Джек Лондон
Английский с Джеком Лондоном. Золотой каньон. Рассказы / Jack London. All Gold Canyon. Stories
Пособие подготовили Андрей Бессонов, Мария Гринчук
© И. Франк, 2012
© ООО «Восточная книга», 2012
Как читать эту книгу
Уважаемые читатели!
Перед вами – НЕ очередное учебное пособие на основе исковерканного (сокращенного, упрощенного и т. п.) авторского текста.
Перед вами прежде всего – ИНТЕРЕСНАЯ КНИГА НА ИНОСТРАННОМ ЯЗЫКЕ, причем настоящем, «живом» языке, в оригинальном, авторском варианте.
От вас вовсе не требуется «сесть за стол и приступить к занятиям». Эту книгу можно читать где угодно, например, в метро или лежа на диване, отдыхая после работы. Потому что уникальность метода как раз и заключается в том, что запоминание иностранных слов и выражений происходит ПОДСПУДНО, ЗА СЧЕТ ИХ ПОВТОРЯЕМОСТИ, БЕЗ СПЕЦИАЛЬНОГО ЗАУЧИВАНИЯ И НЕОБХОДИМОСТИ ИСПОЛЬЗОВАТЬ СЛОВАРЬ.
Существует множество предрассудков на тему изучения иностранных языков. Что их могут учить только люди с определенным складом ума (особенно второй, третий язык и т. д.), что делать это нужно чуть ли не с пеленок и, самое главное, что в целом это сложное и довольно-таки нудное занятие.
Но ведь это не так! И успешное применение Метода чтения Ильи Франка в течение многих лет доказывает: НАЧАТЬ ЧИТАТЬ ИНТЕРЕСНЫЕ КНИГИ НА ИНОСТРАННОМ ЯЗЫКЕ МОЖЕТ КАЖДЫЙ!
Причем
НА ЛЮБОМ ЯЗЫКЕ,
В ЛЮБОМ ВОЗРАСТЕ,
а также С ЛЮБЫМ УРОВНЕМ ПОДГОТОВКИ (начиная с «нулевого»)!
Сегодня наш Метод обучающего чтения – это почти триста книг на пятидесяти языках мира. И более миллиона читателей, поверивших в свои силы!
Итак, «как это работает»?
Откройте, пожалуйста, любую страницу этой книги. Вы видите, что текст разбит на отрывки. Сначала идет адаптированный отрывок – текст с вкрапленным в него дословным русским переводом и небольшим лексико-грамматическим комментарием. Затем следует тот же текст, но уже неадаптированный, без подсказок.
Если вы только начали осваивать английский язык, то вам сначала нужно читать текст с подсказками, затем – тот же текст без подсказок. Если при этом вы забыли значение какого-либо слова, но в целом все понятно, то не обязательно искать это слово в отрывке с подсказками. Оно вам еще встретится. Смысл неадаптированного текста как раз в том, что какое-то время – пусть короткое – вы «плывете без доски». После того как вы прочитаете неадаптированный текст, нужно читать следующий, адаптированный. И так далее. Возвращаться назад – с целью повторения – НЕ НУЖНО! Просто продолжайте читать ДАЛЬШЕ.
Сначала на вас хлынет поток неизвестных слов и форм. Не бойтесь: вас же никто по ним не экзаменует! По мере чтения (пусть это произойдет хоть в середине или даже в конце книги) все «утрясется», и вы будете, пожалуй, удивляться: «Ну зачем опять дается перевод, зачем опять приводится исходная форма слова, все ведь и так понятно!» Когда наступает такой момент, «когда и так понятно», вы можете поступить наоборот: сначала читать неадаптированную часть, а потом заглядывать в адаптированную. Этот же способ чтения можно рекомендовать и тем, кто осваивает язык не «с нуля».
Язык по своей природе – средство, а не цель, поэтому он лучше всего усваивается не тогда, когда его специально учат, а когда им естественно пользуются – либо в живом общении, либо погрузившись в занимательное чтение. Тогда он учится сам собой, подспудно.
Для запоминания нужны не сонная, механическая зубрежка или вырабатывание каких-то навыков, а новизна впечатлений. Чем несколько раз повторять слово, лучше повстречать его в разных сочетаниях и в разных смысловых контекстах. Основная масса общеупотребительной лексики при том чтении, которое вам предлагается, запоминается без зубрежки, естественно – за счет повторяемости слов. Поэтому, прочитав текст, не нужно стараться заучить слова из него. «Пока не усвою, не пойду дальше» – этот принцип здесь не подходит. Чем интенсивнее вы будете читать, чем быстрее бежать вперед, тем лучше для вас. В данном случае, как ни странно, чем поверхностнее, чем расслабленнее, тем лучше. И тогда объем материала сделает свое дело, количество перейдет в качество. Таким образом, все, что требуется от вас, – это просто почитывать, думая не об иностранном языке, который по каким-либо причинам приходится учить, а о содержании книги!
Главная беда всех изучающих долгие годы какой-либо один язык в том, что они занимаются им понемножку, а не погружаются с головой. Язык – не математика, его надо не учить, к нему надо привыкать. Здесь дело не в логике и не в памяти, а в навыке. Он скорее похож в этом смысле на спорт, которым нужно заниматься в определенном режиме, так как в противном случае не будет результата. Если сразу и много читать, то свободное чтение по-английски – вопрос трех-четырех месяцев (начиная «с нуля»). А если учить помаленьку, то это только себя мучить и буксовать на месте. Язык в этом смысле похож на ледяную горку – на нее надо быстро взбежать! Пока не взбежите – будете скатываться. Если вы достигли такого момента, когда свободно читаете, то вы уже не потеряете этот навык и не забудете лексику, даже если возобновите чтение на этом языке лишь через несколько лет. А если не доучили – тогда все выветрится.
А что делать с грамматикой? Собственно, для понимания текста, снабженного такими подсказками, знание грамматики уже не нужно – и так все будет понятно. А затем происходит привыкание к определенным формам – и грамматика усваивается тоже подспудно. Ведь осваивают же язык люди, которые никогда не учили его грамматику, а просто попали в соответствующую языковую среду. Это говорится не к тому, чтобы вы держались подальше от грамматики (грамматика – очень интересная вещь, занимайтесь ею тоже), а к тому, что приступать к чтению данной книги можно и без грамматических познаний.
Эта книга поможет вам преодолеть важный барьер: вы наберете лексику и привыкнете к логике языка, сэкономив много времени и сил. Но, прочитав ее, не нужно останавливаться, продолжайте читать на иностранном языке (теперь уже действительно просто поглядывая в словарь)!
Отзывы и замечания присылайте, пожалуйста, по электронному адресу frank@franklang.ru
All Gold Canyon
(Золотой каньон[1])
It was the green heart of the canyon (это было зеленое сердце каньона), where the walls swerved back from the rigid plan (где горы: «стены» отклонились назад от сурового плана; to swerve – отклоняться) and relieved their harshness of line (и смягчили резкость очертаний; to relieve – перен. облегчать, ослаблять, уменьшать; harshness – жесткий, твердый; line – контур, очертания) by making a little sheltered nook (образуя маленький уединенный уголок) and filling it to the brim with sweetness (и наполняя его до краев сладостью) and roundness (и плавностью; round – круглый; мягкий, плавный) and softness (и мягкостью). Here all things rested (здесь все пребывало в покое; to rest – отдыхать, покоиться). Even the narrow stream (даже узкий ручей; stream – поток, река, ручей) ceased its turbulent down-rush (прекращал свое бурное движение вниз; to cease – переставать, прекращать делать что-либо; turbulent – бурный, бушующий; rush – стремительное движение) long enough to form a quiet pool (достаточно долго, чтобы образовать тихую заводь; pool – маленький пресноводный водоем). Knee-deep in the water (по колено в воде; knee – колено; deep – глубокий, погруженный в воду), with drooping head and half-shut eyes (с опущенной головой и полузакрытыми глазами), drowsed a red-coated, many-antlered buck (дремал красношерстный рогатый олень; coat – мех, шерсть, оперение; antler – олений рог; buck – самец животного /особ. оленя или антилопы/).
It was the green heart of the canyon, where the walls swerved back from the rigid plan and relieved their harshness of line by making a little sheltered nook and filling it to the brim with sweetness and roundness and softness. Here all things rested. Even the narrow stream ceased its turbulent down-rush long enough to form a quiet pool. Knee-deep in the water, with drooping head and half-shut eyes, drowsed a red-coated, many-antlered buck.
On one side (на одной стороне), beginning at the very lip of the pool (начинавшейся у самого края заводи; the very – тот самый; lip – край), was a tiny meadow (был маленький луг; tiny – очень маленький, крошечный), a cool (прохладная; cool – прохладный, свежий), resilient surface of green (упругая поверхность зелени; resilient – упругий, эластичный) that extended to the base of the frowning wall (которая простиралась до подножья хмурых скал; to frown – хмуриться). Beyond the pool (на другом берегу = по ту сторону озера) a gentle slope of earth ran up and up (пологий склон берега = земли поднимался вверх и вверх; to run up – подниматься) to meet the opposing wall (и упирался в противоположную стеу; to meet – встречать; соприкасаться). Fine grass covered the slope (прекрасная трава покрывала склон; fine – хороший, прекрасный) – grass that was spangled with flowers (трава, которая была усеяна цветами; to spangle – блестеть, сверкать; перен. усеивать, усыпать), with here and there patches of color (тут и там цветными пятнами; patch – клочок, лоскут; пятно неправильной формы), orange (оранжевыми) and purple (пурпурными) and golden (золотыми). Below, the canyon was shut in (ниже каньон был загорожен; to shut in – загораживать; защемлять). There was no view (вида не было). The walls leaned together abruptly (скалы отвесно клонились друг к другу) and the canyon ended in a chaos of rocks (и каньон заканчивался хаосом камней; to end in smth. – кончаться чем-либо), moss-covered (покрытых мхом) and hidden by a green screen of vines (и скрытых за зеленым щитом винограда; vine – виноградная лоза) and creepers (ползучих растений; to creep – ползать) and boughs of trees (и ветвей деревьев). Up the canyon rose far hills and peaks (выше каньона поднимались холмы и горы; peak – пик, остроконечная вершина), the big foot-hills (широкие предгорья; big – большой; широкий), pine-covered and remote (поросшие соснами и труднодоступные; remote – отдаленный; труднодоступный). And far beyond (и далеко за /каньоном/; beyond – за, по ту сторону), like clouds upon the border of the sky (как облака на горизонте: «на краю неба»; border – граница, край), towered minarets of white (возвышались белоснежные минареты), where the Sierra’s eternal snows (где вечные снега Сьерры) flashed austerely the blazes of the sun (сурово отражали вспышки солнца; to flash – сверкать; давать отблески, отражать; austere – строгий, суровый).
On one side, beginning at the very lip of the pool, was a tiny meadow, a cool, resilient surface of green that extended to the base of the frowning wall. Beyond the pool a gentle slope of earth ran up and up to meet the opposing wall. Fine grass covered the slope – grass that was spangled with flowers, with here and there patches of color, orange and purple and golden. Below, the canyon was shut in. There was no view. The walls leaned together abruptly and the canyon ended in a chaos of rocks, moss-covered and hidden by a green screen of vines and creepers and boughs of trees. Up the canyon rose far hills and peaks, the big foot-hills, pine-covered and remote. And far beyond, like clouds upon the border of the sky, towered minarets of white, where the Sierra’s eternal snows flashed austerely the blazes of the sun.
There was no dust in the canyon (пыли не было в этом каньоне). The leaves and flowers were clean and virginal (листья и цветы были чисты и девственны). The grass was young velvet (трава была /словно/ новый бархат; young – молодой; новый). Over the pool (над озером) three cottonwoods sent their snowy fluffs fluttering down the quiet air (три тополя посылали снежный пух развеваться по тихому воздуху; to send – посылать; приводить в какое-либо состояние; направлять /что-либо куда-либо/ с силой; to flutter – трепетать; развеваться). On the slope the blossoms of the wine-wooded manzanita filled the air with springtime odors (на склоне цветки обвитой виноградом толокнянки наполняли воздух весенними ароматами; springtime – весна, весенняя пора), while the leaves (в то время как листья), wise with experience (умудренные опытом), were already beginning their vertical twist against the coming aridity of summer (уже начинали свое вертикальное вывертывание = поворачивались вертикально против грядущей летней засухи = стремясь обезопасить себя от засухи; to twist – крутить; скручивать/ся/; изгибаться; twist – изгиб, поворот; скручивание). In the open spaces on the slope (на открытых пространствах склона), beyond the farthest shadow-reach of the manzanita (за пределами самой далекой тени толокнянки; reach – предел досягаемости), poised the mariposa lilies (парили лилии; to poise – висеть в воздухе, парить; mariposa lily – калохортус), like so many flights of jewelled moths (как множество стаек украшенных мотыльков; flight – полет; стая; to jewel – украшать драгоценными камнями) suddenly arrested (внезапно остановленных; to arrest – останавливать) and on the verge of trembling into flight again (и готовых затрепетать в полете снова; on the verge of – на грани чего-либо). Here and there that woods harlequin, the madrone (тут и там этот лесной арлекин, земляничник; harlequin – арлекин, шут; madrone – земляничное дерево, земляничник), permitting itself to be caught in the act of changing its pea-green trunk to madder-red (позволяющий себе быть пойманным = позволяющий поймать себя во время смены его горохово-зеленого стебля на мареново-красный; to permit – позволять, разрешать), breathed its fragrance into the air from great clusters of waxen bells (выдыхал свой аромат в воздух из огромных гроздьев восковых колокольчиков; fragrance – аромат, cluster – кисть, пучок, гроздь). Creamy white were these bells (кремово-белыми были эти колокольчики), shaped like lilies-of-the-valley (имеющие форму ландышей; shape – форма; to shape – придавать форму), with the sweetness of perfume that is of the springtime (со сладостью аромата, присущего весне).
There was no dust in the canyon. The leaves and flowers were clean and virginal. The grass was young velvet. Over the pool three cottonwoods sent their snowy fluffs fluttering down the quiet air. On the slope the blossoms of the wine-wooded manzanita filled the air with springtime odors, while the leaves, wise with experience, were already beginning their vertical twist against the coming aridity of summer. In the open spaces on the slope, beyond the farthest shadow-reach of the manzanita, poised the mariposa lilies, like so many flights of jewelled moths suddenly arrested and on the verge of trembling into flight again. Here and there that woods harlequin, the madrone, permitting itself to be caught in the act of changing its pea-green trunk to madder-red, breathed its fragrance into the air from great clusters of waxen bells. Creamy white were these bells, shaped like lilies-of-the-valley, with the sweetness of perfume that is of the springtime.
There was not a sigh of wind (не было и вздоха ветра). The air was drowsy with its weight of perfume (воздух был дремотным, с тяжестью аромата; weight – вес). It was a sweetness that would have been cloying (это была сладость, которая была бы пересыщающей; to cloy – пересыщать) had the air been heavy and humid (будь воздух тяжел и влажен). But the air was sharp and thin (но воздух был прозрачен и сух; sharp – резкий, отчетливый; thin air – разреженный воздух). It was as starlight transmuted into atmosphere (он был словно свет звезд, преобразованный в атмосферу; to transmute – превращаться, преобразовываться), shot through and warmed by sunshine (пронизанный и согретый солнечным светом), and flower-drenched with sweetness (и наполненный сладостью цветов; to drench – смачивать; изобиловать чем-либо).
There was not a sigh of wind. The air was drowsy with its weight of perfume. It was a sweetness that would have been cloying had the air been heavy and humid. But the air was sharp and thin. It was as starlight transmuted into atmosphere, shot through and warmed by sunshine, and flower-drenched with sweetness.
An occasional butterfly drifted in and out through the patches of light and shade (случайная бабочка порхала сквозь кусочки света и тени; to drift – смещаться, сдвигаться). And from all about rose the low and sleepy hum of mountain bees (и отовсюду поднималось низкое и сонное жужжание горных пчел) – feasting Sybarites that jostled one another good-naturedly at the board (пирующих сибаритов, которые добродушно теснили друг друга за столом; board – обеденный, накрытый стол), nor found time for rough discourtesy (и не находили время для грубой неучтивости; discourtesy – грубость, неучтивость). So quietly did the little stream drip and ripple its way through the canyon (так тихо струился и протекал маленький ручеек через каньон; to ripple – покрывать рябью; струиться, течь /небольшими волнами/; to drip – капать, падать каплями) that it spoke only in faint and occasional gurgles (что говорил только слабым и редким журчанием; gurgle – журчание, бульканье). The voice of the stream was as a drowsy whisper (голос ручья был словно сонный шепот), ever interrupted by dozings and silences (то прерываемый дремотой и тишиной), ever lifted again in the awakenings (то поднимающийся снова в пробуждении).
An occasional butterfly drifted in and out through the patches of light and shade. And from all about rose the low and sleepy hum of mountain bees – feasting Sybarites that jostled one another good-naturedly at the board, nor found time for rough discourtesy. So quietly did the little stream drip and ripple its way through the canyon that it spoke only in faint and occasional gurgles. The voice of the stream was as a drowsy whisper, ever interrupted by dozings and silences, ever lifted again in the awakenings.
The motion of all things was a drifting in the heart of the canyon (движение всех вещей было парением в сердце каньона). Sunshine and butterflies drifted in and out among the trees (солнечный свет и бабочки парили среди деревьев). The hum of the bees and the whisper of the stream were a drifting of sound (жужжание пчел и шепот ручья были парением звука). And the drifting sound and drifting color (а парящий звук и парящий цвет) seemed to weave together in the making of a delicate and intangible fabric (казалось, сплелись, образуя тонкую и неосязаемую ткань; to weave – плести), which was the spirit of the place (которая была духом этого места). It was a spirit of peace that was not of death (это был дух покоя, который не был /при этом/ духом смерти), but of smooth-pulsing life (но спокойно пульсирующей жизни; smooth – гладкий; спокойный, ровный), of quietude that was not silence (/духом/ тишины, но не безмолвия), of movement that was not action (движения, но не действия), of repose that was quick with existence without being violent with struggle and travail (покоя, который был исполнен жизни, но без жестокости борьбы и тяжелого труда: «без того, чтобы быть жестоким от борьбы и тяжелого труда»; existence – бытие, жизнь; violent – неистовый; интенсивный, сильный; насильственный; жестокий). The spirit of the place was the spirit of the peace of the living (дух этого места был духом мира/спокойствия жизни), somnolent with the easement and content of prosperity (сонный от удобства/успокоения и довольства благополучия; content – содержание; удовлетворенность, довольство), and undisturbed by rumors of far wars (не тревожимый отзвуками далеких войн; to disturb – беспокоить, тревожить; rumor – слухи, молва).
The motion of all things was a drifting in the heart of the canyon. Sunshine and butterflies drifted in and out among the trees. The hum of the bees and the whisper of the stream were a drifting of sound. And the drifting sound and drifting color seemed to weave together in the making of a delicate and intangible fabric which was the spirit of the place. It was a spirit of peace that was not of death, but of smooth-pulsing life, of quietude that was not silence, of movement that was not action, of repose that was quick with existence without being violent with struggle and travail. The spirit of the place was the spirit of the peace of the living, somnolent with the easement and content of prosperity, and undisturbed by rumors of far wars.
The red-coated, many-antlered buck acknowledged the lordship of the spirit of the place (красношерстный рогатый олень, признавал власть духа этого места; to acknowledge – признавать) and dozed knee-deep in the cool, shaded pool (и дремал по колено в прохладной, затененной заводи; shade – тень). There seemed no flies to vex him (казалось, не было мух, чтобы досаждать ему) and he was languid with rest (и он был разомлевшим от покоя; languid – вялый, ослабевший). Sometimes his ears moved when the stream awoke and whispered (иногда его уши двигались, когда ручей пробуждался и шептал; to awake – пробуждаться); but they moved lazily (но они двигались лениво), with foreknowledge that it was merely the stream grown garrulous at discovery that it had slept (с предвидением, что это был просто усилившееся журчание ручья при открытии/обнаружении, что он спал; garrulous – болтливый, многословный; журчащий /о ручье/).
The red-coated, many-antlered buck acknowledged the lordship of the spirit of the place and dozed knee-deep in the cool, shaded pool. There seemed no flies to vex him and he was languid with rest. Sometimes his ears moved when the stream awoke and whispered; but they moved lazily, with foreknowledge that it was merely the stream grown garrulous at discovery that it had slept.
But there came a time when the buck’s ears lifted and tensed with swift eagerness for sound (но наступил момент, когда уши оленя поднялись и напряглись в спешном желании /уловить/ звук; to tense – напрягать). His head was turned down the canyon (его голова была повернута вниз к каньону). His sensitive, quivering nostrils scented the air (его чувствительные, дрожащие ноздри нюхали воздух; to quiver – дрожать; to scent – обонять, чувствовать запах). His eyes could not pierce the green screen (его глаза не смогли проникнуть /сквозь/ зеленую завесу; to pierce – прокалывать; проникать; screen – экран; завеса) through which the stream rippled away (через которую вытекал ручей), but to his ears came the voice of a man (но его ушей достиг голос человека). It was a steady (это был ровный), monotonous (монотонный), singsong voice (однообразный голос; singsong – монотонный, однообразный). Once the buck heard the harsh clash of metal upon rock (вдруг олень услышал резкий звук метала по камню; clash – звук, производимый обычно при соприкосновении металлических предметов). At the sound he snorted with a sudden start (услышав этот звук: «при этом звуке» он фыркнул, внезапно вздрогнув: «с внезапным вздрагиванием»; start – вздрагивание, толчок) that jerked him through the air from water to meadow (которое «вытолкнуло» его по воздуху от воды до луга), and his feet sank into the young velvet (и его копыта утонули в молодом бархате /травы/), while he pricked his ears and again scented the air (в то время как он навострил уши и снова понюхал воздух; to prick /up/ ears – навострить уши). Then he stole across the tiny meadow (затем он прокрался через маленький луг), pausing once and again to listen (останавливаясь изредка, чтобы прислушаться), and faded away out of the canyon like a wraith (и исчез из каньона, как видение; wraith – дух /кого-либо/, являющийся незадолго до смерти или вскоре после нее; видение), soft-footed and without sound (легко ступая: «мягконогий» и без звука).
But there came a time when the buck’s ears lifted and tensed with swift eagerness for sound. His head was turned down the canyon. His sensitive, quivering nostrils scented the air. His eyes could not pierce the green screen through which the stream rippled away, but to his ears came the voice of a man. It was a steady, monotonous, singsong voice. Once the buck heard the harsh clash of metal upon rock. At the sound he snorted with a sudden start that jerked him through the air from water to meadow, and his feet sank into the young velvet, while he pricked his ears and again scented the air. Then he stole across the tiny meadow, pausing once and again to listen, and faded away out of the canyon like a wraith, soft-footed and without sound.
The clash of steel-shod soles against the rocks began to be heard (стук подбитых сталью подошв о камни «начинал слышаться»), and the man’s voice grew louder (и голос человека зазвучал громче). It was raised in a sort of chant and became distinct with nearness (он звучал наподобие напева и стал отчетливым с приближением; to raise – поднимать; запеть, начать /песню/), so that the words could be heard (так, что можно было услышать слова):
“Tu’n around an’ tu’n yo’ face
(обернись и обрати свое лицо; to turn)
Untoe them sweet hills of grace
(к душистым холмам благодати; untoe = to)
(D’ pow’rs of sin yo’ am scornin’!).
(силы греха ты презри; to scorn – презирать; насмехаться; d’ = the)
Look about an’ look aroun’,
(оглядись по сторонам и погляди вокруг)
Fling yo’ sin-pack on d’ groun’
(брось свой мешок грехов на землю)
(Yo’ will meet wid d’ Lord in d’ mornin’!).”
(ты встретишься с Богом этим утром; wid = with)
The clash of steel-shod soles against the rocks began to be heard, and the man’s voice grew louder. It was raised in a sort of chant and became distinct with nearness, so that the words could be heard:
“Tu’n around an’ tu’n yo’ face
Untoe them sweet hills of grace
(D’ pow’rs of sin yo’ am scornin’!).
Look about an’ look aroun’,
Fling yo’ sin-pack on d’ groun’
(Yo’ will meet wid d’ Lord in d’ mornin’!).”
A sound of scrambling accompanied the song (звук «карабканья» сопровождал песню; to scramble – пробираться, карабкаться), and the spirit of the place fled away on the heels of the red-coated buck (и дух этого места исчез прочь следом за красношерстным оленем; to flee – убегать; исчезать; on smb.’s heels – следом за кем-либо). The green screen was burst asunder (зеленая завеса раздвинулась; to burst – взрывать, разрушать; asunder – на части), and a man peered out at the meadow (и человек окинул взглядом луг; to peer – вглядываться, вперять взгляд) and the pool (и заводь) and the sloping side-hill (и пологий склон холма). He was a deliberate sort of man (он был предусмотрительным человеком; deliberate – осмотрительный, осторожный). He took in the scene with one embracing glance (он осмотрел место одним охватывающим взглядом; to take in – смотреть, видеть; to embrace – обнимать), then ran his eyes over the details to verify the general impression (затем бегло осмотрел детали, чтобы подтвердить общее впечатление; to run eyes over smth. – окинуть взглядом, бегло просмотреть). Then, and not until then (тогда, и не ранее «и не до этого»), did he open his moth in vivid and solemn approval (высказал он красочное и торжественное одобрение; to open one’s mouth – заговорить, начать говорить)
“Smoke of life an’ snakes of purgatory (дым жизни и змеи ада; purgatory – чистилище)! Will you just look at that (ты только посмотри на это)! Wood an’ water an’ grass an’ a side-hill (лес, и вода, и трава, и холм)! A pocket-hunter’s delight an’ a cayuse’s paradise (удовольствие для охотника за карманом /горным карманом = за месторождениями/ и рай для кайюса = индейца; pocket – карман; мешочек /в котором хранится что-либо мелкое, носимый подвешенным к одежде/; /горн., геол./ гнездо, карман; cayuse – кайюс /индейское племя/)! Cool green for tired eyes (свежая зелень для усталых глаз)! Pink pills for pale people ain’t in it (розовые пилюли для белых людей не здесь; ain’t = are not). A secret pasture for prospectors (тайное пастбище для золотоискателей) and a resting-place for tired burros, by damn (и место отдыха для усталых ослов, черт возьми; burro – испанск. ослик; damn – проклятие).
A sound of scrambling accompanied the song, and the spirit of the place fled away on the heels of the red-coated buck. The green screen was burst asunder, and a man peered out at the meadow and the pool and the sloping side-hill. He was a deliberate sort of man. He took in the scene with one embracing glance, then ran his eyes over the details to verify the general impression. Then, and not until then, did he open his mouth in vivid and solemn approval:
"Smoke of life an’ snakes of purgatory! Will you just look at that! Wood an’ water an’ grass an’ a side-hill! A pocket-hunter’s delight an’ a cayuse’s paradise! Cool green for tired eyes! Pink pills for pale people ain’t in it. A secret pasture for prospectors and a resting-place for tired burros, by damn!”
He was a sandy-complexioned man (он был человеком с красноватым цветом лица; sandy – песочный; красноватый; complexion – цвет лица) in whose face geniality and humor seemed the salient characteristics (в чьем лице добродушие и лукавство казались /самыми/ заметными чертами; salient – выдающийся, заметный). It was a mobile face (это было подвижное лицо), quick-changing to inward mood and thought (быстро изменяющееся согласно с душевным настроением и мыслями; inward – внутренний; душевный). Thinking was in him a visible process (размышление было в нем видимым процессом). Ideas chased across his face like win-flaws across the surface of a lake (мысли пробегали по его лицу, как рябь по поверхности озера). His hair, sparse and unkempt of growth (его волосы, редкие и запущенные; growth – рост; unkempt – нечесаный, растрепанный, всклокоченный, взъерошенный; неопрятный, неряшливый), was as indeterminate and colorless as his complexion (были также неопределенны и бесцветны, как и его цвет лица). It would seem that all the color of his frame had gone into his eyes (казалось, что все цвета его тела ушли в глаза; frame – рама, остов, тело), for they were startlingly blue (ибо они были поразительно синие; startling – изумительный, поразительный; to startle – испугать; поразить, сильно удивить). Also, they were laughing and merry eyes (к тому же это были смеющиеся и веселые глаза), within them much of the naiveté and wonder of the child (в них /было/ много наивности и детского изумления; naiveté – фр. наивность, простодушие); and yet, in an unassertive way (и тем не менее, скромным образом; unassertive – застенчивый, скромный; to assert – утверждать; заявлять; обеспечивать, отстаивать, защищать /свои права и т. п./), they contained much of calm self-reliance and strength of purpose founded upon self-experience and experience of the world (они содержали много спокойной уверенности в себе и силы воли, основанных на личном и жизненном опыте; purpose – цель; воля, целенаправленность; to rely – полагаться).
