Джесс Лури
Когда деревья молчат
Глава 8
– Томатный суп. Мерзость.
Я потрясла головой. Хизер Коул будет жаловаться даже на то, что выиграла в лотерею. Меня томатный суп меня вполне устраивал, тем более что его подавали с жареным тостом с сыром и яблочным пирогом. Я бы многое за это отдала. Обеденная карта стоила 8,50 $, восемьдесят пять центов за обед, и я купила её на свои накопленные деньги. Я ела горячий обед только когда были мои любимые блюда. В остальное время я приносила коричневый пакет, который пах как старое яблоко независимо от того, что было в нём лежало.
– Я съем твой томатный суп, если ты не хочешь.
Хизер повернулась, чтобы уставиться на меня. Я не приняла это на свой счет. Я знала её ещё с детского сада. Она часто так делала.
– Я не говорила, что не хочу его.
Я оглянула столовую, чтобы найти место. В воздухе витал звон металлических вилок на пластиковых подносах, шум от резкого смеха и громких разговоров. Из-за того, что занятия почти закончились, учителя не висели над нами и не прогнали после официальных двадцати минут на обед.
Это означало, что я не со стопроцентной гарантией найду себе место.
Единственное свободное место было рядом с Иви, которая тоже училась в моём классе с детского сада. Левый глаз у нее был карий, цвета какашек. Если бы вы увидели камень такого цвета, то однозначно пнули бы его ногой. Второй её глаз был зелёный, цвета морской стекляшки. Шрам на моей шее и её глаза по идее должны были нас свести, но не свели. Если бы мы тусовались вместе, то наша странность потеряла бы свой шарм. Одна чудачка = необычно; две чудачки = странно.
Иви поймала мой взгляд. Она не улыбнулась, просто указала глазами на свободное место, показывая, что я могу туда сесть, если хочу. За это она мне и нравилась. Мы обе знали, что к чему. И не притворялись, что будем друзьями.
– Привет, – сказала я, усаживаясь.
– Привет, – ответила она, держа в одной руке маркер, а в другой – тост с сыром.
Вблизи её лицо казалось лисьим. Но это быстро отступало на второй план: её разноцветные глаза затмевали всё остальное. У неё были острый нос и маленькие острые зубы, и я это точно запомнила.
– Над чем ты работаешь?
Она срезала кончик сэндвича своими зубами-лезвиями, положила его и подняла лист бумаги, на котором рисовала. Мы сидели за столом неудачников – с детьми, от которых пахло фермой, толстыми детьми, цирковыми уродцами вроде нас с Иви, некоторыми новичками, и никто из нас не разговаривал. Конечно, здесь мне некому было признаться в своей любви к Габриэлю.
Я сосредоточилась на нарисованной от руки листовке Иви, читая ее вслух.
– Игровое время, каждую субботу с одиннадцати до двух, парк Ван-дер-Куин. – Она раскрасила буквы-пузыри и нарисовала двух качающихся девочек. Я поморщилась. Это было так по-детски. – Ты устраиваешь игровые встречи?
Она закатила глаза и положила листовку обратно на стол, рисуя голубые ленты в волосах девочек.
– А ты разве не слышала?
Если и есть вопрос, от которого человек может ощетиниться ещё больше, я такого не слышала. Кроме того, люди больше не шептались о том, что в выходные напали на мальчика. Они уже кричали об этом. За сегодняшнее утро я, кажется, стала свидетельницей всех возможных слухов, какие только можно было придумать, и уже не только о бандах и пришельцах. Теперь ещё и вампиры. В некоторых версиях этой истории мальчика пытали, заставляли пить кровь своих похитителей, а потом идти домой голым. Вот только никто к своим рассказам не добавлял имён. Так на кого же напали?
Я уже почти решила, что ни на кого, что это была всего лишь такая собака из сплетен, которая бегала по Лилидейлу и кусала всех людей на своём пути, прежде чем исчезнуть.
Я оторвала кусочек тоста и окунула его в суп. Засунув его в рот, я смаковала сливочный сыр, смешанный с солёным супом. Я поискала взглядом Габриэля и нашла его на другом конце комнаты, за главным столом. Ну конечно. Он мог бы стать королём этой столовой. Он был самым красивым, самым милым, самым взрослым. У него были злые и высокомерные друзья, но не он. Отсюда мне не было видно ожерелья с бумажным самолётиком, но я была уверена, что он его носит.
Он неожиданно посмотрел в мою сторону, и улыбка осветила его ямочки. Моё сердце бешено заколотилось, глаза раскрылись, а щёки запылали. Он искал меня в тот же момент, что и я его? Я что, жевала с открытым ртом?
– Детей забирают.
Я посмотрела на Иви. Я и забыла, что она что-то говорила.
– Что?
Она постучала пальцем по листовке. Даже ногти у неё были острые.
– Кто-то нападает на детей. В городе ещё есть какой-то вуайерист. Мне кажется, что это один и тот же человек. Но я не позволю им украсть своё детство, поэтому я создам место для игр, безопасное и открытое, где мы все сможем собраться вместе.
Но я не позволю им украсть своё детство. Да бога ради, кто так говорит? Неудивительно, что мы сидели за столом с лузерами. Я кивнула головой в сторону флаера Иви.
– Удачи тебе с этим.
Она пожала плечами и вернулась к своему рисунку. Что-то в её поведении заставляло меня нервничать. Она была такой… уверенной. Все остальные обменивались слухами, но Иви, похоже, что-то знала. Мне не нравился колючий холод, который пробежал по моей коже.
– А ты на что уставился? – спросила я новенького, которого застала за разглядыванием моего шрама на шее. На вид ему было не больше десяти, может, одиннадцать, но коротышка.
– Да ни на что, – сказал он, снова опуская взгляд на свой поднос.
Я нахмурилась.
– Он только что сюда переехал, – сказала Иви, не отрывая взгляда от своего рисунка. Она говорила так, словно была его гидом. – Его зовут Фрэнк, и в следующем году он будет учиться в шестом классе, но сейчас никто не знает, что с ним делать. Его родители хотели, чтобы он походил в последние дни в школу, чтобы познакомиться со всеми до лета.
Я покосилась на него. Он изучал свою еду так, словно в ней хранились все ответы. Ну что ж, не было никакого смысла знакомиться с ним, когда до конца школы оставалось всего три дня. У меня были более насущные проблемы. Например, Иви даже не притронулась к своему яблочному пирогу. Я подумывала спросить её, будет ли она его есть – она захапала себе один из крайних кусочков, а на них было больше сахарной пудры, – но мне не хотелось снова начинать разговор. Похлопывание по моему плечу заставило меня и вовсе забыть о пироге.
– Возьми свой пиджак, – там стояла Линн, а за ней была Хайди.
Я забрала пиджак, с облегчением отметив, что он выглядел чистым.
– У меня будет вечеринка на день рождения. – Линн протянула мне розовый конверт. – Вот твоё приглашение.
Моё сердце сделало осторожный счастливый прыжок, когда она вложила в мою руку конверт. Он пах, как спрей после ванны от Джин Нейт и был украшен наклейками из жвачек. Я боялась взглянуть на него, опасаясь, что на нём будет нацарапано «Собачка Кэсси-Лесси» или какое-нибудь менее приятное моё прозвище. Но на нём не было никакого имени, вообще ничего. Она не собиралась приглашать меня, по крайней мере, до вчерашнего события в оркестровой.
Я проглотила комок еды, который жевала, но мои слова всё равно звучали нечётко.
– Когда она будет?
Разумеется, я знала, когда у Линн день рождения. За неделю до моего, и мы их отмечали вместе каждый год с детского сада. Одним летом наши родители даже устроили общую вечеринку.
– В это воскресенье. В приглашении написано. – Она улыбнулась, но коротко и натянуто.
– Спасибо.
Она кивнула и развернулась. Её джинсы были из Guess. Я вздохнула.
– Я думала, что вы больше не общаетесь.
Я снова обернулась к Иви. Она всё ещё рисовала. Маленький город – все всё знают. Только неужели это грусть в её голосе? Внезапно я почувствовала себя ужасно, держа в руке приглашение на вечеринку, на которую её не звали. Я сунула конверт в мой задний карман.
– Наверное, я не пойду.
Иви пододвинула свой поднос ближе ко мне.
– Можешь съесть мой пирог, если хочешь.
Я потянулась за ним, сглатывая слюну.
– Но будь осторожна, если всё же пойдёшь на вечеринку, – сказала Иви. – Не оставайся одна. Когда детей забирают, то это не навсегда. Они возвращаются. И они уже не такие, какими были прежде.
Мой живот от этого сильно скрутило.
– В каком смысле?
Она указала через всю столовую на Марка Крэбли. Все называли его «Краб» из-за его фамилии, к тому же он всё время молчал. Его отец ездил на огромном грузовом пикапе, перевозил вещи людей при переезде. Он редко бывал дома, поэтому Краба и его братьев в основном воспитывала их мама. Их дом в буквальном смысле стоял не на той стороне дороги, и я не из тех людей, которые говорят «в буквальном смысле», когда они имеют в виду «по большому счёту». Крэбли жили по другую сторону железнодорожных путей, там, где лужайки у людей были грязнее травы на обочинах, а за облупившимися заборами расхаживали громкоголосые собаки.
Местные жители называли это место «Впадина».
Все ребята из Впадины ездили на моём автобусе, поэтому я хорошо их знала.
Краб принял свою буйную среду обитания слишком близко к сердцу, а это означало, что он сидел перед кабинетом директора почти каждый день.
– Это на Краба напали в прошлые выходные?
Она кивнула.
– Моя мама работала всю ночь в больнице и была там, когда привезли Краба. Это случилось в воскресенье. Вот почему ввели комендантский час.
Томатный суп свернулся у меня в горле. Это уже не было похоже на нелепую сплетню Бетти или неугомонную собаку. Мама Иви видела это. В другом конце переполненной столовки Краб держал голову Рики Тинка в захвате, а Уэйн Джонсон смотрел на них. Поскольку все трое были друзьями, для взрослого это могло показаться мальчишеской забавой. Но если ты рос вместе с Крабом, то знал, что так Краб мог себя вести только в плохом настроении.
– И он уже вернулся в школу?
Иви прикусила нижнюю губу, её острые зубы казались поразительно белыми на фоне тёмно-розовой кожи.
– Ага. На следующий же день. Вчера.
Столовая погрузилась в тень, когда облако закрыло солнце. По прогнозам, сегодня должно быть двадцать четыре градуса, но весна ещё не успела прогнать холод из всех тёмных уголков.
– Так на Краба напала эта банда из города?
Иви закатила глаза.
– Я же сказала, что это, наверное, тот самый вуайерист его похитил. Все его называют «Растлитель Честер». Мама сказала, что Крабу пришлось провести всю ночь в больнице. Сказала, что ему нужно было носить подгузники.
Тысяча муравьёв с иголками вместо ног переползли через мои лодыжки и начали маршировать к голове.
– Я больше не хочу об этом говорить, – прошептала я, чувствуя, как мой обед начинает брыкаться в животе. – Я просто хочу то ожерелье с самолётиком.
– Что?
Я покачала головой, схватила свой поднос и пошла к кухне. Я боролась с желанием обернуться и посмотреть, не отбрасывает ли Иви тень в форме лисы.
В конце школы, где находился класс по деревообработке, был женский туалет. Им никогда не пользовались. После того как я оставила свой поднос, я направилась прямо туда, потому что хотела побыть одна. Внутри были три пустые кабинки. Я выбрала самую дальнюю от двери. Я залезла на крышку унитаза, обхватив колени так, чтобы мои ноги не касались земли. Если я не выйду отсюда в ближайшее время, то опоздаю на алгебру, но мне нужна была передышка.
Может, прошлым вечером папа испугался не из-за денег.
Может, он узнал подробности о нападении на Краба.
Я услышала, как кто-то зашёл в туалет.
– …лучше для школы, – сказала женщина. Было похоже на миссис Пуглизи, учительницу по домоводству. Моё сердце рухнуло в пятки. Находиться в туалете с учителями было просто ужасно. Это же кошмар – слышать, как они издают все эти человеческие звуки.
Включился кран в раковине. Может, они просто хотели помыть руки. Я заглянула под дверцу и увидела две пары ног. Тогда я поняла, что если они сделают то же самое, то решат, что они здесь одни, потому что я всё ещё сидела с поднятыми коленями, хотя ноги уже начали дрожать от усилий.
– Мистер Коннелли хороший учитель, вот что лучше для школы, – ответила другая женщина. Я была уверена, что это миссис Яновски, директриса, и теперь, раз они начали говорить про учителей, я ни за что не дам о себе знать.
– Даже если он и есть тот самый вуайерист?
У меня во рту стало сухо. Мистер Коннелли?
– Он не вуайерист, Кэрол, – сказала миссис Яновски. – Готова поклясться своей карьерой.
– Именно это ты и делаешь, – ответила миссис Пуглизи. – Ты же знаешь, что он голубой.
– Кэрол!
Я почти почувствовала через металлическую дверь, как она на это пожала плечами.
– Я не говорю ничего нового. Взрослый мужчина всё ещё живёт со своими родителями. У его мамы на прошлой неделе был инфаркт. Ты об этом слышала? Это объясняет, почему он больше не может контролировать свои наклонности. Такой стресс сводит людей с ума.
Каблуки зацокали до кабинки рядом с моей, затем послышалось шорох разматываемой туалетной бумаги, а затем звук высмаркивания. Миссис Яновски никак не отреагировала на шоу миссис Пуглизи, но ту это совсем не остановило.
– Мальчик, на которого напали, теперь тоже может стать голубым. Ты об этом не думала?
Это вызвало во мне трепет ужаса. Такие вещи вообще могут быть заразными?
– Что ты от меня хочешь? – спросила миссис Яновски откуда-то рядом с раковинами. – Чтобы я выгнала мальчика из школы за то, что на него напали?
Миссис Пуглизи вышла из кабинки рядом с моей, тихое бульк сообщило мне о том, что она выбросила использованную бумажку.
– Ну это уже глупости, – сказала она. – Я лишь говорю о том, что ты должна быть готова. Ты услышишь то же самое от родителей.
Миссис Яновски вздохнула. Я не услышала её ответ, потому что они зацокали из туалета до того, как она заговорила.
Миссис Пуглизи не стала мыть руки после того, как высморкалась.
Я опустила ноги и растёрла затёкшие пальцы. Я собралась с духом и выглянула из туалета, посмотрев в обе стороны.
Всё чисто.
Вот только я уже не верила, что в Лилидейле когда-нибудь снова будет чисто.
Глава 9
Воздух, льющийся в окна школьного автобуса, пах свежевыжатым лаймом, и, несмотря на дурацкий день, я была полна будоражащей надежды. Лето близко. Я рассказывала Сефи о том, что подслушала в туалете, но без особого энтузиазма.
– Тебе надо было за ними проследить.
Она забила наше обычное место, новое обычное место через проход от Габриэля, то самое, на которое я убедила ее пересесть после инцидента с перчатками, но он ещё не пришёл. Школьные автобусы Лилидейла первыми забирали старшеклассников, что, по-моему, было нелогично, но наверное, они считали, что старшие дети могут справиться с долгой поездкой лучше, чем малыши.
Забрав старшеклассников, автобусы ехали в комбинированную начальную и среднюю школу, чтобы загрузить нас малолеток, прежде чем маршрут начинался официально. Первыми высаживались ребята из города, за ними – из Впадины, жившие на краю Лилидейла, а самыми последними – ребята из деревни. Утром этот маршрут шёл наоборот. Это означало, что мы с Сефи садились первыми – солнце едва вставало на горизонте – и выходили последними.
Крохотным бонусом к этому дерьмовому раскладу было то, что когда Габриэль ездил на автобусе, я могла смотреть, как он садиться и выходит. Иногда днём мама ждала его на крыльце их чистого и просторного дома, дорожку к дому с обеих сторон украшали маленькие кустики, которые выглядели как зелёный пушистый ковёр. Она всегда выглядела счастливой, когда видела его. Я задумалась, что бы она подумала обо мне.
От этой мысли я задрожала и резко вернулась в реальность.
– Ну да, ага, конечно, так бы я и проследила, – сказала я Сефи. – Я даже и не пыталась.
Краб с важным видом прошествовал по проходу, его локоть, возможно случайно, задел моё плечо. Я внимательно изучала его спину, ища какие-то признаки того, что на него напали. Он всё ещё казался агрессивнее обычного, но на этом всё. Я потёрла больное место, которое он задел, гадая, знала ли Сефи, что именно о нём говорила Бетти. Краб всегда ездил с нами на автобусе. Софи знала его так же хорошо, как и я, может, даже лучше. А ещё лучший друг Краба, Уэйн Джонсон, запал на Сефи, и она вроде бы отвечала ему взаимностью. Он был на год младше её и даже беднее нас, но Сефи нравилось внимание. Может быть, Уэйн о чём-то ей сказал.
– Ты слышала о том, что случилось к Крабом? – тихо спросила я.
Софи пожала плечами и надулась ещё сильнее. Это был знак того, что у нее есть дела поважнее меня.
– Да господи боже, Сеф, в чём проблема?
Автобус резко отъехал от тротуара. Габриэля не было.
Карл, наш водитель автобуса, казалось, проверял всех мальчиков – возможно, искал Габриэля, как и я. Сефи так долго не отвечала, что я уж подумала, что она меня не услышала. Наконец она повернулась ко мне.
– Я заваливаю химию.
Я дёрнулась, как от укуса змеи.
– Папе это не понравится.
Он ненавидел любое внимание, обращённое на нас или наш дом.
– Я знаю. – Она угрюмо уставилась на свои руки.
Моё сердце опускалось всё ниже и ниже. Папа у нас всегда боролся за равенство. Так что если он разозлится на неё, то жизнь всех превратится в несчастье.
– Как ты могла?
Она пожала плечами и пнула старую сумку, стоявшую у ее ног.
– Это всё равно дурацкий предмет.
У неё задрожал подбородок. Ситуация становилась всё хуже и хуже. Сефи сделала себя невидимкой – застенчивая студентка, учащаяся в основном на тройки, которая хорошо играла в волейбол и никогда не выходила за рамки дозволенного. Но если она сейчас заплачет, то ей конец. Слёзы гарантировали ей ужасное прозвище, как только придурки вокруг нас смогут придумать что-нибудь, что рифмуется «плаксой».
Автобус отъехал от школы. Я продолжала массировать место, которое задел Краб, когда мне кое-то пришло в голову.
– Стоп, ты сказала, что заваливаешь. Это значит, что ты пока ещё не завалила, да? Хочешь, я помогу тебе всё выучить?
Сефи наклонилась вперёд, чтобы вытащить конверт из своей сумки.
– Можешь попытаться, но это ничего не изменит. Мне всё ещё нужно, чтобы мама и папа подписали это письмо, в котором говорится, что у меня есть два дня, чтобы исправить двойку, или мне грозит летняя школа.
– Глупая Сефи, это изменит всё. Если мы будем усердно заниматься сегодня и завтра, то ты нормально сдашь экзамен. Следовательно, никакой летней школы, а отсюда вытекает, что папа не разозлится. Ты же знаешь, что ему всегда больше нравится, когда мы придумываем план, а не просто приносим ему плохие новости.
Я видела, как вращаются колёсики в её голове.
– Ты думаешь, я смогу выучить всю химию за две ночи?
– А ты вообще ничего не знаешь? – простонала я.
– Это трудный предмет! И миссис Татар хуже всех. Вот увидишь, когда пойдёшь в старшую школу.
Я в этом сомневалась. И, кроме того, мама всегда говорила, что плохой учитель – это окно, а не стена. Я открыла рот, чтобы возразить, но не успела даже пикнуть, как весь воздух в автобусе взорвался.
– Зелёный Гоблин!
Я не знаю, кто это крикнул, но реакция была мгновенной. Все на моей стороне автобуса резко вдохнули и приклеились к окнам в поисках зелёного «Шевроле Импала». Те, кто сидел через проход, кричали нам, чтобы мы подтвердили наличие Гоблина. Он носил это прозвище уже целую вечность, возможно, ещё со средней школы. Он учился в Лилидейле, окончил школу примерно в то же время, что и папа.
У Гоблина было суровое лицо, сплошь угловатое и заросшее щетиной, губы такие тонкие, что рот казался просто разрезом, и чёрные фарфоровые кукольные глаза. Он выглядел так, словно от него за версту несло дряхлостью, хотя на вид ему было не больше сорока. В основном он держался особняком, но излучал ту самую жуткую частоту, которую улавливали детские радары. Это было жёсткое и немедленное правило, чтобы все кричали «Зелёный Гоблин» и задерживали дыхание в тех случаях, когда его машина проезжала мимо нашего неуклюжего автобуса, что было чаще, чем вы могли бы подумать, потому что он жил в конце автобусного маршрута, чуть дальше от нас с Сефи. Нам также полагалось задерживать дыхание, когда мы сталкивались с ним на людях, но поскольку он был нашим соседом, мы с Сефи иногда забывали об этом правиле. Особенно в это время года – мы часто видели его, когда ездили на велосипеде, чтобы проверить участок с дикой земляникой. Она росла прямо у дороги на его стороне канавы, но мы обе слишком трусили, чтобы подбежать и схватить её, хотя она рано плодоносила и сияла на солнце, как рубины.
– Ложная тревога. Это не Гоблин! – крикнула я, и воздух со свистом вырвался из наших ртов так громко, что это походило на несчастный случай на фабрике воздушных шаров. Возбуждение от возможного появления Гоблина на последней неделе занятий в школе взбодрило нас всех, и Карл оставил попытки угомонить нас, хотя его опущенные глаза всё ещё изучали мальчиков. Сефи забыла про химию, мы все просто смеялись и болтали о лете, и я чувствовала себя прекрасно, пока Карл не подъехал к нашей подъездной дорожке и мы с Сефи последними не покинули автобус.
Мы шагнули в облако дорожной пыли, смахивая её с глаз. Мы смеялись и толкали друг друга локтями, но всё это хорошее настроение свалилось с нас, как тяжёлое пальто, когда мы увидели, что нас ждет. Не знаю, как у Сефи, но мой пульс участился, потому что там стоял папа, и на его лице играла буря. Его верхняя губа была оттянута назад в усмешке, которая говорила нам о том, что он в плохом расположении духа и что мы с радостью можем к нему присоединиться.
