Джилл Джонсон
Дыхание дьявола
Глава 4
В последующие недели я частенько прерывалась посреди рабочего процесса, не в силах удержаться, чтобы не приникнуть к телескопу. Я заглядывала в окно Психо – в свободной руке так и оставался пульверизатор или кисточка для опыления. Эти возмутительные нарушения собственного распорядка я оправдывала необходимостью проверять, в безопасности ли соседка. Днем она практически не бывала дома, однако по вечерам к ней часто приходили посетители, все мужчины. Поэтому после нападения на Психо я приняла решение прекратить наблюдение за прочими соседями, сосредоточившись на ее визитерах. В журнал я записывала время их прибытия, продолжительность визита, а также вкратце описывала, чем они занимались. Я также составила детальное описание каждого из этих мужчин. Здесь я использовала научный подход, нечто вроде каталогизации, которая применяется для хранения информации о таксономии, строении и степени токсичности растений. Каждого из визитеров я таким образом каталогизировала, попутно нарекая их именами ядовитых растений. Да, я не слишком сильна в толковании характеров, но если я что и знаю хорошо, так это растения. По этой причине кое-что мне было ясно как день: все эти мужчины были ядовиты.
Итак, экземпляр «А». Мужчина с бугристым шрамом и в ковбойских сапогах – тот, что разбил ей лицо в ночь, когда все началось. Психо выглядела напуганной, но тем не менее впустила его в квартиру. Я дала ему прозвище Кастор[5]. Классификация по степени токсичности: «кровь». Летален.
Экземпляр «Б». Возможно, персональный репетитор. Сидел с ней рядом за столом, листал книги и делал записи. Я заметила, что эти занятия давались Психо нелегко: она, активно жестикулируя, частенько вскакивала с места и принималась бродить по комнате. Он нередко прикасался к ней в такие моменты. Предполагаю, что ей это доставляло удовольствие, поскольку в конце каждого занятия они делили трапезу. Этого я назвала Наперстком[6] и присвоила ему классификацию «нервно-мышечный» – такие яды оказывают губительное воздействие на мозг. Также летален.
Экземпляр «В». Эксцентрично одетый молодой человек с длинными светлыми волосами, с которым Психо постоянно спорила. В гостях у нее этот экземпляр все время проводил, развалившись на диване и прихлебывая красное вино прямо из бутылки. Вид у него всегда был какой-то отчаявшийся, а Психо, когда он являлся, вечно трясла головой и таращила на него глаза. Этого я окрестила Дурманом[7] и классифицировала как «нервно-паралитический» – это группа галлюциногенных токсинов, действие которых может провоцировать ментальные расстройства, головные боли, кому и внезапную смерть. Летален.
Экземпляр «Г». Мускулистый молодой человек с темными глазами и порывистым нравом. Психо как будто всегда пыталась уговорить его присесть, но экземпляр «Г» снова вскакивал на ноги и неподвижно стоял с ней рядом, словно его мышцы окаменели. Ему я дала прозвище Морозник[8], а в классификации ядов он попал в категорию «мышечных» – яды этой группы оказывают губительное воздействие на мышцы и связанные с ними органы. Также летален.
Случайных посетителей, вроде метрологов или курьеров, я скопом окрестила Плющами[9] и классифицировала как «раздражающие». Не летальны.
* * *
В четвертую пятницу своего добровольного дозора я лежала на узкой кровати, глядя на светящиеся цифры на табло электронных часов. Моя одежда была аккуратно сложена на деревянном стуле у двери. В этой маленькой квартирке я прожила уже двадцать лет. Я поддерживала в ней чистоту – раз в месяц протирала пыль и подметала, регулярно убиралась в ванной и по мере необходимости носила постельное белье в прачечную. Я не доставляла беспокойства соседям, а они – мне. Для меня они были просто абстрактными объектами для изучения. Откровенно говоря, я никогда не имела ни малейшего намерения вмешиваться в их жизни. Могу с полной уверенностью утверждать, что они всегда были мне совершенно безразличны.
Однако с течением времени я с удивлением стала замечать перемену в себе. Теперь я с такой же уверенностью могла сказать, что желала бы вмешаться в жизнь Психо. Мне этого действительно хотелось. Возможно, я ощущала некую ответственность, желала ее защитить, вызвать полицию, если бы Кастор снова вздумал на нее напасть. Возможно, дело было в том, что телескоп сблизил меня с Психо до такой степени, что я стала ощущать между нами какую-то связь. А может быть, объяснение было гораздо более простым и низменным. Лежа с закрытыми глазами и постанывая, я представляла себе, как Психо берет пальцы в рот, обхватывая их полными, окровавленными губами.
Сон никак не шел. Картинка так и стояла перед глазами. Она дразнила меня. Мучила. Я принялась возиться в постели – перевернулась на бок, потом на живот, потом на спину и снова застонала. В отчаянии я, наконец, обратила внимание на пульсирующую руку. Вот уже месяц я дважды в день аккуратно наносила на волдыри специальный крем, однако никаких признаков улучшения не замечала. Сказать по правде, становилось только хуже. Если мгновение назад я не обращала внимания на боль, то теперь она сделалась невыносимой. До такой степени, что я принялась скрежетать зубами. Потом мне уже не оставалось ничего иного, как встать, выбраться из постели, натянуть спецкомбинезон и подняться на крышу.
Раскладной брезентовый стульчик стоял, прислоненный к стене. Я раздвинула его, уселась и взглянула на часы. Было без четверти три. Луна подсвечивала мириады листьев, погружая сад в какое-то призрачное зеленоватое сияние. Я поднесла к глазам пострадавшую руку. При этом свете она казалась омертвевшей. Возможно, крем смог предотвратить ампутацию, однако он не был ни антидотом, ни лекарством. Токсин проник в глубокие слои эпидермиса, и поделать с этим ничего было нельзя – только ждать, пока боль утихнет. Я с осторожностью опустила больную руку на бедро. Она уже никогда не сможет вернуть былую силу, но лучше уж иметь слабую руку, чем вовсе никакой. Внезапно в одном из таунхаусов, стоящих позади моего дома, щелкнул выключатель, и цветки вьющейся по ограде моего сада Mandevilla sanderi[10] вспыхнули красным светом. Вытянув шею, я разглядела, что свет включился как раз в гостиной у Психо. Битва между уважением к ее частной жизни и обеспечением ее безопасности заняла менее пяти секунд. Я вскочила на ноги и направилась к телескопу.
Обнаженный мужчина разговаривал по мобильному телефону и большими уверенными шагами мерил комнату, расхаживая взад-вперед. Это был Наперсток, репетитор. Обычно он уезжал в десять часов вечера. Наморщив лоб, я выдохнула, а затем сделала то, чего обещала себе не делать. Я навела телескоп на лишенное занавесок окно спальни Психо.
Комната утопала в темноте. Было сложно сфокусироваться хоть на чем-то, поэтому я отодвинулась от окуляра и всмотрелась в окно невооруженным глазом. У одной из стен я заметила приглушенное свечение. Вновь приникнув к окуляру, я навела на него фокус. Свет исходил от маленького экранчика. Теперь, когда глаза приспособились к темноте, я смогла разглядеть сидящую в кровати Психо. Она изо всех сил жала на кнопки маленькой черной «Нокии», то и дело оборачиваясь на дверь спальни – словно опасалась, что Наперсток вот-вот может зайти. Покончив со своим делом, Психо сняла заднюю панель «Нокии», вытащила сим-карту, сунула телефон подальше в ящик тумбочки, сим-карту бросила в косметичку и снова легла в постель.
Не прошло и секунды, как Психо снова подскочила и схватила другой мобильник – должно быть, он лежал в постели, рядом с ней. Это был смартфон с большим ярким экраном, который хорошо освещал лицо женщины. Нахмурившись, она что-то пролистнула на экране, а затем, качая головой, принялась большим пальцем набирать сообщение. Потом стала водить глазами – вероятно, получила ответ. Она уже набирала следующее сообщение, когда на пороге спальни возник Наперсток, подсвеченный со спины светом из прихожей. Психо наскоро сунула смартфон под одеяло и улыбнулась. Я навела фокус на Наперстка. Тот не улыбнулся в ответ, он смотрел на то место, куда Психо спрятала смартфон. Она похлопала ладонью по кровати. Наперсток не сдвинулся с места. На какое-то мгновение она замерла, наблюдая за ним, а затем, пожав плечами, с улыбкой отбросила одеяло. Перед моим взором мелькнула одна из ее безупречных грудей. Вздрогнув, я глотнула ртом воздуха, отдернула голову от телескопа и быстро ретировалась к раскладному стульчику. Что мне было делать? Что было мне делать с этой новой картинкой, которая будет мучить меня, когда я буду отчаянно пытаться уснуть? Я покосилась на телескоп, не желая подходить к нему. Переводя взгляд то на сад, то на окрестные крыши, то на звезды, лишь бы не глядеть в его сторону. В конце концов я встала, на свинцовых ногах пересекла крышу и вновь припала к окуляру.
Спальню Психо мягко освещал лунный свет из незанавешенного окна. Его было достаточно, чтобы различить два силуэта в кровати. Два ритмично движущихся силуэта. Издав вопль отвращения, я отвернула телескоп от окна спальни и, скорчившись от омерзения, вниз по приставной лестнице поспешила к себе в кухню. Там, закрыв обеими руками лицо, я принялась наматывать круги взад-вперед, натыкаясь то на стойку, то на стол и привыкая к мысли, что увиденное только что мне уже не развидеть.
У задней стенки буфета стояла бутылка виски, которая принадлежала еще Отцу. Не знаю, зачем я ее сохранила. Ностальгия?
Вытащив бутылку, я поставила ее на стол. У меня возникла идея – напиться так, чтобы напрочь стереть из памяти увиденное. Я взяла бутылку и даже схватилась пальцами за крышку. Может быть, после виски я даже смогла бы уснуть… Отвернув крышку на четверть, я остановилась, завинтила ее обратно и вернула бутылку на место у стенки буфета. Я знала, что не усну этой ночью, даже много выпив. Нет. Единственным способом пройти это испытание было убедиться в том, что Наперсток ушел, а Психо спит в своей постели… одна.
Следующие полчаса я провела за столом в кухне, а потом снова выползла на крышу и приникла к окуляру телескопа. С упавшим сердцем я констатировала, что Наперсток стоит у окна спальни и разглядывает палисадники. Было темно, так что он, должно быть, мог видеть только собственное отражение в стекле. Сменив фокус, я выяснила, что Психо в комнате не было, так что, разглядев тонкую полоску света под дверью, я решила, что она ведет в ванную. Несмотря на то, что Наперсток меня отталкивал, я заставила себя вновь навести фокус на него. В отличие от прочих, Наперсток не был молод. На вид ему было больше пятидесяти. Живот его выдавался вперед, кожа на ляжках выглядела рыхлой, а на висках обнаружилась седина. Он стоял, широко расставив ноги, и почесывал свои тестикулы, в наготе явно испытывая высшую степень уверенности в себе. Затем, глядя на свое отражение, Наперсток слегка отклонил голову, проверяя, все ли в порядке с зубами и в носу. Потом втянул живот и взлохматил себе волосы. Вот тогда-то у меня и перехватило дыхание – несмотря на то, что я наблюдала за Наперстком уже несколько недель, узнать его я смогла лишь по этому жесту.
Глава 5
Впервые в жизни я пренебрегла заведенным распорядком – не смогла выйти на крышу, чтобы заняться обычными делами. Вместо этого остаток ночи и весь следующий день я провела, сидя за столом в кухне, так и не сняв с себя защитный комбинезон. Я знала, что должна идти ухаживать за растениями, но боялась, что стоит мне выйти на крышу, и я не смогу устоять перед искушением снова воспользоваться телескопом, а сама мысль о том, чтобы увидеть Наперстка, или Джонатана Уэйнрайта, если уж называть его собственным именем, наполняла меня отчаянным ужасом. Часами я пребывала в состоянии непреходящей тревоги. Однако обуревала меня не только тревога, но и какое-то иное ощущение, которое я была не в состоянии распознать, – то была гремучая смесь эмоций: отвращение, гнев, жалость к себе, утрата и снова отвращение.
Будь Психо растением, она оказалась бы самым прекрасным образцом экзотического совершенства из виденных мной, в то время как Джонатан Уэйнрайт, хм… был бы мерзким паразитирующим созданием, коим он, в сущности, всегда и являлся. Мысль о том, что он осквернил ее своим гнусным семенем, пугала меня и вызывала брезгливость. На столе передо мной лежал журнал Джонатана. Он был раскрыт на чистой странице, но я не могла заставить себя сделать запись о его визите. Мне это казалось безнравственным.
Мысленно я вернулась на двадцать лет назад – тогда я впервые с ним столкнулась. Он втерся в доверие к молодой аспирантке, с которой я делила лабораторию в университете, и потому вечно ошивался поблизости. Возвращаясь с лекций, я частенько заставала его сидящим у нас в лаборатории на табурете. Выглядел он безупречно: в костюме-тройке, с вышитыми на хрустящих белоснежных манжетах дорогой сорочки инициалами. Опершись локтем о лабораторный стол, он сидел, положив подбородок на кулак, и не сводил с нее глаз. Его пустая болтовня раздражала. Я никак не могла понять, что она находила забавного в ней. Уэйнрайт был раздражителем, отвлекающим фактором. Что меня бесило сильнее всего, так это его манера постоянно смотреться в зеркальные двери шкафа для образцов и взбивать волосы, перекидывая их то вперед, то назад, то из стороны в сторону. Как он вечно напрашивался на комплимент. Я не понимала, какую прелесть моя коллега находила во всем этом, как не понимала и того, почему она поощряла его самолюбование нежным смехом.
Однако неприемлемой ситуация стала тогда, когда Уэйнрайт обратил внимание на меня. Когда он узнал, что я изучаю встречающиеся в природе растительные галлюциногены, а также токсические эффекты их передозировки: семена Ipomoea tricolor[11] и Anadenanthera peregrine[12], листья Mitragyna speciosa Korth[13] и Salvia divinorum[14], но прежде всего – веду эксперименты с Banisteriopsis caapi[15] и Psychotria viridis[16]. В то время его интерес я списала на юношескую увлеченность свойствами галлюциногенов и, несмотря на его настойчивость, твердо отказывалась от общения.
Захлопнув журнал, я на какое-то время замерла, а затем по узкому коридору направилась к висящей на стене фотографии Отца и остановилась перед ней. Взбудораженная, в полном смятении, я постучала по стеклу над Его лицом костяшками пальцев и, развернувшись, вернулась в кухню. Стоп-кадр с ритмично движущимися в постели силуэтами в течение дня столько раз всплывал у меня перед глазами, что я уже практически впала в отчаяние. Чуть было не напилась. Я снова обнаружила себя возле буфета, у задней стенки которого стояла бутылка виски, и распахнула дверцу. Почему же из всех мужчин мира ей вздумалось выбрать именно этого? Почему это был он – Джонатан Уэйнрайт? Глядя на бутылку, я испустила тяжкий вздох и поковыляла обратно, к фотографии Отца.
– Я не знаю, что делать. А ты всегда знал.
Когда в детстве мне случалось переволноваться или расстроиться, Отец обычно устраивал долгие пешие прогулки в окрестностях Оксфорда, чтобы, как он выражался, «восстановить равновесие». По дороге он успевал показать мне каждый полевой цветок или плодовый кустарник, пересказывал предания растительного фольклора или разъяснял целебные свойства ягод, семян и кореньев. Он учил меня запоминать и латинские, и привычные всем названия растений и проверял, насколько хорошо я их различаю и владею ли знаниями об их применении. Порой, провалив Его тест, я сетовала на то, что это всего лишь сорняки, на что Отец неизменно отвечал, что такого понятия не существует. От первых доисторических одноклеточных водорослей до могучих дубов, состоящих из триллионов клеток, все без исключения растения эволюционировали с какой-то целью. Неважно, полезные или ядовитые – каждое растение занимало собственное место в экосистеме, и мне следовало хорошенько это запомнить.
Кивнув самой себе и глубоко вздохнув, я пошла в спальню, чтобы снять комбинезон. Я собиралась отправиться на долгую прогулку по угодьям Хэмпстед Хит, чтобы восстановить равновесие.
Стоял теплый вечер, и на главной улице царило оживление. Уличные веранды многочисленных ресторанчиков были заполнены гостями, компании болтали у входа в кинотеатр, и каждые несколько минут из туннеля подземки извергался переполненный людьми поезд. Я старалась шагать, не поднимая глаз от тротуара, избегая любого зрительного контакта, но, когда притормозила у пешеходного перехода, кто-то, проходивший мимо, задел мой локоть. Я подняла взгляд как раз вовремя, чтобы узнать Психо. Длинные, собранные в высокий конский хвост волосы колебались в такт ее шагам, а потом ее заслонил от меня двухэтажный автобус. Сердце подпрыгнуло в груди.
Я поспешила следом, изо всех сил вытягивая шею, чтобы разглядеть ее за автобусом. Однако прежде, чем я успела перейти на другую сторону улицы, мимо меня промчался кто-то еще, громко стуча по тротуару деревянными каблуками ковбойских сапог. Это был Кастор. Он преследовал Психо. Я ускорила шаг, но эти двое мчались вдоль по улице быстрее, чем я могла мечтать, и Кастор уже догонял женщину.
– Оставь ее в покое! – вскрикнула я. – Остановите этого человека!
Я перешла на легкий бег трусцой, то и дело отклоняясь взад-вперед, чтобы разглядеть, что же происходит за автобусом.
– Остановите его!
Несколько человек обернулись на мой крик, но основная масса меня проигнорировала. Когда, наконец, путь был свободен, Психо уже нигде не было видно, а Кастор как раз запрыгивал на подножку отходящего автобуса.
– Черт побери! – завопила я, в ярости стукнув кулаком по ляжке. Народ ведь толпился на тротуарах, и хоть бы кто-нибудь попытался его остановить. – Он же был прямо перед вами! – выпалила я. – Боже правый, вы что, все глухие или просто такие тупые?
Люди снова стали на меня коситься, я же в ответ злобно засверкала глазами. Бросив быстрый взгляд на автобус, сообразила, что он едет на остановку возле станции метро. Я понятия не имела, села ли Психо в автобус, но Кастор ведь ее преследовал. Зачем бы ему садиться в него, если там не было Психо? Я сделала шаг вперед. Ни тот, ни другая меня не знали. Я могла бы сесть в автобус и проследить за обоими. Выйти вслед за Психо и убедиться, что та благополучно добралась до места назначения. Я замялась. Кастор ведь был опасен. Что, если бы он стал вести себя агрессивно? Шаг назад. И с чего бы мне защищать ту, кто прошлой ночью предала меня с Джонатаном Уэйнрайтом?
Застыв в нерешительности, я издала вопль отчаяния.
Дело моей жизни – оберегать редчайшие, самые ценные экземпляры. Тщательно заботиться о них. Я – единственный человек, кому такая задача по плечу.
Я шагнула вперед, навстречу судьбе.
Глава 6
К тому моменту, как я залезла в автобус, все сидячие места уже были заняты, и люди теснились в проходе. Я пробежала взглядом по лицам. На нижнем ярусе Психо не оказалось. Как и ее преследователя. На полпути наверх, подпрыгнув от того, как внезапно ускорился автобус, я поспешно ухватилась за поручень, чтобы не шлепнуться на площадке на глазах у всех пассажиров. Выждав пару мгновений, дабы немного успокоить колотящееся сердце, я выбрала подходящее местечко в середине подъема, где моему здоровью уже не угрожала эксцентричная манера вождения шофера. Из импровизированного укрытия я могла разглядеть ноги пассажиров верхнего яруса. Пара ковбойских сапог отыскалась очень быстро. Кастор, должно быть, воспользовался лестницей в задней части салона, потому что сидел в самом конце, широко расставив ноги, из-за чего его соседу пришлось практически прижаться к окну.
Там было множество другой обуви и других ног, но ближе к кабине водителя, практически на уровне моего лица, отыскалась пара белоснежных спортивных брюк, которые привлекли мое внимание. На ком бы они ни были надеты, владелица их сидела, закинув ногу на ногу, обнажив при этом стройную лодыжку. Висящая в воздухе нога ритмично покачивалась чему-то в такт. Вытянув шею, я смогла разглядеть нижнюю часть подбородка Психо, ее аккуратные ноздри и длинные, изогнутые ресницы по краям сомкнутых век. В такт движению ноги она совершала жевательные движения и едва заметно покачивала головой. Что бы она ни слушала, музыка заставляла Психо забыть обо всем на свете. Кажется, она вовсе не замечала ни меня, ни мужчину в задней части салона.
На сиденье напротив нее боком устроился маленький мальчик. Он сидел, болтая ногами в проходе. Посасывая сразу два пальца, он в упор уставился на меня. Я хотела, чтобы он повернулся лицом вперед, чтобы не привлекал внимания ко мне, на что и указала ему нетерпеливым жестом. Мальчишка не сдвинулся с места.
– Отвернись, – едва слышно выдохнула я.
Мальчишка продолжал на меня пялиться, барабаня короткими ножками. Я снова воспользовалась языком жестов – на этот раз еще энергичнее, однако ничего не изменилось. Я бросила взгляд на Психо – к счастью, ее глаза все еще были закрыты.
– Прекрати пялиться, – прошипела я. – Займись своими делами.
Внезапно мальчишка выудил пальцы изо рта и громким писклявым голоском осведомился:
– Maman, que fait cet homme?[17]
Его мать, не поднимая глаз от смартфона, переспросила:
– Quoi? Quel homme?[18]
– L’homme rigolo. Lá-bas[19].
Смешной дядя? Я мысленно возмутилась, глядя на пустые ступени позади себя. Этот мальчишка что, меня имел в виду?
Так и не оторвавшись от экрана, мать сгребла в охапку ноги сына и развернула его лицом вперед. Я взглянула на Психо. Теперь ее глаза были открыты. Она улыбалась малышу. Однако мне тут же пришлось спешно ретироваться вниз, поскольку голова мальчика вновь начала медленно поворачиваться, чтобы посмотреть в мою сторону. Психо машинально проследила за его взглядом, но меня уже не было видно.
Дальше оставаться в убежище не представлялось возможным – люди постоянно входили и выходили из автобуса, переходили с верхнего яруса на нижний, и наоборот. Поэтому, отыскав себе местечко внизу, я прислонилась спиной к перегородке и принялась ждать. Спустя почти сорок минут Психо застала меня врасплох, возникнув на ступенях прямо передо мной. Автобус был полон. Уйти с ее пути мне было просто некуда, поэтому пришлось терпеливо сносить, как она наступила мне на ногу, уперлась локтем мне в живот и, наконец, обтерлась волосами о мое лицо, пробивая себе путь к выходу. А затем уже и мне пришлось проделать ровно то же самое с другими пассажирами, спеша вслед за ней.
Психо плавно двигалась вдоль запруженных людьми улиц, широким уверенным шагом огибая встречных пешеходов. Я же, запыхавшись, едва поспевала за ней по пятам, натыкаясь на прохожих, спотыкаясь и мечтая о том, чтобы Психо сбавила шаг. Та же, сохраняя недостижимый темп, добралась до конца Уордор-стрит и продолжила путь по Олд-Кромптон-стрит. Когда я уже готова была отказаться от преследования, объект моих наблюдений свернул на Фрит-стрит и сел за столик на веранде итальянского бара. Я совершенно выбилась из сил и шумно пыталась отдышаться. Тем вечером я намеревалась предпринять долгую и неспешную прогулку по древним лесным угодьям, чтобы восстановить душевное равновесие. Однако по факту пришлось заниматься совершенно противоположным. Привалившись к стене дома в начале улицы, я выудила из кармана носовой платок, стащила очки и промокнула пот с лица.
Вернув очки на положенное им место, я обнаружила, что Психо уже весело беседует с официанткой, будто та была ее закадычной подружкой. Когда девушка скрылась в баре, Психо скрестила длинные ноги и, не сводя глаз со здания на другой стороне улицы, закурила сигарету. Вытянув шею, я проследила за ее взглядом. Психо смотрела на окно двумя этажами выше джаз-клуба. Тонкая занавеска была задернута, свет в комнате не горел. Тем временем Психо, откинув голову и поджав губы, выпустила в небо высокий столб сигаретного дыма.
Четверо ухмылявшихся за соседним столиком молодых людей в открытую пялились на нее. Она смерила их взглядом, в ответ мужчины принялись чокаться пивом, смеяться и тыкать друг друга локтями. Они всячески пытались втянуть ее в беседу, но я была слишком далеко и ничего не слышала. На дальнем конце веранды я приметила пустой столик, который могла бы занять и постараться их подслушать. Только чтобы добраться туда, мне пришлось бы пройти прямо перед носом Психо. Я стала украдкой продвигаться вперед, стараясь держаться поближе к стене. Когда я была буквально в пяти метрах от цели, на веранду вернулась официантка и тоже обратила внимание на мужчин.
– Ridicolo ragazzini[20], – бросила она, выставляя на столик чашку эспрессо.
Психо нахмурилась и, отодвинув эспрессо, поднялась на ноги.
– Не глупые мальчишки, – возразила она, расплачиваясь за кофе. – Мужчины, и хорошего от них ждать не приходится.
Тогда я впервые услышала ее голос. Он оказался ниже, чем я ожидала, и говорила Психо с сильным акцентом. У меня мурашки побежали по телу.
– Да, настоящие мужики, которые хотят выпить в компании роскошной леди, – заявил один из их компании под одобрительный гогот остальных.
Закатив глаза, Психо на прощание чмокнула официантку в щеку и отправилась через дорогу, по направлению к джаз-клубу. Мужчины принялись ее окликать, умоляли остаться и выпить с ними. Мне хотелось надавать им пощечин, но это привлекло бы внимание. Так что я просто наблюдала, как Психо открывает маленькую дверку в стороне от главного входа в клуб, а потом, выждав пару мгновений, отправилась вслед за ней.
Дверь открывалась прямо на лестницу. Когда я вошла, Психо уже успела подняться наверх. Я как раз собиралась последовать за ней, как вдруг меня окликнул голос.
– Ваш билет, пожалуйста.
Обернувшись, я обнаружила маленькую билетную кассу, втиснутую в нишу в стене. За стойкой на табурете сидел человечек.
– Прошу прощения?
– Ваш билет, пожалуйста, – повторил он.
Я бросила взгляд на лестницу, но Психо уже и след простыл.
– У меня нет билета, – ответила я, поставив ногу на первую ступеньку.
– Вы не можете попасть на шоу без билета.
– Я здесь не ради шоу. Я пришла к другу.
– Кто же ваш друг?
– Прошу прощения?
– Назовите имя своего друга. Я позвоню ему, и он спустится за вами.
Человечек достал мобильник и выжидательно занес палец над экраном. Я уставилась на него. Он не сводил взгляда с меня.
– Сколько стоит билет?
– Пятьдесят фунтов.
– Сколько?!
* * *
На вершине лестницы оказался вестибюль, который плавно переходил в небольшой бар с несколькими столиками и низкими сиденьями. Коллеги в университете упоминали камерные заведения, подобные этому, однако сама я никогда в таких не бывала. Прямо у стойки бара группа играла неспешный джаз. Свет был приглушен, все разговоры сливались в общий шум.
Обойдя весь зал по периметру, я, наконец, наткнулась на свободное место. Усевшись, принялась усердно всматриваться в полумрак, пытаясь разглядеть Психо. Та стояла у барной стойки, наблюдая за группой, участники которой, вероятно, были ей знакомы – они улыбались и кивали женщине, она же, в свою очередь, улыбалась и кивала им.
Прослушав еще несколько номеров, Психо шагнула за стойку, схватила бутылку красного вина и положила в сумку. Шокированная наглостью, с которой была совершена кража, я принялась вертеть головой по сторонам, чтобы понять, кто еще мог это заметить. Однако музыканты были заняты музыкой, а бармен повернулся спиной. Психо бросила последний взгляд на группу, а потом скользнула в небольшую дверцу слева от бара. Я уставилась на эту дверь. На ней висела табличка, содержание которой сложно было истолковать двояко: «Служебное помещение». Это означало, что мне ход туда был заказан.
Я встала и принялась пробираться к краю зала, пока, наконец, не оказалась прямо напротив нужной двери. Затем, убедившись, что никто не смотрит в мою сторону, я прижалась спиной к ней, завела руку назад, нащупала ручку, повернула ее и, как была, спиной вперед шагнула сквозь проем.
За дверью оказалась узкая лестница, которая вела на третий этаж здания. На ее вершине была еще одна дверь, слегка приоткрытая. Я остановилась рядом с ней и тут же услышала внутри какое-то движение. Движение сопровождалось голосом, который я распознала как голос Психо.
– Бас… Бас… Себастиан.
Тихонько выдохнув, я повернула голову, чтобы заглянуть в щель, образовавшуюся между дверью и косяком. Внутри было темно, но потом раздался звук раздвигаемых занавесок, и комната наполнилась оранжево-красными отблесками уличных огней и неоновых вывесок. Я не видела ни Психо, ни Себастиана, но вполне отчетливо смогла рассмотреть небольшую комнату, загроможденную некогда величественной мебелью, которая ныне выглядела убого. Стандартный торшер, задрапированный слегка прожженным шелковым шарфом, тускло светился в углу. Потертые поддельные персидские ковры лежали на голом полу, а на каминной полке над давно не чищенным очагом царствовало неряшливое чучело чайки под стеклянным колпаком, которое обозревало пространство комнаты единственным глазом-бусиной.
На наклоненном в сторону окна мольберте был натянут завешенный тряпьем холст. Психо показалась в поле моего зрения, направляясь к мольберту. Она словно желала взглянуть на работу, однако внезапно остановилась и развернулась. Я вытянула шею, чтобы разглядеть, на что она смотрит. На кушетке ничком лежало тело, прикрытое бледно-розовым плюшем. Психо приподняла покрывало за угол и тут же, зажав нос, выпустила ткань из рук. Несколько секунд она молча смотрела на тело, а затем решительно сорвала покрывало, на этот раз позволив тому сползти на пол.
– Себастиан.
Я немного подкорректировала свою позицию, чтобы улучшить обзор. Тело оказалось плотно обернутым в домашний халат с растительным орнаментом, переносицу украшали съехавшие на бок оранжевые солнечные очки, а от уголка рта к заросшей щетиной щеке тянулся след от губной помады. Я сразу же узнала этого молодого человека с длинными светлыми волосами. Дурман. Так значит, Дурмана звали Себастианом.
Психо стукнула Дурмана ногой по подошве канареечно-желтых кроссовок, отчего по всему его телу пробежала дрожь. Он разлепил один глаз и поморщился.
– Задерни шторы. Слишком ярко.
Дурман принялся шарить по полу руками в поисках покрывала, но Психо первой схватила его, сложила и бросила на спинку потертого кресла с горчичной обивкой.
– У меня есть бухло, – объявила она, помахав перед носом Дурмана украденной бутылкой вина.
– И покурить?
– И покурить. – Она швырнула упаковку ему на грудь и стянула с себя ветровку. – Выглядишь ты говено и воняешь так же.
– Благодарю, дорогая. – Дурман спустил ноги с кушетки, принимая сидячее положение. – Что ты здесь делаешь?
– Проходила мимо и решила зайти поздороваться.
При этих ее словах Дурман театрально заохал.