Джейн Шемилт
Дочь
Глава 6
Дорсет, 2010
Год спустя
Я трогаю пальцами тонкое запястье пожилой женщины, соседки. До сих пор она была для меня всего лишь неким символом, как дерево, мимо которого я проезжаю по пути в магазин. Просто сгорбленная фигура в старомодном теплом пальто. О ее преклонном возрасте можно было судить по походке. По вечерам для меня уже привычно видеть свет в ее окне.
И вот теперь она лежит в неловкой позе, упершись головой в дверной косяк, сжав пальцы.
– Вы меня слышите? – Не дождавшись ответа, я пытаюсь взять ее на руки. Это мне удается: женщина легкая, как ребенок. Ее бледное лицо с бескровными губами все в мелких морщинках, на щеках коричневые пятнышки. Седые волосы зачесаны назад настолько гладко, что отчетливо проступают кости черепа.
Я толкаю плечом дверь и вхожу с ней в дом, чтобы заняться тем, что привыкла делать значительную часть своей жизни. Помогать больным людям.
Бристоль, 2009 год
От пятнадцати до десяти дней до…
Дни пролетали быстро, похожие один на другой. Обычные дни. В самом деле обычные? Да, в моей памяти это время сохранилось именно таким. Дни, подернутые серо-голубой дымкой, с возникающими время от времени маленькими драмами. Они казались мне обычными, несмотря на то что были последними днями моей семейной жизни, несмотря на то что, как потом оказалось, были насквозь пронизаны ложью.
Я работала в клинике. Дома мы с Тэдом разговаривали, спорили. Если не были сильно уставшими, занимались любовью. Эд на пару дней слег с сильной простудой. Утром я его не будила, оставляла на прикроватном столике парацетамол и другие лекарства и уходила. Тео со своей серией фотографий с Наоми в лесу победил на конкурсе, получил почетный диплом. А у самой Наоми репетиции теперь длились до позднего вечера. Тэд тоже стал чаще задерживаться на работе. Его статью принял журнал «Ланцет». Это событие мы отметили поздно вечером бутылкой вина.
Да, вот такие были у нас дни, где не за что было ухватиться. Просто шли и шли, плавно перетекая один в другой. Мне приходилось совмещать очень многое – семью, брак, работу, живопись. Не всегда это получалось гармонично, обязательно был перекос в какую-то сторону, обычно в сторону работы. Но я не тревожилась, словно все это было лишь подготовкой к настоящей жизни, которая вот-вот наступит, и тогда я все прекрасно организую. Стану замечательной матерью, женой, доктором, художницей.
И вот наконец я натолкнулась на нечто, указывающее, что не все в моей жизни так благополучно, как кажется. Это был первый сигнал, за которым вскоре последовали другие.
В четверг, пятого ноября, Джейд положили в больницу. В разговоре секретарша педиатра между прочим упомянула, что мистер Прайс сильно разволновался и начал буянить. Даже пришлось вызвать полицию.
Ну что ж, я вручила девочку в надежные руки, так что теперь можно было не беспокоиться. А то, что мистер Прайс вышел из себя, так это понятно. Почувствовал, видимо, что придется ответить за ребенка.
В понедельник я пришла в клинику раньше обычного и сидела, наслаждаясь тишиной. Пила кофе из своей первой кружки, изучая на экране компьютера результаты анализов пациентов. Телефон зазвонил, когда я рассматривала гистограмму ткани печени миссис Бланкин.
– Доктор Малколм?
– Да.
Я прижала трубку подбородком, продолжая работу. Гистограмма мне не нравилась. Значит, подозрения оказалось верными. Выпадение волос, покраснение кистей рук и паутинка тонких жилок на щеках – это не только проявления климакса. Миссис Бланкин выпивает, причем регулярно. Я послала Джо сообщение с просьбой вызвать ее ко мне на прием.
– …из детской больницы.
– Извините, что вы сказали? Я не расслышала.
– Я доктор Чизолм. Педиатр-консультант из детской больницы. Вы направили к нам Джейд Прайс.
Я поставила кружку и взяла трубку в руку.
– Да. Спасибо за…
– Я хотел бы поговорить с вами об этом, доктор Малколм.
К сожалению, сейчас у меня для этого не было времени.
– Мы обязательно поговорим, доктор Чизолм, но у меня через три минуты прием. Давайте я вам перезвоню часа через два-три.
– Я предпочел бы поговорить с вами лично. Пожалуйста, приходите в час, ради этого я отменил встречу.
– В час? Я постараюсь, но…
– Пожалуйста. Это важно. Мой кабинет на пятом этаже.
– Я попрошу прийти со мной и нашего шефа, доктора Дрейкотта, если он сможет…
– Хорошо. Я вас жду.
Мне казалось, что я отчетливо вижу этого педиатра. Густые, аккуратно причесанные седые волосы. В большой веснушчатой руке у него рентгеновский снимок, на который он смотрит сквозь очки в серебряной оправе и кивает, видя там явные следы насилия над ребенком.
Так что я все откладываю и иду к нему поговорить о Джейд. Возможно, нужна моя помощь.
Ровно в час я постучала в дверь с аккуратной надписью золотыми буквами в небольшой черной рамке: «Д-р Чизолм». При моем появлении он встал. Доктор оказался невысоким, худощавым и… чернокожим.
Наверное, я как-то выдала свое удивление, потому что он внимательно посмотрел на меня своими острыми карими глазами и с улыбкой произнес:
– Я уже привык, что относительно меня многие ошибаются. Я родился в Гане, но Оксфорд напрочь вытравил мой африканский акцент. Спасибо, что пришли. Пожалуйста, садитесь, – его рукопожатие было крепким и коротким.
Я села в серое пластиковое кресло, он занял место за своим столом.
– Спасибо, что пригласили поговорить. Ситуация трудная и…
– Доктор Малколм, девочка больна.
– Да. Я была у них в доме, говорила с отцом. Уличить его в чем-то не удалось, но, я думаю, вы уже выяснили причину.
– Джейд серьезно больна. – Выражение его лица не изменилось.
– Социальные работники…
– У нее лейкемия, – перебил он меня.
– Лейкемия? – я не знала, что сказать. Может, он перепутал и речь идет о другом ребенке?
Тем временем доктор Чизолм продолжал:
– Мы уверены, никакого домашнего насилия тут не было. Да, родители не совсем адекватны, но они ее любят. В этом нет сомнений. У девочки острый лимфобластный лейкоз.
– Боже.
– Анализ крови показал наличие атипичных лимфоцитов и бластных клеток. Свертывание крови практически отсутствует. Анемия. Гемоглобин на опасно низком уровне.
Черт возьми, как же это я не заметила? Все было так очевидно. Пассивность, слабость – это были не следствия депрессии, а анемия. Бронхит – вторичное проявление нефункционирования белых кровяных телец. Синяки – следствие плохого свертывания крови. Она приходила ко мне четыре раза, и я не вглядывалась, зациклившись на своем. Мне было безумно стыдно.
Доктор Чизолм кивнул, как будто читая мои мысли.
– Сейчас ей дают антибиотики, внутривенно. На завтра назначена магнитно-резонансная томография, а потом мы начнем химиотерапию.
– Родители знают?
– Еще нет. Вот почему я хотел с вами встретиться. Ситуация деликатная. При госпитализации я предупредил их, что мы будем проверять девочку на наличие неслучайных повреждений. Пришлось сказать, что делается это по вашему запросу.
– Я посетила их специально, чтобы проинформировать. Но так прямо сказать отцу не удалось.
Это была ошибка, которую теперь не исправишь. Да, на домашнее насилие указывало все – прежде всего сам отец, а также обстановка в доме и улица, где они живут.
– Не сомневаюсь, доктор Малколм, вы сделали все, что было в ваших силах, но родители Джейд ничего о подозрении в домашнем насилии не знали. Мистер Прайс очень разозлился. Он просто рвал и метал.
Я вспомнила его бычью фигуру и представила, как это выглядело.
– Результаты анализов пришли сегодня утром. Так что мы начинаем действовать. А вас я пригласил, во-первых, чтобы сказать о диагнозе лично, а во-вторых, чтобы предложить сообщить родителям. Думаю, это поможет сохранить доверительные отношения.
Сообщить родителям? И что я им скажу? Что совершила ужасную ошибку, находясь в плену стереотипа? Не заметила совершенно очевидных симптомов лейкемии?
Я посмотрела на него. Его взгляд был спокойный и твердый. Трудно было сказать, сочувствует он мне или презирает.
– И какие прогнозы?
– Процент пациентов, остающихся в живых спустя пять лет после выявления лейкемии, колеблется от двадцати до семидесяти пяти. Подождем результатов томографии. Прогноз ухудшает наличие в кровеносной системе Джейд слишком большого количества аномальных белых кровяных телец. – Он сидел, устремив на меня внимательный взгляд. – Итак, что вы намерены делать как ее первый лечащий врач?
Я не знала, куда деваться от стыда. Да, я в конце концов направила Джейд в больницу, но совсем по другой причине. И опоздала на несколько месяцев.
– Конечно, встречусь с родителями. А сейчас я хотела бы увидеть Джейд, чтобы сообщить им, в каком она состоянии.
– Идемте.
Он вышел из-за стола, и я последовала за ним в коридор почти бегом, едва поспевая.
Я скажу им, что она выглядит нормально. Что ей уже лучше. И хорошо, что она вовремя попала в больницу. Ей здесь помогут. Увидев меня, она засмеялась. Нет, просто улыбнулась. Мы поговорили… я что-то сказала, она что-то сказала и… засмеялась.
Я не сразу поняла, почему он остановился у второй кровати, где лежал остриженный наголо белокурый мальчик. Сильно исхудавший, с закрытыми глазами. На вид примерно лет шесть. К вене подсоединена капельница. И только потом я заметила жирафа, темного на фоне белоснежного белья. Некоторые синяки у ребенка позеленели, но появились красные и сиреневые.
– Вот, решили ее постричь. Дети так легче привыкают к потере волос после химиотерапии. Правда у нас еще нет согласия родителей. Получим после вашей встречи с ними. А лекарственную терапию уточним по результатам томографии.
– Джейд, это я, доктор. Здравствуй.
– Она устала и спит, – тихо проговорил доктор Чизолм. – Ее сегодня замучили осмотрами.
– Джейд, – продолжила я, не обращая внимания на его слова. – Я сейчас еду встретиться с твоими мамой и папой. Что мне им передать?
Веки девочки дрогнули и открылись.
Может, Джейд узнала мой голос, может, потому что услышала слова «мама» и «папа», но на секунду она встретила мой взгляд и улыбнулась.
Только выезжая из подземной автостоянки больницы, я вдруг сообразила, что девочка не могла знать о моей ошибке. Не могла знать, что ей помогли бы раньше, если бы я вовремя к ней присмотрелась.
Глава 7
Дорсет, 2010
Год спустя
Я без задержки прохожу с ней в опрятную теплую кухню, изобилующую яркими цветами. Рассматриваю оранжевый рисунок на линолеуме, темно-красный стол, желтый секционный шкаф с белыми ручками, ярко-голубую плиту и красный диван у стены. В камине пылает огонь, в углу поблескивает экран телевизора, кресло обито мебельным ситцем, расшитым живописными котами. Последовавший за мной Берти, оставшись без присмотра, быстро съедает из миски кошачью еду и со слабым вздохом устраивается у камина.
Я кладу соседку на диван, снимаю с нее туфли, сажусь рядом. Держа руку на пульсе, быстро оглядываю комнату. Всюду фотографии. Вот пожилой джентльмен в кепи копает в саду; рядом на снимке темноволосая молодая женщина с маленьким мальчиком на берегу моря, другого, постарше, она держит за руку. Я вспоминаю свою кухню: как хорошо мне в ней было, пока все не пошло прахом.
Бристоль, 2009
За десять дней до…
Я быстро отъехала от больницы, обогнав учебный автомобиль, и рванула вперед, чтобы успеть на перекресток до переключения светофора. Думать о разговоре с доктором Чизолмом не было сил.
Наконец я дома, необычно рано. Входная дверь не заперта, в прихожей я чуть не споткнулась о кроссовки Эда – он оставил их посередине. Видно, торопился, что-то забыл и вернулся. Я подняла их, поставила в угол. Мог бы не снимать, мы убрали ковры несколько лет назад. И шторы тоже. Солнечный свет в комнаты устремлялся сквозь чистые стекла больших окон с раздвижными створками. Но когда я возвращалась с работы, окна были уже темными. А теперь я видела пианино, книжный шкаф, длинный обеденный стол, на котором Тэд иногда раскладывал свои бумаги.
Я медленно двигалась, прислушиваясь к звукам своих шагов. Комнат в доме было много, но мы ими почти не пользовались. Тэд работал в кабинете. Дети обитали в своих комнатах или на кухне.
Спустившись по деревянным ступеням, я обнаружила Эда, сидящего за компьютером в гостиной, смежной с кухней. На экране – алгебраические символы и цифры. Как славно, что он дома.
Я села рядом на подлокотник дивана. Очень хотелось поцеловать его в щеку и погладить упругую темную шевелюру, но, увидев, как он поморщился, я вспомнила о новых правилах, которые нельзя нарушать.
– Привет, дорогой, – сказала я, глядя ему в спину. – Ты сегодня рано.
– Курсовая по математике, – буркнул он, не поворачиваясь.
– Но…
– Занятия отменили. Из-за этого насильника.
– Неужели?
– В основном пугали девочек, – отозвался Эд, не отрывая глаз от экрана. – Домой возвращаться группами. Не разговаривать с незнакомцами.
– А что за насильник? Почему занятия отменили сегодня? Раньше говорили, что он орудует на другом конце Бристоля.
– Боже, сколько вопросов. – Лежащая на столе рука сжалась в кулак. – Одному учителю показалось, что у общежития девочек он видел какого-то подозрительного типа. – Эд быстро взглянул на меня: глаза прищурены, как будто он что-то скрывал. – Мне нужно это закончить. Я уже опоздал со сдачей.
– Хочешь горячего шоколада?
– Да, конечно.
Я быстро приготовила шоколад, поставила перед ним чашку и на секунду положила руку ему на плечо. Наклонившись, с удивлением обнаружила, что от Эда неприятно пахнет.
– У тебя на работе что-то случилось?
– Нет. А почему ты спросил?
– Ты сегодня рано.
– Вообще-то да, – попробовала я объяснить, – возникла неприятная ситуация. Но я все улажу.
Он поморщился.
– Ты мне мешаешь.
– Хорошо, – я встала, – и не забывай, дорогой, вовремя отдавать одежду в стирку.
Он негромко хмыкнул, продолжая смотреть на экран. Я быстро погладила его плечо и ушла.
На кухне я выпила чашку чая, глядя в окно, где начало темнеть. Потом позвонила Тэду. На этот раз он ответил. Рассказала о случившемся.
– Да. Я тебе сочувствую, Джен.
– Не мне надо сочувствовать, а этой девочке.
– У меня не так давно был случай похуже. Надеюсь, ты не забыла. Тоже девочка. Операция на позвоночнике. Все закончилось параличом.
– Конечно, помню, – быстро ответила я. – Это было ужасно.
Да, тогда дело чуть не дошло до суда. Удалось доказать, что врачебной ошибки не было, но Тэд сильно переживал.
– В нейрохирургии риск неизбежен, – продолжила я, немного помолчав. – Пациент или его родственники подписывают специальную форму согласия на операцию. Они осознают опасность нежелательных последствий. А в случае с Джейд Прайс моя вина очевидна. Родители полностью мне доверяли, а я их подвела. Совершенно не думала о лейкемии, зациклилась на домашнем насилии.
– Извини, Дженни, но у меня дела, – отрывисто произнес он. – Поговорим дома. Я постараюсь прийти пораньше. Принесу вина.
Мы с Фрэнком договорились пойти к Прайсам завтра утром, но я решила поехать прямо сейчас, одна. Хотя на звонок никто не ответил.
Приехав, я постучала в дверь, постояла, постучала снова. В доме, видимо, никого не было. Конечно, кроме матери Джеффа Прайса. Наверное, она сидела сейчас в темноте и прислушивалась к моему стуку, вцепившись пальцами в подлокотники кресла.
В конце концов я повернулась и поехала домой.
Мальчики еще не вернулись. Наоми, как всегда, была на репетиции. Так что вечер мы провели с Тэдом вдвоем. Распили бутылку вина и долго сидели над пустыми тарелками. Тэд держал мою руку.
– Что мне им сказать? – спросила я.
– Скажи правду. Что ты руководствовалась объективными данными, которые на лейкемию не указывали.
– Они говорили, что не знают, откуда у нее синяки, но я не верила. На кашель тоже не обратила должного внимания. Потому что была убеждена в домашнем насилии.
– Но при первом осмотре не всегда удается поставить верный диагноз.
– Я осматривала девочку несколько раз.
– Да. И действовала, как подсказывала тебе интуиция. – Не давая мне возразить, он встал и поцеловал меня. Крепко, в губы. И долго не отпускал. А мне было что возразить. Предвзятое мнение помешало своевременно направить девочку на исследование в больницу. А потом я ее направила, но совсем по другому поводу. Так что интуиция меня фундаментально подвела.
Потом вернулись мальчики, следом – Наоми. Мальчики быстро поели и пошли наверх. Наоми отмахнулась от моих вопросов о насильнике. Сказала лишь, что девочки расходились группами. Говорила в промежутках между полными ложками запеченного картофеля «дофинуа», который стоял на блюде перед ней. Репетиция прошла замечательно. Режиссер и помощники советуют ей поступать в театральную школу. Выражение лица у нее при это было такое, как будто она все время думала о чем-то своем, тайном.
Раз так, я решила не докучать ей своими вопросами. Девочка устала, пусть пойдет отдохнет.
Потом мы с Тэдом молча вымыли посуду, убрали продукты в холодильник. Я загрузила стиральную машину, и мы поднялись наверх. Бок о бок, касаясь руками. Я едва двигалась от усталости. На половине пути Тэд обнял меня и притянул к себе.
В спальне я заставила себя раздеться, принять душ, надеть ночную рубашку. Ее мягкие кружева меня успокоили. Тэд подошел сзади, встал у зеркала. Говорят, женщины выбирают мужей, похожих на себя. В моем случае это правило, если оно действительно существует, не действовало. Тэд высокий, широкоплечий, голубоглазый. А я похожа на свою бабушку-ирландку, которая смотрела на меня с фотографии на стене. Темные вьющиеся волосы, светлые глаза, веснушки. Ростом я была ему до плеча.
Тэд смотрел на меня в зеркале, чуть сдавливая горячими пальцами мою шею.
В постели мы, не произнеся ни звука, повернулись друг к другу. Он начал меня целовать в губы, проникая языком все глубже. У языка был вкус вина. Я знала своего мужа наизусть. Его мускулы, плечи, плоский живот с густыми волосами внизу. Его вес. Я представляла, как все будет происходить дальше. Но сегодня было иначе. Грубее и быстрее. Тэд сильно прижал меня спиной к постели, поднял рубашку до шеи и, сразу глубоко проникнув внутрь, быстро задвигался. А я задвигалась в ответ. Казалось, пережитое днем каким-то образом повлияло на нас, сделало другими. Никакой преамбулы. Никаких нежностей и ласк. Слабые укусы, сжимание запястий, широко раскрытые рты и вытаращенные глаза. И дикое слияние друг с другом, как у животных. А в конце давно не испытываемое наслаждение.
Потом, отстранившись наконец друг от друга, мы долго лежали без движения, вытянув ноги. Не говоря ни слова.
Тэд наклонился и начал слизывать с моих щек слезы, которых я не ощущала. И вскоре заснул, уткнувшись лицом в подушку. Я полежала какое-то время, держа руку на его спине.
Сон пришел неожиданно, как будто мне на голову набросили одеяло. Глубокий. Без сновидений.
Глава 8
Дорсет, 2010
Год спустя
Потерять сознание соседка могла по разным причинам. Инфаркт, диабетическая кома, инсульт. Нельзя исключить приступ боли в желудочно-кишечном тракте, хотя живот у нее мягкий. Я поискала глазами на столе лекарства, но их не было. У хронических больных дом обычно запущен, а тут образцовый порядок.
Она пошевелилась, открыла глаза. Взгляд не испуганный, скорее смущенный. Я объясняю, что обнаружила ее без чувств на пороге дома. Одновременно замечаю белые ободки на внешних краях радужной оболочки ее глаз, указывающие на повышенный холестерин. Она говорит что-то, медленно подбирая слова, а я продолжаю держать ее руку. Такую же, какая была у моей мамы, – дряблая кожа, распухшие суставы пальцев, – и чувствую укол вины, что вот теперь вожусь с посторонней женщиной, а на свою мать не нашла времени за год до ее смерти.
Бристоль, 2009
За девять дней до исчезновения
Телефон зазвонил, когда я заканчивала собирать сумку.
– Привет, дорогая!
Вот уж некстати, черт побери!
– Я не могу долго говорить, мама.
– Значит, ты сегодня работаешь?
– Конечно. Ты же знаешь, что я работаю все дни, кроме пятницы.
– У меня снова закружилась голова. Так все было ничего, а вчера вдруг почувствовала себя неважно…
– Что значит неважно, мама?
– Просто неважно. Этого не объяснишь, Дженнифер. – Тон такой, будто она разговаривает с двенадцатилетней. – Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом. – Ее голос повеселел: – Как Джек?
– Какой Джек?
– Твой муж, дорогая.
– Мама, Джек – это бывший муж Кейт.
– Ну конечно. Извини, сглупила. Но как же тогда зовут твоего мужа, дорогая?
Я представляла ее так отчетливо, как будто мы находились в одной комнате. Не очень ухоженный сад позади ее небедного жилища. Говоря по телефону, она вздыхает, трогает свое жемчужное ожерелье, бросает взгляд на телевизор с запыленным экраном, на аккуратные стопки журналов на столе. В доме пахнет нафталином и чистящими средствами. Ее память ухудшается.
– Моего мужа зовут Тэд. Послушай, мама…
– Я не знаю, что делать с коттеджем. Кейт его не берет.
Вот о коттедже сейчас не надо.
– Мы поговорим об этом, когда я к тебе приеду.
– Завтра?
– В пятницу. В мой выходной.
– Как замечательно, дорогая. Вот только я чувствую себя неважно…
Фрэнк ждал меня на стоянке у клиники. Сидел в машине, слушал скрипичный концерт. Лицо недовольное. Что не удивительно – удовольствия предстоящий визит нам не обещал. К тому же пришлось отменить утренний прием пациентов.
Как только я села, он тронул машину.
– Извини, Фрэнк, сама не знаю, как это получилось.
– Никто из нас не застрахован от промахов. И у меня они были.
– У тебя-то какие? Что-то не припомню.
– А как же. Не заметил у молодого парня гипертрофию щитовидной железы. В результате он слег в психиатрическую клинику.
– Но потом ты помог ему встать на ноги, – напомнила я.
– А еще у пациентки был перелом лодыжки, а я диагностировал это как вывих.
– Лучше вспомни, скольким ты буквально спас жизнь.
– Я не говорю, что все так уж плохо. Твой случай пустячный по сравнению с теми, о которых пишут в вестнике «Медицинская служба гражданской обороны».
Этот вестник нельзя было читать без содрогания. Там рассказывали о чудовищных врачебных ошибках и преступном невнимании к больным. Ребенок несколько дней пролежал с высокой температурой, а потом выяснилось, что у него менингит. Другого пациента, больного раком, долго лечили от синдрома раздраженного кишечника. Жалующемуся на головные боли говорили, что это депрессия, а у него была опухоль мозга.
– Но мне от этого не легче, – ответила я.
Мы подъехали к дому. Джефф Прайс открыл дверь с каменным лицом. Посторонился, пропуская нас в коридор.
– Пойдемте на кухню. Не хочу, чтобы мама слышала. – Там он встал, сложив на груди руки.
– Мистер Прайс, я пришла вам сказать…
– Что моего ребенка положили в больницу с подозрением на домашнее насилие, – прервал он меня. Жилка на его лбу заметно пульсировала. – И в полиции, не разобравшись, мне уже вынесли предупреждение.
– Мистер Прайс, – произнес Фрэнк ровным тоном, – доктор Малколм пришла сообщить вам нечто очень важное.
– Меня тревожили ее синяки, – продолжила я. – Нужно было выяснить причину их появления.
– А чего было выяснять?! – опять взорвался он. – Вы и так уже знали, что это из-за меня. Лучше скажите, зачем ее остригли и когда мы можем забрать нашу девочку.
– Не скоро, мистер Прайс.
– Это еще почему? – из смятой пачки на столе он вытащил сигарету и закурил.
– Дело в том, что у Джейди… – я замялась. Это тяжелое известие следовало сообщить как можно мягче, но у меня не получалось.
– Погодите, погодите, что у Джейди? – по моему лицу он видел, что с его дочкой что-то случилось. Что-то плохое. – Эй, Трейс… иди сюда.
На кухню вышла мама девочки в домашнем халате, но с макияжем.
– Здравствуйте, миссис Прайс.
Она кивнула без всякого выражения.
– К сожалению, я вынуждена сообщить вам неприятное известие.
– Что за неприятное известие, доктор? – Джефф Прайс повысил голос. – Да скажите вы наконец, не тяните.
Жена стояла рядом, положив руку ему на плечо.
– У Джейд обнаружили заболевание крови. – Я замолкла, видя, как застыли их лица. – Называется лейкемия.
– Это рак, я правильно понял? – произнес Джефф Прайс, его голос сорвался.
– Да, это разновидность рака, но излечимая.
– Боже мой, – прошептал он.
Не сводя с меня глаз, миссис Прайс тяжело опустилась на стул.
– Это точно? Ведь может быть ошибка. Врачи часто ошибаются.
– Боюсь, что тут ошибки нет, – проговорила я через силу. – Ей делали анализ крови. Дважды.
С минуту они молчали.
– И что теперь? – наконец спросила миссис Прайс.
– Она останется в больнице, ее будут лечить.
– А потом что? – подал голос ее муж.
– Ей будут давать сильные лекарства и…
– Я не это спрашиваю. Она умрет?
– Ну почему же… – я снова замялась. – Диагноз, конечно, тяжелый, но многие излечиваются и нормально живут. Я могу привести вам статистику…
Мистер Прайс взял жену за руку.
– Поехали в больницу. Там умирает наш ребенок…
– Она пока не умирает. Ей будут делать…
Миссис Прайс повернулась ко мне:
– Нашу девочку могли бы начать лечить раньше, если бы не вы со своим домашним насилием.
– Но именно доктор Малколм направила ее в больницу, – вмешался Фрэнк. – Да, по поводу синяков на теле девочки. Но это тревожный симптом. Там немедленно сделали анализы и выявили заболевание. Без ее участия этого бы не произошло.
Я не была уверена, что Прайсы его слышали.
Джефф посмотрел на меня в упор:
– Жена приводила ее к вам четыре раза. Четыре. А вы? Домашнее насилие, домашнее насилие… Будьте вы прокляты.
Потом, вспоминая это, я не была уверена, действительно ли он так сказал или мне показалось. Но в любом случае его мысли можно было прочитать по глазам. Он смотрел на меня с ненавистью.
