Джейн Остин
Эмма

Полная версия

Глава 13

Трудно было найти женщину счастливее миссис Джон Найтли во время ее краткого пребывания в Хартфилде. Каждое утро она, взяв всех пятерых детей, обходила старых знакомых и каждый вечер подробно обсуждала все увиденное и услышанное с отцом и сестрой. Единственным ее желанием было замедлить бег времени. Она испытывала совершенное блаженство, только слишком уж кратким было ее пребывание под кровом отчего дома.

Обычно друзьям в Хартфилде посвящали утренние, а не вечерние часы; однако приглашения на один званый, а именно рождественский, ужин избежать было невозможно. Мистер Уэстон не принял бы никаких возражений; они все непременно должны приехать к нему в Рэндаллс. Даже мистеру Вудхаусу пришлось примириться с неизбежным и отправиться в гости вместе со всеми, иначе ему предстояло бы разлучиться с любимыми дочерьми, зятем и внуками.

Будь на то его воля, он всемерно усложнил бы всем поездку, однако поскольку карета и лошади зятя и дочери находились в Хартфилде, то он ограничился легким беспокойством по поводу того, как они все разместятся и покойно ли доедут; Эмме не составило большого труда убедить батюшку в том, что в одной из карет места, скорее всего, хватит и для Харриет.

Кроме них, на ужин пригласили лишь Харриет, мистера Элтона и мистера Найтли – ведь Рождество встречают в самом тесном, можно сказать, семейном кругу. Вудхаусы собирались заехать за остальными гостями по пути. Число приглашенных было небольшим еще и потому, что хотели потрафить привычкам и вкусам мистера Вудхауса.

Вечер накануне славного события (ибо то, что мистер Вудхаус собирался 24 декабря ужинать вне дома, было поистине великим событием) Харриет провела в Хартфилде и домой ушла такая простуженная, что, если бы не ее пламенные уверения, что миссис Годдард позаботится о ней наилучшим образом, Эмма ни за что не позволила бы ей покинуть свой дом. На следующий день Эмма навестила подругу: оказалось, что о визите Харриет в Рэндаллс не может быть и речи. Бедняжку лихорадило, и у нее сильно болело горло. Миссис Годдард суетилась и хлопотала вокруг нее и уже готова была позвать мистера Перри, а самой Харриет была так тяжко, что она скрепя сердце вынуждена была отказаться от долгожданного званого ужина, хотя при воспоминании о том, чего она из-за болезни лишается, слезы так и брызнули у нее из глаз.

Эмма просидела у постели больной как можно дольше, дабы заменить отсутствующую миссис Годдард – той волей-неволей время от времени необходимо было отлучаться. Она пыталась развеселить Харриет, строя догадки, как будет огорчен мистер Элтон, когда узнает о ее состоянии; когда Эмма уходила, настроение Харриет несколько улучшилось от мыслей о том, как неприятно будет мистеру Элтону в гостях без нее и как все будут без нее скучать. Не успела Эмма отойти нескольких шагов от порога миссис Годдард, как столкнулась с самим мистером Элтоном, который, очевидно, направлялся туда. Они медленно пошли рядом, занятые разговором о судьбе несчастной больной, о ком он, услышав печальные вести, спешил осведомиться, дабы передать новости о ее состоянии в Хартфилд. По пути их догнал мистер Джон Найтли, он возвращался из ежедневной поездки в Донуэлл вместе с двумя старшими сыновьями, чьи здоровые, румяные, сияющие личики доказывали всю пользу беготни на свежем деревенском воздухе. Эмма не сомневалась: мальчики быстро расправятся и с жареным барашком, и с рисовым пудингом, к которым они поспешали домой. Дальше вся компания шла вместе. Эмма во всех подробностях живописала бедственное состояние своей подруги: красное, воспаленное горло, сильный жар, пульс частый и слабый и так далее, и она с прискорбием узнала от миссис Годдард, что у Харриет, оказывается, вообще слабое горло и она неоднократно пугала добрую женщину частыми простудами. Внезапно мистер Элтон встревожился и воскликнул:

– Слабое горло! Уж не ангина ли у нее? Ангина заразна! Нет ли у нее в горле гнойных пробок? Перри уже осмотрел ее? Вам нужно серьезнее заботиться о себе – так же, как вы заботитесь о вашем друге. Я вынужден умолять вас не подвергать себя опасности. Почему Перри не осмотрел ее?

Эмма, которая в действительности нисколько за себя не боялась, принялась его успокаивать и уверять, что миссис Годдард чрезвычайно опытная и заботливая сиделка. Но поскольку ей больше хотелось не развеивать его тревогу, а скорее подкармливать ее, то вскоре она прибавила, словно бы невзначай:

– Ах, как холодно – холод просто ужасный! Похоже, скоро пойдет снег. Если бы нас пригласили в другое место, я приложила бы все усилия, чтобы остаться дома, и отговорила бы батюшку рисковать. Конечно, раз уж он решился и, кажется, у него самого нет признаков простуды, я не желаю вмешиваться, дабы не огорчать мистера и миссис Уэстон. А вот будь я на вашем месте, мистер Элтон, я бы точно отказалась от приглашения. Мне кажется, вы уже немного охрипли, вдобавок именно завтра вам потребуется ваш голос и все ваши силы… словом, если вы сегодня останетесь дома и как следует позаботитесь о себе, все расценят ваше поведение как верх благоразумия и осмотрительности.

Мистер Элтон, казалось, не знал, что и ответить на такое неожиданное предложение; так оно в действительности и было. Несмотря на то, что он был польщен доброй заботой прекрасной дамы и не склонен был отвергать ни один из данных ею советов, он совершенно не собирался отказываться от званого ужина. Однако Эмма, всецело поглощенная собственными представлениями и взглядами, не могла смотреть на него и слушать его непредвзято; ее вполне удовлетворило его невнятное бормотание: «сейчас очень холодно, в самом деле очень холодно», и она продолжала путь, радуясь, что вывела его из затруднительного положения – подсказала, как избавиться от визита в Рэндаллс, и уверила в том, что он может каждый час осведомляться о здоровье Харриет.

– Вы поступаете правильно, – сказала она, – мы передадим ваши извинения мистеру и миссис Уэстон.

Но не успела она выговорить эти слова, как обнаружила, что ее брат уже вежливо предлагает мистеру Элтону место в своей карете: «если погода является единственным препятствием его участия в ужине», а мистер Элтон с большим облегчением и учтивой благодарностью принимает его предложение. Дело было решено: мистер Элтон отправлялся в гости. Никогда еще его полное, красивое лицо не лучилось таким довольством, как в тот миг, никогда не улыбался он шире и глаза его так не сияли, как в следующее мгновение, когда он взглянул на нее.

«Однако, – сказала она себе, – это странно! После того как я так хитро подсказала ему, как можно отказаться от визита, он все же выбрал званый ужин и бросит больную Харриет одну! Действительно, более чем странно! Но вероятно, таково большинство мужчин, особенно неженатых. Их пристрастие к званым обедам и ужинам общеизвестно: нет для них большего удовольствия, нежели пойти в гости. Званый ужин они почитают почти что своей обязанностью и ради возможности побывать в обществе готовы пожертвовать всем – или почти всем. Именно так и обстоит дело с мистером Элтоном. Несомненно, он самый достойный, самый милый и любезный молодой человек и страстно влюблен в Харриет, но все же он не может противиться приглашению и всякий раз, как его зовут в гости, охотно обедает и ужинает вне дома. Какая странная вещь любовь! Он разглядел в Харриет живой ум, но не готов ради нее обедать в одиночестве».

Вскоре после этого мистер Элтон их покинул, и Эмма не могла не воздать ему должное, так как ей показалось, что, прощаясь, он с большим чувством упомянул имя Харриет; о его чувствах свидетельствовал и тон: он взволнованно уверил ее, что будет справляться у миссис Годдард о здоровье ее прелестной подруги и прежде, чем будет иметь счастье увидеться с нею вновь, надеется принести ей утешительные вести; под конец он вздохнул и улыбнулся, и чаша весов вновь склонилась в его пользу.

Следующие несколько секунд они прошли в молчании, потом Джон Найтли заметил:

– Никогда в жизни не встречал я человека, который так стремится понравиться, как мистер Элтон. Он из сил выбивается, когда разговаривает с дамами. С мужчинами он может держаться просто и искренне, но, когда ему приходится занимать дам, он просто из кожи вон лезет.

– Манеры мистера Элтона нельзя назвать совершенными, – отвечала Эмма, – но желание угодить вполне простительно, и за это многое прощается. Когда человек, обладающий всего лишь скромными достоинствами, изо всех сил старается быть приятным для окружающих, он получает преимущество перед человеком совершенным, но равнодушным. Невозможно не ценить превосходный характер и доброжелательность Элтона.

– Да, – согласился мистер Джон Найтли, на сей раз не без лукавства, – кажется, по отношению к вам он действительно чрезвычайно доброжелательно настроен!

– Ко мне? – Эмма искренне удивилась. – Неужели вы воображаете, будто мистер Элтон питает ко мне нежные чувства?

– Признаю, Эмма, эта мысль действительно закралась ко мне в голову. И если вам такое предположение в голову не приходило, можете с успехом поразмыслить об этом сейчас.

– Мистер Элтон влюблен в меня! Что за ерунда!

– Я не говорю, что он влюблен, однако вам пойдет на пользу поразмыслить на досуге, так это или нет, и соответственно изменить свое поведение. Я считаю, что своими манерами вы поощряете его. Я говорю как друг, Эмма. Подумайте хорошенько, и ваши действия и дальнейшие планы прояснятся.

– Спасибо за совет, но уверяю вас, вы заблуждаетесь. Мы с мистером Элтоном всего лишь добрые друзья, и ничего более! – И она продолжала идти, посмеиваясь про себя. Вот как глубоко можно заблуждаться, если не знать всех обстоятельств дела, и вот какие ошибки совершают люди, полагающие, будто имеют право судить обо всем на свете; она была раздосадована поведением зятя, который счел ее слепой и невежественной и, кроме того, решил, будто она нуждается в чьих-либо советах. Однако остаток пути он прошел молча.

Мистер Вудхаус совершенно решился ехать в гости. Несмотря на то, что мороз крепчал, ему, казалось, и в голову не приходило отступиться от своего замысла. Он выехал в путь, когда и собирался, минута в минуту; отправился в собственной карете вместе со старшей дочерью, причем погода волновала его даже меньше, чем остальных; слишком преисполнен он был волнения по поводу того, что раз в кои-то веки едет в гости. Предвкушение радостной встречи с друзьями в Рэндаллсе затмило для него все невзгоды, и он не замечал, как похолодало на улице; поскольку закутан он был сверх меры, он не ощущал холода. А тем временем мороз крепчал; когда со двора выехала вторая карета, пошел снег, небо нахмурилось так, что в случае небольшого потепления снег грозил моментально завалить всю округу.

Вскоре Эмма поняла, что ее спутник пребывает не в лучшем настроении. Приготовления и поездка в гости в такую погоду, вынужденная необходимость пожертвовать послеобеденными играми с детьми были в его глазах злом, с которым он ни в малейшей степени не желал мириться. Мистеру Джону Найтли поездка была не по душе, как ни гляди: он не понимал, ради чего вообще стоит ездить в гости, и не предвидел там ничего хорошего. В продолжение всего пути к дому викария он без устали высказывал ей свое неудовольствие.

– Надобно быть о себе крайне высокого мнения, – ворчал он, – чтобы просить ближних своих покинуть родной очаг и выехать на мороз в такой день, как этот, ради удовольствия навестить его. Должно быть, Уэстон считает себя душой общества, я на такое не способен. Это величайшая нелепица – посмотрите, уже пошел снег! Что за эгоизм не позволять людям с удобством сидеть дома и что за безумие соглашаться покинуть тепло и уют родного очага! Если бы дело или долг призвали нас в такой день выехать из дому, мы сочли бы это тяжкой повинностью; но вот мы едем, одетые легче обычного, и зачем? Никакого достаточного повода у нас нет! Мы поступаем против зова природы, которая велит человеку разумному и трезвомыслящему и самому сидеть дома, и не выпускать из-под теплого крова родных и близких. Зачем мы едем? Только ради того, чтобы проскучать в чужом доме пять часов кряду. Не узнаем и не услышим ничего, о чем не знали и не слышали бы раньше и снова не узнаем и не услышим завтра. Выехали мы в плохую погоду, а когда станем возвращаться, наверное, она станет вовсе прескверной! Четыре лошади и четверо слуг вырваны из дому только ради того, чтобы доставить в гости пять праздных, дрожащих от холода созданий – привезти их в холодное помещение и худшую компанию, чем могла быть у них дома.

Эмма была не в настроении поддакивать, к чему ее собеседник, вне сомнения, привык; у нее не было ни малейшего желания восторженно лепетать: «Как вы правы, любовь моя!» – как обычно говорила ему в таких случаях его нежная супруга, однако ей достало мудрости вовсе удерживаться от ответа. Согласиться с ним она не могла, а ссориться ей не хотелось – ее героизма хватило лишь на молчание. Она позволила ему разглагольствовать, а сама, не открывая рта, поправила лорнет и плотнее завернулась в плед.

Карета повернула к дому викария. Остановилась, спустили подножку, и мистер Элтон, щеголеватый, весь в черном, улыбающийся, немедленно присоединился к ним. Эмма не без удовольствия подумала о том, что больше ей не придется слушать брюзжания зятя. Мистер Элтон был сверх обычного любезен и оживлен, он настолько радовался предстоящему визиту, что Эмма решила: должно быть, он получил обнадеживающие сведения о Харриет, отличающиеся от тех, которые узнала она. Пока Эмма одевалась, она посылала справиться о здоровье подруги и получила ответ: «Состояние то же, ей не лучше».

– Мне миссис Годдард передала, – она выделила слово «мне», – что положение больной не настолько благоприятно, как я надеялась: мне ответили, что ей не лучше.

Его лицо немедленно вытянулось, и, когда он заговорил, голос его дрожал от волнения:

– Ах, не может быть! Я ужасно огорчен… я как раз собирался рассказать вам… когда я позвонил у двери миссис Годдард (я заходил к ней перед тем, как пошел домой переодеваться), мне сообщили, что мисс Смит не лучше, совсем не лучше, а скорее хуже. Я очень опечален и расстроен, я утешал себя надеждой, что после такой сердечной заботы, которую она получила утром, ей неминуемо станет лучше. Эмма улыбнулась:

– Мое посещение, как я думаю, принесло пользу ее нервам, но даже и мне не под силу прогнать ангину – это очень суровое заболевание. Вы, наверное, слышали, что к ней приглашали мистера Перри?

– Д-да… кажется… то есть… нет, не слышал…

– Он не первый раз лечит ее горло, и я надеюсь, завтра утром мы оба получим более обнадеживающие сведения. Но невозможно не чувствовать за нее беспокойства. Какая печальная потеря для нашего сегодняшнего общества!

– Ужасная! Именно так, ужасная. Нам будет каждый миг недоставать ее.

Весьма уместное замечание; вздох, сопровождавший его слова, был поистине замечателен. Однако, по мнению Эммы, он мог бы предаваться грусти и подольше. Она чуть не испугалась, когда всего полминуты спустя он заговорил о другом, причем в голосе его зазвенели радостные нотки.

– Какое чудесное средство – овечья полость в карете! – заметил он. – Как благодаря ей удобно путешествовать. С подобными предосторожностями замерзнуть невозможно. Право, благодаря современным достижениям джентльмен может путешествовать в карете со всеми удобствами. Вас настолько ограждают и охраняют от превратностей погоды, что ни единое дуновение ветерка не проникает внутрь, если пассажир того не желает. Погода становится совершенно незначительным фактором. Сегодня, например, после полудня очень холодно, но в этой карете нам и дела нет до погоды. Ха! Вижу, пошел снежок…

– Да, – сказал Джон Найтли, – и думается мне, снегу нам сегодня достанется изрядно.

– Так ведь на дворе Рождество, – бодро возразил мистер Элтон. – Вот и снег идет, наше счастье, что снегопад не начался вчера, иначе мы не смогли бы поехать в гости сегодня, а это вполне вероятная вещь, ведь, если бы дорогу занесло, вряд ли мистер Вудхаус отважился бы отправиться в путь. Однако теперь нам никакой снег не страшен. Рождество – прекрасная пора для дружеских встреч. На Рождество все приглашают к себе друзей, и никому нет дела до капризов погоды. Однажды из-за сильного снегопада я задержался в доме у друга на целую неделю. Ничто не могло быть приятней! Я поехал к нему всего на одну ночь, но не мог уехать обратно ровно семь дней!

Вид мистера Джона Найтли явственно свидетельствовал о том, что такого рода удовольствия ему чужды. Вслух же он сухо заметил:

– Не хотел бы я из-за снегопада на неделю застрять в Рэндаллсе.

В другое время Эмму позабавил бы разговор, но теперь она была слишком изумлена способностью мистера Элтона испытывать радость. Казалось, предвкушение приятного вечера в гостях начисто вытеснило бедняжку Харриет из его памяти.

– Несомненно, нас ждет пылающий камин, – продолжал он, – и всевозможные радости и развлечения. Мистер и миссис Уэстон – очаровательные люди. Миссис Уэстон, безусловно, заслуживает всяческих похвал, а он вполне ее достоин – такой гостеприимный, такой общительный! Гостей будет мало, но, когда приглашают избранных, близких друзей, оно и к лучшему. В гостиной мистера Уэстона с удобством разместятся не больше десяти человек; а что касается меня, то я при данных обстоятельствах склонен предпочесть, чтобы из этого количества двух человек недоставало, чем было бы на два человека больше. Думаю, вы согласитесь со мной, – заявил он, сладко улыбаясь Эмме, – я надеюсь, вы одобряете мои слова. Хотя мистер Найтли, живя в Лондоне, наверное, привык к более многолюдным собраниям и не разделяет наших чувств.

– Я и понятия не имею о лондонских многолюдных собраниях, сэр, – я никогда не обедаю вне дома.

– Неужели! – В голосе мистера Элтона зазвучали удивление и жалость. – Я и не представлял себе, что занятия юриспруденцией настолько затягивают, что становятся непосильным бременем. Что ж, сэр, поверьте мне: время, когда вам воздастся за все ваши страдания, уже не за горами – вас ждет меньше трудов и больше удовольствий.

– Я почту за главное удовольствие, – ответил Джон Найтли, когда они уже въезжали в ворота, – снова в целости и сохранности оказаться в Хартфилде.

Глава 14

Каждому из джентльменов при входе в гостиную миссис Уэстон было необходимо несколько изменить выражение лица: мистеру Элтону следовало немного умерить радость, а мистеру Джону Найтли – смягчить брюзгливое выражение. Дабы соответствовать обстановке, мистеру Элтону следовало улыбаться меньше, а мистеру Джону Найтли – больше. Одна лишь Эмма могла оставаться такою, как была, как ей подсказывала ее природа, ибо она и так испытывала большую радость от встречи с друзьями. Для нее визит к Уэстонам был истинным наслаждением. Ей очень нравился мистер Уэстон, а что касается его жены, то не было на свете другого человека, с кем она могла бы беседовать столь открыто, кому могла бы поверять все свои мысли. Она была уверена: ни с кем из своих знакомых нельзя ей говорить с полным убеждением, что ее выслушают и поймут. Кто, как не миссис Уэстон, лучше других поймет ее слова, поступки, планы, затруднения и маленькие радости? Все происходящее в Хартфилде вызывало живейший интерес у миссис Уэстон; и обе бывали по-настоящему счастливы, если им удавалось полчаса кряду потолковать обо всех этих незначительных предметах, составляющих ежедневную радость частной жизни.

Это было удовольствие, которое они чаще всего не могли себе позволить во время обычных, ежедневных визитов, и уж конечно, вряд ли они успели бы обменяться новостями в сегодняшние полчаса; однако один вид миссис Уэстон, ее улыбка, прикосновение, голос настолько благотворно повлияли на Эмму, что она решила на время забыть о странном поведении мистера Элтона и о других малоприятных вещах и наслаждаться всем, что только может порадовать ее.

Несчастье Харриет, которая ухитрилась простудиться, уже успели обсудить во всех подробностях еще до приезда Эммы. Мистер Вудхаус, которого покойно усадили в кресло, успел поведать печальную историю во всех подробностях, а кроме того, не упуская ни одной мелочи, он рассказал о том, как они с Изабеллой перенесли дорогу, и о том, что Эмма едет следом и что он преисполнен удовольствия оттого, что Джеймс также может, благодаря их визиту, повидаться с дочерью. В это время появились остальные гости, и миссис Уэстон, которая была почти всецело занята заботой о мистере Вудхаусе, смогла наконец приветить свою милую Эмму.

Так как Эмма планировала на некоторое время выбросить из головы мистера Элтона, она несколько огорчилась, обнаружив, что за столом он оказался ее соседом. Переносить его странную бесчувственность по отношению к Харриет было тем тяжелее, что он не только сидел рядом с ней, но и постоянно раздражал ее своим счастливым видом и без конца обращался к ней по любому поводу. Таким образом, Эмме не только невозможно было забыть о нем, но невольно думалось: «Неужели мой брат прав? Может ли это быть? Неужели возможно, чтобы этот человек переключил свое внимание с Харриет на меня? Бессмысленно и невыносимо!» И тем не менее он так назойливо справлялся, не холодно ли ей, с таким вниманием выслушивал ее отца и так восхищался миссис Уэстон! Наконец он начал так горячо и бездумно превозносить ее рисунки, что стал ужасно походить на пылкого влюбленного, и Эмме стоило большого труда сдержаться и не нагрубить ему. Ради нее самой грубить ему нельзя, а ради Харриет, в надежде, что все еще может обернуться хорошо, она старалась даже быть с ним вежливой. Однако для нее ужин стал испытанием, особенно потому, что болтовня мистера Элтона мешала ей участвовать в общем разговоре, который представлял для нее интерес. Из-за ерунды, которую нес мистер Элтон, ей удалось расслышать лишь обрывки фраз, однако она поняла, что мистер Уэстон получил какие-то сведения о своем сыне: до нее то и дело доносилось: «Мой сын» и «Фрэнк». Из того, что она расслышала, она сделала вывод, что мистер Уэстон извещает гостей о скором приезде сына, но прежде, чем ей удалось призвать мистера Элтона к молчанию, тема была уже обсуждена во всех подробностях, так что задавать наводящие вопросы было уже неудобно.

Так случилось, что, несмотря на решимость Эммы никогда не выходить замуж, было что-то в самом имени, в самой мысли о Фрэнке Черчилле, что неизменно вызывало ее интерес. Она часто думала – особенно с тех пор, как его отец женился на мисс Тейлор, – что уж если ей придется выйти замуж, то Фрэнк Черчилль как раз подходит ей и по возрасту, и по характеру, и по положению. Благодаря же новой связи между их семьями этот союз становился все более желанным. Эмма не могла не предположить, что все, кто их знает, должны считать Фрэнка самой подходящей для нее партией. То, что мистер и миссис Уэстон так считали, было несомненно; и хотя она вовсе не собиралась позволить ни ему, ни кому-либо другому изменить свою жизнь, и без того наполненную и насыщенную всем, чем только можно желать, ей было чрезвычайно любопытно познакомиться с ним, она заранее готова была признать его человеком славным, ей хотелось бы понравиться ему – до определенной степени, – и она находила своего рода удовольствие в самой мысли о том, что друзья в своем воображении уже поженили их.

Любезности, неустанно расточаемые мистером Элтоном, ужасно мешали ей предаваться сладким мечтам, однако она, к счастью, умела притворяться вежливой, хотя на самом деле была очень раздосадована. Она надеялась, что в ходе вечера простодушный мистер Уэстон не сумеет удержаться хотя бы от еще одного упоминания о приезде сына. Так оно и получилось; наконец ей удалось под каким-то предлогом отделаться от мистера Элтона. За ужином она оказалась, к счастью, соседкой мистера Уэстона. Он воспользовался первым же перерывом в своих обязанностях гостеприимного хозяина дома. Закончив распределять между гостями седло барашка, он заявил:

– Нам не хватает всего двоих до нужного числа. Мне бы хотелось видеть здесь еще двух человек: вашу прелестную маленькую подругу, мисс Смит, и моего сына. Тогда я мог бы с чистой совестью заявить, что все в сборе. Кажется, вы не слышали, когда в гостиной я рассказывал остальным, что мы ожидаем приезда Фрэнка? Сегодня утром я получил от него письмо – через две недели он будет у нас.

Эмма постаралась умерить свою радость и подтвердила: да, за столом действительно недостает мистера Фрэнка Черчилля и мисс Смит.

– Он стремится приехать, – продолжал мистер Уэстон, – с самого сентября: все его письма полны уверений в том, как хочет он вырваться к нам. Однако он не властен над собственным временем. Он вынужден угождать своим благодетелям, которые (между нами) бывают довольны лишь в том случае, если ради них идут на жертвы. Но сейчас у меня почти нет сомнений в том, что примерно на второй неделе января мы увидим его здесь.

– Какую огромную радость доставит вам встреча с сыном! И миссис Уэстон так не терпится познакомиться с ним. Она, наверное, счастлива не меньше вашего?

– Совершенно верно, однако она полагает, что его снова задержат. Она не так, как я, верит в то, что ему позволят приехать, но она незнакома, подобно мне, со всеми действующими лицами. Видите ли, дело в том, что… но это строго между нами… в гостиной я ни словом об этом не заикнулся. Вы же знаете, в каждой семье есть свои тайны… Так вот, дело в том, что в январе в Энскуме ждут гостей, и Фрэнк сумеет выбраться к нам, только если гости отложат свой визит. Если гости приедут, его к нам не отпустят. Но я знаю, что они не приедут, потому что это семья, к которой известная дама, пользующаяся определенным влиянием в Энскуме, питает особенное нерасположение. И хотя долг вежливости повелевает приглашать их один раз в два или три года, всякий раз, когда доходит до дела, визит отменяют. Я нимало не сомневаюсь в том, что так произойдет и в этом случае. Я также убежден в том, что увижу Фрэнка здесь еще до середины января, как и в том, что сам здесь нахожусь. Однако ваша старая приятельница (кивок в сторону противоположного конца стола) настолько сама не капризна и настолько не привыкла к причудам, капризам и выходкам в Хартфилде, что и не знает, сколь причудливы могут быть прихоти известной особы, как знаю я исходя из долгого опыта.

– Жаль, что в данном случае не обошлось без сомнений, – отвечала Эмма. – Однако я склонна принять вашу сторону, мистер Уэстон: если вы полагаете, что он приедет, я тоже склонна так считать. Ибо вы знаете Энскум и его обитателей.

– Да, и у меня для такого предположения достаточно оснований, хотя я ни разу в жизни там не был. Ну и странная же она женщина, доложу я вам! Но я никогда не позволяю себе осуждать ее – из-за ее заботы о Фрэнке. Видите ли, я твердо верю в то, что она очень его любит. Раньше я думал, что она вообще неспособна кого-либо любить, кроме себя, однако она всегда была добра к нему (на свой лад – с причудами и вывертами; она требует, чтобы все поступали только так, как угодно ей). И по моему мнению, то, что Фрэнку удалось вызвать в ней такую любовь к себе, говорит в его пользу; ибо, хотя я бы никому другому не признался в том, обыкновенно люди говорят, будто сердце у нее каменное, а характер дьявольский.

Эмме настолько по душе пришелся предмет разговора, что вскоре после того, как дамы после ужина вернулись в гостиную, она сама заговорила о приезде Фрэнка Черчилля с миссис Уэстон, поздравив ее с радостным событием, однако отметив, что первая встреча не может не волновать. Миссис Уэстон согласилась, но добавила, что радость ее была бы больше, если бы она могла быть твердо уверена, что волнующая первая встреча состоится в заявленное время.

– Судите сами: я пока не рассчитываю на то, что ему удастся приехать. Я не так уверена в его визите, как мистер Уэстон. Очень боюсь, что дело кончится ничем. Вероятно, мистер Уэстон уже поведал вам, как обстоят дела.

– Да… кажется, его приезд зависит только от дурного характера и своенравия миссис Черчилль, в котором, как мне представляется, она проявляет редкостное упорство.

– Милая Эмма! – отвечала миссис Уэстон с улыбкой. – Ну как можно упорствовать в своенравии? – И, повернувшись к Изабелле, которая не принимала участия в их разговоре, добавила: – Моя дорогая миссис Найтли, да будет вам известно, что я ни в коем случае не уверена в приезде мистера Фрэнка Черчилля, в отличие от его отца. Приезд мистера Черчилля всецело зависит от капризов и перепадов настроения его тетки, попросту говоря, от того, с какой ноги она встанет. Вам, моим двум дочерям, я могу рискнуть сказать всю правду. Миссис Черчилль правит Энскумом и отличается редкостным своеволием. Если она пожелает отпустить его, он приедет, если же нет…

– Ох эта миссис Черчилль! Кто же ее не знает! – отвечала Изабелла. – Уверяю вас, я не могу и думать о бедном юноше без сострадания. Как, должно быть, ужасно жить с такой своенравной особой! Такая незавидная участь нам, к счастью, неведома, но он, вне всякого сомнения, достоин жалости. Еще хорошо, что у нее нет своих детей! Какими бы несчастными она сделала маленьких бедняжек!

Эмме хотелось поговорить с миссис Уэстон наедине. Тогда она узнала бы больше: с ней миссис Уэстон говорила совершенно не таясь, открыто, не так даже, как в присутствии Изабеллы, и Эмма искренне верила, что от нее миссис Уэстон не утаила бы ни одной мелочи, имеющей отношение к Черчиллям, за исключением собственных представлений о молодом человеке, подсказанных ей чутьем и воображением. Но в настоящий момент говорить больше было не о чем. Очень скоро в гостиную вслед за ними вышел мистер Вудхаус. Долго сидеть после обеда было для него невыносимой пыткой. Ни вино, ни беседы в мужской компании не имели в его глазах никакой цены, и он с облегчением присоединился к тем, с кем ему всегда было удобно и покойно.

Однако, пока он говорил с Изабеллой, Эмма улучила минутку и сказала:

– Значит, приезд вашего сына представляется вам маловероятным? Мне очень жаль. При первой встрече всегда испытываешь неловкость, поэтому чем скорее это произойдет, тем лучше.

– Да, и всякая задержка заставляет предвидеть и бояться других задержек. Даже если их гости, Брейтуотеры, не приедут, я все равно боюсь, что найдется другой предлог разочаровать нас. Я и помыслить не могу о том, что он сам не испытывает желания приехать, но убеждена, что Черчиллям очень хочется держать его при себе. В них говорит ревность. Они ревнуют его даже к родному отцу. Короче говоря, я не испытываю ни малейшей уверенности в его приезде и хотела бы, чтобы мистер Уэстон не был настроен столь лучезарно.