Джеймс Оливер Кервуд
Золотая петля

Глава XI. Филипп делает открытие

Едва только захлопнулась за Брэмом дверь, как Селия Армин уже подбежала к Филиппу и потянула его за руку к столу. Под мучительным в течение целого получаса наблюдением Брэма она ела свой завтрак так, точно ничего и не подозревала, но стоило ему только выйти, как она уже настаивала на том, чтобы Филипп подбавил к своей рыбе еще и картошки, взял бы лепешку, и налила ему чашку кофе.

– А вам бы не хотелось оставлять меня без завтрака? – улыбнулся он ей и почувствовал вдруг желание схватить ее за голову, притянуть ее к себе и поцеловать. – Но вы обо мне не беспокойтесь. Я уже достаточно поел вот этой лепешки, – и он показал ей обгрызенный кусок. – Я ел ее и вчера, и сегодня, и утром, и вечером, так что она стоит у меня уже вот здесь! Даже надоела. Рыба Брэма вкуснее.

Пока он ел, она сидела против него, и он имел возможность присмотреться к ней поближе, почему и не торопился оканчивать свой завтрак. Его поразило то, что она так сразу похорошела, и теперь уж он был вполне убежден, что она – не северянка. Да, ей было не более двадцати лет. Пожалуй, и весу в ней было пуда три… Ну, фунтов на пять больше или меньше. Такого веса у здешних девушек ее лет не бывает. Она была здесь на чужбине, совершенно одна; одна как перст, на самом краю света. Пожалуй, легче было бы найти в этих краях бальное платье из крепдешина или фарфоровый сервиз, чем ее. Она сидела против него и представляла собою неразрешимую для него загадку. И она же сама и желала дать ему ее решить. Он видел это по ее глазам, по тому дрожанию, которое слышалось в ее голосе. Она не знала, с какой стороны к нему подойти, чтобы он понял наконец, кто она, как она попала сюда и чего от него ждала. Он не говорил по-французски, а она не понимала по-английски, и нужно было найти какой-то третий язык, который был бы понятен обоим.

Он подумал о золотой петле. Вот где нужно искать настоящий ключ к разгадке этой тайны! Он встал из-за стола и подвел девушку к окну. В дальнем углу двора стоял Брэм и бросал куски мяса окружавшей его дикой орде волков. С удовольствием Филипп заметил, что Селия поняла, что он хотел обратить ее внимание именно на Брэма, а не на волков. Затем он стал расплетать ей волосы. Она с удивлением посмотрела на это. Он отделил от косы небольшую прядь, разделил ее на три части и стал сплетать из них канатик, причем он вышел у него несколько толще, чем у Брэма в его золотой петле. Потом он указал пальцем на этот канатик и сразу же и на Брэма – и в один момент лицо ее просияло. Она поняла!

Она ответила ему также пантомимой. Для того, чтобы сплетать петли для ловли кроликов, волосы с ее головы срезали оба: и она и Брэм. Срезали несколько раз, так как силков требовалось много. Она наклонила голову и указала ему те места, на которых были вырезаны пряди толщиною в палец.

Филипп от разочарования вздохнул. Она не сообщила ему ровно ничего нового, за исключением разве того, что силков требовалось много.

Он хотел заговорить, но взглянул на нее и вдруг замолчал. В ее глазах неожиданно вспыхнуло какое-то новое вдохновение. Она протянула вперед руку и указала ему на грудь.

– Филипп Брант – Америка! – воскликнула она.

Затем, указав пальцем себе на грудь, она добавила:

– Селия Армин – Дания!

– Боже мой, Дания! – встрепенулся Филипп. – Так вот оно что. Значит, вы из Дании? Дания?

Она утвердительно кивнула головой.

– Копенгаген – Дания! – ответила она.

– Копенгаген, Дания! – засуматошился он. – Да мы уже стали с вами разговаривать! Селия Армин из Копенгагена, из Дании! Но как вы попали сюда? – Он указал пальцем на пол, на то место, где они стояли, и обвел руками все четыре стены и потолок. – Как вы очутились именно здесь?

Дальнейшие ее слова еще более сбили его с толку.

– Копенгаген – Москва – Петроград – Россия – Сибирь – Америка, – сказала она.

– Копенгаген – Москва… – повторил он. – Оттуда в Петроград… Россия, Сибирь и Америка…

Он смотрел на нее и не верил своим ушам.

– Селия, – взмолился он. – Если вы хоть сколько-нибудь уважаете меня, то не дурачьте меня, будьте благоразумны. Неужели вы можете ожидать, что я поверю вам, будто вы всю дорогу от Копенгагена и до этой проклятой и адом и раем избушки Брэма, находящейся где-то на краю света, у черта в зубах, могли проехать через всю Россию и Сибирь? Вы! Да нет, я этому не верю! Здесь что-то не то! Вы сами ошиблись!

Он достал из кармана свой маленький путеводитель, при котором, как ему припоминалось, кажется, имелась позади карта всего света. Да, он не ошибся! Она там оказалась! Он развернул ее, и Селия тотчас же указала ему пальчиком на Копенгаген. Склонившись над ее плечом, он почувствовал, как ее волосы защекотали его по лицу. Он затаил дыхание и с трепетом стал ожидать, когда ее указательный пальчик будет двигаться далее по карте, чтобы рассказать ему историю Селии до конца.

Из Копенгагена пальчик отправился в Москву, отсюда медленно, по Октябрьской железной дороге, дотянулся до Ленинграда, а затем сразу, в один размах перерезал всю Россию и всю Сибирь вплоть до самого Берингова моря.

– Шхуна… – сказала она тихо, и ее пальчик пересек на карте голубое пространство и перескочил из Сибири на Аляску.

Здесь пальчик задержался. Очевидно, она и сама затруднялась, куда идти дальше. А затем и вовсе отступилась от карты. Увидев же, что он все-таки понял ее, она пришла в большое возбуждение. Она потащила его к окну и стала указывать ему на волков и на сани. Ага! – догадался он. Значит, с Аляски она отправилась далее уже на собаках! И он закивал ей головой. Понял! Он даже обрадовался этому. Она, Селия Армин, из Копенгагена в Дании отправилась на Аляску через всю Россию и Сибирь и затем ехала далее уже на собаках. Но зачем она ехала – вот вопрос! И что случилось, что заставило ее потом оказаться сожительницей или пленницей Брэма? Филипп знал, что она хотела рассказать ему обо всем. Повернувшись к окну спиной, она заговорила с ним о чем-то опять, жестикулировала и чуть даже не расплакалась потому, что он ее так и не понял. А он все-таки что-то предполагал, какая-то еще неясная уверенность уже начинала брезжить в его душе, точно рассвет, убеждение в том, что с нею произошло что-то ужасное, нечто такое, что составляло теперь пытку для ее души и что невыносимым страхом отражалось в ее глазах, когда она старалась добиться того, чтобы он ее понял. А затем она все-таки не выдержала и, закрыв лицо руками, громко разрыдалась.

Со двора послышался дикий хохот Брэма Джонсона. Он показался Филиппу насмешкой, издевательством. В ответ на этот хохот каждая капля крови в жилах у Филиппа загорелась невыносимой злобой. Он подбежал к печи, схватил самое крупное полено и остановился у двери. Затем он отворил ее и выбежал на двор, услышав за собою вопли Селии, которая умоляла его остановиться. До него донеслись ее громкие рыдания. Тут только он понял, почему она его не пускала. Едва только он сделал десять шагов, как стая волков увидала его и плотной массой бросилась на него с края двора. В эту минуту их не мог бы остановить даже и голос Брэма. Он посмотрел на Филиппа, увидел на пороге и Селию, которая замерла от ужаса и не знала, что ей делать. В этот самый момент Филипп размахнулся над головой поленом и изо всех сил бросил его в волков. То, что он не промахнулся, а удачно в них попал, дало ему одну только секунду, чтобы вернуться к избушке и скрыться в ней, и он использовал эту секунду. Едва только он вскочил в нее, как Селия тотчас же захлопнула за ним дверь. С быстротою молнии она задвинула засов и тотчас же послышалось, как волки ударились о дверь своими телами. До Селии и Филиппа донеслись их рычание, вой и щелканье зубов. Селия была бледна как смерть. Она закрыла лицо руками и дрожала как лист. Филипп слышал, как она истерически потом заплакала.

Он глубоко вздохнул и ласково отстранил от ее лица ее руки. Они трепетали в его руках, и он мог видеть то выражение, каким вдруг осветилось ее лицо.

– Селия, милая, таинственная девочка! – воскликнул он, так крепко сжимая ей руки, что ей сделалось больно. – Сейчас я сделал маленькое открытие. Я рад, что вы не понимаете меня, потому что не хотел бы бранить вас за то, что вы испугались за человека, который полюбил вас с первого же взгляда. Бывают же такие случаи на свете! Оттого ли, что меня утомило уже одиночество, или, быть может, потому, что я встретился с вами в такой необычайной обстановке, а возможно, что и потому, что я никогда еще в своей жизни не видал такой красивой девушки, вы стали для меня дороже всего на свете. Но я сейчас кое-что заметил и по вашим глазам. Должен ли я скрывать все это от вас и стараться, чтобы вы не узнали ни о чем? И если бы я добился того, чтобы вы в конце концов поняли то, о чем я сейчас сказал, то не сочли ли бы вы меня таким же дикарем, как и вот этот Брэм? Что вы скажете на это?

Со двора послышались острые, резкие крики Брэма на эскимосском языке. Филипп слышал, как ощерились на него волки, когда он стал отгонять их от избушки, и оттянул поскорее Селию от двери. Затем он подбежал обратно к двери и незаметно спустил засов, так как в это время Брэм уже задвигал щеколдой со двора. В один момент Селия стояла уже опять рядом с Филиппом. Когда Брэм вошел, то Филипп уже был готов к борьбе. Но его удивило равнодушие Джонсона. Человек-волк что-то бормотал про себя и имел такой вид, точно его очень забавляло то, что произошло. Селия схватила Филиппа за руку и посмотрела на него так, как не смотрела еще ни разу. Казалось, что в этом бормотании Брэма и в этом выражении его лица она подметила нечто такое, чего не было у него еще ни разу. И она вдруг оставила их одних и ушла к себе в комнатку. Брэм все еще не обращал никакого внимания на Филиппа и продолжал бормотать.

Минуты через две девушка вернулась.

Она подошла прямо к Брэму и протянула ему длинную прядь своих волос.

Брэм тотчас же перестал бормотать и цепко схватился своей громадной, безобразной рукой за волосы.

«Что за диковина?» – подумал Филипп.

Его нервы достигли крайней точки напряжения. Оказывается, что волосы девушки служили для Брэма фетишем. Он весь как-то сразу изменился, как только его пальцы коснулись золотых волос. Филипп даже вскрикнул от ужаса. Он увидел, что эта улыбавшаяся девушка стояла лицом к лицу со смертельной опасностью, которой и сама не подозревала. Ее пушистые волосы еще облаком стояли вокруг ее головы и во всей красе своей падали ей на плечи. И когда Брэм принимал от нее золотую прядь, то не спускал с них глаз. Можно ли было допустить, что этот сумасшедший не рассчитывал на свои силы?» Разве не могла забраться к нему в больную голову сумасбродная мысль, что стоило бы только ему протянуть руку и вместо этой маленькой пряди волос, которую ему всемилостивейше дарила Селия, он мог бы получить сокровище в тысячу раз драгоценнее, чем одна эта прядь? Возможно ли, чтобы девушка сама не догадывалась, перед какой опасностью она стояла?

А она улыбалась и кивала головой Брэму, тогда как он, Филипп, был бледнее самой смерти.

Гигант медленно подошел к окошку, посмотрел на прядь волос поближе к свету и что-то пробормотал. Затем он сел по-турецки у стены, разделил прядь на три части и стал плести из них силок. Когда Филипп взглянул еще раз на Селию, то она уже не была бледна, и румянец играл у нее на щеках. Она так ему кивнула головой, что он понял из этого ее движения, что она на некоторое время уйдет в свою комнату. Он не удерживал ее. Он был слишком для этого возбужден. Затем мало-помалу стал успокаиваться.

Придя наконец окончательно в себя, он достал из ранца свои принадлежности для бритья. Среди них было зеркальце. Он посмотрел в него и ужаснулся своему виду. Теперь неудивительно, что девушка так испугалась его, когда он только что к ней вошел. Ему понадобилось целых полчаса, чтобы привести свою физиономию в порядок, и все это время Брэм не обращал на него ровно никакого внимания и продолжал плести свою золотую петлю. Селия не возвращалась до тех пор, пока Брэм не окончил своей работы и не вышел из избушки совсем. Первое, что заметила Селия при входе, – это происшедшую в лице Филиппа перемену. Она осталась ею очень довольна, и это заставило Филиппа покраснеть.

Из окна они стали глядеть, что делал Брэм. Он собрал вокруг себя всех волков и отправился с ними к калитке. Он нес с собою лыжи и плеть. Выйдя из калитки вперед, он стал выпускать через нее волков по очереди до тех пор, пока из двадцати не осталось десять. Тогда он запер калитку.

Селия вернулась к столу с листочком бумаги и с карандашом. С веселым видом она протянула Филиппу этот листок. Наконец-то они нашли способ говорить! На бумажке была почти по-детски нарисована голова оленя. Это значило, что Брэм отправился на охоту.

Но, уходя, он оставил в качестве их телохранителей десятерых волков. Теперь Филипп уже больше не сомневался. И Селия и он были не гостями у сумасшедшего, а его пленниками.

Глава XII. Неожиданное приключение

После того как Брэм со своими спутниками скрылись по ту сторону калитки, Филипп еще долго не отходил от окна и думал. Он почти совсем забыл о девушке, которая стояла позади него. С тех самых пор, как Пьер Брео в первый раз заинтересовал его золотою петлей, он еще ни разу не стоял так близко, лицом к лицу, с неразрешимой загадкой, как теперь. Был ли Брэм Джонсон на самом деле сумасшедшим или только прикидывался? Этот вопрос предстал перед ним с такой неожиданностью, что он даже вздрогнул от удивления. Из далекого прошлого к нему донесся ясно и отчетливо голос:» Сумасшедший не забывает никогда!» Это был голос знаменитого врача по нервным болезням, с которым он когда-то беседовал о том, нормален ли вообще человек, совершивший преступление, взволновавшее все общественное мнение. И он знал, что эти его слова были верны. Раз сумасшедшим овладела какая-нибудь идея, он уже никогда не забудет о ней. Она становится его властительницей, частью его существования. В его больном мозгу подозрительность не умирает никогда. Страх преследования вечно следует за ним, как тень. Ненависть не покидает его ни на одну минуту.

Если Брэм действительно сумасшедший, то зачем он разыгрывает такую игру? Он чуть не убил Филиппа за обладание его съестными припасами, а теперь вдруг оставил все в его распоряжении! Сотни раз вспыхивавшее в его глазах подозрение вдруг сменялось спокойствием и тупым равнодушием. Была ли эта его подозрительность настоящей и не было ли это равнодушие притворным? И если оно было притворным, то с какой целью?

Теперь он был уверен, что Брэм не обижал девушку, чего он так боялся. В том, что этот человек-волк держал ее у себя в плену, физические желания роли не играли. Сама Селия дала Филиппу это понять. И все-таки, несмотря на это, он то и дело улавливал в обращенных к ней взглядах Брэма выражение чисто звериного, немого обожания. Даже и в том случае, если бы Филипп заподозрил чистоту его отношения к Селии, то и тогда ему пришлось бы отбросить в сторону эти свои подозрения, так как являлся бы на сцену вопрос: разве потерпел бы Брэм в своем доме соперника и смог ли бы он оставить их одних без себя?

Он стоял так у окна, смотрел во двор, и ум его быстро заработал. Нет, он больше не намерен разыгрывать из себя какую-то безвольную пешку! Довольно уже Брэм поиздевался над ним! Теперь он знает, как ему поступать, как бы ни вмешивалась в это дело эта таинственная девица! Столько уже раз ему представлялся случай отвратить от себя удар, который в конце концов сделал его рабом и пленником этого безумца! Теперь он сам использует свой последний удар и останется победителем или будет побежден!

С решительным видом он посмотрел на Селию. Она внимательно следила за ним и ему показалось, что она догадалась, о чем он думал. Первою его мыслью было использовать отсутствие Брэма, чтобы обыскать его жилище. И он употребил все усилия, чтобы Селия его поняла.

– Вероятно, вы уже делали это не раз и без меня! – сказал он ей. – Я не сомневаюсь в этом. Должно быть, не найдется уголка, которого бы вы еще не обыскали. Но мне думается, что я мог бы наткнуться на что-нибудь такое, на что вы просто не обратили внимания, на что-нибудь интересное.

Она последовала за ним. Он начал со стен и каждую из них тщательно осмотрел, стараясь найти в них какое-нибудь потайное местечко. Затем он исследовал пол. Но все его поиски, на которые он потратил целых полчаса, оказались тщетными. Он даже вскрикнул от радости, когда в старом хламе в пыльном углу вдруг нашел старинной системы револьвер. Но он оказался разряженным, а зарядов к нему не нашлось. Наконец больше уже ничего не осталось необысканным, за исключением постели самого Брэма. В ней, под шкурой, были найдены три петли из волос Селии, и только.

– Не будем трогать их, – сказал Филипп, покрывая их снова медвежьей шкурой. – Соблюдем этикет даже по отношению к Брэму. Пусть он не догадывается ни о чем. Только сумасшедший и может заниматься такими делами. А впрочем…

И вдруг он загадочно посмотрел на Селию.

– Вы не предполагаете, – обратился он к ней, – что Брэм может бояться именно вас? Иначе зачем ему было бы прятать от вас даже кухонный нож? Не боится ли он, что вы можете его зарезать во время сна, если он оставит при вас такой искушающий предмет?

Какое-то странное движение среди волков заставило его выглянуть из окна. Оказалось, что подрались между собою два волка. Когда он опять обернулся назад, то в это время Селия выходила из своей комнатки, держа в руках несколько обрывков бумаги. Волчья стая привлекла к себе внимание Филиппа. Он стал думать, каким образом можно было бы отделаться от этих телохранителей в отсутствие Брэма. Даже если бы ему удалось убить самого Брэма или захватить его в плен, то как, какими средствами можно было разделаться с волками? Если бы ему удалось каким-нибудь способом добиться от Брэма, чтобы он внес в комнату ружье, – тогда другое дело! Филипп мог бы всех их перестрелять из окошка по очереди. Без оружия же дело обстояло совсем безнадежно. За исключением одного только самого матерого из них, все волки бродили вокруг избушки и были у Филиппа на виду. Только один этот волк не обращал ровно никакого внимания на драку и преспокойно грыз кость. Филипп слышал, как она трещала под его могучими челюстями, и сразу же решил, как отделаться от волков! Он заморит их голодом! На это потребуется неделя, много – десять дней, и если будет устранен с пути Брэм и его волки останутся взаперти внутри двора, то все будет исполнено отлично. И первое, что он теперь должен был сделать, это внушить Селии мысль о необходимости применить к Брэму физическое насилие.

Она позвала его по имени, и он вздрогнул и отвернулся от окна. С первого же взгляда он заметил, что Селия была чем-то взволнована. На столе были разложены клочки бумаги, которые она принесла из своей комнаты и, указав на них, она снова назвала его по имени. Он понял тогда, что она хотела обратить его особое внимание на то, что не представляло для него никакого значения, и заставить его прочитать по этим обрывкам то, что она не могла рассказать ему на словах. Когда он подошел к столу, то в первый момент эти бумажки произвели на него меньшее впечатление, чем то, что два раза она назвала его по имени. Но он все-таки заглянул в них. Их было восемь или десять штук, и на каждой из них было по рисунку. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы догадаться, что этими картинками Селия старалась рассказать ему все, что так его интересовало. Они содержали в себе всю ее историю. Он заметил, что бумага была грязная и изодранная, точно была давно уже в употреблении.

– Вероятно, все это вы нарисовали для Брэма, – сказал он, пристально вглядываясь в каждый из рисунков. – Должно быть, что так. Ведь Брэму было о вас так же мало известно, как и мне. Корабли… Собаки… Люди… А это что? Нападение? Драка? Или что?

Его глаза остановились на одном из рисунков, и сердце его вдруг упало. Он взял в руку кусок бумаги, который, очевидно, когда-то составлял собою часть лавочного пакета. Медленно он обернулся к девушке, и глаза их встретились. Она даже задрожала от желания, чтобы он понял скорее.

– Это вы, – сказал он, указав на центральную фигуру на рисунке и ткнув ее в грудь пальцем, – это вы, с распущенными волосами, и на вас нападают какие-то люди и замахиваются на вас палками. Милая моя, что это должно означать? А вот тут, в уголке, корабль. Очевидно, он только что пришел. Вы высадились из него на берег. Не правда ли? Из корабля! Из корабля! Понимаете? Корабль!..

– Шхуна! – воскликнула она, ткнув пальчиком в изображение корабля. – Шхуна – Сибирь!

– Шхуна» Сибирь»? Это звучит очень красиво! А посмотрите-ка, Селия, вот сюда!..

Он опять достал карманный путеводитель и развернул карту земного шара.

– Укажите, – обратился он к ней, – откуда вы отправились и где потом пристали к берегу?

Она наклонилась над ним, чтобы посмотреть на карту, и он почувствовал на своих губах бархатное прикосновение ее волос. И опять его охватили восхитительный трепет от ее присутствия так близко от него и желание схватить ее на руки и прижать к себе. Но она тотчас же откинулась назад и продолжала посредством своего пальчика рассказывать историю по карте. Корабль отправился от устья реки Лены, в Сибири, и все время следовал северным берегом Сибири же вплоть до того самого места, где синей краской был обозначен Ледовитый океан над Аляской. Здесь пальчик остановился, и по выражению лица Селии Филипп догадался, что это было все, что она знала. Отправившись далее от какого-то места на этом синем пространстве, корабль где-то причалил к Американскому материку. С этого места начиналась история Селии по рисункам; она быстро стала хвататься то за один из них, то за другой. Конечно, это были только обрывки этой истории, ее отдельные эпизоды. И по мере того, как Филипп улавливал из них общий смысл, каждая капля крови в нем волновалась так, что он еле владел собой. Он начинал разгадывать тайну. Селия Армин выехала из Дании и через всю Россию и Сибирь добралась наконец до устья Лены. Здесь она села на корабль и доплыла на нем до берега Северной Америки, где на нее было совершено нападение, о смысле которого он мог только догадываться. Затем девушка подала ему еще один рисунок, на котором были изображены гигант и свора волков. Это оказался Брэм с его животными, и тут только Филипп понял наконец, почему Селия так не хотела, чтобы он разделался с Брэмом. Дикарь спас ее от чего-то ужасного, на что были на рисунках одни только намеки. Он отвез ее к себе на юг, в свое уединенное жилище, и по какому-то необъяснимому поводу, на который не было решительно никаких указаний на рисунках, стал относиться к ней как к пленнице.

А далее Селия опять стала представлять собою для Филиппа непроницаемую тайну.

Зачем ей понадобилось ехать в Сибирь? Что понесло ее к пустынным берегам Полярной Америки? Кто были те таинственные враги, от которых спас ее безумный Брэм?

Он опять посмотрел на одну из картинок, которую отчасти уже измял в руке. На ней было нарисовано два человека. Девушка прижалась к мужчине и обнимала его за шею. Он тоже обнимал ее за плечи. С этой картинки Филипп перевел взгляд на Селию, и то, что он увидел в ее глазах, заставило похолодеть его сердце. С первой же минуты, как он вошел в эту хижину Брэма Джонсона, в его душе вдруг вспыхнула надежда. Теперь же, благодаря этому рисунку, она внезапно погасла, и в этом он увидел для себя мрачные предзнаменования.

Он угрюмо отошел к окну и взглянул из него на двор.

В следующий затем момент Селия вздрогнула от его неожиданного восклицания. Она быстро к нему подбежала. Он выронил из руки бумажку. Его пальцы цепко ухватились за подоконник, и он смотрел в окошко с таким видом, точно не верил своим глазам.

– Смотрите! Смотрите! – залепетал он. – Глядите вот сюда!

Все последнее время до них не долетало со двора ни малейшего звука. Только внизу, у самого окна, распростершись на утоптанном снегу, валялся тот самый волк, который только незадолго перед этим с таким ожесточением обгладывал кость. Теперь он был мертв. Все члены его окостенели. Зубы были оскалены и рот раскрыт. Вокруг головы его была лужа крови. Филиппу бросилось в глаза то, что он погиб не естественным порядком, а был убит каким-то инструментом. И действительно, оказалось, что громадный волк был насквозь пронзен стрелой.

Филипп тотчас же определил ее происхождение. Она представляла собой длинный, тонкий гарпун, похожий на дротик, который был в употреблении только у одного племени во всем свете, именно у эскимосов с залива Коронации и с Волластоновой земли.

Он тотчас же отскочил от окна и увлек за собою и Селию.