
Хьюберт.
Падаю на колени, ползу к нему.
– Привет, Берт.
Его больше нет.
Поднимается прилив. Я ору во всю глотку, крепко обнимая и удерживая то, что осталось. Появляется первая связная мысль: надо похоронить Хьюберта, достойно попрощаться с ним.
Вытаскиваю обломки на безопасный сухой песок, чтобы море не смыло их. Оглядываюсь вокруг, готовая к новым неприятностям.
Кто бы мог подумать!
На скалах дом, подозрительно похожий на жилище М.М.
И я. Здесь. На каком-то берегу. На моем берегу. После семи дней плавания в море и неопределенного времени, проведенного в отключке.
Как, твою мать?
Это было во сне или наяву? Я плыла, тонула, умирала, цеплялась за Хьюберта и дрейфовала на волнах? Наверное, меня должна мучить жажда?
Ломаю голову, пытаясь вспомнить что-нибудь, что угодно, но память выдает обрывки картин. «Почему?» и «как?» изматывают, поэтому я сосредотачиваюсь на том, что должна. Должна прыгать от счастья. Должна быть благодарна, что не превратилась в мертвое раздутое тело. Должна отремонтировать Хьюберта. Найти Кэй.
И никаких чувств.
Я вернулась.
Я, мать твою, вернулась!
Провалила величайшую миссию своей жизни. Единственную цель, которая придавала сил. Даже не сумела спокойно умереть. Вернулась к тому, с чего начала: одичавший дальтоник, потерянный лунатик с провалами в памяти. Хочу метать громы и молнии, но не могу. Я страшно устала.
– Что ж, Си, – бормочу себе под нос, наблюдая за облаками.
Пляж погружается в сумерки, я чувствую озноб.
– Ну и что с того, что вернулась? Ты профессионал. Ты знаешь, что делать. Перелезть через скалу. Искать обломки. Строить. Второй раз будет легче. Поверь мне.
Зажигательная речь не имеет успеха. Смешок вырывается сквозь слезы, которые текут по щекам от жалости к себе. Кого я обманываю? В поисках единственного пропеллера я провела месяцы в ржавых кучах, где не осталось нормального куска железа, подходящего для лодки.
Вытираю глаза, смотрю в сторону дома.
Нет железа?
Нет проблем!
Я сижу на корточках, выламывая ступеньки крыльца голыми руками.
– Абсолютно не согласна! – нараспев произносит Ты-я. – Абсолютно не согласна. Абсолютно не согласна.
– Святые Джоули, заткнись!
Ты-я замолкает.
Закрываю лицо руками и выдыхаю:
– Прости.
После всего, что Ты-я и дом М.М. дали мне, стыдно быть неблагодарной.
Ты-я молча приближается.
Убираю руки от лица и поднимаюсь.
– Останься, – говорю ей и иду к берегу.
Ты-я упрямо катится за мной.
– Прошу тебя, останься. На этот раз я вернусь, обещаю.
Дойдя до затонувшего причала на западной стороне берега, я не понимаю, хочу ли вернуться. Вокруг все серое, включая воду, заливающую доски. Спускаюсь поплавать. Но плавать не хочу – хочу утонуть. Болезненные воспоминания наполняют меня, раздирая легкие. Сначала будет тяжело. Невыносимо. Потом пройдет. Станет спокойно и легко. Лучше, чем сейчас.
Мегаджоули! Что за мысли?
Опускаюсь на колени, погружаю лицо в воду. Соль горчит губы. Хочу закричать и не могу. Что толку орать, если никто не услышит?
Вместо крика зову ее. Кей. Спрашиваю, там ли она. Знает ли, что я пыталась. Очень, очень пыталась найти ее. И простит ли, если больше не буду.
* * *
Я не стала хоронить Хьюберта. Неправильно закапывать оставшиеся части, когда хотя бы один из нас может навсегда обрести свободу.
– Прощай, Берт.
Отпускаю его. Волны тут же подхватывают обломки. Сожаление, как легкий бриз, охватывает меня и засасывает под воду. Я передумала. Я хочу похоронить его. Пусть будет рядом.
Океан уносит Хьюберта. Он уже далеко. Я не успела.
Медленно бреду по берегу, спотыкаясь. Пена омывает колени. Песчинки утекают из-под ног. Чайки, кружащие надо мной, теряют интерес и улетают. Они направляются домой, и я тоже.
Пятьдесят шагов до дома кажутся сотней. Икры горят. Поднимаюсь по ступенькам дома М.М., цепляясь за перила. Глаза натыкаются на длинные отметины. Всего их тысяча сто двенадцать. Металлической пластиной я выцарапываю еще одну. Теперь тысяча сто тринадцать. Тысяча сто тринадцать дней.
Три года. И все зря! Я вернулась к началу.
– Давай придумаем имя новому этапу нашей жизни! – предлагаю Ты-е.
Но «жизнь-после-жизни-после-Хьюберта» звучит неинтересно и скучно.
Кухня в том же состоянии, что я оставила ее: пустая банка на столешнице, раскрошенное печенье таро на старом полу. Подбираю кусочки, счищаю плесень и наполняю банку. Почти уверена, что могу заболеть и умереть от плесени так же легко, как от голода. Но ведь надо себя чем-то занять! Наполнив банку, вытираю пыль и проверяю воду в резервуаре.
Под домом проложены трубы, по которым через бойлер на солнечных батареях течет морская вода. Она превращается в пар и конденсирует в пресную воду. Любая поломка системы, и мне не выжить. С облегчением отмечаю, что все работает исправно.
Открываю вентили, иду в ванную. Снимаю забитый песком свитер, штаны-карго и жду, когда ванна наполнится. Вода не горячая, но теплее, чем море. Глубоко вдохнув, погружаюсь в воду. Волосы всплывают на поверхность. Мысли застывают, превращаясь в желе. Я вспоминаю.
– Нам нельзя, – шепотом произносит она.
Мы в стеклянном лифте, зажатые толпой. Светло – темно – светло. Уровни, словно вспышки, то озаряют, то затемняют наши лица. На каждом этаже лифт останавливается. Его изогнутые двери шипят и открываются. Кто-то выходит, кто-то заходит.
Наступает момент, когда входящих больше нет. Те, кто еще с нами, читают новости Внутренним Глазом или переписываются с коллегами. Люди не понимают, что теряют. Какой смысл путешествовать вживую, если мозг блуждает отдельно от тела?
Не буду судить строго. Знаю, Кей расстроилась бы без своего Интрафейса. Я поворачиваюсь к ней в полупустом лифе. Она все еще в школьной форме. Растрепанное каре. Веснушки на щеках. Ум блестящий и острый, как алмаз. В отличие от меня, Кей не нужны блестки, чтобы сиять. Не нужны люди и новые места, чтобы развлечься.
– Ты должна это увидеть, милая.
И сейчас по ее сморщенному носу могу заверить: это приключение ей тоже не нужно.
– Я видела стратум, – шепчет она.
– Нет, океан, – быстро поправляю я, потом добавляю: – Вживую. Вблизи мир другой.
Лифт останавливается.
Кей вздыхает.
– Хорошо. Только один раз.
* * *
Поднимаюсь из воды, чтобы вздохнуть.
Вода стекает по вискам. Зажмуриваюсь и воскрешаю в памяти лицо Кей: рот, прямой, как челка, глаза, черные, как кофе. Я забыла. Забыла ее черно-карие глаза. И океан. В воспоминаниях было ощущение, что он в двух шагах. Прямо за нашей дверью. И город, парящий над морем.
Возможно, я ближе к Кей, чем думаю.
Чувствую новый прилив уверенности. Сегодня отдохну. А завтра, с рассветом, начну по новой. Что бы ни потребовалось – еще одна лодка, еще один год – все равно найду сестру. Буду искать, пока не сдамся.
Выхожу из ванны, вытираюсь полотенцем с монограммой М.М., которая украшает все вещи в доме. Надеваю объемный проеденный молью свитер. Всего две дырки на правом рукаве, подумаешь. В животе урчит. Перекусить таро с плесенью? Лучше не рисковать жизнью, дарованной дважды.
– Прости, Ты-я.
Она следует за мной в гостиную. Я ложусь на бугристый клетчатый диван у окна. Напольный ковер превращается в одеяло.
– Сегодня обойдемся без ужина, – заворачиваюсь в грубую ткань. – Знаю, твое любимое блюдо – наблюдать, как я ем.
– Согласна.
На заднем дворике должна остаться пара растений таро. Проверю завтра, когда будут силы.
Наступает ночь. Я устраиваюсь поудобней: кладу голову на подлокотник. У изголовья окно. Одеяло источает запах ног. Гадость, конечно, но напоминает о людях. Они приходят в мой сон. Их голоса и смех наполняют дом. Раздается громкий стук. Я открываю входную дверь.
На пороге Кей.
Сон ярче обычного. Как будто слышу: «Забери меня». Изрыгая проклятья, просыпаюсь от… Что это? Вспышки молнии озаряют комнату. Раскаты грома сотрясают дом. Неровные тени ползут по стенам.
Я сажусь, вытирая слюни с подбородка. Сна ни в одном глазу: опасаюсь своего лунатизма во время шторма. Дождь грохочет по крыше, заливая все вокруг. Прижав нос к окну, сквозь водные струйки всматриваюсь в темноту. Море бурлит, раздувается и тянется к дому. Но нас ему не достать. Мысленно шлю благодарный привет тому, кто проектировал дом М. М. Новый удар грома почти оглушает. Ослепительная молния пронзает небо, освещая пляж.
Я замираю. Резко отскакиваю от окна. Не из-за страха, нет. Из-за того, что увидела.
Тело. На песке.
