Джейд Дэвлин
Злата. Медвежья сказка
Мама дорогая! Что это было? Я своими глазами видела, как в одно мгновение силуэт моей медвежонки задрожал, поплыл, сделался прозрачным, и изнутри него выпрыгнул человеческий ребенок! Это как? Это… этого не может быть, потому что не может быть никогда?
«Угу, – сказал внутренний голос. – Именно поэтому ты теперь медведица, тебя ничего не напрягает, нет? Или вот тут у тебя бывает, а вот тут – фигу, законы физики включаются?»
Тьфу!
Только раздвоения личности мне теперь не хватало. А ну ша!
Уф-ф-ф…
Но вообще-то… вообще-то… если она превратилась… может, и я могу?! Обратно в человека?
Пока я проморгалась от этих мыслей и подобрала челюсть, в пещере произошли изменения. Очнувшийся Гринч тоже успел протереть глаза, закинуть пискнувшего ребенка себе за спину, выкопать откуда-то из плотно утоптанного глинистого пола осколок камня и теперь злобно сверкал на меня глазами, зажав его в кулаке.
Ни фига себе «спасибо» за все мои старания! Кинется и покусает, псих, на голову стукнутый.
Я от обиды даже отвернулась от него и нос сморщила. А этот дурак только еще больше напрягся и на меня зарычал. Утробным таким рыком, каким злые мужики бешенство изображают, прежде чем наброситься с кулаками.
Блин! Я, конечно, его один раз лапой приложу, и он обратно в беспамятство сковырнется, берсерк недобитый, но это что выйдет, я зря его полоскала-таскала-лечила-откачивала?!
Напряжение в пещере можно было резать ножом, воздух уплотнился и дрожал как стеклянный.
– Папа, не трогай маму! – пронзительный детский вопль разбил это напряжение в осколки. Мелкая из-за Гринчевой спины выскользнула ловко и стремительно, как хорек из пластикового контейнера с кормом. Мы оба и моргнуть не успели, а шустрая мелкота – лет пять ей на вид было – проскакала несколько шагов до меня и впечаталась мне в пузо всем телом, обняв обеими руками за мех и мокро всхлипнув куда-то в грудь.
Я оторопела, Гринч тоже замер. А ребенка еще раз всхлипнула, упрямо мотнула головой и, не отпуская меня, обернулась к мужчине:
– Папа! Не трогай маму! Она же твоя жена, ты ее защищать должен! Ты сам так учил!
Вот тут меня накрыло окончательно. Да бли-и-ин! Мало того, что я медведь. Мало того, что Гринч не тот. Мало того, что у меня, оказывается, есть дочь – то ли мишка, то ли человек. Так я еще и замужем за этим идиотом!!!
– Голди? – хриплым шепотом переспросил Гринч, грузно осел на глинистый пол, выронил свой каменный огрызок и закрыл лицо руками.
А я недовольно взрыкнула, потому что опять, черт возьми, ничего не поняла. Если это не мой Гринч, то откуда он знает, как меня зовут?!
А, ну да, мы же женаты. Типа. Но бли-и-ин! Меня вообще-то зовут Злата, Голди – это прозвище, из-за цвета волос и еще из-за того, что одноклассники язык сломали, коверкая мое родное имя.
Так меня называли в школе и потом в колледже, но!
Только чужие. То есть одноклассники, однокурсники, коллеги – те, с кем я всего лишь приятельствовала или была поверхностно знакома. А все, кто по-настоящему был мне близок, прекрасно научились произносить мое русское имя!
И как я умудрилась родить дочь от татуированного придурка, который зовет жену школьной кличкой даже в самой стрессовой ситуации?
– Голди, но… Золотинка… как же… – продолжал бормотать Гринч.
Меня это почему-то вывело из себя, и я открыла пасть, чтобы сердито рявкнуть на него. Но в последний момент сдержалась, потому что прильнувший ко мне ребенок дернулся и всхлипнул, словно почувствовав мою злость.
Нет, так не пойдет. Как бы я ни хотела пристукнуть одного белобрысого придурка, как бы ни обижалась на судьбу – маленькая девочка не виновата в моих проблемах. Ее нельзя пугать и отталкивать.
Поэтому я только мягко отстранила ребенка лапой, ласково дунула ей в лицо и лизнула в мокрую щеку, а потом встала и выбралась из пещеры на вольный воздух.
Мне не хотелось оставаться рядом с этим непонятным и странным Гринчем, он меня и раньше-то раздражал до чертиков, а теперь и вовсе смотреть на него стало противно. Нужно было отдышаться, проветрить голову и спокойно подумать.
– Голди! Золотинка! – неслось мне вслед, но я только прибавила шагу, быстро растворяясь в сумерках, сгустившихся между ровных сосновых стволов. Далеко я уходить не собиралась. Пока не собиралась… но всего случившегося со мной сегодня было слишком много для меня. Если я сейчас начну действовать наобум, в запале и на эмоциях, – наделаю непоправимых глупостей.
Вот еще бы кто объяснил этому упертому недобитку, что бежать за мной следом с воплями не надо! Р-р-р-р!
Глава 6
Если бы не малышка, мысли о которой все время крутились где-то на заднем плане, я бы, скорее всего, просто ушла в лес с концами. И кто знает, возможно, в своем смятении, от неизвестности и непонятности происходящего, позволила бы медвежьей части взять верх над человеческой.
Да, это могло случиться – я стала бы просто зверем, молодой медведицей без малейшего проблеска прежней памяти человека. И просто прожила бы обычную медвежью жизнь.
Но тревога за малышку, которую теперь не защищает даже толстая и довольно надежная медвежья шкурка, не давала полностью погрузиться в мир звуков и запахов, доступных зверю. Даже то, что рядом с ребенком остался Гринч, не утешало, вовсе даже наоборот. Этот недобиток не внушал никакого доверия в деле заботы о потомстве. О нем о самом бы кто позаботился.
Если бы не они… мне бы, наверное, было даже интереснее побыть медведицей, чем человеком. Не зря же я все детство ими бредила. Не зря рвалась на остров с самой большой изолированной популяцией барибалов на западном побережье.
А кстати… Я резко остановилась, села на хвост и стала разглядывать собственное пузо. Потом хлопнула себя лапой по лбу – у мелкой-то белый треугольник на груди точно был. Значит, я барибал. И я точно на острове.
Что из этого следует?
Ну-у-у… теоретически, учитывая, что сейчас начало лета… меня ждет райская жизнь в процессе наедания толстой попы для комфортной зимовки. И, возможно, свидание с каким-нибудь брутальным гигантом-медведем, от которого я забеременею новым медвежонком, раз прежний все равно оказался человечкой.
Э-э-э-э… м-да.
Чего-то я увлеклась. Размножаться в мои ближайшие планы точно не входит. И вообще, чем дальше я ухожу от пещеры, тем неспокойнее мне становится: эти два человека – один маленький, другой раненый, – как они там без меня? А вдруг их найдет тот самый брутальный самэц, о котором я только что подумала? А вдруг не такой брутальный, но тоже злой и голодный? Или волки? Или…
А-а-а-а-а-а!
Вот как тут подумаешь в тишине, наслаждаясь медвежьей неприхотливостью? Надо разворачиваться и топать обратно. Криков Гринча давно не слышно, есть надежда, что ему хватило мозгов не убегать далеко от пещеры и от ребенка. Значит, можно незаметно подобраться, устроиться поблизости и одновременно осуществить две вещи: спокойно думать и охранять эти два недоразумения.
Кстати, почему Гринч так легко поверил дочери? Ну, в смысле, вот вы очнулись после крепкого удара по голове, и тут ваш ребенок, перепуганный, полуголый и грязный, как чертенок, кидается к сидящей с вами в одной пещере горе меха и заявляет: «Папа, это мама, как ты мог ее не узнать?»
Почему он сразу поверил? Он ведь не видел, как мелкая была медвежонком, – она перекинулась ровно в ту секунду, когда он глаза открыл, но взгляд еще не сфокусировал, и девчонка на него налетела уже человеческая.
Все эти мысли крутились в голове как бы фоном, потому что путешествие сквозь живой лес было само по себе захватывающим, волшебным, и… мне почему-то казалось, что так уже когда-то было. Было, было! Еще до того, как я ослепла и оглохла, потеряв нюх и урезав все органы чувств до человеческих. Что это? Медвежья память? Или моя?
А, потом разберусь. Сейчас можно просто идти сквозь объемный и такой понятный мир и тихо радоваться…
Угу, вот ровно до пещерки радоваться.
Я обошла это место по кругу, неслышно ступая по мягкому лесному ковру, и прилегла на холме, над самым входом. Положила морду на лапы и прикрыла глаза. Что там, внутри? Нос говорит, что оба недоразумения на месте, живы, шевелятся и общаются. Вот и хорошо, послушаем, может, чего нового о себе узнаем?
– Кристи, подожди, не скачи… Черт, голова раскалывается, – голос Гринча звучал немного невнятно и очень устало. Я на секунду переполнилась сочувствием – по башке ему прилетело знатно, наверняка сотрясение мозга хватанул. Ему лежать надо, а не за медведями по лесу гоняться.
– Кристи… ну не плачь, детка. Слава богу, этот зверь нас не разорвал, просто ушел.
– Папа! Это…
– Маленький… ну не плачь. Я понимаю, ты испугалась и от испуга… я и сам не до конца понимал, что делаю, когда невольно подыграл. У меня в голове все помутилось, я даже на секунду поверил, что Голди… ох, – он болезненно застонал, заглушая тихие всхлипывания малышки.
Я села и почесала затылок. Та-ак. То есть он малость опомнился и решил, что ему все почудилось?
– Папа, но бабушка Бера же говорила!
– Крис, бабуля просто рассказывала сказки. Ты уже большая девочка, должна понимать: люди не умеют превращаться в зверей, а пращур – это такая легенда из давних веков. Красивая, но только легенда. Наша мама… – тут я услышала, как Гринч мучительно переглотнул, потом откашлялся – у него словно голос пропал от сдерживаемого горя. – Наша мама… она уже не здесь, и…
– Папа же! Ты не понимаешь! Я ведь тоже… я была!
– Ты умничка, ты убежала и спряталась, ты маленькая, и поэтому зверь на тебя не напал, – Гринч говорил таким тоном, словно старался убедить не только дочь, но и себя самого. – Завтра, когда рассветет… мы пойдем и найдем ма… – тут он запнулся, и я поняла, что хотел сказать и не сказал мужчина.
«Мамино тело».
То есть Гринч был уверен, что я… то есть его жена, умерла. Он видел этот момент? Или что? Или…
– Найдем помощь, – твердо поправился «муж». – И все будет хорошо. Мы вернемся в Славскую империю, к дедушке и бабушке.
– Да папа же! Послушай меня!
Э, нет, детка. Не услышит он тебя. Во-первых, если мужчина что-то вбил себе в голову, лося лысого ты его переубедишь. А во-вторых, этому еще и натурально голову пробили, она у него наверняка зверски болит, и общее самочувствие паршивое. Соображает он с трудом, а потому цепляется за «логичное и рациональное» с особенной силой.
Я сама бы так поступила, будь я на него месте.
А на своем месте я…
Твою мать! Дура я на своем месте, если до меня только теперь дошло, что двое в пещере разговаривали по-русски! На чистом, чистейшем русском языке, которого настоящий Гринч никогда не знал и не смог бы до такой степени выучить при всем желании за то время, что прошло с несчастного случая.
И что это еще за Славская империя?!
Глава 7
У меня голова кругом пошла. Это не мой мир! Это не мой Гринч и… не мой ребенок? Но она пахла мной! Именно моим, я откуда-то до глубины души уверена, что именно такой запах должен быть у моих родных детей.
Лысые лоси… как все запуталось.
Я прикрыла глаза, чутко шевеля ушами: мало ли еще чего интересного скажут там, в пещере. Но на самом деле больше всего хотела, чтобы они уже угомонились со своими ненормальными новостями и поспали, что ли. Иначе у меня мозг лопнет.
Словно уловив мое горячее желание, двое людей там, под слоем земли и переплетенных древесных корней, еще какое-то время возились и дышали, а потом я поняла, что слышу, как первым отрубился Гринч, а у него на груди прикорнула ребенка. Я так ясно это увидела мысленным взором, что на секунду даже испугалась, помотала головой и открыла глаза.
Несколько секунд глядела в темноту между соснами и елками, потом вздохнула и снова положила морду на лапы.
Ночь мягкой поступью пришла на остров, разбудив тех, кто отсыпался днем, и всë вокруг наполнилось их суетливой жизнью. Я лежала, слушала, старалась ни о чем не думать и только краем сознания удовлетворенно констатировала, что моего запаха и дыхания достаточно, чтобы ко мне и моим людям, там, в пещерке, никто не сунулся.
Поесть бы… от всех треволнений у меня разыгрался зверский аппетит. Но я боялась уйти на поиски добычи теперь, когда недобитый Гринч спит, а ребенку больше не защищает густая медвежья шерсть. Потерплю. Лучше отдохнуть и завтра, свежими мозгами и с новыми силами, обдумать, во что же я вляпалась.
Сама не заметила, как задремала.
И вот тут началось… Что это было? Сон? Или чья-то еще память, не медвежья и не моя? Или все же моя? Но…
– Не беспокойся, я тебе все покажу, – сказал вдруг кто-то совсем рядом. Я резко обернулась и уставилась на свое собственное отражение. Во всяком случае, мне именно так показалось – будто в утреннем лесу между двумя соснами кто-то поставил зеркало без рамы и я в нем отразилась.
Только через пару секунд до меня дошло, что в отражении я, да не совсем. Такого платья на шнуровке, с орнаментом одного из местных племен, у меня никогда не было. Да и племя это, если верить историкам, вымерло еще в позапрошлом веке…
А еще у отражения были другие глаза – печальные, усталые и словно погасшие. А медно-золотые кудряшки, с которыми я вечно не могла сладить, были сбиты набок, чуть ли не в колтун, и перепачканы… кровью, что ли?! Мама!
Я машинально схватилась за собственную голову, а потом осмотрела себя: нет, всë в порядке – джинсы, рубашка, прическа. Это не отражение! Это просто другая… я.
– Не бойся, – серьезно и печально кивнула мне незнакомка с моим лицом. – Я просто хочу рассказать тебе, что происходит и как все случилось. Будешь слушать и смотреть?
Я судорожно вздохнула и решилась:
– Да. Буду.
– Тогда дай мне руку. Вот так. Смотри!
Утреннее небо в резной рамке причудливо изогнутых веток завертелось и исчезло, а я, как в теплую воду, погрузилась в чужие воспоминания.
***
– Я сам устрою свою и твою жизнь, Золотинка, у родителей и так много хлопот… Ничего не бойся, я купил хороший участок, это на острове. У нас достаточно денег, чтобы купить оборудование и материалы для строительства дома, все устроится!
Совсем молоденькая девчонка с чуть раскосыми глазами и огненно-рыжими локонами, смуглая и улыбчивая, смотрит на своего мужа светящимися от счастья и доверия глазами. Сирота-полукровка, которую когда-то зимой подобрали в лесу индейцы, неожиданно получила самый главный приз в жизни – она любит и любима, ее мужчина, пришедший из-за моря, сильный, умный и уверенный в себе. А что волосы у него почти белые и глаза голубые… непривычно и, на ее взгляд, не слишком красиво – ну так и она не первая красотка в племени, со своими ненормально-рыжими непослушными кудряшками и слишком светлой кожей. Настоящая скво должна иметь тяжелые черные косы, яркие, блестящие черные глаза и крепкое тело, пригодное и к охоте, и к длинным переходам, и к рождению детей. Тощие рыжие пигалицы парням не нравятся…
– Опять глупости думаешь, Золотинка? Про то, что таких, как ты, мужчины не любят? – засмеялся муж, подхватил девчонку на руки и закружил под аккомпанемент собственного хохота и ее счастливого визга.
Сильный… добрый… любимый.
– Мы построим дом на вершине холма, и от нашего крыльца между соснами будет видно море. – Айвен поставил жену на землю и ласково погладил ее чуть округлившийся животик. – Наш малыш будет играть под окнами под крики чаек…
Не все вышло так, как рассчитывал и обещал белый муж. Но все равно хорошо. Айвен приехал на западное побережье работать в фактории по контракту, и ему неплохо платили в местной закупочной компании. Золотинка, или Голди на местном, бриттском (так здесь называли английский), наречии, быстро привыкла к новому имени. И считала, что ей грех жаловаться. Даже когда через пять лет брака Айвену вдруг захотелось освободиться от скучной участи клерка и попробовать свои силы в деле золотоискательства, она только во всем поддерживала мужа – а как иначе?
Айвен горел предвкушением, он купил один из участков на золотоносном острове, и «знающие люди» заверили его, что счастье непременно улыбнется, надо только упорно трудиться и быть внимательным.
Муж теперь подолгу отсутствовал, работая на своем участке на далеком острове за проливом, но и ее не забывал. Пристроил в поселке при фактории, оплачивал жилье, а потом и маленький домик, где они с Кристиной неплохо жили и ждали папу. Любил, баловал незатейливыми гостинцами, обещал, что скоро, вот-вот уже, все наладится и они снова будут жить вместе…
Однажды на большом корабле в затерянную на севере факторию приплыло еще двое белых людей – мужчина и женщина. Золотинка как раз купала Кристину, когда в дверь маленького домика на краю поселка постучали.
– Здесь живет Иван Агренев? – по-бриттски спросила красивая статная блондинка в годах, когда Золотинка, торопливо вытерев дочь и завернув ее в добытое мужем меховое одеяло, открыла дверь.
Она как-то сразу поняла, кто эта женщина. Наверное, потому, что Айвен был похож сразу и на нее, и на высокого и такого же светловолосого мужчину, улыбнувшегося знакомой улыбкой из-за плеча своей жены.
Родители мужа.
Робость робостью, неожиданность неожиданностью, но Золотинка всегда считала себя очень хорошо воспитанной скво. Ерунда, что разные белые сороки в фактории смеялись над ней и называли ее манеры дикарскими, сама она твердо знала: так, как ее научили в племени, и есть правильно.
– Здравствуй, мама моего мужа, – Золотинка улыбнулась женщине, старательно произнося эти слова на родном языке Айвена – она вообще быстро схватывала такие вещи, знала наречия всех племен в округе, и славское не стало исключением. – Добро пожаловать в мой дом, отец моего мужа. Проходите!
Мужчина и женщина переглянулись, и девушке показалось, что в их глазах вместе с удивлением мелькнуло еще что-то – словно они не ожидали, что это удивление будет… приятным.
Они вошли, огляделись и явно хотели еще что-то спросить, но тут Кристине надоело лежать молча, и она громко запищала, пытаясь выкарабкаться из мехового кокона.
Глава 8
Поток исторически-познавательных картинок вдруг был прерван каким-то звуком извне, я дернула ушами и в следующую минуту вскочила на лапы, развернувшись в сторону угрозы. Низкий утробный рык сам вырвался из горла. Ответный рев заставил затрепетать листья на деревьях и осыпаться подсохшие иголки с ближайшей ели. Медведь! Чужой! Самец! Ах ты…
Я чуть присела в напряженном ожидании, но тут у меня под ногами, там, в глинистой пещерке, завозились, и вдруг испуганно вскрикнул ребенок. И у меня мгновенно прошел не только страх, но и вообще всë на свете. В том числе и мозги.
Злобно зарычав, я сама бросилась туда, где в предутренних сумерках ломал тонкие стволы подлеска огромный черный самец. Он был угрозой для моего потомства, и могучий древний зов выключил к чертям собачьим не только человеческий интеллект, но и инстинкт самосохранения.
Яростно вопя что-то по-медвежьи матерное, я со всей дури врезала незваному пришельцу когтистой лапой по морде и ощерилась, стараясь достать зубами до горла. Дурацкий самец был крупнее меня, причем значительно, но мне было все равно. Мой детеныш! Не дам! Пошел вон, скотина косолапая!
Возмущенный таким поворотом дела, мишка попытался отмахнуться, но тут мои материнские инстинкты, наконец, договорились с человеческими мозгами, и результат этой кооперации получился внушительный: мелкая баба (относительно) раз за разом применяла против крупного мужика (реально, зараза, здоровенный был медведюга) запрещенный прием – колошматила его лапами не куда придется, где когти, даже медвежьи, все равно увязнут в густой шубе, а прицельно била по нежному и незащищенному носу. Раскровянив последний в момент.
Незваный брутальный пришелец сначала пытался увернуться и огрызнуться, пару раз очень чувствительно заехав мне по уху и по морде, а также цапнув желтыми кривыми клычищами за бока и холку. Он все норовил мимо меня протолкнуться к спуску в пещерку, где явно чуял то ли добычу, то ли конкурента-детеныша, которого надо прибить, чтобы симпатичная медвежья самка опять стала фертильна и свободна для оплодотворения его бесценными генами. Но в итоге решил, что эта дура психическая слишком нечестно дерется, медведиц в лесу, в конце концов, много, а нос у него один.
От души рявкнув что-то напоследок, толстяк развернулся ко мне бронированной кормой и обиженно скрылся в кустах. Вали-вали, орясина шерстистая! А то вообще нос откушу! Ишь, оплодотворитель нашелся! Моего медвежонка… шиш тебе!
Стало тихо-тихо. Ну, в смысле, после того, как треск веток за незваным гостем затих. Я села на хвост и помотала головой. И тут звуки вернулись – словно теплую шапку с туго завязанными ушами сняли.
Сразу всем организмом ощутилась целая куча вещей. Как за резной кромкой леса на востоке солнце первыми лучами-разведчиками робко щупает небо над материком. Как саднят раны от клыков и когтей пришлого медведя. Как в ближайших зарослях испуганная птичка-невеличка встряхивается всем оперением и тихонько попискивает.
И как там, внизу, у пещерки, шепотом ругается Гринч-который-не-Гринч. О, зашипел. Чего это он? Ой! Я ушами тряхнуть не успела, как по утоптанной звериной тропинке простучали босые пятки и мне на грудь бросилось что-то маленькое, голое и растрепанное.
– Мама-а-а-а-а!
– Кристина! Крис! – Гринч там, внизу, явно был в ужасе. – Крис, вернись сейчас же! Отойди от зверя!
– Папа, ты дурак?! – уже со злыми слезами мелкая оторвала лицо от шерсти на моей груди и обернулась к торопливо ползущему по тропе мужчине. – Это не зверь! Это мама! Она прогнала другого медведя, а он ее поранил!
– Ыр-р-р! – сказала я несколько озадаченно, склонив голову к плечу. Ссадины и раны, кстати, уже почти перестали кровоточить и скорее чесались, чем болели. Это, наверное, хорошо, хотя потом обязательно надо зализать, где достану, чтобы не загнило. Но жамкающий меня ребенок смущал и порождал в душе странные чувства – мощный такой спектр от желания свалить подальше, ибо чего это? Чье это? Зачем это? А вдруг нечаянно лапой наступлю, оно слишком маленькое и хрупкое… До бешеной ярости при мысли, что ребенка может кто-то обидеть.
А доползший до верха тропинки Гринч… ну что Гринч? Замер. Вытаращился. Не верит, но пока малышка так близко от меня – боится даже вздохнуть.
– Крис-с-с-стина… – буквально одними губами и дыханием. – Детка, иди с-с-с-сюда…
Не, если бы меня таким голосом и тоном подзывали, я бы тоже не пошла. Вот и дите упрямо мотнуло растрепавшимися льняными косичками и втиснулось в меня еще плотнее.
– Уруру… – я вроде как вздохнула. Вышло задумчиво и обреченно. Очень неловко – потому что все еще боялась не рассчитать силу медвежьих конечностей – я одной лапой обняла девочку за плечи, а другой попыталась погладить по голове. И только тут поняла, что ребенок дрожит не столько от слез и страха, сколько потому, что замерз! И этот придурок, пока сидел в пещере, даже не догадался на ребенка свою рубашку с откушенными пуговицами надеть, дундук недобитый, а еще папаша! Самого нельзя в лес без няньки отпускать, судя по всему, и жену потерял, и ребенка омедведил, пуль каких-то посторонних нахватался как блох, башкой приложился… не муж, а недоразумение одно. Я отказываюсь дальше жениться на таких условиях!
– А-х-х-хр-р-р-р! – Я глянула исподлобья на отпрянувшего Гринча и, если бы могла, заржала бы ему в лицо, обнаружив, что он «незаметно» для меня уже вооружился каким-то суком и явно приготовился идти войной на дикого зверя. Ну как он себе это представляет, а? Или просто реально еще головой нездоров, от слова «совсем»? Ну, сотрясение там точно есть. Вон, шипит, змей блондинистый.
– Кристина, медленно… медленно подойди ко мне.
Крис замотала головой и снова прижалась к моему меховому пузу. Упертый у нас вышел отпрыск, надо сказать. Если решила, что мама – медведь, так теперь клещами от теплой шкуры не отдерешь.
– Крис-с-с-стина… маленькая, – а все же сообразил, что пугать ребенка не надо, старается говорить медленно, тихо, спокойно. Меня, то есть дикую зверюгу, тоже не пугает. Резких движений не делает. А сук для драки приготовил. В пасть мне надеется вставить как распорку, что ли?
– Крис, иди ко мне, детка. Иди, а потом мы разберемся с… мамой.
– Да не подойдет она, не видишь, что ли, дурак слепой, замерз ребенок, а так хоть согреется! – не выдержала и рявкнула я, а потом… раскрыла пасть и уставилась на Гринча… то есть на этого Агренева Ивана, такими же перепуганно-охреневшими круглыми глазами, как он на меня.
Потому что выдала я это ему на чистейшем русском языке, с искренней экспрессией и правильной модуляцией, но совершенно без помощи медвежьего языка и медвежьей глотки.
А чем тогда я это сказала?!
Глава 9
– Что?! – тупо переспросил Гринч и… медленно осел. В обморок. Честное слово, если бы я не знала, что мужик просто серьезно ранен и по голове ударен, решила бы, что внутри него прячется трепетная институтка. Подумаешь, медведь разговаривает человеческим голосом, чего сознание-то терять?
Но ему простительно, ладно. Недобиток, что с него взять. Жаль вот, что моя мгновенная горячая надежда на превращение обратно в человека растаяла так же быстро, как появилась. Потому что вот они, мохнатые лапы, вот оно, шерстяное пузо. Никуда не делись. И мелкая все так же греется о мою шерсть.
А может, и хорошо, что не превратилась. Судя по Кристине, я тоже рисковала бы оказаться в незнакомом лесу голышом и с полудохлым мужем в придачу.
Медведем я все же хоть не замерзну, о ветки не поранюсь и все такое прочее. Еду, опять же… проще добывать.
И посторонних медведей гонять, кстати!
Ох, грехи наши тяжкие… вот так и вспомнишь бабушкину присказку. Ну и что мне теперь делать? Ребенок голый, голодный и замерзший, еще немного – и, как пить дать, заболеет. Муж объелся груш. В смысле тоже валяется на холодной земле дохлой тушкой мертвого тела и в дело утепления потомства употреблен быть не может. Дела…
– Залезай на меня верхом, – велела я девчонке, все еще немного сомневаясь, что это не я с ума сошла и у себя в голове сама с собой разговариваю. Но нет, дите понятливо пискнуло и стало проворно карабкаться по моему боку, цепляясь за шерсть пальцами рук и ног. Умная обезьянка, проворная. И послушная.
– Ложись всем телом, заройся в мех и грейся.
– А папа?
– А папу тоже не оставим на холодной земле лежать, – вздохнула я. Ну чего, транспортировка недобитого Гринча… то есть Айвена, дело, можно сказать, привычное. Зубами за ремень на брюках – и понесла, как собака кутят носит. Даже удобно, что он без сознания – тихо висит, не брыкается.
В пещере было немножечко теплее, но все равно если устраивать тут более-менее постоянную берлогу, то для ребенка уровень комфорта надо повышать. Зря я, кстати, на Гри… Айвена наезжала по поводу того, что он на мелкую даже свою рубашку не надел. Он и не мог, потому что кое-какая косолапая и очень самоуверенная склеротичка забыла ее на берегу реки.
Сгрузив мужчину в уголок, я кое-как устроила его на спине, Кристине велела лечь сверху ему на грудь, чтобы грели друг друга, а сама со всех четырех лап кинулась добывать комфорт своему новому семейству. А куда деваться, если они уже есть и уже здесь?
Выбравшись из логова, я на секунду остановилась, соображая, куда двинуться первым делом. Так… уже утро, но все равно, далеко отходить от пещеры не стоит. Этих двоих оставлять без присмотра чревато – мало ли, давешний носитель медвежьих генов вернется, или муж придет в себя и решит, что от опасной медведицы надо убежать подальше. Затащит ребенка не пойми куда, еще уронит или потеряет, да и сам убьется – в таком состоянии люди вообще плохо соображают.
Я, конечно, их потом по запаху найду, но как бы поздно не было… Так. Значит, поход на отмель за рубашкой пока откладывается. К тому же выпала роса и ткань наверняка ею пропиталась; прежде чем надевать на ребенка, эту одежку придется высушить.
Значит, утепляемся природными компонентами. Хорошо все же быть медведем – хоть целую елку на лапник обдерешь и не вспотеешь!
Конечно, всю ель я заламывать не стала – эколог я или где? Аккуратно, мысленно прося у дерева прощения, поотгрызала тут и там молодые ветки с более мягкой хвоей, аккуратно сложила кучкой и только потом в охапке понесла ко входу в пещеру.
Внутрь эту охапку пришлось пропихивать носом, потому что в полный рост с прижатыми к груди ветками я б туда просто не вошла. Так что изнутри, наверное, это выглядело совсем шизофренично: все шуршит, пыхтит и лезет в пещеру невнятной темной колючей массой.
Неудивительно, что ребенок испуганно взвизгнул, а мне в лоб прилетело тем самым осколком камня. Тьфу! Очнулся, недобиток…
– Щас как дам! Прекрати швыряться, псих долбанутый, – раздраженно рявкнула я, протискиваясь в логово. У-у-у, хорошо еще, что медвежий череп такой крепкий. Откуда только силы взялись у этого задохлика, приложил так, что у меня аж между ушами звон пошел и глаза к носу чуть не съехались.
– Папа, я тебе говорила, говорила! – Детенок сделал попытку выскочить из-за недобитковой спины и опять ухватить мою мохнатую тушку всеми четырьмя конечностями, но не тут-то было. Айвен оказался проворнее, в момент поймал прыгучего ребенка поперек туловища и запихал обратно себе за спину, еще и шикнул строго. А потом обернулся ко мне и…
– Только не обратно в обморок! – торопливо попросила я. – Ну хватит уже. Что, говорящих медведей никогда не видел?
– Золотинка? – Мужчина растерянно потер лицо руками и осел на пол. Но не без сознания, слава богу, а просто обессиленно прислонился к глинистой стене и на секунду закрыл глаза. – Это… это правда ты?..
Вот ведь вопрос. Теоретически я вовсе не его жена. А практически… из тех картинок-сновидений я почерпнула не только чужие воспоминания, но еще кое-что вроде смутных ощущений. Такую память своеобразную, но не мысленную и даже не телесную, а, скорее, эмоциональную.
Именно благодаря этой памяти чувств я воспринимала Кристину как своего ребенка. Ну и запах еще, он был таким родным, что сомнений не оставалось. То есть в этой части я действительно ребенкина мама и, получается, Айвенова жена.
А вот в отношении него все было сложнее. Вроде бы та самая память чувств тоже где-то маячила на краю сознания, но так уж вышло, что образ тупоголового Гринча напрочь ее забил в те самые первые мгновения нашей встречи. И теперь именно мое отношение к бывшему однокласснику играло первую скрипку в моей душе.
То есть я воспринимала мужа как непроходимого придурка, всю школу не дававшего мне спокойно жить, трепавшего мне нервы в колледже, потом в университете и, наконец, даже в аспирантуре. Ну и как вишенка на торте – я его прямо сильно не любила за идиотский трюк с мотоциклом. Слишком дорого мне он обошелся…
Понятно, Гринч вовсе не хотел меня убивать, понятно, что это был несчастный случай. И Айвен, сидящий передо мной на глинистом полу, – вообще не Гринч. Но хоть тресни, а отношение к нему в голове уже сложилось. И чтобы переломить его, мне надо делать усилие над собой.
