Дженнифер Браун
Список ненависти
Мой младший брат Фрэнки завтракал на кухне хлопьями. Он уложил волосы «ежиком» и походил на мальчишек из рекламы «Поп-тартс» – эдаких идеально зачесанных скейтеров. В свои четырнадцать Фрэнки много о себе воображает. Считает себя знатоком моды и одевается так стильно, будто только что сошел со страниц глянцевого журнала.
Мы с ним близки, несмотря на то что у нас совершенно разный круг общения и совершенно разное понимание того, что считать классным. Бывает, он раздражает меня, но большую часть времени мы с ним ладим. Он прикольный младший братишка.
На столе перед ним лежал открытый учебник истории, и Фрэнки лихорадочно строчил что-то на листе бумаги, прерываясь только на то, чтобы засунуть в рот ложку хлопьев.
– Готовишься к съемке рекламного ролика геля для волос? – спросила я, проходя мимо и задев его стул бедром.
– Что? – Фрэнки провел ладонью по ежику волос. – Дамочкам нравится такая прическа.
– О да, – я с улыбкой закатила глаза. – Папа уже ушел?
Фрэнки сунул в рот хлопья и вернулся к своей писанине.
– Только что, – ответил он с набитым ртом.
Я достала из морозилки вафли и сунула одну в тостер.
– Вчера так занят был своими дамочками, что не сделал домашку? – поддразнила я брата и наклонилась вперед, чтобы заглянуть в его записи. – Интересно, а что думали женщины во время Гражданской войны о… нагеленных волосах?
– Ой, отстань, – пихнул меня Фрэнки локтем. – Я до двенадцати болтал с Тиной. Мне нельзя идти неподготовленным. Если получу еще одну тройку, мама психанет и опять отберет мой мобильный.
– Ладно, ладно. Не буду к тебе приставать. Еще не хватало помешать вашему с Тиной захватывающему телефонному роману.
Из тостера выпрыгнула вафля. Я взяла ее и откусила, ничем не намазав.
– Кстати, тебя мама в школу везет?
Брат кивнул. Мама каждый день подвозила Фрэнки в школу по дороге на работу. Из-за этого у него перед занятиями всегда было свободное время. Мне бы оно тоже не помешало, только не хотелось каждое утро выслушивать мамины замечания о моей «жуткой прическе» и «чересчур короткой юбке» и вопросы вроде: «Зачем такой красивой девушке, как ты, портить свою внешность подобным макияжем и перекрашенными волосами?». Я предпочитала дожидаться на улице автобуса, забитого качками, чем сидеть рядом с ней в машине. И это о многом говорит.
Я глянула на часы, встроенные в плиту, закинула рюкзак на плечи и откусила еще один кусочек от вафли. Автобус мог прийти в любую минуту.
– Я пошла, – направилась я к двери. – Удачи с домашкой.
– Пока, – крикнул Фрэнки мне вслед, когда я уже вышла на крыльцо и закрывала за собой дверь.
Воздух был какой-то промозглый, словно близилась зима, а не лето. Похоже, теплее, чем сейчас, этот день уже не станет.
2
«ГАРВИН-КАУНТИ САН-ТРИБЮН»
3 мая 2008 года репортер Анджела Дэш
Шестнадцатилетняя Кристи Брутер, капитан школьной команды по софтболу, была первой и, похоже, запланированной жертвой.
– По словам одноклассниц, он толкнул Кристи в плечо, – рассказывает мать девушки, Эми Брутер. – И когда она обернулась, бросил: «Ты давно уже числишься в нашем списке». «В каком списке?» – спросила она, и он выстрелил.
Брутер была ранена в живот, и по словам докторов, «ей чертовски повезло, что она выжила». В ходе расследования подтвердилось, что имя Брутер действительно было первым среди сотен других в печально известном «Списке ненависти» – красном блокноте, конфискованном у родителей Ника Левила спустя несколько часов после массового расстрела.
* * *
– Нервничаешь?
Я пожала плечами и подцепила пальцем кусочек резины, отходившей от подошвы балеток. Меня обуревало столько эмоций, что хотелось выскочить из машины и пронестись по улице с диким криком. Хватило же меня только на то, чтобы пожать плечами. И это хорошо. Мама с меня глаз не спускала. Любой неверный шаг с моей стороны, и она помчится к доктору Хилеру, наговорит ему всякого, раздув из мухи слона, и тогда меня опять ждет серьезный разговор.
Мы с доктором Хилером ведем серьезный разговор минимум раз в неделю. Проходит он примерно так.
Доктор Хилер спрашивает:
– Тебе ничего не угрожает?
– Я не собираюсь покончить жизнь самоубийством, если вы об этом, – отвечаю я.
– Да, об этом.
– Не буду я ничего с собой делать. Это мама паникует на пустом месте.
– Она просто волнуется за тебя.
Потом мы обычно переходим к другим темам, но по возвращении домой я забираюсь в постель и начинаю думать об этом. О самоубийстве. Мне ничего не грозит? Может, у меня проявляются суицидальные наклонности, но я их не замечаю? А потом в сгущающихся сумерках я извожу себя вопросом: что же, блин, со мной приключилось такого, что я сама не знаю кто я? Ведь это же самый легкий вопрос на свете. Только я уже долгое время не могу на него ответить. А может, и никогда не могла.
Порой в моем мире – где родители ненавидят друг друга, а школа смахивает на поле битвы – отвратно быть мною. Ник был моей отдушиной. Единственным человеком, который меня понимал. Мы словно были половинками одного целого – с одинаковыми мыслями, чувствами, бедами. И теперь, лишившись своей половинки, я лежу в темной комнате, страдая от того, что не знаю, как опять стать самой собой. Поворачиваюсь на бок, смотрю на нарисованных лошадей и, как в детстве, мечтаю о том, чтобы они ожили, унесли меня прочь и я бы больше не изводилась подобными мыслями. Я не знаю кто я, и от этого очень больно. Зато я знаю наверняка, что устала от боли.
Мама протянула руку и ободряюще похлопала меня по колену.
– Если выдержишь половину дня и я тебе понадоблюсь, позвони. Хорошо?
Я не ответила. В горле встал ком. Казалось нереальным, что я буду ходить по школьным коридорам и встречаться с хорошо знакомыми мне ребятами, вдруг ставшими незнакомцами. Такими как Аллен Мун – он заявил прямо в камеру: «Надеюсь, они упекут Валери за решетку. Пожизненно». Или как Кармен Чиарро – ее процитировали в газете: «Не понимаю, откуда в этом Списке взялось мое имя. До того дня я вообще знать не знала Ника и Валери».
Ника она, может, и не знала. Он перешел в нашу школу в девятом классе и был тихим худеньким пареньком, плохо одетым и грязноволосым. Но мы с Кармен вместе ходили в начальную школу. Она соврала, сказав, что не знает меня. И поскольку она дружила с нашим «мистером Квотербеком» – Крисом Саммерсом, который ненавидел Ника и при каждом удобном случае издевался над ним на потеху своим дружкам, подозреваю, что и Ника она тоже знала. Я встречусь сегодня с Алленом и Кармен? Они будут меня искать или будут надеяться на то, что я не появлюсь?
– И у тебя есть номер доктора Хилера, – снова похлопала меня по колену мама.
– Знаю, – кивнула я.
Мы повернули на Оук-стрит. Я бы могла проделать этот путь за рулем с закрытыми глазами. Поворот направо, на Оук-стрит. Затем налево на Фаундлин-авеню. Снова налево, на Старлинг-стрит. И наконец направо – на парковку. Прямо впереди школа «Гарвин». Не пропустишь.
Этим утром я смотрю на нее другими глазами. Никогда больше вид этой школы не вызовет во мне того волнения, которое я испытывала в девятом классе. Никогда больше не будет ассоциироваться с умопомрачительным романом, радостью, смехом и гордостью за хорошо выполненную работу – всем тем, о чем думают люди, вспоминая свои школьные дни. Ник и это отнял у меня, у нас всех в тот день. Он лишил нас не только наивности и ощущения благополучия. Он обокрал нас, забрав и наши воспоминания.
– У тебя все будет хорошо, – повторила мама.
Я отвернулась и уставилась в окно.
Через футбольное поле под ручку с Сэмом Холлом шла Делани Петерс. Не знала, что они встречаются. Мне вдруг почудилось, будто не лето прошло, а целая жизнь. Не случись то что случилось, я бы все лето провела на озере, в боулинг-клубе, у заправки и в забегаловках, слушая сплетни о жизни знакомых и их новых романах. Вместо этого я заперлась ото всех в своей комнате. Меня мутило даже от мысли о том, чтобы пойти с мамой в магазин.
– Доктор Хилер твердо убежден, что ты справишься сегодня на ура.
– Знаю.
Я наклонилась вперед, и у меня засосало под ложечкой. На трибунах как ни в чем не бывало сидели Стейси, Дьюс, Мейсон, Дэвид, Лиз и Ребекка. Будь все как всегда, я сидела бы вместе с ними. И с Ником. Мы бы сравнивали учебное расписание, ворчали по поводу того, с кем придется сталкиваться на уроках, болтали о совместных вечеринках. У меня начали потеть ладони. Стейси засмеялась над чем-то сказанным Дьюсом, и я почувствовала себя изгоем острее, чем когда-либо.
Мы въехали на подъездную дорожку, и в глаза тут же бросились две припаркованные у школы патрульные машины. Наверное, я пораженно ахнула или лицом выдала свое удивление, потому что мама объяснила:
– Теперь это обычное дело. Обеспечение безопасности. Сама понимаешь, из-за чего. Полиция боится появления подражателей. Тебе здесь ничего не угрожает, Валери.
Мама остановилась, убрала руки с руля и посмотрела на меня. Уголки ее губ подрагивали, и она рассеянно подцепляла заусенец на пальце. Я сделала вид, что не замечаю этого, и вымученно улыбнулась.
– Я заеду за тобой ровно в 14:50. Буду ждать тебя здесь.
– Я справлюсь, – тихо ответила я и потянула дверную ручку. Ослабевшие руки с трудом справились с ней, но в конце концов дверца открылась. А значит, мне придется выходить.
– Может быть, завтра слегка подкрасишь губы? – спросила мама, когда я вылезла из машины.
О чем она думает? Я промолчала, машинально поджав губы, чтобы, как обычно, подправить помаду. Закрыла дверцу и махнула маме рукой. Она помахала в ответ и провожала меня взглядом, пока ей не посигналила стоявшая позади машина.
С минуту я стояла столбом, не зная, хватит ли мне духу зайти в здание. Ныло бедро, кружилась голова. Однако никто не обращал на меня внимания. Мимо прошли две десятиклассницы, взволнованно обсуждавшие предстоящие танцы. Незнакомая девчонка захихикала, когда ее ткнул пальцем в бок бойфренд. Учителя загоняли учеников в школу. Все так же, как в начале прошлого года. Странно.
Я шагнула вперед, но как вкопанная застыла, услышав за спиной голос:
– Не может быть!
У меня возникло ощущение, что кто-то вырубил вокруг звук, нажав кнопку на пульте управления миром. Я обернулась. Позади меня, держась за руки, стояли Стейси и Дьюс. Стейси пораженно открыла рот, Дьюс, наоборот, поджал губы.
– Вал? – ахнула Стейси.
Она не верила своим глазам – но не тому, что это я, а тому, что я здесь.
– Привет, – сказала я.
Дэвид обогнул Стейси и обнял меня. Обнял скованно и сразу же отпустил, отошел к остальным и уставился в землю.
– Я не знала, что ты сегодня возвращаешься в школу, – заговорила Стейси.
Она бросила быстрый взгляд на Дьюса, оценивая его реакцию на сказанное. Уже вовсю пытается походить на него. Неприятно и непривычно видеть на ее лице улыбку с намеком на превосходство.
Я передернула плечами.
Мы со Стейси дружим, кажется, целую вечность. Любим одни и те же фильмы, носим один размер одежды, одинаково одеваемся и одинаково лжем. И летние каникулы раньше проводили вместе. Но между нами есть одна большая разница. У Стейси нет врагов. Вероятно, потому что она постоянно пытается всем угодить. Из нее можно слепить все что угодно: скажешь ей, какой она должна быть, и она тут же такой становится. Стейси далеко до популярной девчонки, но она и не лузер, как я. Она держится нейтрально, избегая и гонений, и излишнего обожания.
После «инцидента», как папа называет случившееся, Стейси дважды заходила меня проведать. Один раз в больнице, когда я еще ни с кем не разговаривала, и второй раз дома, после выписки – я тогда попросила брата сказать ей, что сплю. Больше ни она не пыталась пообщаться со мной, ни я – с ней. Возможно, в глубине души я считала, что не заслуживаю иметь друзей. Что Стейси заслуживает подружку получше меня.
Мне даже жалко ее немного. По ее лицу читалось: она бы с радостью вернулась к нашим дружеским отношениям и чувствует себя виноватой за то, что держит меня на расстоянии вытянутой руки. Но она прекрасно осознает, как теперь будут воспринимать ее дружбу со мной остальные. Если я виню себя за любовь к Нику, то винит ли она себя за любовь ко мне? Быть моей подругой рискованно. В нашей школе это будет означать конец репутации. Социальное самоубийство. И Стейси не хватит смелости, чтобы пойти на этот риск.
– Нога болит? – спросила она.
– Иногда, – глянула я на свое бедро. – Одна радость – на физкультуру ходить не придется. Но я, наверное, вечно буду опаздывать на уроки.
– Была на могиле у Ника? – влез Дьюс.
Я вскинула на него взгляд. Он смотрел на меня с отчетливой неприязнью.
– Была хоть у кого-нибудь на могиле?
– Оставь ее, – пихнула его плечом Стейси и неуверенно добавила: – Она только что вернулась в школу.
– Да, не лезь к ней, – промямлил Дэвид. – Рад, что ты в порядке, Вал. Кто у тебя будет вести математику?
– Вы чего? – взвился Дьюс. – Она может ходить. Так почему не была ни у кого на могиле? Если бы я записывал имена тех, кому желаю смерти, то хотя бы почтил их память.
– Я не желала им смерти, – еле слышно произнесла я. – Он, знаешь ли, был и твоим лучшим другом.
Дьюс приподнял бровь.
Повисло молчание, и я заметила, что на нас бросают любопытные взгляды. Окружающих заинтересовала не стычка, а я, словно до них вдруг дошло, кто я такая. Все медленно обходили нас, перешептываясь и таращась. Стейси тоже это подметила, слегка напряглась и устремила взгляд в сторону.
– Мне пора в класс, – сказала она. – Рада, что ты вернулась, Вал.
И, не дожидаясь ответа, направилась в школу. За ней следом потянулись Дэвид, Мейсон и остальные.
Дьюс шел последним.
– Да уж, мы рады этому до опупения, – проворчал он, толкнув меня плечом.
Я стояла на тротуаре, ощущая себя брошенной на необитаемом острове, вокруг которого колыхалось людское море – оно толкало меня то вперед, то назад, но с собой не уносило. Может, мне простоять на этом самом месте до возвращения мамы, которая приедет в 14:50?
На мое плечо опустилась чья-то ладонь.
– Пойдем со мной?
Я обернулась и обнаружила миссис Тейт, нашего школьного психолога. Она обняла меня за плечи и повлекла вперед. Вдвоем мы смело рассекали волны людского потока, слыша за спиной перешептывание.
– Приятно видеть тебя, – произнесла миссис Тейт. – Тебе, наверное, страшновато?
– Да, – ограничилась я коротким ответом.
Она так быстро шла, что я еле поспевала за ней. Я даже не успела запаниковать, как мы уже оказались в вестибюле школы. Как же так? Я почувствовала себя обманутой, словно имела полное право на панику, а у меня его отобрали.
Внутри царила суета. Офицер полиции у дверей проверял металлодетектором одежду и рюкзаки учеников. Миссис Тейт махнула ему рукой и прошла мимо, утянув меня за собой – без досмотра.
В коридорах было немноголюдно, как будто многие ребята не пришли, но в остальном, похоже, ничего не изменилось. Стоял гомон голосов, ботинки шаркали по блестящей плитке пола, хлопали дверцы школьных шкафчиков и хлопки эхом отскакивали от стен.
Мы повернули в коридор к столовой. От мгновенно охватившей меня паники сжалось горло. Должно быть, миссис Тейт почувствовала мой страх, потому что сжала мои плечи и еще больше ускорила шаг.
Столовая – место, где раньше по утрам яблоку негде было упасть, – была пуста. Все столики и стулья стояли незанятыми. В дальнем конце – там, где лежала Кристи Брутер, – установили пробковую доску. В самом ее верху выделялась надпись цветными буквами «МЫ БУДЕМ ПОМНИТЬ», а сама доска была завешана записками, открытками, лентами, фотографиями, баннерами и цветами. Две девушки – издалека я не видела, кто именно, – прикрепляли к ней еще одну записку и снимок.
– Мы бы запретили ученикам собираться по утрам в столовой. Из соображений безопасности, – пояснила миссис Тейт, словно прочитав мои мысли. – Но, как видишь, они сами этого не хотят. Теперь здесь только обедают.
Мы пошли через столовую. Мне чудилось, что я сейчас поскользнусь на полу, покрытом липкой кровью. Я старалась не обращать внимания на разыгравшееся воображение и сосредоточиться на цоканье каблуков миссис Тейт. Пыталась вспомнить, как правильно дышать и концентрироваться, чему меня учил доктор Хилер, но все его уроки вылетели из головы.
Мы вышли из столовой в коридор, где располагались кабинеты администрации. Технически мы находились в передней части здания. Тут тоже полицейские проверяли одежду и рюкзаки школьников металлодетекторами.
– Боюсь, со всеми этими мерами предосторожности с утра нам труднее будет включиться в учебный процесс, – вздохнула миссис Тейт. – Но, конечно же, так мы будем чувствовать себя в безопасности.
Она провела меня мимо офицеров в административную часть здания. Секретари посмотрели на нас с вежливыми улыбками, но ничего не сказали. Опустив голову, я последовала за миссис Тейт в ее кабинет. Надеюсь, она позволит мне подольше у нее посидеть.
Кабинеты миссис Тейт и доктора Хилера разнились как небо и земля. В кабинете доктора Хилера было чисто и аккуратно, по стенам тянулись ряды полок со справочной литературой. У миссис Тейт все было завалено грудами исписанной бумаги и учебными материалами, словно ее кабинет служил одновременно и комнатой психолога, и подсобкой. Буквально каждый дюйм плоской поверхности покрывали стопки книг и фотографии детей и собак миссис Тейт.
Большинство школьников, сидя в кабинете миссис Тейт, либо жалуются на учителей, либо листают каталог с перечнем университетов. Если она пошла учиться на психолога в надежде работать с проблемными подростками, то, наверное, очень разочарована. Если, конечно, можно быть разочарованным тем, что в твоей жизни не хватает проблемных людей.
Миссис Тейт указала мне на кресло с потрепанной обивкой из искусственной кожи, обошла шкафчик для хранения документов и села за свой стол, заваленный кипами бумаг и стикерами. Наклонилась вперед и сложила руки прямо поверх оставшейся от одного из обедов обертки от фастфуда.
– Я ждала тебя сегодня, – сказала она. – Рада, что ты вернулась в школу. Это требует большого мужества.
– Я решила попробовать, – пробормотала я, рассеянно потирая бедро. – Не обещаю, что останусь. – «Восемьдесят три дня. Время пошло», – повторила я про себя.
– Надеюсь, останешься. Ты хорошая ученица. А! – воскликнула миссис Тейт, подняв палец.
Она потянулась в сторону и дернула на себя ящик шкафа для бумаг. Стоящая на нем фотография черно-белого кота покачнулась, и я представила, как миссис Тейт раз десять в день поднимает упавшую рамку. Она достала коричневую папку и раскрыла ее перед собой на столе. Ящик остался открытым.
– Кстати, об учебе. Ты, кажется, подумывала о поступлении в… – миссис Тейт перелистнула несколько страниц, – в университет штата Канзас. Я ничего не спутала? – Перевернув еще пару страниц, она заскользила пальцем вниз по листу. – Точно. Университет штата Канзас и Северо-Западный университет штата Миссури. – Миссис Тейт захлопнула папку и улыбнулась. – На прошлой неделе я получила из этих университетов требования. Мы немного запаздываем с подготовкой документов, но это не страшно. Тебе, скорее всего, придется письменно объясниться по некоторым пунктам в твоем личном деле, но это тоже не страшно, так как тебе не было предъявлено обвинение в… сама знаешь в чем.
Я кивнула, понимая, о чем она говорит. Только этому обвинению не обязательно значиться в моем личном деле – наверное, не найдется ни одного человека в стране, который бы обо мне не слышал. Я прямо как лучшая подружка всего мира. А может, худший его враг.
– Я передумала.
– Выбрала другой университет? Это не должно быть проблемой. С твоими оценками…
– Нет, я решила вообще никуда не поступать.
Миссис Тейт наклонилась вперед, снова положив руки поверх обертки от фастфуда.
– Совсем никуда? – нахмурилась она.
– Да. Не хочу.
– Послушай, Валери, – мягко заговорила она. – Я знаю, ты винишь себя в случившемся. Думаешь, что ты – такая же как он. Но это не так.
Я выпрямилась и постаралась выжать из себя уверенную улыбку. Сегодня мне меньше всего хотелось поднимать и обсуждать эту тему.
– Миссис Тейт, вот правда, не нужно. – Чтобы успокоиться, я коснулась заднего кармана юбки, в котором лежала наша с Ником фотография. – Я в порядке.
Она подняла руку и посмотрела мне прямо в глаза.
– Я провела с Ником больше времени, чем со своими сыновьями. Он был чересчур дотошным. И всегда злился. Он был из тех ребят, которые видят мир в черном цвете. Его обуревала ненависть. Точнее, она двигала им.
Нет! – хотелось закричать мне. – Неправда! Ник был хорошим. Я это видела.
Мне вспомнилось неожиданное появление Ника однажды вечером, когда у родителей, как всегда после ужина, назревал скандал. Я чувствовала приближение бури: мама что-то ворчала себе под нос, бросая тарелки в посудомойку, а папа мерил шагами коридор между гостиной и кухней, поглядывая на маму и качая головой. Тучи сгущались, и на меня далеко не впервые навалилось ощущение усталости. Хотелось лечь спать и проснуться утром в другом доме и в другой жизни. Фрэнки уже слинял в свою комнату. Видно, он тоже от всего этого устал.
Я поднималась по лестнице наверх, когда раздался звонок в дверь. В соседнее с дверью окно я увидела переминающегося с ноги на ногу Ника.
– Открою! – крикнула я родителям, сбегая вниз, но они уже начали скандалить и не услышали меня. – Привет, – вышла я на крыльцо. – Что случилось?
– Привет. – Ник протянул мне компакт-диск. – Вот, принес тебе. Записал сегодня днем. Под эти песни я думаю о тебе.
– Спасибо. – Я пробежалась взглядом по листочку на обороте коробки, на котором Ник напечатал названия песен и имена исполнителей. – Мне очень приятно.
По ту сторону двери послышался голос папы. Он практически рычал:
– Знаешь, может, я так и сделаю! Может, больше не вернусь домой, Дженни! Отличная идея!
Ник посмотрел на дверь. На его лице отразилось смущение и что-то еще. Жалость? Страх? Может, та же усталость, какую ощущала я?
– Хочешь уйти? – спросил он, сунув руки в карманы. – Несладко тут у вас. Можем немного с тобой побродить.
Я кивнула, приоткрыла дверь и положила диск на столик в коридоре. Ник взял меня за руку и увел на поле за моим домом. Устроившись в траве, мы смотрели на звезды и говорили о… обо всем и ни о чем.
– Знаешь, почему мы так с тобой ладим, Вал? – спустя какое-то время спросил Ник. – Потому что мы одинаково мыслим. Словно у нас с тобой один мозг на двоих. Это классно.
Растянувшись на земле, я закинула на его ногу свою.
– Обалденно, – согласилась я. – Пофиг на родителей. Пофиг на их идиотские ссоры. Пофиг на всех. Кому есть до них дело?
– Уж точно не мне. – Ник почесал плечо. – Я долго считал, что меня никто не поймет. Но ты меня понимаешь.
– Конечно. – Я повернула голову и чмокнула его в плечо. – А ты понимаешь меня. Даже как-то страшновато от того, насколько мы схожи.
– Но это же хорошо?
– Это очень хорошо.
Ник повернулся ко мне и оперся на локоть.
– Здорово, что мы есть друг у друга, – сказал он. – Даже если весь мир нас возненавидит, нам будет на кого опереться. Двое против целого мира. Только мы с тобой.
В тот момент мои мысли были заняты мамой и папой с их вечными ссорами, поэтому я решила, что мы говорим о них. Ник прекрасно знал, как тяжело мне приходится. Своего отчима Чарльза он называл «отчим дня» и все время высмеивал непостоянство матери, меняющей мужчин как перчатки. Я и подумать не могла, что он говорил о нас против… всех.
– Да. Только мы с тобой, – эхом повторила я. – Только мы.
Я уставилась на ковер в кабинете миссис Тейт, оглушенная мыслью: я совершенно не знала Ника. Все наши разговоры о родственных душах были чушью. По части понимания людей я круглая двоечница.
В горле встал ком. Школьная отщепенка оплакивает память своего парня-убийцы. Как это будет выглядеть со стороны? Я и то бы возненавидела себя. Я с трудом сглотнула.
Миссис Тейт откинулась на спинку кресла. Заканчивать разговор она не собиралась.
– Валери, ты строила свое будущее. Выбирала университет. Хорошо училась. Ник не заботился о своем будущем. В будущем его ждало только… это.
С ресниц соскользнула слеза. Я пыталась протолкнуть глоток воздуха в горле – не получалось.
Откуда ей знать, что ждало Ника в будущем? Будущее нельзя предсказать. Боже, если бы я могла предсказать случившееся, я бы его предотвратила. Но я не сделала этого. Не смогла. А должна была бы. Вот что меня терзает. Я должна была его предотвратить. И теперь в моем будущем нет университета. Мое будущее в том, что всему миру я известна как «Девушка, которая всех ненавидит». Так меня прозвали в газетах.
Я бы объяснила это миссис Тейт, но все так запутано. При мыслях об этом начинает ныть нога и болеть душа. Я встала и, пожав плечами, натянула на них рюкзак. Вытерла ладонями слезы.
– Мне пора на урок. Не хочу опоздать в первый же учебный день. Я подумаю. Ну, о поступлении в университет. Но давать обещаний не буду, ладно?
Миссис Тейт вздохнула и поднялась. Захлопнула ящик, но не стала обходить шкафчик.
– Валери, – произнесла она и замолчала, видимо, передумав давить на меня. – Желаю тебе хорошего дня. Я рада твоему возвращению. И я попридержу для тебя эти университетские каталоги.
Я направилась к выходу, но у самой двери задержалась.
– Миссис Тейт, тут сильно все изменилось? – спросила я. – Ребята изменились? – Не знаю, на какой ответ я надеялась. «Да, они выучили свой урок и теперь мы будем одной большой и счастливой семьей, как о нас пишут в газетах». Или: «В смысле изменились? Не было никаких издевательств, ты их выдумала. Ник был психом, а ты поверила ему. Вот и все. Ты злилась без повода. Очень злилась. Однако издевательства были лишь игрой твоего воображения».
Миссис Тейт пожевала губу, всерьез задумавшись над вопросом.
– Ребята как ребята, – наконец сказала она, беспомощно и грустно пожав плечами.
Наверное, этот ответ мне меньше всего хотелось услышать.
* * *
2 мая 2008
7:10
«Она может проклясть тебя, Кристи…»
* * *
Обычно я находила иронию в том, что мама возила Фрэнки в школу на машине, потому как он ненавидел ездить на автобусе, в то время как я ездила на автобусе, потому что ненавидела мучительные поездки с мамой. Но иногда я жалела о том, что не нахожу в себе сил терпеть критику мамы. Поездки в школьном автобусе отвратительны.
Обычно я забивалась в середину автобуса, сворачивалась эмбрионом, подтянув колени и уперев их в сидение перед собой, и слушала плеер, от всего отрешаясь. Но в последнее время меня стала доставать Кристи Брутер. Ничего нового, конечно. Я ее всегда терпеть не могла.
Кристи из тех девчонок, с кем чревато не дружить. На этом и основана ее популярность. Здоровая, с выпирающим пузом и слоновьими ляжками. Весьма странная комплекция для капитана школьной команды по софтболу. Как она им стала – для меня загадка. Не представляю, чтобы Кристи Брутер могла кого-то обогнать в игре. Но, видать, у нее это пару раз вышло. А может, тренер побоялся ей отказать. Кто знает.
Мы с детского сада друг друга терпеть не можем. Каждый год на родительском собрании мама отводила учителя в сторонку и советовала ни в коем случае не сажать меня и Кристи за одну парту.
– У каждого из нас есть тот самый человек… – с извиняющей улыбкой говорила она учителю.
Кристи Брутер была для меня «тем самым человеком».
В начальной школе она обзывала меня «крысенышем». В шестом классе пустила слушок, что я ношу стринги, и это привлекло ко мне массу ненужного внимания. В старшей школе она придралась к моей одежде и макияжу и выдумала мне новое прозвище – Сестра смерти. Все пришли от него в восторг.
Кристи садилась в автобус через остановку после меня, и за это время я обычно успевала прикинуться ветошью и не отсвечивать. Я не боялась ее, просто была по горло сыта издевками.
Я плюхнулась на сиденье и съехала спиной вниз, чтобы моя голова не выглядывала из-за спинки. Заткнула уши наушниками и увеличила громкость на плеере. Глядя в окно, я думала о том, как здорово будет держать сегодня Ника за руку. Мне не терпелось увидеться с ним. Хотелось ощутить в его дыхании аромат коричной жвачки и на обеде прижаться к нему, спрятавшись за ним от всего мира. От Кристи Брутер. От Джереми. От мамы с отцом и их «разговоров», которые всегда, всегда оборачивались скандалами и заканчивались тем, что отец выскальзывал из дома во тьму, а мама жалобно всхлипывала в своей комнате.
Автобус сделал первую остановку, потом вторую. Я не отрывала взгляда от окна, наблюдая за терьером, обнюхивавшим мусорный мешок. Пес уже полностью засунул в него морду, возбужденно повиливая хвостом. Как он не задыхался в мешке? И что там такого замечательного обнаружил?
Автобус тронулся в путь, и я снова увеличила громкость плеера – чем больше ребят входило в салон, тем шумней становилось вокруг. Я откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза.
Удар в руку я проигнорировала, решив, что кто-то задел меня, проходя мимо. За первым ударом последовал второй – посильнее, из уха выдернули наушник. Он повис на проводе, тихонько играя.
– Какого черта?! – Я вынула второй наушник и обмотала провод вокруг плеера. Посмотрев направо, увидела скалящуюся на меня из прохода Кристи Брутер. – Отвали, Кристи.
Ее уродливая подружка Эллен (рыжая мордоворотка, кетчер школьной команды по софтболу) засмеялась, а она сама с наигранно невинным видом хлопала глазками.
– Не понимаю, о чем ты, Сестра смерти. Может, у тебя глюки? С головой непорядок? Или, может, это проделки дьявола?
Я закатила глаза, заткнула уши наушниками, приняла свою излюбленную позу и прикрыла веки. Она ждет, что я буду огрызаться. Обойдется.
Стоило автобусу повернуть к школе, как я почувствовала очередной тычок в плечо. Одновременно с этим кто-то сильно дернул за провод моих наушников. Плеер вылетел у меня из рук и упал под впередистоящее кресло. Я его подняла. Зеленый огонек не горел, дисплей погас. Я выключила плеер и снова включила. Ничего. Он сломался.
– Господи, да что с тобой не так?! – закричала я, не выдержав.
Захихикала Эллен, а вместе с ней и парочка сидящих позади нее подружек. Кристи опять невинно захлопала глазками.
Открылись двери автобуса, и мы все поднялись. Это что-то вроде инстинкта. Открываются двери автобуса – и ты встаешь, чем бы до этого ни занимался. Неизбежная составляющая жизни. Ты рождаешься, умираешь, встаешь, когда открываются двери автобуса.
Мы с Кристи оказались практически нос к носу. От нее пахло кленовым сиропом. Она с ухмылкой окинула меня взглядом с ног до головы.
– Спешишь на похороны? Может, бросишь Ника ради славненького холодненького мертвяка? Ой, погоди-ка. Ник и есть мертвяк.
Я не сводила взгляда с Кристи, не желая отступать. Ей за столько лет не надоели одни и те же дебильные шутки? Еще не переросла их? Мама однажды сказала, что если я буду игнорировать Кристи, то она от меня отстанет. Но в такие дни игнорировать ее было трудно. Я давно уже перестала огрызаться, но она сломала мою вещь и я не собиралась молчать. Оттолкнув ее, я вышла в проход.