Джей Кристофф
Несущая смерть

6
Мятеж

С тех пор, как Юкико последний раз видела город Йама, прошло восемь лет.

Восемь лет, минус мать и минус отец. И минус целая жизнь.

Два грозовых тигра парили над мегаполисом, издавая гул надвигающейся бури вместе с «Куреа» за их спинами. Столица Кицунэ напоминала закопченное пятно на загрязненных берегах реки, с коркой из кирпича и грязной плитки, окруженное рисовыми полями и длинными дымящимися полосами мертвой земли.

На город наползали грозовые тучи, одна за другой, закрывая солнце, а небо окутывал дым от завода по переработке чи.

Вот он, Буруу. Дом моего клана. Средоточие власти Кицунэ в Шиме.

ВПЕЧАТЛЯЕТ.

Ты правда так думаешь?

НА САМОМ ДЕЛЕ НЕТ.

Что ж, у тебя сегодня прекрасное настроение.

Я СТАРАЛСЯ БЫТЬ ВЕЖЛИВЫМ.

Может, займешься тем, что у тебя получается лучше всего?

ТОГДА ЭТО САРКАЗМ.

Они спикировали ниже, Хана и Кайя тоже снижались совсем рядом, наблюдая за крошечными бусименами, которые собирались на стенах, чтобы пялиться и тыкать на них пальцами. Юкико схватилась за живот, борясь с легкой тошнотой, когда мир стал быстро надвигался. Город был крепостью, построенной в тени призрачных гор Йиши, его окружали огромные стены, увенчанные колючей проволокой. Река Амацу разрезала столицу пополам, и посреди потока стоял одинокий остров, соединенный с берегами широкими мостами.

Здание капитула Йамы представляло собой пятиугольник из желтого камня в центре острова, а над небесными доками на каждом берегу висела дюжина воздушных кораблей. На юге вырисовывался запутанный клубок труб завода по переработке чи и района складов, окутанных грязью и смогом. На вершине холма в западной части города мрачно возвышалась Кицунэ-дзё – великая Крепость Лиса.

Мне уже исполнилось восемь, когда мы уехали отсюда. Помню, как стояла на палубе у перил и смотрела, как люди становятся все меньше и меньше, пока мы улетаем. И мама с папой находились рядом.

ОНИ БЫ ГОРДИЛИСЬ ТОБОЙ, СЕСТРА.

Откуда ты знаешь?

ТЫ ПОКИНУЛА ЭТО МЕСТО РЕБЕНКОМ. А ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ КАК ТАНЦУЮЩАЯ С БУРЕЙ. КАК ЖЕ ИМ НЕ ГОРДИТЬСЯ?

Юкико улыбнулась, обняла Буруу за шею.

Ты всегда знаешь, что нужно ска…

Раскат грома расколол небеса, возвращая мысли Юкико в реальность. Она посмотрела на город, в сторону капитула Йамы. Башня возвышалась на плоском отроге скалы в реке Амацу, известной как Последний остров. То был символ власти Гильдии в землях Кицунэ. Бастион из колючей проволоки, битого стекла и грязно-желтого камня.

И он был в огне.

Сооружение с пятью входами – по одному с каждой стороны – перекосилось, и из четырех ворот валил дым, застилая реку клубящейся черной пеленой. Сквозь дымовую завесу Юкико видела насекомоподобные силуэты из шлифованного металла, которые сталкивались на мостах и в узких переулках на западной стороне Йамы. Обычные жители просто спасались бегством через Амацу вместе с потоком воды, мужья держали жен, а матери – детей. Хребет города сотрясали подземные взрывы – бах-бах-бах-бах-бах! Раздавался громкий стрекот сюрикеномётов, кипящее шипение огнемётов. В воздух поднимался запах крови, топлива и горящей плоти.

Она услышала крик за спиной и, обернувшись, увидела на носовой палубе «Куреа» Акихито, который отчаянно махал рукой и указывал на корабельную радиоантенну. И когда желудок Юкико скрутился в узел, она поняла, что произошло. Каори сдержала слово. Наверное, она передала на частотах Кагэ сообщение о зреющем в Гильдии мятеже. И за считаные минуты разрушила все, что готовилось годами, а может быть, и десятилетиями.

И все ради ненависти…

В здании капитула прогремел очередной взрыв, и строение опасно накренилось. В задыхающееся небо поднимался черный дым.

– Каори, – прошептала Юкико. – Какая же ты сука…

Буруу плыл сквозь пепел и дым, пока Юкико пыталась разобраться в конфликте. Она скользнула взглядом за спину Буруу и обнаружила десятки членов Гильдии, сражающихся на земле, тела, распростертые в сточных канавах, покореженную латунь, истекающую красным.

Как много погибших…

Я не могу отличить их друг от друга! Лети ниже, Буруу. Нам надо посмотреть…

НЕТ.

Что?

Я НЕ БУДУ СПУСКАТЬСЯ.

О чем, черт возьми, ты говоришь? Мы должны помочь!

СЛИШКОМ ОПАСНО. ДЛЯ ТЕБЯ И ДЛЯ НИХ.

Мятежников? Что-то я не пойму…

Я НЕ ПРО ГИЛЬДИЙЦЕВ, ЮКИКО. А ПРО ТЕХ, ЧТО ВНУТРИ ТЕБЯ.

Рука Юкико потянулась к животу, где сразу же собрались искорки тепла.

Сейчас речь не о них!

ИХ КАСАЕТСЯ ВСЕ, ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ.

О боги, только не начинай вести себя со мной по-мужски прямо сейчас.

К ЧЕМУ-ТО ДРУГОМУ Я МАЛО ПРИСПОСОБЛЕН.

Я человек! А не какой-нибудь чертов инкубатор, который ты должен заворачивать в вату!

НЕ СТОИТ БРОСАТЬСЯ В РУКОПАШНУЮ С СОТНЕЙ ВРАЖДУЮЩИХ ЧИ-МОНГЕРОВ…

Там умирают люди!

ЛУЧШЕ ОНИ, ЧЕМ ТЫ.

Черт возьми, именно поэтому мы тут! Некоторые считают, что одна жизнь стоит больше, чем другая. Гильдийцы стоят дороже, чем обычные граждане. Знать дороже простолюдинов. Жители Шимы дороже гайдзинов.

ЮКИКО…

Нет! Надо бороться за жизнь любого и каждого, либо вообще не стоит сражаться!

Громоподобная ударная волна обрушилась на них, едва не сбив Юкико со спины Буруу. Закричала Хана, указывая на завод по переработке чи, на огненный шар, расцветающий над ним и поднимающийся в небо. Комплекс разлетелся вдребезги, как стеклянный сосуд, в грохочущем зеве взрыва затерялись вопли клаксонов. Ленивое пламя тянулось вверх и вширь, черными мазками расплываясь по кроваво-красному небу.

– Что, черт возьми, происходит? – выкрикнула Хана.

– Каори разоблачила мятежников Гильдии по радио! А их никто даже не предупредил. Мы должны помочь!

– Помочь? Но кому? Я не могу сказать, кто мятежник, а кто – нет!

КРАСНЫЕ.

Голос Буруу эхом отозвался в том месте, где обитала головная боль.

Юкико прищурилась, пытаясь различить хоть что-нибудь сквозь кроваво-черный туман. Она заметила двух лотосменов, петляющих среди полуразрушенного лабиринта. Один преследовал другого, за ракетными ранцами тянулись шлейфы сине-белого пламени.

Тот, что убегал, был помечен красной краской: беспорядочные мазки на наплечниках и глубокая линия на безликом лице. Преследователь выпустил очередь сюрикенов из ручного метателя, металлические звездочки сверкнули, как светлячки.

– Те, кто пытается бежать! – крикнула Юкико. – Они помечены красным!

– Ты права! – откликнулась Хана. – Наверняка это мятежники! Давай! Вперед! – Хана прижалась к спине Кайи, и пара нырнула в дым, кружа по спирали при спуске.

Кайя захлопала крыльями, и по округе разнесся ультразвуковой раскат песни Райдзина, рассеивая гильдийцев на улицах.

Буруу, не отрываясь, следил за бойней. Всплески огня из сюрикеномётов разрывали топливопроводы и пробивали резервуары с чи. Языки пламени, запутанные узлы линий и неуклюжие потасовки, лотосмены, сталкивающиеся в воздухе и кувырком летящие в руины, образуемые рушащимися домами. Горожане бежали из ада, где раньше находился завод по переработке чи, и бросались в реку Амацу, хотя ее грязные «воды» уже пылали.

Буруу, они умирают. Мы должны помочь!

Арашитора промолчал, его янтарные глаза все еще были прикованы к тому, что происходило на земле. Пальцы Юкико пробежались по животу – к тому месту, о котором она не позволяла себе думать. Она потянулась в Кеннинг и почувствовала тепло, сопротивляясь желанию отвернуться.

Брат, мне нужно, чтобы ты был на моей стороне. На нашей стороне. Сейчас – больше, чем когда-либо.

Буруу вздохнул, зазвенев кончиками перьев. Приглушенный дневной свет отражался от металла, покрывающего крылья, от темных стекол очков у Юкико на глазах, латуни гильдийцев, сражающихся и умирающих в городе.

НА ЧЬЕЙ ЕЩЕ СТОРОНЕ Я МОГУ БЫТЬ?

И, подобно падающему с неба камню, они ринулись вниз.

Хана ничего не понимала.

В голове просто не осталось ни йоты для понимания.

Девушке было не привыкать к насилию и смерти – сызмальства они с Йоши боролись за каждый дюйм земли, за каждый объедок и отчаянный вздох. Но сейчас все было по-другому. Разразилась битва, о которой напишут в книгах по истории. Наступил день, который люди запомнят надолго.

Где вы были, когда восстали мятежники и подожгли город Йама?

Где вы пропадали, когда началась война с Гильдией?

Ладно, так уж получилось, что я была над городом Йама. Небеса окрасились кровью, а я летела сквозь дым и пламя на спине проклятой богами грозовой тигрицы.

Она годами бродила по переулкам Кигена, находясь в разуме Дакена, и кошачьи импульсы обоняния, зрения и инстинктов усиливали ее собственные. Но разум Кайи был переполнен – перегружен – дикими, хищными чувствами. Ничего похожего на то, что она чувствовала с Дакеном, но и ничего особо сложного: Хана быстро сформировала настолько глубокую связь, что это почти вызывало у нее чувство вины.

Она ощущала дым в глазах Кайи, тепловые потоки, бурлящие под крыльями, вес крошечного детеныша обезьяны у тигрицы на спине. Но одновременно Хана находилась и в своей голове – к ее щекам липли спутанные ветром волосы, а возбуждение стучало по ребрам, как паровой молот.

В воздухе в разные стороны разлетались осколки металла и остроконечные звезды сюрикенов. Кайя огибала их, кренясь то в одну, то в другую сторону. Когда она проносилась мимо гильдийцев, они камнем падали вниз, плюясь сине-белым пламенем и красным туманом, с рвущимися из-под шлемов металлическими криками.

Хана почувствовала удар в плечо и лишь спустя несколько секунд сообразила, что задело Кайю, а не ее. Потом она ощутила острую боль в ноге Кайи, но внезапно обнаружила сверкающую металлическую звезду, торчащую из ее собственного бедра. И тогда, среди дыма, криков и крови, она осознала, что не может понять, где заканчивается она, Хана, а где начинается грозовая тигрица.

Они рычали и орали, рвали зубами и когтями попадавших под лапы и руки врагов, оставляя нетронутыми только помеченных красным. Пролетая сквозь дым, они узрели солдат: под черным флагом Кицунэ маршировали железные самураи. Хана догадалась – даймё Лиса, должно быть, послал войска, чтобы восстановить порядок.

Она увидела генерала, ведущего солдат, и решила предупредить его, крича изо всех сил и пытаясь отчетливо изложить свою мысль, а не вопить бесформенным криком.

– Генерал! Гильдийцы с красной краской – мятежники! Они на твоей стороне! – Услышав рев за спиной, она обернулась и стала свидетелем того, как Юкико и Буруу стремительно рассекают воздух.

Кровь покрывала белоснежные перья и светлую кожу яркими брызгами, но Юкико сидела прямо, размахивая катаной, лезвие которой сверкало в отсветах адского пламени.

– Мятежники! – воскликнула она, указывая на «Куреа». – Мы предлагаем убежище! Отправляйтесь на наш корабль!

Хана наблюдала, как при приближении Юкико впадают в панику сторонники Гильдии. Трое лотосменов, бьющих мятежника, разбежались стайкой воробьев, когда на них упала тень Танцующей с бурей. Над городом вспыхнули точки сине-белого пламени, и приверженцы Гильдии понеслись к разрушенной башне сквозь дым и выхлопные газы.

Буруу взревел, наполнив небо громом.

– Там Танцующая с бурей! – закричал кто-то. – Бегите, пока есть возможность!

И они побежали. К докам ринулись толпы, вокруг причальных шпилей уже парили громоздкие броненосцы. Из разрушенной башни повыскакивали мастера-политехники, сопровождаемые фигурами с осиными талиями и серебряными лезвиями на спинах. На мостах через Амацу их атаковали самураи Кицунэ, размахивая цепными мечами и призывая сдаться, пока сторонники Гильдии грузились на корабли.

Хана истекала кровью, к ране на бедре добавилась новая – на предплечье. Но в венах гремел пульс, легкие переполняли дым и смерть, и каждой своей частичкой она понимала, что происходящее, возможно, и неправильно, но, по крайней мере, справедливо, и хотя все вокруг окрашено в красный цвет, но здесь и сейчас она чувствовала себя почти как дома, которого никогда не знала.

В небесных доках взревели пропеллеры, флот Гильдии отчалил, выводя двигатели на максимальную скорость. На западном берегу выдвинулся флот Кицунэ, отчаливая от шпилей, стреляя сетями из сетемётов и рыча двигателями.

Корабли с обеих сторон накренились и получили пробоины.

Броненосцы Гильдии открыли испепеляющий огонь, вынудив Буруу и Кайю отступить от самого крупного и величественного из неболётов, длиной в сто пятьдесят футов, по бокам которого жирными иероглифами было выведено название – «Пожиратель лотоса». То была плавучая крепость, утыканная турелями с сюрикенами, с грохотом поднимавшаяся ввысь и заполнявшая небеса смертью.

– Должно быть, это неболёт Второго Бутона! – воскликнула Юкико. – Что будем делать? Дадим убраться отсюда?

Кайя зарычала, жажда крови переполняла и Хану и колотилась у девушки в груди.

– МЫ ДОЛЖНЫ УБИТЬ ЕГО ПРЯМО СЕЙЧАС. УДАРИТЬ, ПОКА ОН СЛАБ. —

– Боюсь, у нас не получиться подобраться ближе! – крикнула Юкико. – Он хорошо вооружен. Кроме того, нам нужно перегруппироваться. Поговорите с мятежниками. Десятки погибли сегодня из-за дуры Каори, которая тупо их сдала! Нам надо наводить мосты и налаживать отношения. Иметь их в качестве союзников будет гораздо полезнее, чем убить Второго Бутона разрушенного капитула.

Хана кивнула, устраиваясь поудобнее на спине Кайи и борясь с желанием разорвать все, что летит с неба. Флот Кицунэ преследовал убегающие корабли Гильдии, но, похоже, они были более заинтересованы в защите города, а не в том, чтобы не дать уйти гильдийцам.

Два поврежденных корабля Гильдии уже взяли на абордаж, экипажи сопротивлялись с самоубийственной энергией. В небе эхом гремел гром, отзываясь на треск огня сюрикенов.

– Мы должны помочь Кицунэ, – сказала Хана. – Экипажи Гильдии не собираются…

– Хана… – Юкико махнула рукой в сторону «Пожирателя лотоса». – Смотри.

Хана поймала себя на том, что не задумываясь попала в голову Кайи и воспользовалась ее глазами, которые видели все вокруг довольно четко, несмотря на яркий свет и дым.

Она сразу же различила силуэты у турели с сюрикенами на верхней палубе надувной гондолы «Пожирателя лотоса»: два гильдийца дрались с третьим. Пока она наблюдала, одиночка ударил ногой одного из нападавших в грудь, отправив его за борт кувыркаться в воздухе.

Падающий гильдиец выстрелил из ракетного ранца, очутившись на одном уровне с палубой. Он что-то крикнул явно ничего не замечающему экипажу, предупредив о сражении у них над головами.

Арашитора подлетела ближе. Тем временем полдюжины лотосменов перепрыгнули через ограждение и устремились к дерущимся. Отбивающийся от противника гильдиец одержал верх, вырвав пучок кабеля из рюкзака противника и вышвырнув добычу в пустоту.

Атмоскафандр его был в пятнах копоти и дыма, но красной метки там точно не имелось.

– Если он не мятежник, почему на него напали? – выкрикнула Хана, пытаясь пробиться сквозь шум ветра и рев двигателя.

– Лазутчик? – предположила Юкико и пожала плечами.

Гильдиец забрался в башню с сюрикеномётом и нацелил ствол на надувную гондолу.

Сюрикеномёт выстрелил, пробив армированный брезент. Когда отсек начал сдуваться, воздух наполнился свистом вырывающегося водорода. Стоя, можно сказать, на краю пропасти, гильдиец сорвал мехабак с груди и вокруг в ослепительном ливне взметнулись раскаленные докрасна искры.

– Смерть Змеям! – взвыл он.

– О боги… – выдохнула Хана.

Крошечная вспышка света, раздутый пузырь раскаленного добела пламени. Беззвучное мгновение, но ничего похожего на тишину. А затем взрыв, рваный срез огня, распространяющегося быстрее, чем лесной пожар в летний день. Хана подняла руку, чтобы заслониться от ослепительной вспышки, когда «Пожиратель лотоса» издал треск ломающегося дерева, сопровождаемый воем горящего водорода и отчаянными стонами умирающих людей. Огромный корабль падал, оставляя за собой клубы дыма, и в конце концов с воплем нырнул носом вперед, устремляясь к непаханому полю в двух милях к югу от стен Йамы. Земля содрогнулась, когда эта пара бросилась друг к другу в объятия, как ненавистные любовники, и тряслась на добрых тридцать секунд дольше, чем следовало бы, а с крыш домов Йамы посыпалась пыль и черепица, разбиваясь о булыжники.

Остальной флот Гильдии устремился прочь настолько быстро, насколько позволяли двигатели. Они бежали на юг, к горам Тонан и крепости Главдома.

Он убил себя.

Взгляд Ханы был прикован к обломкам «Пожирателя лотоса», дымящейся дыре в земле, которая теперь служила братской могилой, когда в сознании девушки загрохотали мысли Кайи.

– ЧТО? —

Лотосмен на надувном шаре. Он пожертвовал собой, чтобы убить Второго Бутона Йамы.

– ХРАБРЫЙ. —

Я бы не назвала этот поступок храбрым, скорее, грустным.

Хана повернулась к Юкико.

– Как он вообще смог?..

Танцующая с бурей не могла оторвать взгляд от дымящихся обломков. Лицо Юкико посерело как пепел. Сейчас она казалась старше – тяжесть мира давно душила девушку, давила на нее, ночами не давала спать.

Юкико повысила голос, чтобы перекричать воющий ветер.

– Это война, Хана! – объяснила она. – Война кровава и уродлива, и люди умирают. Следующей можешь быть ты. Или я. Черт возьми, возможно, из бойни никто не выберется живым.

– А ты смогла бы так сделать?

– Сделать что?

– Убить себя, как он? С радостью броситься в огонь ради маленькой победы?

– Не уверена, что в смертельной схватке бывают маленькие победы. С такими высокими ставками каждый шаг к концу того стоит.

– Но ты могла бы умереть за это? Зная, что ты никогда не увидишь финала? – Хана смотрела сквозь почерневшие небеса на девушку на спине грозового тигра – на Юкико, которая убила сёгуна, положила конец династии, побудила нацию подняться.

Юкико прижала ладонь к животу.

– Не знаю. – Рука опустилась с живота на бок. – Но полагаю, мы выясним все еще до того, как эта песня будет спета.

7
В тени Колосса

Пятнадцать дней.

Хиро стоял на балконе спальни, наблюдая за дерганой жизнью города. Оркестр из двигателей, уличного движения и людей время от времени прерывался жалобной песней – ее пели воробьи, пережившие атаку Кагэ.

Хиро подумал, что ему словно обрезали крылья, а теперь и опалили пожарами, почти уничтожившими дворец сёгуна. Как Хиро ни старался, он не смог избавиться от вони, пропитавшей кожу. Прошлой ночью он так усердно мылся в бане, что с него стекала вода кровавого оттенка.

От города осталась лишь пустая оболочка – видимость, и по улицам в оцепенении бродили люди. Хиро приказал открыть имперскую казну, чтобы облегчить страдания народа, но очереди в пекарни по-прежнему растягивались на целые кварталы, а цены стремительно росли, поскольку капитул Кигена перекачивал каждую каплю чи на север, чтобы питать Землекрушитель. Черный рынок процветал, а заправлявшие им местные банды якудза с каждым днем становились все смелее.

Но обо всем этом размышлять Хиро не мог. В голове у него гуляли совсем другие мысли.

Север. Пятнадцатидневный переход в тени колосса, в глубь гор Йиши. Конец всему – тяжести фальшивой руки, которую вонзили в его тело, этого обруча позора, надетого ему на голову.

Надо потерпеть еще пятнадцать дней.

Боги, казалось, должна пройти целая жизнь.

Почему ему до сих пор не все равно? А мысль о том, чтобы лишить ее жизни, которая наполняла его сны? Он уже мертв – пепел погребальных подношений красовался на лице Хиро по утрам. Оттенок смерти был нанесен на доспехи, которые он с такой гордостью носил в недавнем прошлом.

Однако все ушло, исчезло, испарилось. А когда-то много значило для него.

Но что для него значила Юкико?

Страстное увлечение – вот чем это было на самом деле. Опьянение улетучилось при свете наступившего дня. И привело страну к войне. Клан против клана. Кровь против крови. К лавине, которая началась с малого: с поцелуя, залитого слезами, после того как Йоритомо усеял арену отрубленными крыльями. Но они же подростки. Дыхание Создателя, они просто дети.

Кем, во имя богов, они себя возомнили, чтобы тащить страну к погибели?

Стук мягких костяшек рук по твердой древесине.

Легкое, как перышко, дыхание мажордома.

– Прошу прощения, даймё. У вас важные гости.

– Я собираюсь отправиться на плацдарм и на войну. А ты хочешь, чтобы я перед дорогой выпил чай с очередным бюрократом?

– Нет, великий господин. Простите, но…

– Ну? – Хиро повернулся к своему съежившемуся от страха слуге. – Заявился какой-нибудь жирный нео-тёнин, причитающий о растущей стоимости рабов?

– Лорд Тора Орочи.

Желудок Хиро рухнул прямо в сапоги, и кровь застыла в жилах. Мир внезапно стал на несколько оттенков ярче. Слишком громким. И реальным.

Столько времени минуло…

Голос Хиро прозвучал шепотом под прерывистую воробьиную песенку:

– Отец…

В тронном зале было тихо, как в могиле Йоритомо. Сквозь высокие окна пробивался тусклый свет – длинные светлые полосы, словно нарисованные неуклюжей кистью на покрывале из пепла. Путь к трону сёгуна был устлан кроваво-красным ковром, гобелены шевелил легкий пахнущий дымом ветерок.

Трон оказался огромен: безвкусная глыба из золотых тигров и шелковых подушек отбрасывала на пол когтистую тень.

Хиро до сих пор не набрался смелости сесть на него.

У подножия трона ждали двое. Женщина в дзюни-хитоэ, красном, как кровь сердца, расшитом золотыми цветами. Лицо выбелено, черные как смоль волосы собраны в многослойный пучок, пронзенный сверкающими иглами.

Она подняла глаза, когда Хиро вошел в зал и на кратчайшее мгновение встретился с ней взглядом, и грудь ему пронзила тупая боль.

Мама.

Затем Хиро посмотрел на человека рядом с ней, и все чувства радости и печали испарились, оставив лишь черное ничто.

Голос из детства, резкий, упрекающий. Поднятая рука и память о позорных слезах.

Отец.

Он сидел в кресле. В проклятом кресле, которое стало его домом, наложницей, приговором. Респиратор, тяжелый и уродливый, был сделан из резины и латуни и закреплен толстыми пряжками на затылке. Длинные седеющие волосы зачесаны назад и заплетены в косы воина.

Однако в кресле восседал совсем не воин, нет. Возможно, лишь оболочка того, кому только и осталось, что вспоминать о былом: о тех днях, когда гайдзинские винтокрылые машины, ротор-топтеры, еще не взорвали его корабль, сбросив тот с небес и оставив лежать скрюченным среди обломков на равнине в Морчебе.

Лицо мужчины покрывали шрамы. Левая рука высохла и была пристегнута ремнями. С помощью прикрепленного к железному креслу-трону громоздкого узла из труб и мехов худая грудь отца двигалась в размеренном ритме, как часовой механизм, как рука на плече у Хиро, как голос в голове Хиро.

– Лорд Орочи-сан, – сказал он. – Леди Шизука-сан. Вы оказали мне честь своим визитом.

– Великий даймё, – с мучительным хрипом ответил отец, каждая пауза сопровождалась металлическим скрежетом. – Благословение Господа Идзанаги… вашему дому.

Мать опустилась на колени, прижалась лбом к половицам.

– Великий даймё.

Хиро шагнул вперед, протягивая руку.

– Мама, не…

Отец бросил на него острый взгляд – возмущение пополам с ужасом.

И этот взор заставил Хиро остановиться, буквально схватил за штаны и рывком поставил на ноги. Заставил забыть о боли в ободранном колене, об ушибленных костяшках пальцев или ноющей спине.

Самурай не проявляет эмоций. Никогда. Нет боли. Нет страха.

Хиро прикрыл кулак рукой и поклонился.

– Леди Шизука-сан. Вы уже почтили своего даймё. Встаньте, пожалуйста.

По ее лицу он видел, как ей хотелось обнять его и осыпать поцелуями, как она делала, когда Хиро был ребенком. Но она подчинилась, опустив глаза долу и плотно сжав губы. Как и подобало.

Как положено.

– Для меня честь, что вы почтили меня своим присутствием во дворце Тигра, но к чему так себя утруждать? – сказал Хиро. – Путешествие из провинции Блэкстоун не могло быть легким, учитывая ваше… состояние.

– Не проблема, великий даймё. – Орочи махнул здоровой рукой, будто отгоняя назойливое насекомое. – До нас дошли новости, что ты обрек себя на самоубийство… после того, как убийца сёгуна будет уничтожен…

Хиро посмотрел на мать, но ее глаза все еще были опущены. Могли ли они прийти сюда, чтобы отговорить его? Убедить отойти в сторону и оставить все позади?

– Я… то есть мы… – Орочи судорожно вздохнул. – Мы хотели, чтобы ты знал…

Неужели?

– Ваши поступки наполняют нас гордостью… Наполняют меня гордостью.

Нет.

Хиро поймал себя на том, что говорит каким-то чужим голосом.

Конечно же нет.

– Вы оказываете мне честь, лорд Орочи.

– Позор вашего провала… мне и вашей матери… нам трудно его пережить. Много ночей просидел я с клинком, зажатым в пальцах… размышляя о сэппуку в знак протеста против того, что вы… не последовали за своим господином на смерть. – Орочи нажал на рычаг управления иссохшей рукой, и кресло покатилось вперед на толстых резиновых колесах.

Орочи остановился достаточно близко, чтобы Хиро увидел блеск в глазах отца.

– Но я знал, что вы поступите… благородно. Что вы и элита избавите семьи от позора… вашего провала.

Деревянные мечи во дворе возле дома. Дует ветер, колышутся стебли лотоса. Нет места слезам. Нет места боли. Овладеть мастерством боя длинным и коротким мечом, а затем умереть.

– Я не подведу, отец. Наша честь будет восстановлена.

– Знаю, – кивнул Орочи. – Ты – самурай… мой сын.

– Милостивый муж, – проронила мать. – Письмо?

Холодный взгляд Орочи, хлестко брошенный через плечо, заставил ее замолчать. Ей будто отвесили пощечину.

– Письмо? – Хиро замешкался. – Какое?..

– Которое вы прислали летом, – после паузы прохрипел Орочи. – С новостями об убийстве Йоритомо… Мы предположили, что позже вы покончили с собой. Потому и не ответили.

– Вы упоминали… – Мать посмотрела на сына с отчаянной надеждой. – Вы писали о девушке, с которой познакомились? За которой хотели ухаживать?

Орочи прочистил горло.

– Понимаете, мы спрашиваем, чтобы быть осведомленными о том, не давали ли вы… каких-либо обещаний… Обещаний, которые семья обязана выполнить после вашей смерти.

Она лежала в его объятиях в пропитанной потом темноте, прижавшись щекой к его груди.

Он чувствовал запах ее волос, духов, вкус влажной кожи на своих губах.

– Как только сёгун успокоится, я попрошу у него разрешения ухаживать за тобой. Я отправил письмо своему отцу…

– Ухаживать за мной? Зачем, черт возьми?

– Чтобы я мог быть с тобой. – Он нахмурился и привстал, опираясь на локоть.

– Хиро, ты и так со мной, прямо сейчас, – засмеялась она, снова целуя его.

Ее поцелуи были на вкус как лето…

– Нет, – сказал Хиро. – Не было никаких обещаний. Вам не стоит переживать.

– Хорошо, – кивнул отец. – Хорошо, – повторил он.

Теперь тишина омывала Хиро, как черная соленая вода в заливе Киген. Разъедающая. Разрушающая. Волна за волной обрушивались на него, с каждым вздохом забирая частичку души и устремляясь обратно в море.

Вот он сидит на плечах у отца. Он еще слишком мал, чтобы видеть поверх стеблей лотоса, и восхищается миром за пределами родовых поместий. Вот он впервые поднимает отцовский меч, наблюдая, как солнечный луч целует лезвие.

В тот день, когда его приняли в элиту Казумицу, он единственный раз заметил слезы в глазах отца.

Но воспоминания смывает черной водой, остается только пятно. Тяжелая ноша. Провал, с которым, как его учили, Хиро никогда и ни за что не должен смириться.

– Мне пора. Мы отправляемся на плацдарм. – Хиро поймал себя на том, что говорит вслух. – Меня ждут люди.

– Конечно, даймё, – изрек отец. – Не позволяйте нам задерживать вас.

Хиро сглотнул. Поклонился.

– До свидания, отец.

Орочи поклонился в ответ. Без искры света в глазах. Без капли дрожи в голосе.

– До свидания, сын мой. И пусть Господь Идзанаги даст тебе силы… умереть достойно.

Хиро повернулся к женщине, которая произвела его на свет.

– До свидания, мама.

И она сломалась. Рухнула на колени и заплакала, спрятав лицо в ладонях. Сердце толкало Хиро к ней, требовало заключить мать в объятия и прошептать, что все будет хорошо и тут нет ее вины.

Все внутри кричало, что он должен двигаться, говорить, что-то делать.

Но отец прошептал четыре слова, и они удержали Хиро:

– Ты позоришь меня, женщина.

Плач прекратился, дверь за ними захлопнулась, снова воцарилась тишина. Текут мгновенья, собираясь в волны, и каждая проведенная среди них секунда смывает с Хиро частичку памяти.

И когда это исчезнет, когда все, чем он был, улетучится, что останется?

Что?..

Не прибавив ни слова, он повернулся и тоже покинул покои.