Джейн Портер
Обещание Кристоса

– Я ненавижу это, – бормотала она, откладывая бумаги на диван. – Я больше этого не выдержу. Нет ничего в этом бизнесе, что бы мне нравилось.

Кристос отвернулся от окна, сквозь которое только что наблюдал закат, его губы тронула легкая усмешка.

– Я все гадал, как долго ты продержишься. – Он взял папку с дивана и пробежался взглядом по бумагам. – Почему бы тебе снова не заняться рисованием?

Его голос был таким нежным и мягким.

– Ты же знаешь, я больше не рисую.

– Мы можем оборудовать здесь мастерскую для тебя…

– Я не хочу мастерской, – перебила Алисия, вскакивая с дивана. – Я не рисую. Я больше никогда не буду рисовать.

– Я думал, ты доверяешь мне.

– Я доверяю.

– Тогда ты, может быть, объяснишь мне кое-что? – ровно сказал он. Что-то в его голосе изменилось. – Я нашел это на полке в твоей ванной, – он достал из кармана маленький пластиковый пакет. – Это же не таблетки с железом?

Ее бросило в жар.

– Нет. – Это были ее пилюли. Противозачаточные таблетки. Да и он знал, как выглядит упаковка с ее «железными» таблетками.

– Где ты достала их? И когда?

– В Афинах, – она тяжело вздохнула, – мне дал их твой доктор.

– И весь последний месяц ты принимала противозачаточное? – Его голос стал жестким, тело напряглось.

– Да. – Она подняла голову и увидела в его глазах ярость.

– Ты лгала мне.

– Я не лгала.

– Ты не была честна.

Нет, не была, и это должно было когда-нибудь открыться. Сейчас она это понимала. Ведь не могла она вечно держать скелет в шкафу.

Алисия повернулась, открыла дверь и быстро пошла к лестнице, собираясь скрыться в своей комнате.

Кристос пошел за ней, и она опрометью бросилась бежать.

Он быстро взлетел по ступеням и нагнал ее у самого конца лестницы. Схватив за плечи, развернул ее к себе:

– Что, черт возьми, происходит?

– Ты не поймешь.

– Черт, Алисия! Достаточно с меня твоих секретов и твоих уклончивых ответов. – Его руки крепко сжали ее кисти, не давая ей возможности скрыться. – Хватит загадок. Мне нужны ответы. Правдивые ответы. Почему ты не сказала мне, что сидела на таблетках?

– Потому что ты забрал бы их или попытался бы отговорить меня…

– Но ты же знала, как я хочу детей.

– А ты знал, что я не могу их тебе дать!

Она отпрянула от него, делая шаг назад. И потеряла равновесие. Кристос поймал ее, грубо дернув за руку, и увел в комнату.

– Больше никаких пилюль, – сказал он, закрывая за собой дверь. – Ты поняла?

– Я понимаю, что ты говоришь, но не могу сделать то, о чем ты просишь меня.

– То есть ты не сделаешь?

Она увидела боль в его черных глазах, которая тут же сменилась гневом.

– Пожалуйста, Кристос, доверяй мне…

– Так же, как ты доверяешь мне? – Кристос развернулся и закрыл лицо ладонью. – Боже, какой же я дурак. – Он потряс головой и опустил руку. – Твой отец говорил, что ты попробуешь сбежать. Предупреждал, что ты не покоришься. Но я не верил ему. Если бы только я поверил!

– Это бы уберегло нас обоих от многих проблем, – тихо продолжила она, упираясь спиной в стену.

С самого начала их супружества Алисия зна – ла, что оно не продлится долго. Она знала, что рано или поздно, но правда откроется, и их отношения прекратятся так же стремительно и болезненно, как и начались. Вот только она никак не могла предвидеть, что полюбит его. Она никогда и не предполагала, что может так по-сумасшедшему влюбиться.

– Ты никогда не собиралась иметь от меня детей?

– Нет.

– И как долго ты водила бы меня за нос?

«Всегда, – услышала она шепот у себя в голове. – Всегда, если бы смогла быть с тобой». Но она помотала головой.

– Не знаю. Пока ты не добился бы правды.

– То есть ты принимала бы таблетки и позволяла бы мне надеяться, что сможешь забеременеть?

– Да.

– Боже, я ненавижу тебя. Она поежилась:

– Я знаю.

– Нет, не знаешь. Ты даже представить себе не можешь, как сильно я тебя ненавижу.

– Я могу себе представить, – прошептала она, зная, что нельзя разбить то, что уже было разбито. А свое сердце она закрыла уже несколько лет назад. Но он все еще находил маленькую незащищенную щелку.

Он пересек то расстояние, которое было между ними, выбросил руку, как будто желая ударить – Ты не поймешь.

– Черт, Алисия! Достаточно с меня твоих секретов и твоих уклончивых ответов. – Его руки крепко сжали ее кисти, не давая ей возможности скрыться. – Хватит загадок. Мне нужны ответы. Правдивые ответы. Почему ты не сказала мне, что сидела на таблетках?

– Потому что ты забрал бы их или попытался бы отговорить меня…

– Но ты же знала, как я хочу детей.

– А ты знал, что я не могу их тебе дать!

Она отпрянула от него, делая шаг назад. И потеряла равновесие. Кристос поймал ее, грубо дернув за руку, и увел в комнату.

– Больше никаких пилюль, – сказал он, закрывая за собой дверь. – Ты поняла?

– Я понимаю, что ты говоришь, но не могу сделать то, о чем ты просишь меня.

– То есть ты не сделаешь?

Она увидела боль в его черных глазах, которая тут же сменилась гневом.

– Пожалуйста, Кристос, доверяй мне…

– Так же, как ты доверяешь мне? – Кристос развернулся и закрыл лицо ладонью. – Боже, какой же я дурак. – Он потряс головой и опустил руку. – Твой отец говорил, что ты попробуешь сбежать. Предупреждал, что ты не покоришься. Но я не верил ему. Если бы только я поверил!

– Это бы уберегло нас обоих от многих проблем, – тихо продолжила она, упираясь спиной в стену.

С самого начала их супружества Алисия зна – ла, что оно не продлится долго. Она знала, что рано или поздно, но правда откроется, и их отношения прекратятся так же стремительно и болезненно, как и начались. Вот только она никак не могла предвидеть, что полюбит его. Она никогда и не предполагала, что может так по-сумасшедшему влюбиться.

– Ты никогда не собиралась иметь от меня детей?

– Нет.

– И как долго ты водила бы меня за нос?

«Всегда, – услышала она шепот у себя в голове. – Всегда, если бы смогла быть с тобой». Но она помотала головой.

– Не знаю. Пока ты не добился бы правды.

– То есть ты принимала бы таблетки и позволяла бы мне надеяться, что сможешь забеременеть?

– Да.

– Боже, я ненавижу тебя. Она поежилась:

– Я знаю.

– Нет, не знаешь. Ты даже представить себе не можешь, как сильно я тебя ненавижу.

– Я могу себе представить, – прошептала она, зная, что нельзя разбить то, что уже было разбито. А свое сердце она закрыла уже несколько лет назад. Но он все еще находил маленькую незащищенную щелку.

Он пересек то расстояние, которое было между ними, выбросил руку, как будто желая ударить ее, но вместо этого взял ее лицо руками и крепко поцеловал.

– Почему? – проговорил он. – Просто скажи, почему. Позволь мне понять.

Его губы были такими теплыми, кожа пахла одеколоном, и она потянулась, чтобы ухватить его за плечи, нуждаясь в нем больше, чем когда-либо.

Но он не хотел, чтобы она прикасалась к нему, он поймал ее за запястья, стряхивая с себя ее руки:

– Я жду.

– Не надо, Кристос, о, это слишком ужасно…

– Мне все равно. Мне просто нужна правда. Она беспомощно смотрела на него, уже зная, что потеряла его, уже потеряла, ее сковал страх. Она так долго хранила свой секрет, не открываясь никому, даже отцу. Никто не знал, что случилось в тот злополучный вечер в мастерской в Париже.

– Расскажи мне.

Сердце стучало. Губы совсем пересохли. С чего начать? Что сказать сначала?

– Я… У меня был ребенок.

– Что?

Кровь пульсировала по венам, все тело наполнилось болью. Она не могла смотреть на Кристоса, не смела даже взглянуть на него.

– У меня был ребенок. Маленький мальчик.

– Когда?

– От Джереми. Мы были женаты чуть меньше года, когда родился Алекси.

– И?..

– Я потеряла его.

– Выкидыш?

– Нет. – Алисия поежилась, удивляясь, как еще умудряется говорить, как все еще не видит перед глазами Алекси, как его образ еще не заполнил все ее мысли. – Я родила его, любила его, растила. И брала его с собой на работу. У него был день рождения. А потом…

– Что потом, Алисия? – Кристос вырос у нее перед глазами и в нетерпении потряс се довольно грубо, требуя рассказать остальное.

– Я убила его.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Кристос не мог поверить своим ушам. Он повторял про себя историю снова и снова, не обращая внимания на ее рыдания, на ее страдания, заставляя ее снова и снова пересказывать услышанное.

Он пытался соединить куски ее прошлого вместе. Она убежала с Джереми, когда встретила его в Париже. Они женятся, надеясь, что смогут зарабатывать картинами. Эта часть была понятна. Но остальное…

– Кристос, пожалуйста, не надо больше…

Он видел, что она съежилась на кровати, но не чувствовал к ней ни малейшей жалости.

– Как утонул ребенок? – снова спросил он.

– В воде. В ванной.

– Ты сказала, в тазу.

– Да, в тазу. Он мылся.

– Нет, это не он мылся, а ты мыла его. – Да.

– И что случилось?

– Он утонул. – Как?

– Ты знаешь, как. Кажется, маленький стульчик перевернулся. А, нет, не было стула, я забыла. Кристос, это было так давно.

– Не так уж давно. Пять лет назад. Она закрыла глаза, обняв себя.

– Отпусти меня, – прошептала она, – отпусти меня, отпусти меня.

– Я хочу услышать от тебя правду. Я хочу знать, как ты позволила своему ребенку утонуть.

– Я не могу сказать тебе.

– Можешь. И скажешь. – Он встал около нее, его лицо было перекошено от гнева. – Зазвонил телефон? Кто-то постучал в дверь? Как ты могла забыть про него?

– Прекрати!

– Как ты могла это сделать? Как ты смогла позволить ребенку утонуть?

– Я рисовала! – прокричала она, ее голос был таким высоким, что казалось, стекла сейчас разобьются. – Я рисовала.

– Ты рисовала? – Кристос ошеломленно смотрел на нее.

– Я убила Алекси, потому что должна была закончить работу.

Пришел доктор и родители Кристоса. Алисия, съежившись, лежала на кровати в полутемной комнате, отказываясь есть и включать свет. Она только хотела, чтобы ее оставили одну.

Но голоса, бормотание и восклицания, проникали сквозь закрытые двери: в голосе Кристоса слышалась настойчивость, в голосе его матери – досада и отвращение.

Чуть позже доктор открыл дверь в ее комнату и, не обращая внимания на ее протесты, включил свет и осмотрел ее. Осмотр был довольно коротким: он посветил ей в глаза маленьким фонариком, послушал дыхание, пощупал пульс. В конце концов он спросил, не принимала ли она еще каких-нибудь лекарств, кроме противозачаточных таблеток.

– Нет, – глухо ответила она, желая только его ухода, желая снова оказаться одной.

Но доктор не двигался с места.

– Я так понял, что вы лежали в больнице в Швейцарии. Вам давали какие-то лекарства?

– Сначала, когда меня только положили. Мне давали успокоительное… – Алисия вяло пожала плечами.

Доктор ничего не сказал, и, поворачивая голову, она встретилась с его глазами. Она ожидала увидеть в них безразличие и даже отвращение. Но вместо этого они были полны жалости и сострадания. Ее глаза наполнились слезами, и она попросила его уйти.

– Я думаю, вам следует отдохнуть, – сказал врач.

– Я не хочу спать.

Доктор сел на кровать возле нее:

– Все мы совершаем ошибки.

– Смотря какие ошибки.

– И хорошие люди совершают роковые ошибки.

– Не такие. – Слезы текли у нее по ресницам, застилая глаза. Каждый ее новый вздох был для нее мучением и казался агонией. Каждый стук сердца напоминал ей о том, что она погубила своего ребенка. – Я любила его, – всхлипнула она, – я любила его больше жизни, и что же я наделала…

Плача, она не услышала, как открылась дверь, не заметила, что Кристос молча стоит в дверном проеме. Она не услышала, когда он снова ушел, беззвучно прикрыв за собой дверь.

– Я думаю, – тихо сказал доктор, мягко заставляя ее откинуться на подушки, – вам следует сейчас уснуть. Утро вечера мудренее. И завтра мы поговорим.

Алисия проснулась в комнате, залитой солнцем. Занавески были подняты. Она с трудом обвела комнату взглядом. Голова была тяжелой, мозги отказывались соображать. Она медленно встала с кровати и прошла в ванную.

Она поймала свой взгляд в зеркале. Бледное лицо, темные круги под глазами, бледные, бескровные губы. Она была похожа на мертвеца. Потом она вдруг увидела перед глазами Алекси, плавающего в воде лицом вверх, с открытыми глазами и ртом, с раскинутыми ручками, – ее колени задрожали, и она закричала.

Появилась женщина в черном, миссис Патере, она мягко взяла Алисию за руку и увела ее из ванной обратно в постель.

Говоря что-то на греческом, она уложила Алисию и дала ей чашку чая:

– Выпей.

Рука Алисии задрожала, когда она взяла горячую чашку.

– Кристос? – прошептала она, не до конца еще осознавая, что потеряла его навсегда.

– Уехал, – холодно ответила миссис Патере.

– Куда?

Пожилая женщина накрыла ноги Алисии покрывалом:

– Бизнес. Бизнес.

– Куда?

– В Грецию. Корабли.

Корабли. Всегда корабли. Корабли, контракты, прибыль… Слезы наполнили глаза Алисии. Господи, почему жизнь такая черно-белая?

Она скучала по Кристосу, ей было необходимо видеть его. Он был единственным человеком, которому она доверяла. Человеком, которого она любила больше всего на свете.

– Когда он вернется?

– Я не знаю.

– Можно мне позвонить ему в офис в Манхэттен?

– Его там нет, – резко ответила миссис Патере, – я уже говорила тебе, а теперь отдыхай, или я скажу Кристосу, что с тобой очень трудно.

Казалось, что в спальне стало прохладнее после ухода миссис Патере. Скажу, что с тобой очень трудно. То же самое говорил ей отец. Алисия трудная. Действительно ли это так? Неужели то, что она жаждет любви, так плохо?

Алисия закрыла глаза, но заснуть не смогла: – призраки прошлого преследовали ее. Как же она могла отвернуться от Алекси? Как могла она забыть о нем?

Она была хорошей матерью, старалась ею быть. Он никогда не лежал мокрым. Она не беспокоила его во время сна. Никогда не оставляла его надолго на солнце. Она была слишком молода, но действительно делала все необходимое.

До того дня. А тот день…

Все время, прошедшее с тех пор… Алисия до сих пор ощущает на руках его тельце, чувствует его влажную кожу, когда она вытащила его из ванночки. Она, крича, выбежала с ним на улицу: «Боже, кто-нибудь, помогите мне! Помогите моему ребенку! Помогите моему ребенку! Хоть кто-нибудь».

В день похорон она разломала свой мольберт и кисти, ножницами разрезала все свои полотна, превратив их, словно сумасшедшая, в длинные ленты.

Уничтожая все свои работы, она так кричала, что на этот крик прибежали соседи, а потом появилась полиция. Это тогда ей дали успокоительное и отвезли в больницу в Берне. Ей рассказывали потом, что она говорила что-то невнятное, звала Алекси, обещала ему, что никогда его не забудет, что никогда больше не будет рисовать. И она сдержала обещание…

Алисия вставала, только чтобы умыться и поесть. Миссис Патере все время была в доме, следила, чтобы Алисия ела и принимала лекарство. Но она была холодна и неприветлива и демонстративно показывала, что она, а не Алисия, была хозяйкой в доме.

У Алисии не было сил спорить. Она все еще находилась во власти своей болезни. Воспоминания причиняли ей настоящую боль. В ее памяти было слишком много пустот, которые не вызывали никаких эмоций, она помнила только свою вину и свое горе.

И теперь, когда ее вина снова проснулась, она не могла ни на секунду расслабиться. Она не находила себе места. Казалось, что все у нее внутри горит огнем, что внутри ад.

И то, что она постоянно лежала в постели, только усугубляло ее состояние. Ей, наоборот, надо было бы занять себя чем-нибудь, найти себе дело, выйти на воздух…

На третий день после того ужасного вечера Алисия спустилась вниз к завтраку. Миссис Звери обрадовалась ей, но миссис Патере закрыла дверь в гостиную у нее перед носом.

– Доктор велел, чтобы ты отдыхала, – сухо сказала она.

У Алисии екнуло в животе, стала просыпаться досада. Она, конечно, не собиралась ссориться со своей свекровью, но и больше сидеть в одиночестве не хотела. То, что случилось, уже случилось, но, что бы Алисия сейчас ни делала, она уже не сможет вернуть своего ребенка.

– Миссис Патере, я благодарна за все, что вы для меня делаете, но, по-моему, мне пора вернуться к своей обычной жизни. То, что я прячусь в своей комнате, не вернет Алекси и не поможет мне забыть.

– Некоторые вещи ты никогда не забудешь. Она встретила беспощадный взгляд миссис Патере и немного отступила, но потом взяла себя в руки.

– Я совершила ошибку, непростительную ошибку, но не собираюсь ставить крест на своей жизни. Я люблю Кристоса…

– Но он не любит тебя. Это понятно?

Это было как раз то, чего она больше всего боялась. Она пошатнулась, посмотрела на лестницу, на дверь за ее спиной, пытаясь найти выход. Но выхода не было. И будущего тоже.

– Это не ваше дело, – тихо ответила Алисия, даже более спокойно, чем могла от себя ожидать. – Это касается только меня и вашего сына.

Домработница исчезла в кухне, а миссис Патере сделала шаг по направлению к ней:

– Мой сын заслуживает лучшего. Он заслуживает настоящей женщины.

– Я и есть настоящая женщина. Просто так получилось, что я совершила ужасную ошибку.

– Ты убила своего ребенка. Это не ошибка, это преступление!

– Я не могу изменить свое прошлое. Но могу обещать Кристосу верность, преданность и любовь.

– Ты действительно думаешь, что мой сын когда-нибудь будет счастлив с тобой? Ты думаешь, что он когда-нибудь сможет доверять тебе?

Миссис Патере была права. Алисия с содроганием поняла, что не подумала о нуждах самого Кристоса, только о своих. А Кристос заслужил счастье. Он был хорошим человеком, и он заслуживает жены, которой сможет доверять.

Ощущая боль во всем теле, Алисия развернулась и пошла к лестнице, спеша укрыться в своей комнате. Там она открыла шкаф, сняла с вешалки вещи, длинную серую юбку и широкую светлую кофту.

Миссис Патере зашла в комнату вслед за ней.

– Если ты умная женщина, то уйдешь сейчас, до его возвращения. Он сможет аннулировать брак. Сможет снова жениться.

– Уйдите, – проговорила Алисия, не поворачиваясь, дрожащим голосом – голос подвел ее. – Я не хочу видеть вас здесь, вы мне здесь не нужны. Пожалуйста, уйдите.

– Да, мама, уйди, пожалуйста. – В дверном проеме появился Кристос – его черное пальто было перекинуто через руку, в другой руке он держал портфель. Он выглядел изнуренным и несчастным. – Я слышал все, мама, поднимаясь по лестнице. У тебя нет никаких прав так разговаривать с моей женой.

– С твоей женой? Она не жена…

Он резко прервал миссис Патере, его голос теперь был злым:

– Она моя жена, и я ее очень люблю. Если у тебя с ней какие-то проблемы, то у тебя проблемы и со мной. Если ты еще хоть раз с ней так заговоришь, мы с тобой порвем навсегда. Ты поняла меня?

Миссис Патере, раскрыв рот, смотрела на своего единственного сына округлившимися глазами. Потом зло тряхнула головой и гордо вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

– Извини. Извини за то, что она так с тобой разговаривала. Извини, что я не смог приехать раньше, – сказал Кристос.

Алисия не двигалась. Она крепко сжимала в руках одежду, ошеломленная и слишком обессилевшая, чтобы говорить.

– Ты могла позвонить мне, – сказал он, – я оставил номер у матери.

Не стоило сейчас ничего объяснять. Зачем? Она глубоко вздохнула и прижала руки с одеждой к груди.

– Где ты был?

Он обвел глазами ее фигурку, их взгляды встретились.

– Я ездил в Париж.

Она непроизвольно сделала шаг назад и бессильно села на диван.

– В Париж?

– Потом в Лондон. Я разговаривал со многими людьми. Я встречался с теми, для кого ты работала в Париже, с полицией, а потом и с Джереми.

Он сейчас живет в Лондоне. В маленькой грязной квартирке у Темзы.

Джереми жив и живет в грязной квартире у реки. Но она не хотела думать о нем, не хотела больше напоминать себе ни о чем. Джереми разбил ее жизнь. Она не позволит разрушить ее еще раз.

– Я не хочу говорить о нем.

– Придется.

– Я не могу, Кристос, я не могу. Пожалуйста, не надо снова. Я все тебе рассказала.

– Нет, не все. Ты забыла о подробностях, ты исказила их.

– Что ты имеешь в виду?

Кристос пересек комнату, опустился рядом с ней на диван и, забрав у нее из рук одежду, отложил ее в сторону.

– Пора наконец поговорить о том, что случилось тогда в мастерской.

– Я рассказала тебе все, что случилось.

– Но все было совсем не так. Посмотри на меня, Алисия. Посмотри мне в лицо. – Он подождал, пока она поднимет голову, их глаза встретились. – Тебя там даже не было, – тихо сказал он. – У тебя почему-то все смешалось в голове. И ты должна вспомнить, как все было на самом деле.

Она не могла говорить, охваченная паникой.

Что она должна вспомнить, если она помнила все так подробно? Алекси мертв, он умер, ее мальчик. Это был ее ребенок, и это была се вина.

– Это Джереми оставался с ребенком. Тебя не было дома, когда он утонул. Ты рисовала.

Она сделала попытку подняться, но Кристос поймал ее за запястье и заставил сесть к себе на колени.

Он обвил ее руками, крепко прижимая к груди.

– Ты любила своего ребенка, милая моя. Ты очень его любила, и ты не виновата в его смерти.

– Я должна была быть там. И если бы я там была, он бы не утонул. Я бы не спускала с него глаз, не двинулась с места, не отвернулась бы от него ни на секунду! Но я… меня там не было?..

– Я знаю. Я знаю, что ты была хорошей матерью. Твои друзья рассказали мне. И твои соседи. И'полиция. В том-то вся и трагедия, ты делала все, что могла…

– Этого было недостаточно.

Он провел рукой по ее затылку, перебирая пальцами шелковистые волосы.

– Джереми был пьян. Он говорит, что ненадолго отключился.

– Он всегда слишком много пил, – прошептала она, передернувшись от боли. Все это было слишком ужасно, чтобы повторять снова и снова. – Он не был счастлив, – глухо добавила она, вспомнив его досаду, когда ее отец отказался от нее, когда он понял, что не будет приданого или другой финансовой поддержки. Он и женился на ней из-за денег, а их не оказалось.

– А ты была счастлива?

Ее сердце громко застучало.

– У меня был ребенок. – Она почувствовала ком в горле. – Теперь ты понимаешь, почему я не могу иметь детей? И твоя мать права. Этот брак не может быть счастливым. Тебе придется вернуть деньги моему отцу. И найти себе настоящую жену.

– Ты моя настоящая жена.

– Но приданое…

– Не было никакого приданого. Твой отец обанкротился.

– Обанкротился?

– Я заплатил его долги, рассчитался с его кредиторами и купил ему небольшой домик в Швейцарии. Ему нужно на что-то жить.

Она так и осталась сидеть с открытым ртом.

– Ты имеешь в виду, что у меня нет наследства? Что у меня нет ничего?

Его губы тронула улыбка.

– Ничего, кроме меня. Извини, Алисия, что не сказал тебе. Я не знал, как сказать.

Она почувствовала приступ радости. Это были действительно замечательные новости. Она ненавидела деньги отца, она никогда не хотела этих денег. Ей нужна была только его любовь. И больше ничего.

– Я не думаю, что отец когда-нибудь вернет тебе деньги, – сказала она.

– Они мне и не нужны. Кроме того, я не собираюсь возвращать ему тебя. Я ждал тебя десять лет. Ведь это десять лет назад я впервые увидел тебя, в Афинах, на собрании судовладельцев. Нас собрали в зале, а ты прервала встречу и задала отцу какой-то вопрос…

– Ты был там? – У нее перехватило дыхание.

– Я был в ярости от того, что он тебе сделал, от того, как он с тобой обращается. Тогда я поклялся во что бы то ни стало найти тебя, сделать тебя моей. Я заключил договор с твоим отцом, но сделал это для тебя и для меня. Я знал, что смогу сделать тебя счастливой, и я сделаю.

– Но как ты мне сможешь доверять после Алекси? И твоя мать – она ненавидит меня.

– Мне не нужно ее позволение. И мне не важно, что думают люди. Я люблю тебя, и я хочу быть с тобой. Это все, что важно для меня.

– И нет никакого наследства.

– Абсолютно. Ноль. Ты бедна как церковная мышь.

– Это слишком здорово. – Слезы наполнили ее глаза, слезы и искорки смеха. За последние несколько лет она впервые почувствовала, что может вздохнуть спокойно. Никакого наследства, никакого притворства, никаких обязательств. Только любовь. И надежда. – Ты действительно любишь меня?

Он посмотрел в ее бездонные глаза:

– Всем сердцем.

– Скажи это еще раз.

– Всем сердцем, всем разумом, всем телом и всей душой. Я рожден, чтобы любить тебя, и только тебя. – И переполняемый чувствами, он поцеловал ее. Любовь, только любовь связывала их.

Утром она проснулась около него. Было еще рано, меньше шести часов. И первой ее мыслью была мысль об Алекси. Она сделала глубокий вдох и помолилась за него.

Она действительно любила его и всегда будет любить. Помолившись, Алисия почувствовала умиротворение и спокойствие. Ее наполнили, тепло, свет и радость.

– Алисия? – Кристос пошевелился, взял ее за запястье и заставил подвинуться ближе к себе. – Что-нибудь случилось?

– Я просто молилась за Алекси, – ее голос сорвался. – Все нормально. Я поняла, что он в Божьих руках, и я вверяю ему его душу.

– Пока ты жива, память об Алекси будет жить. В твоем сердце и в твоих мыслях.

– Тогда мне придется прожить хорошую долгую жизнь и никогда не забывать обещания, которые мы дали друг другу. – Она не могла проглотить ком, вставший в горле, и уткнулась лицом в плечо Кристоса. Злость, вина и стыд больше не мучили ее.

Она плакала о тех, кого любила, о тех, кого потеряла. Она плакала об отце, жалея о тех отношениях, которых у нее никогда не было с ним.

Кристос привлек жену к себе. Но слез уже не было. Она обессиленно подняла заплаканное лицо.

– Извини, – всхлипнула она, доставая носовой платок. – Это было ужасно.

Он поцеловал ее глаза, кончик носа, влажные от слез губы.

Люби. Чувствуй. Ты не можешь жить, закрывшись в себе. Ты не робот, не машина. Ты красивая, привлекательная, чувственная женщина. – Он опять поцеловал ее. – Ты можешь говорить со мной об Алекси сколько угодно. И если захочешь когда-нибудь поговорить с кем-то еще, то ты и это всегда сможешь сделать. Все, что захочешь. Все, что тебе понадобится.

Она щекой прижалась к груди Кристоса, вслушиваясь в биение его сердца.

– Ты дал мне надежду.

– Поверь, Алисия, что у нас с тобой будет замечательная жизнь. Это будет счастливая жизнь.

– Это возможно?

– Конечно.

– Как ты можешь быть в этом уверен?

– Я просто знаю. Так же, как в тот день в Афинах я знал, что найду тебя, что ты будешь моей. Ты мое счастье. Я люблю тебя. И буду любить. Всегда.