Джо Беверли
Подарок судьбы

Глава 5

Они обсуждали, почему он не пользуется своим именем, Джордж, или библейским, Георгий, и он рассказал ей о двух Джорджах, своих друзьях, которые выбрали для себя имена Ван и Хок.

Все трое родились примерно в то время, когда французы бросили в тюрьму своего короля, и их родители из монархических побуждений назвали при крещении сыновей Георгиями. Их семьи жили по соседству, и мальчики, подрастая, стали близкими друзьями, поэтому их имена часто вызывали путаницу.

В конце концов они решили исправить положение. Все они хотели остаться Георгиями, но не в честь короля Георга, а в честь святого, победившего дракона. В их понимании дракон был воплощением всего зла, существующего в мире, а святой Георгий – идеальным героем, образцом для подражания. Сначала они хотели бросить жребий, но потом решили, что если уж они не могут все быть Георгиями, то пусть им не будет никто, и придумали себе новые имена: Джордж Вандеймен стал Ваном, Джордж Хокинвилл – Хоком, и только Джордж Сомерфорд заупрямился, отказавшись называться каким-то девчоночьим именем Сомер, и взял себе уменьшительное от своего второго имени Коннот – Кон.

Сьюзен с завистью слушала его рассказы о близких друзьях. Сама она росла в поместье Карслейк и дружила только с кузинами, потому что никаких других подходящих юных леди в округе не было. Ее кузины, очень милые девочки, не разделяли ее врожденной склонности к приключениям. В этом отношении ей больше подходил Дэвид, но это был ее брат, к тому же на два года младше.

Кон стал ее первым настоящим другом, а значит, как она представляла себе, и его друзья – Джорджи, как называл их Кон, – тоже. Иногда он именовал свою компанию триумвиратом: Кон, Ван и Хок.

У него также были друзья среди «балбесов» из школы Харроу – двенадцать человек, объединившихся под предводительством мальчика по имени Николас Делани, чтобы защищаться от хулиганов, а также придумывать всякие остроумные проделки. В общей сложности у Кона было четырнадцать друзей; такого богатства она себе и представить не могла.

А вот теперь воспоминания омрачались этой татуировкой. Кон любил историю о святом Георгии и драконе, как и все прочие истории о драконах, которые рассказывали в Уайверне. Их с братом поместили в Скандинавских комнатах, но, едва узнав о существовании картины с изображением святого Георгия, он стал просить, чтобы его переселили туда, где она висит.

Однажды он тайком привел Сьюзен в замок, и они поднялись в его комнату, чтобы рассмотреть как следует картину на стене. Как ни странно, тот факт, что они находятся вдвоем в его спальне, ничуть их не смущал. Шел седьмой день их знакомства, и только потом все переменилось.

– Тебе не кажется, что Георгий похож на меня? – спросил Кон, с надеждой заглядывая ей в глаза.

Она посмотрела на святого, однако под доспехами, развевавшимся красным плащом и большим шлемом, украшенным гербом, было очень трудно его разглядеть. Но понимая, что как друг должна поддержать его, Сьюзен сказала:

– Да, похож. У него такой же квадратный подбородок и совсем такие же, как у тебя, высокие скулы.

– Знаешь, я в сердце Георгий, защитник слабых и немощных! – театрально воскликнул Кон. – Если тебе вдруг понадобится помощь, я всегда буду рядом.

– Я не слабая и немощная! – возмутилась тогда Сьюзен.

Кон смутился, принялся извиняться, а потом они просто выбежали из дома туда, где все проблемы казались значительно проще.

Ему очень хотелось, чтобы Сьюзен называла его Георгием, но ей казалось, что это имя ему не подходит. Он Кон, надежный, веселый и красивый Кон. И все-таки после того, что между ними произошло, она сказала: «Мой Георгий», а он поцеловал ее и ответил: «Твой навсегда».

Сьюзен лежала в его объятиях в теплой тени утеса; кричали чайки, о ближайшие скалы ласково плескались волны. Ей было так хорошо! Вот он, ее возлюбленный, с которым она проживет до конца своих дней и никогда не расстанется.

Да, она мечтала об этом, хоть и понимала, что – пусть на время – расстаться им все же придется. Они еще слишком молоды, родители заставят их подождать, но они все равно соединены навеки. Она рисовала себе великолепную картину будущего, и на переднем ее плане – он, святой Георгий, ее герой, ее друг, который однажды станет графом Уайверном. Она же, Сьюзен, станет леди Уайверн, королевой всего, что их окружает.

Ей и в голову не приходило, что Кон всего лишь младший сын, а графом станет его брат Фред, очень слабый и застенчивый. Оживлялся он лишь тогда, когда речь заходила о кораблях.

Итак, влюбившись в Кона, Сьюзен одновременно влюбилась и в картину безоблачного будущего, которую нарисовала в своем воображении. Она больше не будет незаконнорожденной дочерью леди Бел, которой без конца напоминают, как добры сэр Натаниэль и леди Карслейк, потому что относятся к ней как к члену своей семьи.

Она наконец займет достойное место в этой жизни, станет графиней Уайверн и уж тогда утрет нос всем, кто считал их с Дэвидом людьми второго сорта, кто не разрешал своим детям общаться с ними, кто подмечал каждый их промах, чтобы уличить в ненадлежащем поведении. А вот когда она будет графиней Уайверн, каждому придется любезно раскланиваться перед ней и улыбаться. Дэвида она тоже сделает респектабельным членом общества, чтобы мог бывать где угодно и делать что хочет. Например, как брату графини, ему будет проще жениться на богатой наследнице и самому стать лордом, уважаемым в обществе человеком, и больше никто и никогда не сможет смотреть на них сверху вниз.

И Сьюзен лежала в объятиях Кона, уверенная, что все идет так, как надо.

– Я не знаю, когда вернусь, – сказал Кон, поглаживая ее тело с таким видом, будто оно скрывало в себе волшебную тайну.

Сьюзен тоже смотрела на него с восхищением. То, что между ними произошло, причинило небольшую боль, но тем не менее было так чудесно, что она и представить себе не могла, и ей очень хотелось сделать это еще раз. Конечно, была опасность забеременеть, но и это не так уж плохо: им пришлось бы сразу же пожениться.

– Постарайся вернуться поскорее, – рисуя пальчиком узор на его груди, попросила Сьюзен.

– Возможно, придется задержаться на целый год. Не знаю, как я это вынесу.

– На год? – она взглянула ему в лицо. – Ты можешь попросить, чтобы разрешили вернуться поскорее.

– По какой причине?

Она поцеловала его.

– Чтобы увидеться со мной.

Он улыбнулся:

– Не думаю, что это признают уважительной причиной. Скажут, что мы слишком молоды.

– Тогда можешь сказать, что хочешь получше узнать все, что касается твоего будущего поместья.

– Замок и земли принадлежат Фреду, а не мне.

Сьюзен даже сейчас помнила то ощущение, ее словно окатили ледяной водой.

– Но он же моложе тебя! – возмутилась она, хотя уже поняла, что он не стал бы ей лгать.

– Возможно, он выглядит моложе, но на самом деле старше меня на год. Ты жалеешь, что наследник не я? – сказал он с усмешкой, не сомневаясь, что она рассмеется и примется оправдываться.

Этого не произошло. Ее так начало трясти, как будто из жаркого августа она неожиданно попала в холодный ноябрь. И это было не только потому, что он никогда не станет владельцем имения и что, как младший сын, никогда не получит титул. Как и она, Кон ни на что не имел здесь права, был посторонним. Если она выйдет за него замуж, ей придется либо мотаться с ним по гарнизонам, либо, как супруге викария, переезжать из прихода в приход, а она больше всего на свете хотела укрепиться на этой земле, по праву занимать здесь свое место.

Сьюзен отдала Кону свою девственность, чтобы приковать к себе, намеренно соблазнила. Нельзя сказать, что он сопротивлялся, но если бы она не проявила инициативу, никогда бы этого не сделал. Она отдалась ему, чтобы наконец утвердиться здесь, и вот оказалось, что вместо этого совершила самый необдуманный поступок, который только можно было совершить.

А что, если она забеременела?

Сейчас, оглядываясь назад, Сьюзен не могла понять ту девочку. Почему она не почувствовала тогда, что ее место в жизни рядом с Коном? Возможно, ее ввел в заблуждение его слишком мягкий характер, доброта и желание просто радоваться жизни, и она боялась, что на него нельзя положиться? Если так, то тогда она не рассмотрела то, что скрывалось под этой внешней мягкостью. Ее оправдывал только слишком юный возраст. Разве пятнадцатилетняя девчонка способна судить о таких вещах? Многие по собственной глупости вот так же ломают себе жизнь. Неудивительно, что родители изо всех сил защищают своих отпрысков.

У него вытянулось лицо, и в глазах больше не было радостной уверенности. Ей хотелось поцеловать его, сказать, что для нее не имеет значения, наследник он или нет, но ее раздирало на части другое чувство: она все поставила на карту для того, чтобы стать графиней Уайверн. Схватив сорочку, чтобы прикрыть наготу, она резко отодвинулась от него.

– Очень жаль, что ты не старший брат. Я хочу быть графиней. На меньшее я не согласна, уж прости.

И сейчас, одиннадцать лет спустя, Сьюзен поморщилась, вспомнив, как глупо все это прозвучало.

А он сидел на песке: голый, прекрасный, ошеломленный ее предательством. Она даже попыталась его утешить:

– Если подумаешь хорошенько, то будешь, наверное, рад. Зачем тебе связывать судьбу с незаконнорожденной дочерью контрабандиста и шлюхи?

Кон хотел было что-то возразить, но она, схватив свою одежду, бросилась прочь, крикнув на бегу:

– Я не хочу тебя видеть! Никогда больше не подходи ко мне!

И он сделал так, как она хотела.

Если бы он пошел тогда за ней, остановил или попытался встретиться, поговорить, она бы, возможно, одумалась. Но тогда это был бы не Кон. Вот так и вышло, что до прошлой ночи она ни разу не видела его, хотя и многое знала о нем.

Ее сердце было разбито, но, как ни странно, это укрепило ее волю. Все проблемы Сьюзен возникли из-за того, что ее мать, потворствуя плотским желаниям, вступила в греховную связь, хоть ей делали предложение едва ли не все достойные кавалеры графства. Она же пошла на поводу сердца и предпочла всем владельца таверны в рыбацкой деревушке. И пусть даже Мел Клист был капитаном Дрейком, это не придавало их безнравственной связи респектабельности в глазах окружающих.

Оглядываясь назад, Сьюзен поражалась стальной воле той пятнадцатилетней девочки, способной подавить все свои инстинкты, чтобы добиться поставленной цели и стать знатной леди, а не объектом благотворительности.

Зажав рот рукой, Сьюзен проглотила слезы. Она-то надеялась, что все давным-давно забылось, ан нет!

Та, пятнадцатилетняя, пыталась безжалостно вырвать с корнем Кона из своей памяти. С годами пришла мудрость, потом сожаление, но она все еще прилагала усилия, пытаясь его забыть. Ничего уже не изменить, что сделано, то сделано, хотя временами ей казалось, что можно истечь кровью, если позволить себе думать об этом. Ей следовало бы давно смириться с тем, что вот так все вышло. Все эти одиннадцать лет каждый камешек, каждое растение, каждое насекомое напоминали ей о нем. Бывать в Ирландской бухте было невыносимо, и она с тех пор никогда туда не заглядывала.

Сьюзен думала, что ей удастся избавиться от воспоминаний, но оказалось, что это не так. Тогда она ответила на ухаживания двух мужчин, исключительно для того, чтобы изгнать из своего тела воспоминания о Коне, но это не помогло. Даже такой опытный распутник, как лорд Райвенгем, доставивший ей неземное наслаждение, так и не сумел заставить ее забыть сладость неуклюжей близости с Коном.

Стремясь к достижению своей цели, она даже пыталась привлечь внимание Фреда, старшего брата Кона. Любым способом она хотела заполучить Уайверн, иначе все ее жертвы были бы напрасны.

Теперь, оглядываясь назад, она благодарила Господа за то, что Фред Сомерфорд вовсе не собирался жениться: трудно представить себе, как бы она встретила теперь Кона в качестве его невестки.

Сьюзен слишком поздно поняла, что гналась за несбыточной мечтой. Иногда она мечтала увидеться с Коном и попытаться залечить раны, но Фред, приезжавший в имение несколько раз в год, рассказал, что Кон вскоре после возвращения домой пошел в армию, уехал за границу и с тех пор почти не бывал дома.

По какой-то причине тот факт, что Кон находился за пределами Англии, заставлял ее еще острее чувствовать, что он для нее потерян. Несмотря на это, она долгие годы писала письма, адресуя их сначала прапорщику, потом лейтенанту, потом капитану Джорджу Конноту Сомерфорду, затем рвала и сжигала.

О карьере Кона она знала все, потому что тетушка Мириам часто приглашала его брата Фреда в гости, и он бывал в их доме. Отчасти это объяснялось ее искренней добротой, но в основном из-за того, что у нее имелись две дочери и племянница на выданье, и каждая из них могла бы, как, впрочем, и любая девушка, стать графиней Уайверн.

Сьюзен вспомнилось, как однажды во время семейного обеда Фред достал миниатюру, присланную братом, где Кон был изображен в своем новеньком капитанском мундире. Миниатюра обошла по кругу всех присутствующих. Сьюзен, испытывая нетерпение и страх, ждала своей очереди, а когда взяла ее в руки, у нее перехватило дыхание. Ей отчаянно хотелось схватить миниатюру, спрятать, украсть, чтобы получше рассмотреть.

На миниатюре ему было двадцать два года. Подбородок все тот же, а вот высокие скулы выделялись еще отчетливее на худом лице. Согласно уставу его волосы были припудрены, отчего еще больше выделялись серебристо-серые глаза, окаймленные черными ресницами. Его улыбка искренне порадовала ее: должно быть, он счастлив и, скорее всего, совсем забыл о ней.

Но война еще продолжалась, и он был там. Она каждую неделю внимательно читала списки убитых и раненых, моля Бога сделать так, чтобы она никогда не увидела в этих списках знакомое имя.

Часто бессонными ночами она вновь и вновь переживала тот момент, когда приняла решение, и представляла, что могло бы случиться, последуй она зову своего сердца. Вопрос о женитьбе тогда мог бы возникнуть лишь в том случае, если бы она забеременела, чего, к счастью, не произошло.

Кону, как младшему сыну, нужно было приобрести профессию, но, возможно, ради нее он выбрал бы что-нибудь другое, более безопасное. По крайней мере она была бы с ним, даже если бы ему пришлось стать солдатом.

Эти бесполезные мучительные мысли постоянно одолевали ее, особенно когда она мучилась бессонницей, однако с годами боль несколько притупилась, и Сьюзен стала смотреть на все, что произошло, словно со стороны.

Так было до тех пор, пока здесь снова не появился Кон, – с отметиной, которую она никогда не хотела на нем видеть, но все же он, собственной персоной. Если бы она не была столь непреклонной, если бы позволила себе любить и быть любимой, он по-прежнему был бы мягким, добрым и веселым, каким она всегда его знала.

Он видел себя святым Георгием, борцом со злом, но по какой-то причине сделал татуировку дракона на своей груди. Ей захотелось еще раз взглянуть на картину с изображением святого Георгия, и она торопливо направилась в комнаты, где та висела, выбрав такой путь, чтобы ненароком не столкнуться с графом.

Глава 6

Убранство этих апартаментов отдаленно напоминало римский стиль: имитация мозаичных полов и классические белые льняные шторы. Большую часть стены в спальне занимала картина с изображением святого Георгия, убивающего дракона. Сьюзен частенько приходила сюда, чтобы посмотреть на нее.

Главный защитник воинов действительно имел что-то общее с Коном, но сейчас святой показался ей не очень внушительным по сравнению с закаленным в боях воином. В элегантно согнутой руке он так держал копье, что никому не пришло бы в голову, что он способен на жестокость или насилие, а Кон вчера всего лишь раз прикоснулся к ней, чтобы помочь встать, но она сразу почувствовала его силу и мощь. Грациозная поза святого совсем не казалась мужественной. В движениях Кона тоже всегда присутствовала грация, но в то же время они были энергичными и решительными, а теперь еще и очень мужественными.

Дракон был жив – поднялся на дыбы позади святого, задрав голову с рогами, как у дьявола. На заднем плане виднелась прикованная цепями к скале и потерявшая сознание девственница, которую готовились принести в жертву. Пасть дракона была приоткрыта, виднелись огромные клыки и раздвоенный язык, и выглядел он и впрямь воплощением зла. Сьюзен так и хотелось крикнуть святому: «Оглянись!»

Дверь открылась, и она круто развернулась.

В дверях застыл в изумлении Кон.

– Простите. Не знал, что теперь вы живете в этих комнатах.

Сьюзен покраснела, во рту у нее так пересохло, что она с усилием заставила себя говорить:

– Нет. Я занимаю комнаты экономки внизу. Просто хотела…

– Не лги! – резко сказал Кон. – Между мной и святым Георгием было что-то общее, не так ли? – Он подошел ближе к картине, но старательно обходя Сьюзен. – Я был самоуверенным молодым ослом, потому что сам находил сходство.

– Почему вы так говорите? Вы ведь знаете, что первый граф сам позировал для этой картины.

– Наверное, этим и объясняется некоторое сходство, – он взглянул на нее, и в этом взгляде не было даже намека на юмор. – Впрочем, я не уверен, что хотел бы иметь сходство с сумасшедшими девонскими Сомерфордами.

На его губах появился едва уловимый намек на улыбку, словно обещание солнца в пасмурный день, когда небо плотно затянуто тучами.

Ей хотелось спросить, с какой целью он сюда пришел, хотя она это знала и так: чтобы совершить экскурс в прошлое.

Больше всего ей хотелось спросить, есть ли теперь, по прошествии стольких лет, возможность исправить зло, которое она ему причинила. Но нет: раны, которые она нанесла, должно быть, давно зажили, остались только шрамы, а их, как и татуировку, не сотрешь, не смоешь. Прошлое не вернуть.

Да и находилась она здесь по одной простой причине: отыскать золото, которое где-то припрятал граф. Деньги по праву принадлежали банде из Драконовой бухты и были сейчас отчаянно нужны Дэвиду. Только Кон этого не поймет, решит, что это новое предательство с ее стороны. Если же рейд пройдет гладко, на что она очень надеется, люди уже не будут так сильно нуждаться в деньгах, и ей не придется лгать Кону…

Пауза в их разговоре затянулась. Сьюзен опасалась, что может, в конце концов, сказать такое, о чем потом пожалеет, и, чтобы разрядить обстановку, открыла ближайшую дверь в стене.

– Это новшество появилось уже после того, как вы пользовались этими комнатами.

Он подошел к ней и заглянул в соседнее помещение:

– Неужели римская баня?

– Да.

Сьюзен предложила ему пройти по узкой полоске покрытого плиткой пола и подняться по нескольким ступеням, чтобы посмотреть сверху на огромную, выложенную мозаикой ванну, совершенно выпустив из виду картину, которая висела здесь. А на этой картине был изображен святой Георгий, узнаваемый лишь по шлему, потому что ничего другого на нем не было. Его напряженный, огромных размеров фаллос готов был вонзиться в прикованную к скале цепями женщину, предположительно принцессу, которая явно пыталась воспротивиться своей судьбе.

– Столь эксцентричная форма убийства физически невозможна, – заметил Кон, – как и эта ванна, должно быть, непригодна для купания. Краны здесь работают?

– Конечно, – она обошла ванну и остановилась по другую сторону, подальше от него. – На чердаке имеется цистерна, а под ней топка. Чтобы нагреть воду, требуется время, но ванну можно наполнить.

– Вижу, что имеется и выпускное отверстие. Куда выходит вода?

Их голоса эхом отражались от выложенных плиткой стен, и она подумала, что гулкие удары ее сердца, очевидно, тоже слышны. Пока он смотрел в другую сторону, она дюйм за дюймом рассматривала его и поражалась изменениям в его внешности: вроде бы все то же, но четче, резче, мужественнее.

– Сначала вода попадает в горгулью, а потом стекает вниз. Из вежливости следует сначала позвонить в колокольчик.

Он окинул взглядом мозаичные стены, на которых были изображены деревья, тоже похожие на фаллосы, а также другие непристойности, и спросил:

– А что, мой дорогой усопший родственник часто пользовался этим удобством?

– Насколько мне известно, время от времени.

– Один?

– Я так не думаю. Ванна слишком велика для одного человека.

Он взглянул на нее, как подобает графу:

– Я желаю переехать в эти комнаты, миссис Карслейк. Мне очень нравится ванна. Позаботьтесь об этом, пожалуйста.

Сьюзен с трудом удержалась от возмущенного возгласа. Поселившись в этой комнате, он изо дня в день будет видеть эти непристойности, и кто знает, к чему это приведет. Тем не менее спорить она не посмела:

– Как скажете, милорд.

Кем бы он теперь ни стал, она не хотела, чтобы он с кем-нибудь вместе купался в этой ванне. С Дидди, например. Когда они вышли из комнаты, она зачем-то ему сказала:

– Я стараюсь придать этому дому респектабельность, милорд, и надеюсь, что вы не станете использовать ванну в непристойных целях.

– Уж не пытаетесь ли вы навязывать мне правила поведения, миссис Карслейк?

– Мне кажется, я обязана следить за нравственностью прислуги, милорд.

– А-а, понятно. Но если мне вздумается привести сюда постороннюю даму, чтобы вместе с ней искупаться, вы возражать не будете?

Она твердо посмотрела ему в глаза:

– Своим непристойным поведением вы можете развратить слуг.

– Разве раньше им не приходилось видеть ничего подобного?

– Времена изменились.

– Вот как? – он чуть помедлил. – А если я не подчинюсь твоему диктату, Сьюзен, что ты тогда скажешь?

Единственным достойным ответным ударом с ее стороны было бы отказаться от должности экономки, но пока она еще не могла покинуть имение.

Она промолчала, и он удивленно вскинул бровь, но призадумался, а ей не хотелось, чтобы он пытался отыскать причины ее нежелания покинуть дом.

Сьюзен направилась к двери, сказав:

– Наверное, вас уже ждет завтрак, милорд.

– Ничего, завтрак подождет. Должны же у меня быть какие-то привилегии. Покажите мне комнаты покойного графа.

– Как пожелаете, милорд. Они расположены рядом, чтобы графу было удобнее добираться до ванны.

Надо держать себя в руках, он не должен догадаться о том, какие чувства в ней вызывает, потому что сам к ней не испытывает никаких, кроме гнева.

Задумавшись, она чуть не прошла мимо двери в апартаменты графа Уайверна. Ключ никак не желал попадать в скважину, возможно потому, что Кон стоял так близко, что она чувствовала тепло его тела и слабый, но такой знакомый запах.

Она и не подозревала, что каждый человек имеет стойкий запах, но уловила в воздухе едва различимый, присущий только ему аромат, который сразу вызвал воспоминания об объятиях на горячем песке и мускулистой груди юноши, которую она целовала.

Остановись!

Ключ наконец подчинился и повернулся, Сьюзен открыла дверь. На них пахнуло застоявшимся, спертым воздухом, и сладкие воспоминания вмиг исчезли. Сьюзен решительно пересекла комнату и распахнула окно.

– Он умер здесь? – спросил Кон, как будто почувствовав запах смерти (возможно, солдаты действительно способны ощущать этот запах).

Теперь, когда их отделял друг от друга массивный рабочий стол, она не боялась взглянуть ему в лицо.

– Да. В комнате, естественно, произвели уборку, но в основном все оставлено как было. Здесь есть ценные манускрипты и книги.

Стены были заняты плохо подогнанными друг к другу полками, заваленными рукописями, в беспорядке заставленными баночками, флаконами и горшочками.

– Они могут представлять ценность разве только для такого же, как он. Чем он занимался: химией или алхимией?

– Алхимией с элементами колдовства.

Кон повернулся к Сьюзен:

– Пытался превратить свинец в золото?

– Пытался старость превратить в молодость. Он искал секрет вечной жизни.

– И умер в пятьдесят лет, выпив зелье собственного изготовления. Какая ирония судьбы! В нашем семействе обычно живут долго, не считая гибели от несчастных случаев. Мой отец умер от инфлюэнцы, брат утонул по неосторожности. Деда в семьдесят лет сбросила лошадь, и он, к несчастью, ударился головой.

– Он страшился смерти, потому что боялся встретиться со своим предком, первым графом.

– Это еще почему?

– У него не было наследника. По его вине оборвалась линия убийцы Дракона, – она не стала говорить о причудах графа его приемнику.

Кон присел на краешек стола, вытянув длинные ноги, и продолжил расспросы:

– Откуда ты все это знаешь? Ведь ты пришла сюда после ухода миссис Лейн, ведь так?

Ей не хотелось признаваться, но все равно об этом все знали.

– До этого я в течение трех лет была помощницей графа.

– Помощницей? – переспросил Кон, и по выражению его лица она поняла, что он подумал худшее.

– Да, была своего рода секретарем: переписывала старые манускрипты, проводила кое-какую исследовательскую работу и даже обнаружила источники некоторых нужных ему ингредиентов.

– Ну и дела! Так тебе все еще очень хотелось стать графиней?

– Я была его секретарем! Мне очень нужна была работа.

– Тебя вышвырнули из поместья?

– Конечно, нет. Но я предпочитаю жить не за счет благотворительности.

– Никакой другой работы для тебя не нашлось?

– Для такой, как я, нет. Мисс Карслейк едва ли можно было нанять на черную работу, а на более респектабельную дочь контрабандиста и шлюхи не годилась. Граф предложил мне должность секретаря, и я согласилась.

– Он предложил также должность управляющего твоему брату. Почему?

– Думаю, это подсказал ему мой отец.

– И граф согласился сделать это по указке Мела Клиста? – удивился Кон, усмехнувшись.

– У них была договоренность, – она помедлила. – Это касалось контрабанды.

– Можешь передать нынешнему капитану Дрейку – надеюсь, тебе известно, кто он такой, – что больше никакой договоренности не будет.

Взгляд Кона говорил, что настроен он очень серьезно. Но тут, словно весенний ветерок, ворвавшийся в затхлый воздух помещения, появился секретарь Кона – легкий, гибкий, светловолосый, с ангельской внешностью, но, судя по всему, совсем не ангел.

Мысли Сьюзен были так далеко отсюда, что она даже не сразу вспомнила его имя.

Губы секретаря тронула улыбка – задумчивая понимающая улыбка, – и он подсказал:

– Я Рейском де Вер, мэм. Для друзей просто Рейс.

Она сделала книксен и вдруг подумала, что еще ни разу не приседала перед Коном, а тот одарил ее самой очаровательной из своих улыбок, но улыбка эта вызвала у нее лишь раздражение. Секретарю же Сьюзен была благодарна за то, что прервал их разговор.

– Что означает столь напряженная атмосфера? – спросил де Вер.

– Колдовство и злоба в равных долях, – ответил Кон. – Здесь было логово графа. Он совершенно спятил и умер оттого, что выпил своего зелья, которое, как он надеялся, должно было обеспечить ему вечную жизнь.

– И что, теперь его призрак появляется в доме? – явно заинтересовался Рейском.

Кон вопросительно посмотрел на Сьюзен, и она ответила:

– Пока никто этого не замечал. Как ни странно, в замке нет привидений.

– Это потому, что в камере пыток жертвы изготовлены из воска.

– Камера пыток? – воскликнул секретарь с загоревшимися глазами. – Кон, умоляю тебя, дружище, идем туда немедленно!

– Если хочешь, чтобы тебя вздернули на дыбе, мы это сделаем, но позднее. – Кон взял его за локоть и решительно повел к двери. – А пока нас, кажется, ждет завтрак.

Уже в двери он оглянулся:

– После завтрака я намерен осмотреть весь дом, миссис Карслейк, а вы будете нас сопровождать. И потрудитесь передать своему брату, что я жду его с отчетом о делах в поместье.

Он не стал ждать ответа, да и что она могла ему сказать? Сьюзен поежилась от холода и обхватила себя руками. Даже когда ссорились, даже в присутствии посторонних они не забывали о том, что когда-то были близки, и вели себя так, как будто никого, кроме них, вокруг не было. Между ними только искры не летали, и его секретарь это почувствовал.

Нет, надо отсюда убираться, и поскорее.

Сколько времени потребуется, чтобы найти новую экономку и уйти с достоинством? Но ведь золото она пока не обнаружила. Даже генеральная уборка в замке ничего не дала. Где сумасшедший граф мог устроить свой тайник, одному богу известно.

Тщательно заперев комнату, Сьюзен направилась к себе, чтобы написать записку Дэвиду. Если он скажет, что рейд прошел успешно, тогда она найдет новую экономку и уйдет.

Вопрос – куда? И чем будет заниматься? Что ж, возможно, вслед за своими грешниками-родителями отправится на край света!

* * *

Когда они спустились по винтовой лестнице, Рейс сказал:

– Насколько я понимаю, эта миловидная леди не связана никакими обязательствами.

– Ты понял правильно. Как я уже говорил, ты можешь поухаживать за ней, но исключительно с благородными намерениями.

– Это маловероятно, но я могу попытаться с самыми благими намерениями пофлиртовать с ней, если только ты не набросишься на меня с кулаками. Она здесь единственная хорошенькая женщина. Горничная, которая сегодня принесла мне воду, почти так же бесплотна, как скелет в коридоре. Да, странное это место.

– Я не заметил, – сдержанно сказал Кон.

Через внутренний двор они направились в столовую, где их ждал завтрак, а по пути на мгновение задержались: Кон хотел взглянуть на скульптуру в центре фонтана. Дракон с таким же огромным возбужденным фаллосом, как у святого Георгия, почти овладел явно сопротивлявшейся обнаженной жертвой. На бортике бассейна было выгравировано: «Дракон и его невеста».

– Я еще никогда не видел, как дракон делает это с девственницей, – заметил Рейс. – Вся легенда предстает в новом свете, не так ли?

– Мне всегда казалось, что в копье святого Георгия есть что-то подозрительное.

– Особенно настораживает, как он на картине нежно им поигрывает.

Кон рассмеялся и открыл застекленную дверь в столовую. Эта комната по традиции была обставлена мебелью из мореного дуба, белые стены и открытые в сад двери делали ее светлой и уютной.

Кон вдруг почувствовал благодарность к Рейсу за то, что тот навязал ему свое общество и сделал все проще и веселее.

– Напомни, чтобы я показал тебе ванну в моих новых апартаментах, – сказал Кон, усаживаясь за стол.

– Китайские драконы уже тебя доконали?

– Нет, там имеется и крайне любопытная ванна.

– Опять ты со своими ваннами! Что в ней такого любопытного на этот раз?

Кон описал ванну, и Рейс покачал головой:

– Было бы любопытно узнать, как относились девственницы к цене, которую приходилось платить за свое спасение. Думаю, что далеко не ко всем героям-спасителям они испытывали благодарность. А что, если дракон полюбился леди и она вовсе не хочет, чтобы ее кто-то спасал?

В столовую стремительно вошла тощая горничная с кофейником в одной руке и кувшинчиком горячего шоколада в другой и, отдуваясь, сообщила:

– Сию минуту принесу все остальное, милорд.

– С какой стати леди предпочтет дракона? – стал развивать тему Кон, наливая себе кофе. – Брак с чудовищем нельзя компенсировать никакими сокровищами.