Джейн Остин
Мэнсфилд-парк
Глава 1
Примерно тридцать лет назад мисс Мария Уорд из Хантингдона, имея состояние всего в семь тысяч фунтов, очаровала Томаса Бертрама, хозяина большого поместья, носившего название Мэнсфилдский Парк, графство Нортгемптон. В результате мисс Уорд стала женой баронета со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мария имела в своем распоряжении прекрасный дом и весьма солидные доходы мужа. Весь Хантингдон рукоплескал удачливой леди, и даже ее родной дядя-адвокат умудрился каким-то образом оторвать от племянницы три тысячи с наследства.
У Марии было две сестры, которые, как считалось, должны были постараться нагреть руки, используя положение новоиспеченной леди Бертрам. И что интересно — действительно, одна из сестер в скором времени вышла замуж за местного священника и доброго друга сэра Томаса. Хотя по красоте она не уступала Марии, все же считала свой брак менее удачным. К сожалению, в мире очень мало богатых мужчин и слишком много приятных женщин, которые готовы выскочить замуж. Прошло всего шесть лет, и она сумела обворожить преподобного мистера Норриса. Никакого блистательного будущего, разумеется, сестричке не предвиделось. Тогда сэр Томас решил помочь своему другу и обеспечил его доходом в Мэнсфилдском парке размерами чуть менее тысячи фунтов в год. Зато третья сестра не придумала ничего лучше, как выйти замуж за лейтенанта — человека без образования, и — что самое страшное — без нужных связей! Этим она, конечно, подвела семью и немного подпортила репутацию предков. Конечно, баронет мог бы постараться и обеспечить несчастную сестру доходами или, по крайней мере, процентами, но только военная профессия ее муженька никоим образом не благоприятствовала этому. Пока достопочтенный сэр Томас раздумывал, как бы помочь несчастной родственнице, сестры успели рассориться. Разумеется, Мария так и не смогла примириться с тем, что ее родная сестра столь неблагоразумно вышла замуж. Подумать только! Выбрать в супруги какого-то лейтенанта!
Поэтому миссис Прайс никогда не писала сестрам после замужества, а леди Бертрам, будучи женщиной тихой и чересчур спокойной, не стала тревожиться о судьбе сестры и тоже сочла нужным отказаться от всяческой переписки. Она просто-напросто забыла о существовании миссис Прайс и занималась своими делами.
Зато не успокоилась миссис Норрис и отписала сестре очень длинное и обидное письмо, где, как смогла, разнесла несчастную миссис Прайс за ее недостойный поступок. В ответ обиженная миссис Прайс, недолго думая, отправила не менее приятное послание. Все кончилось тем, что сэр Томас запретил всяческие отношения между сестрами, чтобы не опозориться самому перед целым городом.
Дома их находились далеко друг от друга и так как сестры не имели общих знакомых, то, следовательно, не могли даже слышать друг о друге или интересоваться событиями, происходившими в их семьях. Так прошло одиннадцать лет. Правда, миссис Норрис иногда все же умудрялась выяснить кое-что о жизни несчастной сестры, и к ужасу сэра Томаса время от времени злобным голосом ехидно сообщала, что у миссис Прайс, оказывается, родился очередной ребенок.
Однако по истечении этих долгих одиннадцати лет плодовитая миссис Прайс решила наступить на горло собственной гордости, так как сестры были единственной родней, способной ей хоть чем-нибудь помочь. Дело в том, что семейство Прайс продолжало увеличиваться, дети рождались чуть не каждый год, а доходы, наоборот, почему-то уменьшались. Муж миссис Прайс был отстранен от службы за пристрастие к спиртному, и надежды на дальнейшее продвижение постепенно угасли.
Тогда, вздохнув, миссис Прайс все же сочинила длинное и слезливое послание леди Бертрам, где в подробностях рассказала о своей печальной судьбе, не забывая через строчку вспоминать о прежней счастливой дружбе сестер. Ах, как было хорошо им всем вместе тогда и как теперь плохо несчастной миссис Прайс! Она раскаивалась перед леди Бертрам в своем недостойном поведении и в самом конце письма высказала робкую надежду о восстановлении дружбы между сестрами. Предприимчивая миссис Прайс не забыла упомянуть в письме, что готовится в очередной (девятый!) раз стать матерью. Правда, денег на содержание такого выводка у нее совсем нет, и не помогут ли ей любимые сестрички в материальном плане справиться с оравой голодных сорванцов? Старшему сыну исполнилось десять лет, и миссис Прайс весьма прозрачно намекнула, что ребенок этот довольно симпатичный, послушный, и хочет путешествовать, или, по крайней мере, сменить надоевшую обстановку и пожить где-нибудь в другом месте. Она, миссис Прайс, разумеется не против этого, но для здесь опять же нужны деньги! А у сэра Томаса были владения в Вест-Индии, поэтому, может быть, он захватил бы с собой и этого смекалистого мальчугана? Или, вероятно, достопочтенный сэр Томас пристроит мальчика в своем городском доме? Впрочем, миссис Прайс согласна на любые условия, лишь бы сестры помогли ей и ее сыну.
И ее план прекрасно сработал. Письмо полностью восстановило теплые дружеские отношения между сестрами. Сэр Томас посылал ответные заверения в том, что при первой же возможности, разумеется, подыщет для сына миссис Прайс подходящее выгодное местечко, и действительно тут же принялся за дело. Леди Бертрам регулярно переправляла сестре деньги и в придачу множество пеленок и другого детского белья, а растроганная миссис Норрис неустанно строчила письма.
Так подействовало послание миссис Прайс. Но это еще не все. Прошел год, и внезапно миссис Норрис объявила, что несчастная миссис Прайс так и не выходит у нее из головы, и богатые сестры, разумеется, были просто обязаны еще каким-то образом помогать ей. Миссис Норрис долго раздумывала, как лучше это сделать и что предпринять, и неожиданно пришла к выводу, что старшие сестры должны были забрать к себе хотя бы одного ребенка миссис Прайс и таким образом облегчить жизнь многодетной матери.
— Послушайте меня, — заявила миссис Норрис, обращаясь к супругам Бертрам. — Давайте заберем к себе старшую дочь миссис Прайс. Девочке уже девять лет, и она находится в таком возрасте, что ей надо уделять побольше внимания, чем это может себе позволить наша сестра. Я думаю, такой благородный поступок не сравнится с теми деньгами, которые мы отдаем Прайсам. Тем более, девочка, находясь в атмосфере дружбы и благожелательности, сама будет потом благодарна нам за душевную теплоту и заботу.
Леди Бертрам тут же согласилась с сестрой.
— Как я сама до этого не додумалась! — радостно воскликнула она. — Давайте так и поступим. Надо срочно послать за девочкой.
Однако сэр Томас не мог столь безответственно сразу же поддержать свою супругу. Для этого требовалось тщательно обдумать каждую мелочь. Ребенку надо было предоставить все необходимое, не ущемляя ее ни в чем, иначе благородный поступок мог обернуться элементарной жестокостью. Ведь они собираются оторвать девочку от родителей, братьев и сестер — а это дело весьма ответственное. К тому же у Бертрамов было своих четверо детей — двое сыновей и две дочки. Особенно волновали сэра Томаса мальчики. Ведь сколько раз ему приходилось слышать о страстной любви, возникающей между двоюродными братьями и сестрами!
Высказав свои сомнения вслух, сэр Томас хотел выиграть время и отложить принятие окончательного решения, но тут в разговор снова вступила неугомонная миссис Норрис:
— Дорогой мой сэр Томас! — начала она. — Я прекрасно понимаю ваши отцовские чувства и ценю вашу предусмотрительность. Это делает вам честь. Разумеется, взять ребенка в дом — дело весьма ответственное, и мы должны позаботиться о нем, ничего не упустив при этом из виду. Могу уверить вас, что я также не отказываюсь от девочки и готова принять самое активное участие в этом благородном деле и обеспечить бедному ребенку поддержку в жизни. У меня нет своих детей, поэтому дети моих сестер стали для меня самыми дорогими существами. Вы же знаете, что я не стану бросать слова на ветер. Неужели задуманный нами прекрасный поступок так и не свершится из-за какого-то пустяка? Не надо ничего бояться. Мы дадим девочке образование и выпустим ее в мир полноценным человеком. Вот увидите, после этого она нам уже ничего не будет стоить. Не превратится же это бедное создание в пиявку, которая станет тянуть из нас деньги всю жизнь! Это же наша племянница. Сэр Томас, вы только представьте, сколько преимуществ сразу появятся у девочки, если мы возьмем ее сюда. Конечно, она наверняка не такая красивая, как ваши дочери и уж, разумеется, не настолько умна. Вот вы волнуетесь за своих сыновей. А вдруг кто-то из них умудрится полюбить свою кузину! Уверяю, этого не произойдет, и даже не забивайте себе этим голову. Какой вздор! Допустим даже, что наша племянница недурна собой. А теперь вообразите, что Том или Эдмунд увидят ее первый раз лет, этак, через семь. Вот тогда у нас бы появился повод для беспокойства. Подумайте сами. Бедняжка росла вдалеке от своих кузенов в бедноте. Что хорошего она вообще видела в жизни? А тут перед ее глазенками являются два юных красавца! Лично я бы на ее месте из кожи бы лезла вон, но влюбила бы в себя, по крайней мере, одного из них. Но если они встретятся сейчас, то будут считать себя как бы одной семьей, и для ваших мальчиков кузина станет родной сестрой. Да будь она прекрасна, как ангел, это уже не имеет никакого значения.
— В ваших словах много правды, — согласился сэр Томас. — И все же хочу сказать еще вот о чем. Мы должны позаботиться и о своей репутации. Ведь мы не только делаем добро миссис Прайс, но одновременно обязаны следить и за собой. А вдруг с девочкой что-то произойдет? Короче говоря, мне кажется, рядом с ней, по крайней мере, на первых порах, должен постоянно находиться кто-то из женщин. И потом — мало ли как сложатся обстоятельства в дальнейшем? Надо подумать и об этом. Я считаю, что следует подыскать для нее достойную даму, которая в случае чего могла бы стать надежной подругой для нашей племянницы.
— Абсолютно согласна с вами, — заявила миссис Норрис, — вы как всегда, заботливы и благородны! Думаю, с этим никто спорить не станет. Что касается ваших опасений, могу сказать следующее. Хотя я никогда не видела эту девочку и не испытываю к ней и сотой части той любви, как к вашим милым чадам, тем не менее я не собираюсь смотреть на бедняжку свысока. Ни в коем случае! Все, что зависит от меня, я согласна делать ради дочери моей родной сестры. Но дело в том, что я не смогу дать ей слишком многого. А как я стану смотреть в ее глаза и чувствовать, что девочка пребывает в постоянной нужде? Но любезнейший сэр Томас! Как бы не была я бедна, никогда не откажу своей племяннице в куске хлеба. Пусть даже мне придется туговато, я смогу отказать себе в самом необходимом! Если вы не возражаете, я завтра же напишу письмо миссис Прайс. И как только девочка будет готова переехать к нам, я лично доставлю ее в Мэнсфилдский Парк. Вам не придется ничего для этого делать. Уверяю, что все будет в полном порядке. Ради этого я пошлю свою Нэнни в Лондон. Кстати, у нее там есть какая-то родня, где она сможет переночевать, и Нэнни встретится там с девочкой. Я думаю, до Лондона Прайсы уж как-нибудь свою дочь довезут сами. Или в крайнем случае попросят присмотреть за ней в пути кого-нибудь из своих друзей, отправляющихся в столицу.
С этим сэр Томас спорить не стал. Теперь, казалось, главная проблема была решена, и оставалось лишь продумать мелочи. Было обговорено, что все расходы сэр Томас берет на себя, исходя из своего положения и богатства. Что касается миссис Норрис, то у нее было ни малейшего намерения делиться с девочкой своими деньгами или имуществом. Она всегда славилась либеральными взглядами и готова была совершать благородные поступки хоть каждый день. Или, по крайней мере, говорить об этом. Миссис Норрис умела разрабатывать безумнейшие планы и любила это делать, но любовь к деньгам превосходила даже эту ее страсть. Так как миссис Норрис вышла замуж не столь удачно, как Мария, то и доходы ее были гораздо меньше. Поэтому миссис Норрис с самого начала стала наводить экономию везде и во всем, стараясь уберечь каждый пенс. То, что поначалу можно было принять за благоразумие и осторожность, постепенно превращалось в откровенное скряжничество. Во многом этому способствовало и то, что у Норрисов не было детей и, соответственно, не на кого было особенно и тратиться. Впрочем, даже себе миссис Норрис не позволяла никаких роскошеств, не говоря уже о бедном супруге-священнике.
Поэтому становится понятным, отчего миссис Норрис сочла в тот же день свою долю участия в головокружительном предприятии выполненной. Ведь это именно ей пришло в голову совершить акт благотворительности! Мало того, миссис Норрис даже предложила свои услуги по доставке ребенка в Мэнсфилдский Парк. И этого вполне достаточно. Теперь же, возвращаясь к себе домой, она была счастлива и горда собой. И хотя миссис Норрис не слишком любила свою младшую сестру, но чувствовала себя сейчас самой лучшей тетей во всем мире.
Когда на следующей день все трое встретились снова, леди Бертрам задала неуместный вопрос. Наивная Мария почему-то решила, что миссис Норрис будет принимать участие в воспитании девочки, и поэтому поинтересовалась:
— Послушай, сестрица, а к кому сначала поедет жить наша племянница — к тебе или к нам?
Миссис Норрис, как можно спокойней, объяснила Бертрамам свои взгляды по этому вопросу, и тогда уже удивился сам сэр Томас. Он тоже считал, что девочку, безусловно, должна была забрать себе миссис Норрис. Так как у нее не было собственных детей, племянница скрасила бы одинокую жизнь своей тетушки и превратилась бы для нее в отличную компаньонку. Как же он заблуждался!
— Об этом не может быть и речи! — твердо заявила миссис Норрис и презрительно фыркнула. — Вы, я надеюсь, не забыли, как страдает от подагры мистер Норрис! Если бы не это, я, возможно, со временем и согласилась бы взять к себе ненадолго племянницу. Но только не теперь. Несчастный мистер Норрис чувствует себя отвратительно, и любой шум может спровоцировать приступ мигрени. Никаких детей в нашем доме быть не должно. Если я просто скажу ему об этом, мой муж ужасно расстроится. Представляете, что после этого может с ним произойти! Нет, нет и еще раз нет.
— Тогда пусть живет у нас, — едва сдерживаясь, процедила леди Бертрам.
— Да, пусть наш дом станет для нее родной обителью, — с достоинством добавил сэр Томас. — Мы со своей стороны сделаем все, чтобы девочка стала счастлива. К тому же, здесь у нее будет с кем общаться. Всегда приятно играть со своими сверстниками. Да и гувернантка у нас неплохая — так что в нашем доме она сможет продолжить свое образование. Все даже к лучшему.
— Вот именно! — поддержала сэра Томаса обрадовавшаяся миссис Норрис. — Вы правильно все подметили! А для мисс Ли все равно, сколько девочек обучать — двух или трех, верно? Жаль, что от меня теперь будет мало помощи, ведь я почти все время провожу с бедным мистером Норрисом! Однако я сдержу свое обещание и отправлю Нэнни за девочкой. Конечно, мне придется трудновато без нее целых три дня, но ничего, постараюсь сама управиться с домашними делами. Сестрица, я думаю, лучше всего поселить девочку в мезонине, там, рядом с бывшими детскими спальнями. Подумай сама: она будет жить рядом с мисс Ли, недалеко от твоих дочерей и заодно по соседству со служанками. А те уж помогут ей с одеждой и научат, как надо правильно одеваться, и все такое прочее. Кстати, другого подходящего места ты и сама не сможешь придумать.
Леди Бертрам не стала протестовать.
— Я надеюсь, что племянница наша тихого нрава и девочка послушная, — продолжала миссис Норрис. — В любом случае, она должна понимать, что мы для нее сделали, и вести себя прилично. Надеюсь, так оно и будет.
— Если она окажется чересчур уж строптивой, — заговорил сэр Томас, — мы не сможем разрешить ей жить в нашем доме ради блага собственных детей. Но не надо так плохо думать о нашей племяннице! Мы ведь ее даже еще не видели, а начинаем предполагать самое дурное. Впрочем, вполне естественно, что она будет сильно отличаться от наших детей. Но я думаю, со временем пройдет и это. Разумеется, она может быть дурно воспитана, невежественна и так далее. Но вы учтите, в каких условиях она жила! Я думаю, все это поправимо и не опасно для ее кузенов и кузин. Если бы она была старше моих дочерей, то я бы серьезно задумался над нашим планом. Но так как она младше их, то и тут особо бояться нечего и моим девочкам не грозит ее дурное влияние.
— Совершенно справедливо! Как верно замечено! — заявила миссис Норрис. — А знаете, что я сегодня сказала своему мужу? Что если даже мисс Ли не сможет ничему обучить нашу племянницу, это сделают юные леди Бертрам. Ваши милые девочки научат ее всему, что знают сами. Надо только почаще разрешать им быть вместе.
— Надеюсь только, что она не будет мучить моего мопса, — вздохнула леди Бертрам. — Не далее как сегодня мне пришлось серьезно поговорить с Джулией по этому поводу. Она совсем затискала бедняжку!
— Тут есть вот еще какая трудность, — серьезно проговорил сэр Томас. — Надо объяснить нашим девочкам, чтобы они не унижали кузину и не насмехались над ней. Это очень важно. Ведь племянницу легко ранить и оттолкнуть, а тогда нам придется долго расхлебывать их ошибку. С другой стороны, надо серьезно обдумать, как лучше объяснить мисс Прайс, что она хотя и живет в нашем доме, но все же не является членом нашей семьи. Она не мисс Бертрам. Пусть все три девочки играют вместе. Это само собой разумеется. Я хочу, чтобы они подружились и уважали друг друга. Но они не равны по положению, и это надо как можно тактичней объяснить всем трем. Их права и перспективы на будущее весьма различны. Я надеюсь, миссис Норрис, что вы поможете нам решить этот деликатный вопрос.
Миссис Норрис, разумеется, высказала свое горячее желание, оказать любую услугу, касающуюся консультаций и советов, после чего выразила свои надежды на прекрасное будущее всех трех девочек.
— Я уверена, что вы, дорогой сэр Томас, и моя любимая сестра, легко справитесь и сами в этом деле, — неожиданно добавила она.
После этого миссис Норрис отправилась домой и тут же отписала миссис Прайс письмо. Та была чрезвычайно удивлена предложением сестер. Ей показалось странным, что они выбрали девочку, когда среди Прайсов было так много чудесных мальчиков. Однако, как и предполагалось, миссис Прайс с удовольствием приняла это предложение и сразу же сочинила ответ. В своем письме она сообщила, что девочка ее тихая, спокойная и очень дружелюбная. Правда, она не отличается крепким здоровьем, но, тем не менее, миссис Прайс возлагала большие надежды на то, что сменив обстановку, дочка начнет быстро поправляться и набирать силы. Бедная наивная женщина! Она полагала, что смена обстановки может действовать положительно на всех без исключения детей.
Глава 2
В Нортгемптон девочка добралась без приключений. Тут ее встретила радостная миссис Норрис. Она упивалась сознанием того, что будет первой, увидевшей племянницу. Таким образом, миссис Норрис могла произвести на девочку самое благоприятное впечатление и заранее подготовить ее ко встрече с другими родственниками.
Фанни Прайс только что исполнилось десять лет. Конечно, красавицей назвать ее было нельзя, но и уродкой тоже. Во всяком случае, тетушкам нечего было стыдиться своей племянницы. Правда, для своего возраста девочка была довольно маленького роста, но весьма симпатичная, скромная и немного застенчивая.
Супруги Бертрам встретили племянницу доброжелательно. Увидев, как пугается девочка незнакомой богатой обстановки в доме, сэр Томас старался изо всех сил казаться простым и веселым. Он шутил, бодрился и был на редкость радостным от того, что, наконец, увидел Фанни. Леди Бертрам, наоборот, не стала рассыпаться в бесконечных приветствиях, а только молча улыбалась и, таким образом, понравилась Фанни даже больше дядюшки.
Все дети Бертрамов были дома и по очереди знакомились с гостьей. Фанни совсем растерялась от такого внимания к собственной персоне. Правда, мальчики вели себя достойно, как и подобает юным джентльменам — ведь одному из них было семнадцать, а другому шестнадцать лет. Сестры Бертрам, привыкшие к бесконечным комплиментам, без стыда и совести принялись разглядывать простенькое платьице Фанни, чем окончательно смутили свою кузину.
В общем, все семейство понравилось Фанни. Мальчики были хорошо воспитаны, девочки блистали красотой, к тому же младшая была всего на два года старше самой Фанни. Джулии Бертрам исполнилось двенадцать, а Марии — тринадцать лет, и поэтому девочка надеялась в самом ближайшем будущем сдружиться со всеми сразу. Но сейчас Фанни растерялась и чувствовала себя брошенной и одинокой на фоне столь счастливой дружной семьи. Как ни старалась она казаться спокойной, но в сердце ее таилась печаль. Она боялась тут всего, стеснялась своих манер и одежды и самое главное — с первой минуты уже начала скучать по дому.
По дороге из Нортгемптона миссис Норрис прожужжала племяннице все уши о том, насколько хорошо будет ей в поместье, как она должна быть благодарна своим родственникам и какое замечательное будущее ее ожидает. Так что теперь маленькая Фанни чувствовала себя обязанной быть счастливой. К тому же сказалось и долгое путешествие, столь непривычное для девочки. Она устала и буквально валилась с ног, поэтому все старания Бертрамов произвести благоприятное впечатление на девочку оказались для нее слишком утомительными. Леди Бертрам даже позволила Фанни посидеть с ней на диване и погладить мопса, сэр Томас произносил длинные красивые речи, а миссис Норрис продолжала разглагольствовать на тему благодарности к родственникам. И даже огромный пирог с крыжовником теперь не мог произвести должного эффекта. Девочка лишь попробовала его и попросила разрешения отдохнуть. И только в своей новой комнате, оставшись совсем одна, упала на кровать и разрыдалась.
— Да уж, начало что-то не слишком обещающее, — проворчала миссис Норрис, как только Фанни вышла из гостиной. — И это после всего того, что я успела рассказать ей в дороге. А ведь я предупреждала, что первое впечатление очень многое значит. Надеюсь, она не замкнутая и не угрюмая, как ее мамочка. Впрочем, надо быть к ней немного снисходительными. Она, в конце концов, не виновата в том, что воспитывалась в таком доме. Думаю, она очень скоро поймет разницу.
Но понадобилось много времени, чтобы объяснить Фанни это различие. И хотя все старались быть к ней добры, никому и в голову не приходило расспросить ее о том, что печалит маленькое сердечко и почему так сильно переживает девочка, даже сменив бедное жилище на настоящее дворянское поместье.
На следующий день, в воскресенье, сестры Бертрам решили поближе познакомиться с Фанни и уделить ей побольше времени. Но из этого ничего путного не вышло. Сначала сестрички искренне удивлялись тому, что, оказывается, у Фанни всего два платья, и она не знает ни слова по-французски. Затем все перешли в гостиную, где Джулия и Мария потрясли кузину игрой на фортепьяно в четыре руки. После этого сестры расщедрились до того, что подарили кузине несколько своих наименее ценных игрушек, которые им самим уже давно наскучили. И в довершение всего оставили ее одну, а сами занялись своим любимым занятием — изготовлением цветов из бумаги и лоскутков материи.
Фанни чувствовала себя одинокой и никому не нужной буквально везде — и в гостиной, и на занятиях, и в аллеях парка. И неважно — были ли рядом в это время Джулия с Марией или нет. Ее пугало и молчание леди Бертрам, и строгие взгляды сэра Томаса, и особенно угнетали постоянные упреки и выговоры миссис Норрис. Сестры Бертрам смеялись над ее маленьким ростом и, может быть, излишней скромностью. Мисс Ли издевалась над ее невежеством, а служанки презрительно фыркали, завидев Фанни в ее простенькой одежде. Если сюда еще добавить воспоминания девочки о своих собственных братьях и сестрах, для которых она была авторитетом, нянькой и помощницей, легко можно представить, в каком отчаянии и тоске пребывала сейчас маленькая мисс Прайс.
Величие и роскошь дома потрясли ее, но не успокоили. Комнаты казались огромными залами, и от этого сама Фанни чувствовала себя еще меньше, и она не ходила по ним, а буквально перемещалась, боясь дотронуться до мебели. Она старалась побольше оставаться в своей комнатушке и плакать в одиночестве. И каждый вечер та самая девочка, которая, по предположению взрослых, должна была ощущать себя счастливейшим существом, заползала под одеяло и, уткнувшись лицом в подушку, рыдала до тех пор, пока сон не одолевал ее. Так прошла целая неделя, и ничего бы не изменилось, но, как-то раз, кузен Эдмунд застал Фанни, плачущей прямо на ступеньках мезонина.
— Милая кузина, — ласково заговорил он, — что произошло? — Фанни не отвечала, а только всхлипнула и закрыла лицо руками. Тогда Эдмунд присел рядом с ней на ступеньки и, стараясь не обидеть девочку, начал расспрашивать ее, пытаясь добраться до сути. — Может, ты заболела? Я надеюсь, тебя никто не обидел? А может, ты просто поссорилась с Марией или с Джулией? А если ты расстроилась из-за того, что не поняла что-то из уроков, то я с радостью объясню тебе все, что пожелаешь… Короче, если от меня что-то зависит, и я смогу помочь, то скажи — и я к твоим услугам.
Девочка продолжала плакать, иногда бормоча лишь: «Нет-нет, ничего не надо», но Эдмунд проявил упорство и настойчивость и продолжал искать причину ее горя. Наконец, он заговорил о бывшем доме Фанни и, когда она разрыдалась, сразу понял, что наконец-то докопался до истины. Он только вздохнул, покачал головой и принялся, как мог, утешать кузину.
— Если ты скучаешь без мамы, — серьезно заговорил он, — это только значит, что ты — хорошая дочь. Но не забывай, что теперь ты с нами — а мы тоже твои родственники, и не такие уж дальние. Ну, перестань плакать и пошли, прогуляемся по парку. А там ты мне все расскажешь про своих братьев и сестер. Пошли?
Фанни утерла слезы, и, улыбнувшись, кивнула. Из ее слов Эдмунд понял, что кузина любила все свое семейство, но один из братьев был ей особенно дорог. Звали его Уильям, и Фанни по нему очень сильно соскучилась. Он — самый старший — был, кроме того, постоянным участником и заводилой во всех их играх. Уильям сильно переживал, узнав, что сестра уезжает из дома и сокрушался по поводу того, что теперь они увидятся нескоро.
— И это все? — засмеялся Эдмунд. — Но ведь он тебе обязательно напишет, глупенькая.
— Да, но только он попросил, чтобы первой написала ему я, — призналась Фанни.
— И когда ты собираешься это сделать?
— Не знаю, — смутилась девочка. — У меня даже бумаги нет…
— Если дело только за этим, то можешь не огорчаться. Я дам тебе и бумагу и все, что попросишь. Можешь написать Уильяму хоть сейчас… Ну как, ты немного повеселела?
— Конечно.
— Тогда не будем терять времени. Пойдем в столовую, я тебе все принесу, и мы прямо там напишем послание твоему Уильяму.
— Но, кузен, а как же я отправлю его на почту? — заволновалась Фанни.
— Не беспокойся и об этом. Оно будет отослано с другими письмами. Кстати, твой дядя имеет некоторые привилегии, и письмо будет доставлено бесплатно.
— Мой дядя? — испуганно воскликнула Фанни.
— Да, как только ты все напишешь, я сразу же отнесу письмо отцу, и он все сделает.
Девочка спорить не стала и молча проследовала за кузеном. В комнате они расположились за удобным столом, и Эдмунд разлиновал для Фанни несколько листков бумаги, стараясь делать это как можно тщательнее. Он присел рядом с кузиной, и пока она сочиняла письмо, помогал ей и подсказывал правописание слов, когда девочка просила его об этом, чинил перья, а в конце пожелал, чтобы она передала Уильяму привет от него, и вложил в конверт целую гинею. Это поразило Фанни больше всего, и ей почудилось, что Эдмунд, наверное, был самым добрым человеком во всем мире. Она не могла выразить свое восхищение словами, но глядя на ее благодарное счастливое лицо, Эдмунд понял, насколько кузина ему признательна. Он ясно видел, что это забитое несчастное существо готово раскрыться каждому, кто будет с ним справедлив и ласков. Ведь девочка по своей натуре была восприимчивой и нежной, надо было только найти к ней верный подход. Да, Эдмунд не обижал ее, и никто в семье не хотел обидеть мисс Прайс. Но только этого оказалось мало. Немного подумав, Эдмунд решил, что недостаток душевного тепла заставляет кузину страдать и сознавать свою ненужность в их доме. Значит, теперь от него зависело очень многое. И он решил взять Фанни под свое покровительство, а заодно, поговорить с сестрами относительно их к ней отношения.
С этого дня Фанни почувствовала себя почти счастливой. Она поняла, что в лице кузена Эдмунда приобрела настоящего друга, и его доброта делала чудеса. Изменились отношения со всеми обитателями Мэнсфилдского Парка. Да и сам парк стал казаться более дружелюбным, и если она еще с кем-то не слишком ладила, то по крайней мере начала понимать, как нужно себя вести и что именно говорить в присутствии того или иного человека. Постепенно запуганность ее исчезала, девочка стала уверенней в манерах и теперь спокойно смотрела в глаза дядюшке и даже перестала вздрагивать, когда слышала резкий голос миссис Норрис. Сестры Бертрам начали чаще приглашать ее поиграть с ними. И хотя продолжали смотреть на нее свысока (ведь она была и младше и ниже их не только ростом, но и по происхождению), тем не менее, некоторые игры требовали наличия третьего участника. И особенно было приятно, что этот третий — послушный и уступчивый, в отличие от самих сестер. А если тетушка спрашивала их о Фанни, они непременно отвечали:
— Это милое и доброе создание, миссис Норрис, мы на нее ничуть не обижаемся.
Эдмунд был очень добр к Фанни, а что касается его старшего брата Тома, то и его можно было легко понять. Юноше было уже семнадцать лет, и он вступал во взрослую жизнь. Теперь его заботили лишь деньги и развлечения. Но и он не ущемлял свою кузину и даже время от времени преподносил ей подарки, не забывая, однако, иногда и подшутить над ней. Впрочем, такое отношение сама Фанни считала вполне естественным — ведь для него она была лишь ребенком.
