Джек Вэнс
Ночной Огонь
3
Джаро прибыл в мастерскую космопорта и сразу направился в контору бригадира. Трио Хартунг дружелюбно приветствовал его: «Чему мы обязаны честью твоего посещения? Тебя уже назначили на мою должность?»
«Еще нет, – вздохнул Джаро. – Я хотел бы, однако, чтобы у меня была достаточная квалификация».
«А ты приходи к нам, когда будет такая возможность, – посоветовал Хартунг. – Начнешь приобретать квалификацию. Поверь, тебе многому придется учиться».
«Благодарю вас, – сказал Джаро. – Так и сделаю, как только смогу освободиться от занятий. А господин Мэйхак у вас еще работает?»
Хартунг удивленно поднял брови: «Мэйхак с нами попрощался… когда это было? Да, уже две недели тому назад. Он улетел на борту „Одри Анте“, компании „Озирис“. Ты разве не знал?»
«Нет».
«Странно. Он упомянул о том, что оставил тебе сообщение».
Джаро припомнил происходившее на протяжении последних двух недель: «Я не получал от него никакого сообщения. А когда он вернется?»
«Трудно сказать».
Джаро разочарованно пожал плечами. Выйдя из мастерской, он прошел обратно вдоль вереницы звездолетов. На борту «Фарсанга», судя по всему, еще были какие-то люди, но никто не стоял у носовых обзорных иллюминаторов.
Джаро вышел из космического вокзала на площадь. В кафе на открытом воздухе было множество посетителей, привлеченных хорошей погодой. Джаро уселся за столиком; ему подали стакан фруктового сока со льдом. Ощущая какое-то тревожное опустошение, он смотрел на площадь. Мимо проходили люди – одни спешили в космопорт, другие возвращались оттуда – самые разные люди, уроженцы самых разных планет. Но Джаро не интересовался ими, взгляд его остановился.
Если Мэйхак оставил сообщение в Приюте Сильфид, что тогда? Значит, профессора Фаты решили не тревожить Джаро в трудное для него время? А потом потеряли сообщение или забыли о нем?
Для того, чтобы ответить на эти вопросы, в конце концов пришлось бы требовать, чтобы родители предоставили ему сведения о Мэйхаке – а это могло вызвать раздражение у Хильера и обидеть Альтею. От такого намерения приходилось отказаться.
Джаро сидел, задумавшись, примерно полчаса. По существу, необъяснимым оставался сам факт поспешного отъезда Мэйхака. Он улетел, никак не объяснив это обстоятельство и даже не попрощавшись. Возможно, Мэйхак просто-напросто не любил прощаться и предпочитал тихо ускользнуть в неизвестность.
Возможно.
Одно было несомненно: попытки разгадывать чужие тайны нередко приводят к нежелательным открытиям.
Глава 6
1
Поместье за Приютом Сильфид некогда занимало три тысячи акров дикой территории и было известно под наименованием «ранчо Катцвольда». На протяжении столетий эта земельная собственность распродавалась участок за участком, и теперь ее площадь составляла лишь пятьсот акров. Тем не менее, маленькое поместье все еще включало несколько лесистых холмов и лугов, речку и пересеченную местность с редкими деревьями, окаймленную с одной стороны густой лесной чащей – а также, у самого дома, большое поле, где дед Альтеи, Генри Катцвольд, некогда занимался садоводческими экспериментами. Прилежный человек с экспансивным темпераментом, Генри Катцвольд упорно стремился навязать природе свою систему тантрических теорий. В этом он не преуспел – плодами его деятельности неизменно становились бесплодные уродливые мутанты, гниющие тестообразные комки, зеленая плесень и вонючее хлюпающее месиво. Генри погиб, пораженный молнией во время прогулки по своим владениям. Согласно семейной легенде, озаренный ослепительным разрядом, он успел сделать последний яростный жест, словно швыряя молнию обратно в небо.
Сына Генри, Орнольда, поэта и члена-корреспондента Института, приняли в клуб «Бумагомарателей», хотя от природы у него были наклонности профана. Эти наклонности унаследовала его дочь Альтея – вместе с пакетом предусмотрительно приобретенных и приносивших существенный доход ценных бумаг, Приютом Сильфид и пятьюстами акрами земли. Старому дому не хватало популярных признаков респектабельности; все соглашались с тем, что в нем могли обитать только профаны. Земельная собственность образовывала в плане трапецеидальную фигуру шириной в среднем километров пять и почти шесть с половиной километров в длину. Ландшафт был изрезан оврагами, провалами и узкими ложбинами, разделенными обнажениями крошащегося камня. Специалисты неоднократно объявляли этот участок бесполезным для сельского хозяйства; Альтею и Хильера вполне устраивало то, что их земля оставалась в заповедном состоянии. За двадцать лет до описываемых событий ходили слухи, что метрополис Танета мог распространиться на север вдоль дороги Катцвольда, и спекулянты недвижимостью торопились вкладывать здесь деньги – в их числе Клуа Хутценрайтер, отец Скирлет. Плотная городская застройка, однако, велась в основном на юге и на востоке. Афера с недвижимостью в северной пригородной зоне лопнула, и незадачливые вкладчики капитала стали владельцами обширных, но труднодоступных и бесполезных урочищ дикой холмистой местности. Супругам Фатам тоже пришлось распрощаться с мечтой о сказочном приумножении богатства.
Теперь Приют Сильфид представлял собой причудливое сооружение из потемневших бревен и камня со сложно устроенной крышей из множества коньков с мансардными окнами и зубчатыми свесами. С каждым годом усадьба казалась все более ветхой и запущенной, нуждающейся в заботливом уходе. Тем не менее, это был просторный, удобный и, как правило, внушавший жизнерадостное настроение дом – благодаря кипучей деятельности Альтеи, украшавшей его цветами в ящиках, красочными настенными драпировками и артистическими столовыми сервизами. Поначалу Альтея коллекционировала подсвечники и канделябры из всевозможных материалов и всевозможных размеров и форм, чтобы каждый вечер украшать стол разными наборами или группами декоративных осветительных приборов. Через некоторое время она решила, что этого было недостаточно, и стала покупать сервизы, придававшие столу дополнительное очарование. В те годы, когда ее энтузиазм достиг кульминации, Альтея ежедневно превращала вечернее убранство столовой в романтическую декорацию. Хильер прилежно выражал восхищение результатами ее усилий, хотя тайком сожалел о том, что его супруга уделяла меньше внимания тому, чтó подавалось на стол, чем тому, в чем оно подавалось. «Хорошо приготовленное блюдо выглядит прекрасно и в походном котелке!» – бормотал он себе под нос.
Хильер испытывал меньшую привязанность к Приюту Сильфид, нежели Альтея. Иногда он выражал свое мнение без обиняков: «Пасторально, живописно, преисполнено сельского очарования? Да, несомненно. Удобно? Не сказал бы».
«Как ты можешь так говорить, Хильер? – протестовала Альтея. – Это наш чудесный старый дом! Мы привыкли к его забавным причудам!»
«От этих причуд одни огорчения», – ворчал Хильер.
Альтея не желала ничего слышать: «Нельзя отказываться от традиций. Приют Сильфид принадлежал нам так долго, что стал частью семьи!»
«Твоей семьи, не моей».
«Верно – и я не могу даже представить себе, чтобы здесь жил кто-нибудь, кроме нас».
Хильер пожимал плечами: «Рано или поздно владельцем Приюта Сильфид станет кто-нибудь, кто не имеет никакого отношения к семье Катцвольдов. К сожалению, моя дорогая, это неизбежно. Даже Джаро уже не Катцвольд, если уж говорить о кровных родственных связях».
На такие замечания Альтея могла отвечать только вздохом, признавая, что Хильер, как всегда, был прав: «Но что же нам делать? Переехать в город и терпеть бесконечный шум? Если мы попытаемся продать эту землю, за нее ничего не дадут».
«Здесь пока что тихо и мирно, – соглашался Хильер. – Но поговаривают, что один из местных магнатов вознамерился выстроить в наших местах какой-то чудовищный комплекс. Не знаю подробностей, но, если это так, мы окажемся в средоточии толпы и шума – а тогда лучше было бы найти скромное удобное жилье где-нибудь рядом с Институтом».
«Скорее всего, это пустые разговоры, – отвечала Альтея. – Разве ты не помнишь? Такие слухи ходили уже давно, и ничего из этого не вышло. Мне нравится наш обветшалый старый дом. Мне он нравился бы еще больше, если бы ты починил и покрасил оконные рамы».
«У меня нет необходимых навыков, – возражал Хильер. – Десять лет тому назад я свалился с лестницы, хотя взобрался только на вторую ступеньку».
Таким образом, жизнь в Приюте Сильфид шла своим чередом – что, на самом деле, вполне устраивало всех трех обитателей этой просторной, светлой и тихой усадьбы.
Конечно, за те годы, что Джаро провел в Приюте Сильфид, он нередко отправлялся в разведку, изучая территорию, простиравшуюся за домом. Поначалу Альтея не хотела отпускать его одного и надолго, но Хильер настоял на том, что мальчику в его возрасте нужно было гулять столько, сколько он пожелает: «Что может с ним случиться? Он не заблудится. У нас не водятся хищные звери, даже гигилисты-перпатуарии не встречаются».10
«Он может упасть и сломать ногу!»
«Маловероятно. Пусть делает, что хочет – это научит его полагаться на себя».
Альтея больше не возражала, и Джаро позволяли бродить, сколько угодно.
Уже давно Альтея объяснила Джаро происхождение названия усадьбы. В древних легендах «сильфидами» величали сверхъестественных лесных созданий изысканной красоты, во многом напоминавших фей, но с полупрозрачными волосами и с перепонками между пальцами. Если кому-то удавалось поймать сильфиду и отрезать ей мочку уха, она навечно оставалась в рабстве у похитителя и вынуждена была выполнять любые его пожелания. Супруги Фаты заверили Джаро в том, что в любых легендах таилась крупица правды, и он не видел никаких причин отказываться от многообещающей возможности поймать сильфиду – всякий раз, когда он отправлялся гулять в лес или по лугам, Джаро передвигался как можно тише и бдительно подмечал происходящее вокруг.
2
Южной границей владений Катцвольдов служила череда крутых холмов, частично покрытых лесом. Примерно посередине одного склона находилась относительно ровная площадка с родником, укрывшаяся в тени пары монументальных смарагдовых деревьев. Здесь Джаро уже несколько лет строил себе хижину. Стены он возводил из камней, тщательно подогнанных и скрепленных цементом; перекладинами крыши служили стволы нескольких молодых флагштоковых сосен, а кровлю он выложил из многочисленных слоев широких сухих листьев себакса. Поступив в последний класс Ланголенской гимназии, он начал выкладывать камин и дымовую трубу, но постепенно осознал, что хижина стала для него мала – он перерос свою игрушку, продолжение детского проекта становилось бессмысленным. Тем не менее, он все еще часто сюда приходил – но только для того, чтобы читать, рисовать в блокноте или учиться писать пейзажи акварелью; некоторое время он забавлялся вязанием декоративных узлов, пользуясь инструкциями из найденного тома под заголовком «Краткое руководство по изготовлению тысячи узлов, простых и сложных».
Однажды Джаро отправился на поляну своей хижины и уселся на траву, прислонившись спиной к стволу смарагдового дерева и вытянув сильные загорелые ноги. На нем были бледно-бежевые шорты, темно-синяя рубашка и спортивные ботинки; он принес с собой книгу и блокнот, но отложил их в сторону и сидел, задумавшись над событиями своей странной и беспокойной жизни. Он вспоминал о внутреннем голосе и о психиатрах с Бантунского холма. Он думал о Фатах, больше не казавшихся ему источниками непогрешимой мудрости. С некоторой обидой он думал о Тоуне Мэйхаке и его внезапном отлете с Галлингейла. Когда-нибудь ему предстояло снова встретиться с Мэйхаком – в этом он был совершенно уверен – и тогда все должно было объясниться.
Джаро отвлекся, услышав далекую перекличку каких-то возгласов, доносившихся с юга из-за холма – оттуда, где кончалась территория Катцвольдов. Человеческие голоса были неприятным вторжением в первобытную тишину привычного лесного уединения. Джаро недовольно пробурчал что-то себе под нос, после чего взял блокнот и принялся рисовать космическую яхту – элегантную, но мощную, многим напоминавшую «Фарсанг» серии «Мерцающий путь».
Его внимание привлек новый звук. Обернувшись, он заметил, что кто-то наполовину съезжает, наполовину карабкается вниз по склону холма. Это была девушка – стройная, подвижная, но в какой-то мере безрассудная, судя по тому, что она спускалась почти кувырком. На ней были темно-серые шорты под красной с белыми полосками юбкой, темно-зеленый тонкий свитер, темно-зеленые чулки до колен и серые башмаки. Изумленный Джаро узнал в незваной гостье Скирлет Хутценрайтер – теперь ее уже невозможно было принять за мальчика.
Скирлет спрыгнула на площадку перед хижиной, перевела дыхание и подошла к Джаро, глядя на него сверху: «Ты так лениво развалился, что, глядя на тебя, спать хочется. Я тебя разбудила?»
Джаро ухмыльнулся: «Даже мне приходится иногда отдыхать».
Скирлет подумала, что улыбка делала Джаро еще привлекательнее. Она заглянула в блокнот: «Что ты рисуешь? Звездолеты? Они занимают все твои мысли?»
«Не все. Если ты не прочь позировать, я могу и тебя нарисовать».
Скирлет прикусила нижнюю губу: «Надо полагать, ты хочешь, чтобы я позировала нагишом».
«Это было бы неплохо. Все зависит от того, какой эффект ты хочешь произвести».
«Глупости! Мне не нужно производить эффекты! Я – Скирлет Хутценрайтер, других таких нет, и одного этого эффекта достаточно. У тебя обо мне совершенно неправильное представление».
«Самые чудесные представления часто неправильны, – признал Джаро. – Особенно мои. А что ты здесь делаешь?»
Скирлет указала на юг кивком головы: «Мой отец и Форби Мильдун снова делают обход ранчо „Желтая птица“, вместе с землемером».
«По какому случаю?»
«Отец хочет продать эту землю. Он считает, что это было бы выгодное приобретение для господина Мильдуна – продувного дельца, скорее всего не слишком чистого на руку. Хуже всего то, что Мильдун вхож в один из вульгарных клубов Квадратуры круга – „Кахулибов“, кажется».
«Я и забыл, что земля за холмами принадлежит твоему папаше».
«И это почти все, что ему еще принадлежит», – с горечью отозвалась Скирлет. Она присела на траву рядом с Джаро: «Для того, чтобы поддерживать надлежащее великолепие образа жизни, „устричному кексу“ необходимо богатство. У меня нет таких денег».
«Но у тебя есть великолепие».
«Его надолго не хватит».
«Как насчет твоей матери? У нее есть деньги?»
Скирлет отмахнулась: «Матушка – любопытное существо. Но богатой ее не назовешь». Скирлет опасливо покосилась на Джаро: «Я могла бы тебе о ней рассказать, если хочешь».
«Послушаю – мне больше нечего делать».
Скирлет подтянула колени и обняла их: «Хорошо! Слушай на свой страх и риск. Моя мать – настоящая красавица. На Мармоне она принадлежит к касте Сенсенитц, то есть „благословенных“. Кроме того, она – Наонте, Принцесса Рассвета, и ей не пристало интересоваться мелкими делишками каких-то провинциалов из Танета. Она живет во дворце Пири-Пири, наполовину окруженном садом. Ежедневно в этом дворце устраивают фестивали и банкеты. К ней съезжаются гости в самых необычайных нарядах, и никакие расходы не считаются чрезмерными, если позволяют испытывать новые удовольствия. Так проходит Живой сезон, продолжающийся полгода, после чего начинается Мертвый сезон. Следующие полгода „благословенные“ отрабатывают долги. Благородные Сенсенитцы делают все, что можно сделать за деньги. Они жульничают, они крадут, они торгуют собой. Их жадность невероятна! Я приехала к матери посреди Мертвого сезона, и три месяца мне пришлось работать, ухаживая за ягодными лозами на склоне холма Флинк. Это была тяжелая, утомительная работа, а подруга матери, леди Мэйвис, украла все мои деньги. Никто даже ухом не повел. Потом справили обряд Возобновления, и снова начался Живой сезон. Мать снова стала Принцессой Рассвета, и мы жили во дворце Пири-Пири среди цветов и лазурных бассейнов. Сенсенитцы нарядились в роскошные новые костюмы и страстно предавались всевозможным удовольствиям. По ночам играли особую музыку, по словам „благословенных“ выражавшую экстаз отрады и трагедию скорби. Мне эта музыка не нравилась. В ней слишком много напряжения, она действует на нервы. За всем этим фасадом роскоши постоянно чувствовались напряжение, тоска и алчность, как бы они ни пытались их скрывать элегантными позами и пылкостью объятий. Самым странным фестивалем на Мармоне был бал-маскарад – настолько странным, что я перестала доверять глазам и ушам. Я оказалась в толпе сновидений, границы между реальностью и воображением больше не стало».
Вспоминая бал-маскарад, Скирлет поморщилась: «Когда началась Идиллическая мистерия, мне поручили роль обнаженной нимфы, танцующей на лугу. Я спряталась в лесу, но несколько молодых людей за мной погнались».
«И они тебя поймали?»
«Нет! – холодно обронила Скирлет. – Я забралась на дерево и стала хлестать их сломанной веткой. Кажется, одному я заехала сучком в глаз. Сначала они упрашивали меня слезть и порезвиться с ними в траве, но скоро разозлились и стали бросаться комьями земли, ругаясь и обзывая меня извращенкой и девственницей. Потом они куда-то разбрелись».
«Надо полагать, для тебя, с твоими привычками „устричных кексов“, все это было в высшей степени неприятно».
Скирлет взглянула ему в лицо, но Джаро выглядел вполне серьезно и, судя по всему, был искренне обеспокоен ее опасным приключением.
«В разгар Живого сезона, когда у „благословенных“ еще водились деньги, я украла у леди Мэйвис все ее сбережения. Этой суммы хватило на обратный билет до Галлингейла, и я вернулась домой. Не думаю, что отец был рад меня видеть. Я хотела поступить в Эолийскую академию в Гильсте – это частная гимназия для высокородных наследников – но отец сказал, что мы не можем себе позволить такие расходы, и отправил меня в Ланголенскую гимназию, учиться среди „молодых легионеров“ и профанов. И все равно здесь лучше, чем во дворце Пири-Пири. Таким вот образом. Надеюсь, я ответила на твой вопрос: мне не приходится ожидать от матери денежной помощи».
«И ты не собираешься вернуться на Мармон?»
«Это очень маловероятно».
Джаро повернулся, чтобы прислушаться к далеким крикам, доносившимся из-за холма, и спросил Скирлет: «Они, случайно, не тебя зовут?»
«Нет. Это землемер перекликается с помощником». Скирлет указала на небольшой черный диск, прикрепленный к свитеру на плече: «Когда нужно будет идти, меня позовут с помощью этой штуки».
«Может быть, они ожидают, что ты станешь им помогать – делать какие-нибудь заметки для землемера, обольщать господина Мильдуна или что-нибудь в этом роде».
Скирлет удивленно подняла брови: «Какая чепуха! Я просто пошла с ними прогуляться – и подумала, что было бы интересно найти твое отшельническое логово».
«Это не логово. И я не отшельник. Я сюда прихожу, потому что здесь тихо, и мне никто не мешает».
«Ага! Ты хочешь, чтобы я ушла?»
«Ну, раз уж ты здесь, можешь оставаться. А кто тебе сказал, где меня найти?»
Скирлет пожала плечами: «Госпожа Виртц беспокоится по твоему поводу. Она не хочет, чтобы ты сбежал в космос. Она не одобряет твою привычку проводить время в одиночестве – по ее мнению, ты мог бы полезнее тратить время на восхождение по лестнице социальной иерархии. Кстати, что у тебя в этом пакете?»
«Я захватил закуски. Здесь хватит на двоих».
«Естественно, я заплачý за все, что съем, – надменно изрекла Скирлет. – Хотя, по-моему, у меня с собой нет никаких денег».
«Ничего, я тебя накормлю бесплатно».
Скирлет не нашлась, что сказать, и она воспользовалась щедростью Джаро без дальнейших замечаний.
Джаро тоже стал предаваться воспоминаниям: «В детстве мне нравилось представлять себе это место, как часть волшебного мира, разделенного на четыре королевства. Каждому королевству было свойственно особенное волшебство. Здесь – столица королевства Далинг, где я был красивым галантным принцем».
«Каким был, таким и остался», – обронила Скирлет. Джаро не понял, пошутила она или нет, но решил продолжать: «Там, в лесу – государство Кораз, владения короля Тамбара Непредсказуемого. На полках у него в гардеробе – тысячи человеческих лиц. Каждый день он бродит по Коразу в новом обличье, проталкиваясь через толпу на улицах и прислушиваясь к разговорам на рынке. Как только он слышит крамолу, болтуну отрубают голову на месте. Король Тамбар любит баловаться магией и выучил достаточно заклинаний, чтобы портить жизнь любому неприятелю. У него при дворе кишат интриги, а однажды из Кораза в Далинг приехала принцесса Фланжир. Принц находит ее очаровательной, но подозревает, что ее подослали, чтобы его погубить».
«Она красивая?» – спросила Скирлет.
«Конечно! По сути дела, ты можешь быть принцессой Фланжир, если хочешь».
«Неужели? И в чем будут состоять мои обязанности?»
«Этот вопрос предстоит уточнить. В любом случае, каковы бы ни были твои губительные планы, ты должна влюбиться в принца».
«То есть в принца Джаро?»
«Иногда нет другого выхода, – скромно подтвердил Джаро. – По сути дела, часто под рукой просто нет никакого другого принца».
«И ты тоже должен влюбиться в принцессу Фланжир?»
«Только в том случае, если мне удастся развеять заклинание, из-за которого у всех девушек длинные красные носы. Это одна из проделок Тамбара, разумеется – неудивительно, что его правление не слишком популярно».
Скирлет задумчиво прикоснулась к носу, но ничего не сказала. На некоторое время наступило молчание. Наконец Джаро осторожно спросил: «Ты собираешься поступать в Лицей в следующем году?»
«Еще не знаю».
«Почему?»
«Когда отец продаст ранчо „Желтая птица“, он хочет уехать на год куда-то на другую планету. Если все это получится, в Сассунском Эйри никого не останется, и мне придется вернуться на Мармон».
«И что ты ему на это сказала?»
«Я отказалась. Я хочу жить дома. Он говорит, что не хочет оставлять меня одну в усадьбе со слугами. Будучи „устричным кексом“, я вынуждена придерживаться самых лучших правил. Я спросила: считает ли он самыми лучшими правила поведения на Мармоне? Он сказал, что это другое дело – за все происходящее на Мармоне несет ответственность моя мать, а он может сэкономить деньги, если в Сассунском Эйри никто не будет жить». Помолчав, Скирлет прибавила упавшим голосом: «Как бы то ни было, на Мармон я не вернусь!»
«Разве у твоего отца нет друзей? Как насчет комитета „Устричных кексов“? Или Академического совета? Обязательно найдется кто-нибудь, кто мог бы тебя приютить. Если бы я мог, я бы сам тебя приютил».
Скирлет вопросительно покосилась на него. «Любопытно!» – пробормотала она себе под нос. Через пару секунд сказала уже громче: «Я думала, тебе не терпится удрать с Галлингейла со скоростью света. Если даже тебя здесь не будет, на кого я смогу положиться?»
Джаро объяснил таким тоном, будто говорил с ребенком: «Я не могу улететь или вообще что-нибудь сделать в этом смысле, пока это не станет практически осуществимо. А это значит, что мне придется набраться терпения и ждать. Но рано или поздно это придется сделать».
Скирлет махнула рукой с легкомысленным раздражением: «Никак не могу понять, почему тебя безумно тянет в космос».
«Когда-нибудь, когда у тебя будет серьезное настроение, я объясню», – терпеливо отозвался Джаро.
«Я не шучу – почему бы не объяснить сегодня?»
Но Джаро не был готов к очередной сессии психоанализа: «Сегодня слишком хорошая погода».
«Объясни по меньшей мере одно: откуда ты знаешь, чтó тебе нужно сделать? И куда тебе нужно отправиться?»
Джаро пожал плечами: «Это можно будет узнать».
«Каким образом? Ты помнишь какие-то даты, названия мест?»
Джаро уже выболтал больше, чем хотел. Но он продолжал: «Иногда я почти слышу голос моей матери – но не могу разобрать слова. Иногда мне кажется, что я вижу высокого худощавого человека в строгом сюртуке и в черной шляпе. У него бледное, жесткое лицо, словно вырезанное из кости. Как только я о нем думаю, меня пробирает дрожь – надо полагать, я его боюсь».
Скирлет сидела, обняв колени: «И ты собираешься найти этого человека?»
Джаро не сдержал нервный смешок: «Кто ищет, тот всегда найдет».
«И что потом?»
«Я еще не думал о последствиях».
Скирлет поднялась на ноги и довольно дружелюбно спросила: «Хочешь знать мое мнение?»
«Не очень».
Скирлет пропустила эти слова мимо ушей: «Совершенно очевидно, что в твоем случае наблюдается запущенный навязчивый невроз, граничащий с помешательством».
«Тебе придется распрощаться с этим диагнозом, – возразил Джаро. – Психиатры объявили, что я в здравом уме. Они даже похвалили меня за устойчивость характера».
«Неважно. Твои так называемые „тайны“ не имеют для них никакого значения. Если ты сбежишь в космос, что ты надеешься там найти? Человека в шляпе? Посмотри фактам в лицо, Джаро! Ты явно стал жертвой навязчивой идеи».
«Неправда! Я вполне уравновешен и ни на чем не помешался».
«Тогда тебе следует вести себя соответственно. Готовься к тому, чтобы получить докторскую степень в Институте, как рекомендуют профессора Фаты! Подумай о весомости и начинай восхождение по социальной лестнице».
Джаро уставился на нее с изумлением. Не могла же она говорить такие вещи всерьез! «Все это прекрасно и замечательно, – сказал он, – но я не хочу этим заниматься. Не хочу быть „зонкером“, „цыпленком-извращенцем“, „палиндромом“ или даже „устричным кексом“».
«Жаль! – с отвращением обронила Скирлет. – Несмотря на все, что сделали Фаты, в глубине души ты все еще инопланетянин! Никто и ничто не вызывает у тебя уважения – ни Фаты, ни „устричные кексы“, никто из преподавателей. Ты даже меня не уважаешь!»
Ухмыляясь, Джаро тоже поднялся на ноги. Наконец все было понятно! «Я знаю, почему ты на меня сердишься!» – заявил он.
«Смехотворно! Почему бы я стала на тебя сердиться?»
«Хочешь, я объясню?»
«Я тебя слушаю».
«Ответ состоит из двух частей. Во-первых, я слишком самодоволен и не замечаю никаких на самом деле важных вещей – например, того, как чудесно быть „устричным кексом“ и в то же время сказочно привлекательной и сообразительной персоной! Но я замечаю эти вещи! Меня поражает персона по имени Скирлет Хутценрайтер и ее достижения! Ее тщеславие удовлетворено!»
«Чепуха! – фыркнула Скирлет. – Я вовсе не тщеславна. В чем состоит вторая часть ответа?»
Джаро колебался: «Это такой секрет, что я могу только прошептать его тебе на ухо».
«Это неразумно. Зачем шептаться?»
«Таковы правила».
«О! Что ж, пожалуйста, – Скирлет слегка наклонила голову, приготовившись выслушать секрет. – Ой! Ты укусил меня за ухо! Так нельзя делать!»
«Нет, – признался Джаро. – Ты права. Я ошибся и приношу извинения. Давай снова попробуем».
Скирлет смотрела на него с сомнением: «Я не уверена, можно ли тебе доверять».
«Конечно, можно! Ничего с твоим ухом не будет. Я не буду в него дуть и не откушу тебе мочку».
Скирлет приняла решение. Она покачала головой: «Сплошная нелепость! Соберись с духом и скажи мне в лицо все, что хочешь сказать».
«Ну хорошо, если ты думаешь, что так лучше. Только закрой глаза».
«Это еще зачем?»
«Чтобы я не смущался».
«Не могу себе представить, для чего нужны такие приготовления», – Скирлет закрыла глаза, и Джаро ее поцеловал. Она поцеловала его в ответ: «Вот так! Теперь у тебя полегчало на душе? Говори, что хотел сказать».
«Лучше я тебя опять поцелую».
«Нет уж, – тяжело дыша, отстранилась Скирлет. – Одного раза хватит».
«Их было два».
«В любом случае, у меня голова кружится. Лучше с этим подождать. Не сейчас».
Из темного диска на плече Скирлет послышался тихий звенящий сигнал. За сигналом последовали чьи-то повелительные указания. Скирлет ответила, поколебалась, взглянув в сторону Джаро, но быстро отвернулась. Изучив топографию, она выбрала маршрут поудобнее, попрощалась с Джаро взмахом руки и стала взбираться по склону.
Джаро провожал ее глазами, пока она не скрылась за гребнем холма, после чего собрал пожитки и вернулся в Приют Сильфид.
