Джек Д. Швагер
Таинственные маги рынка. Лучшие трейдеры, о которые вы никогда не слышали
– Оказалось, что это был не столько хедж-фонд, сколько кучка воров и некомпетентных трейдеров, собравшихся в одном месте. В этот момент я начал использовать цифры COT, но не систематически, а просто просматривал отчеты. Но на самом деле тогда это не имело большого значения. Парни в той фирме действовали настолько непрофессионально, что мне оставалось только слушать, что они делают, и делать противоположное. Пока я там работал, я получил действительно хорошую прибыль, в то время как все они потеряли деньги. В конце года меня выгнали.
– Зачем они выгнали вас, если вы единственный зарабатывали деньги?
– Эти парни ненавидели меня. На моем фоне они были никто: я зарабатывал деньги, а они теряли.
– Кто вас уволил?
– Парень по имени Лено, который управлял фирмой.
– Какую причину он вам озвучил?
– Он сказал мне, что они больше не будут торговать фьючерсами.
– Почему вы сказали, что это кучка воров?
– Через несколько лет после моего ухода ФБР арестовало Лено за инсайдерскую торговлю.
– Чем вы занимались после ухода из хедж-фонда?
– У меня не было работы, и у меня была жена, которая твердила мне, что я неудачник: она уже терпеть меня не могла и хотела развестись. В то время я жил в Принстоне. Я пошел к адвокату, и он спросил меня, что я делаю. Когда я сказал ему, что я трейдер, он спросил меня, слышал ли я когда-нибудь о Гельмуте Веймаре. Я сказал ему, что знаю, кто он, потому что читал «Магов рынка».
[Гельмут Веймар был соучредителем Commodities Corporation – фирмы, которая наняла некоторых из выдающихся трейдеров, у которых я брал интервью для книги «Маги рынка», включая и Питера Брандта (см. главу 1).]
Адвокат сказал мне, что его жена и жена Гельмута – лучшие подруги. Я тогда ответил, что если он собирается стать моим адвокатом по бракоразводному процессу, то должен убедить свою жену познакомить меня с Гельмутом.
Два дня спустя я сидел напротив Гельмута в его большом кабинете с камином. Хотя Гельмут только что продал фирму Goldman Sachs, его офис все еще находился в здании Commodities Corporation. Я рассказал Гельмуту о том, что был трейдером, торговавшим против тренда, и в качестве руководства для открытия позиций на рынке использовал отчеты СОТ. Гельмут поддержал меня, доверив мне в управление $2 млн. Кроме того, он представил меня новому руководству Commodities Corporation, и те дали мне еще $2 млн. Теперь, имея в распоряжении четыре миллиона, я начал торговать с помощью небольшого CTA. За первый год управления счетом я показал хорошую производительность, заработав 22 % прибыли. Я ожидал, что мне дадут больше денег в управление, но этого не произошло. Полагаю, причина была в политике: новые сотрудники Goldman Sachs не хотели, чтобы Гельмут, который должен был покинуть фирму, объяснял им, что нужно делать.
В то время я получил предложение о работе от Дэвида Рида, который управлял хедж-фондом Cranmore Capital Management, по торговле на их счете. Сейчас я уже знаю (тогда я этого еще не знал), что Дэвид нанял меня по одной простой причине: он решил, что если уж я нужен Гельмуту, то на меня стоит обратить внимание. Он предложил мне бонус, если я перейду работать в его фирму. Так что я закрыл свой CTA и переехал в Коннектикут, чтобы работать на Рида.
– Какой суммой он доверил вам управлять?
– Он дал мне в управление счет на $5 млн – это все же было больше того, чем я управлял для Гельмута и Commodities Corporation, и я знал, что у них имеются активы, которые они смогут дополнительно влить, чтобы вывести счет на более высокий уровень, если я покажу хороший результат.
– И как же это сработало?
– Это был кошмар. Рид утверждал, что понял все, что я говорил ему в тот момент, когда он брал меня на работу. Но, когда я уже работал у него, оказалось, что он вообще ничего не понял. Все шесть месяцев, что я там работал, был отличный период для следования за трендом.
– Я собирался спросить вас об этом. Я знаю, что фирма Рида – по крайней мере, в те дни – была полностью сосредоточена на стратегиях следования за трендом. Ваш подход – контртрендовая торговля – был в корне противоположным.
– Однако он должен был быть дополнительным, потому что мой подход отрицательно коррелировал с их стратегиями следования за трендом. После того как я пробыл там полгода, Рид позвал меня в свой офис. У меня была просадка, может быть, в 1 % или максимум в 2 %, но в то время следование за трендом имело огромный успех. Он сказал: «Я не понимаю, как будут работать ваши стратегии. В 70 % случаев я буду зарабатывать деньги. Это означает, что в 70 % случаев вы будете терять деньги».
Я ответил: «Мы говорили об этом в течение месяца, пока вы нанимали меня на работу. Я дал вам полное объяснение на этот счет, и вы согласились». Около месяца этот разговор повторялся в различных вариациях, и я все больше расстраивался. За это время фирма переехала в новые офисы, и Рид выступил перед сотрудниками с речью о том, что ключевым фактором в жизни является то, что вы никогда не должны быть удовлетворены. Я подумал, что это был самый нелепый совет, который я когда-либо слышал. Когда спустя некоторое время я отправился в путешествие по Бирме, то провел месяц в монастыре, где считалось, что вы всегда должны довольствоваться тем, что у вас есть. Я подумал про себя: «Надо убираться отсюда к черту». На следующий день я вошел в офис Рида, вернул ему бонусные деньги за открытие счета и ушел.
– Расскажите мне о том опыте, который вы получили в Бирме.
– Я поехал в Бирму посетить один монастырь. В то время он только открылся для иностранцев. Монастырь расположен посреди озера Инле, самого большого озера в стране. Добраться туда можно было только на баркасе, а лодочник греб, стоя на ногах.
Помню, как я сидел на полу в монастыре и ел арахис из миски. Подошел монах, сел рядом и заговорил со мной на прекрасном английском. После разговора он пригласил меня остаться с ними. В итоге я пробыл там месяц.
Я побрил голову и поселился в комнате, медитируя и ни с кем не разговаривая. Но больше всего меня поразило то, как я ходил каждое утро с монахами за подаянием. Они не работают и не готовят, целиком завися от людей, которые дают им пищу. Мы должны были выходить каждое утро с чашей для подаяний и гулять по соседним деревням, и люди наполняли наши чаши рисом и рыбой – это мы и ели в течение дня. Этот опыт произвел на меня очень большое впечатление. Я вышел из верхушки среднего класса, имел в детстве все, что хотел, и пользовался этими возможностями, что называется, по полной. И вот я бродил как нищий по Бирме, и местные люди, у которых не было и $2 на счете, каждый день давали мне поесть. Это было унизительно.
– Стали ли вы после этого другим человеком?
– Вне всяких сомнений. Когда вы целый месяц сидите на одном и том же месте, ничем не занимаясь, кроме постоянных размышлений, и едите только то, что вам дают, это меняет ваше отношение ко многим вещам. До этого важнее всего для меня был профессиональный успех и большой дом. После монастыря это меня больше не волновало. Пребывание в монастыре помогло мне отвлечься от мысли, что деньги – это все. На самом деле это не так.
– А что же является важным для вас теперь?
– Счастье в том, чтобы день за днем делать именно то, что ты сам хочешь. Если у меня хорошо получается то, что я делаю, то я зарабатываю деньги, и это здорово. Но это не главный стимул. Куда важнее удовлетворение, которое я получаю от того, что хорошо разбираюсь в чем-то. Люди говорят: «Вам легко так бравировать, потому что у вас есть деньги». Это правда, сейчас они у меня есть, но были периоды времени, когда я фактически был разорен. Когда я начал управлять капиталом Гельмута, у меня было двое детей, а жили мы в квартире с двумя спальнями, причем мой «офис» находился в одной из спален! Я даже не мог позволить себе иметь письменный стол: использовал одну из дешевых подставок под телевизор, купленных в IKEA. Мои дети тогда были еще маленькими. Я до сих пор помню, как пошел в магазин за видеокамерой. Она стоила $700, и я не мог позволить себе купить ее.
И хотя я испытывал затруднения из-за отсутствия денег, правда состоит в том, что тогда я был так же счастлив, как и сейчас. Я не мог в это поверить: Гельмут Веймар, нанявший одного из величайших трейдеров всех времен, давал мне деньги, а я торговал, чтобы заработать себе на жизнь. Счастье – это вера в то, что будущее окажется лучше прошлого.
Даже сейчас я вот только купил этот прекрасный дом, и он мне нравится, но это не особняк на берегу моря. Я езжу на старой «Тойоте» 4Runner 1998 года выпуска, и меня это ничуть не беспокоит, ведь машина – всего лишь средство передвижения. Мне не требуется разъезжать на «Лендровере». Думаю, это все началось именно с того, что я побывал в том монастыре в Бирме.
– Чем вы занимались после того, как ушли из Cranmore Capital?
– Я вернулся к Гельмуту, и он дал мне немного денег в управление. Я получил деньги и от некоторых других инвесторов и перезапустил свой CTA примерно на $3 млн. Я торговал на нем почти два года, получая прибыль от 10 до 15 % в год. Имея под управлением всего $3 млн, трудно было собрать большее количество средств. Для этого нужна инфраструктура, а я не мог позволить себе ее иметь, вот в чем загвоздка. Да и вообще я не «маркетинговый» парень.
Потом я познакомился с директором по информационным технологиям в большом мультистратегическом хедж-фонде Walter Garrison and Associates. Он предложил мне работу трейдером с зарплатой в $250 000, предоставив мне для управления начальный счет в $50 млн, штатного специалиста, работающего на меня, и большой офис с окном, выходящим на Парк-авеню. Итак, я снова закрыл свой CTA и пошел работать на Walter Garrison.
Имея в своем распоряжении штатного специалиста по количественному анализу, я смог более точно оценивать многое из того, что я делал. Мы запускали программу в основном в соответствии с рекомендациями системы, но иногда я отменял рекомендованные сделки, а иногда заключал сделку, которую система не предлагала.
– Оказались ли эти внесистемные сделки полезными?
– Они приносили доход. Мой трейдер все время спорил со мной, говоря: «Почему мы это делаем?» И я отвечал ему: «Потому что это приносит деньги». Мы отслеживали, что происходило, когда я отключал систему. Если бы это не приносило денег, я бы не стал этим заниматься.
– Какие виды сделок, которые вы совершали, не являлись частью системы?
– В основном это были сделки с фондовыми индексами. Я регулярно беседовал с тем парнем, Джеймсом Ванделлом, бывшим коллегой. Джеймс был «вечным медведем». Всякий раз, когда Джеймс явно нацеливался на понижение, я открывал длинную позицию, а когда он становился «быком», что происходило не очень часто, я открывал короткую позицию. Не всегда легко распознать победителя, но проигравшего распознать легко. Я думал тогда про себя: «Вот я вкусил плоды и от его доли». То, что говорил и делал Джеймс, было ровно тем же, о чем думал и что делал я, когда слил счет в Таиланде. Я понял это, потому что уже получил тот печальный опыт. Я не утверждаю, что я умнее его, – я просто говорю, что он делал именно то, что раньше делал я сам, и я знал, чем это закончится: вскоре он разорился. Итак, на этот раз я собирался сделать противоположное тому, что мне хотелось делать в Таиланде, и я собирался заработать на этой стратегии, вместо того чтобы потерять деньги. Когда COT не подавала торговых сигналов, а у Джеймса появлялось твердое мнение, он был моим главным индикатором, указывающим, что мне следует открывать противоположную позицию.
– Итак, вместо использования данных COT в качестве основы для сделки вы использовали COT, основанную на человеческом факторе.
– Да ведь это абсолютно то же самое. Люди все время спрашивают меня: «Что вы сделаете, если данные COT перестанут публиковаться?» Я говорю им, что смогу торговать прямо на данных CNBC. Вы можете смотреть CNBC или Bloomberg хоть весь день, и десять разных людей будут приходить и говорить то же самое.
– Вы действительно так и поступали – размещали сделки, основываясь на мнениях, озвученных на CNBC?
– Я постоянно так делаю. В большинстве случаев COT все равно будет соответствовать мнениям, озвученным по телевидению. Если все говорят, что вы должны покупать золото, то разве это совпадение, что COT показывает у всех длинные позиции по золоту?
Но все же я не совершаю эти сделки по своей прихоти. Ребята с телевидения могут сколько угодно о чем-то говорить, но мне по-прежнему нужно подтверждение от рынка. Если все сделки будут откровенно «медвежьими», а индекс Доу Джонса упадет на тысячу пунктов и закроется на минимуме, я не собираюсь становиться еще одним покупателем. Но если все будет точно так же, однако в тот день выйдут действительно негативные новости, а рынок закроется выше, то я покупаю. Я усвоил свой урок. Не надо бороться с рынком, наберитесь терпения, и рынок сам скажет вам, что и когда.
Минимум дня разворота и будет местом размещения моего стопа. Я не собираюсь с этим спорить. Если я открываю длинную позицию, а рынок возвращается к минимуму того дня, я закрываю позицию. В этом плане я крайне дисциплинирован. Дело не только в том, что я размещаю стоп-лосс в каждой своей сделке, но и в том, что, когда я его размещаю, я основываюсь на каком-то значимом рыночном движении. Вышли новости, рынок пошел вниз, а затем закрылся. Отлично: этот минимум станет моим окончательным стопом. Если цена достигнет этого минимума, я выйду.
– Таким образом, индикаторы противоположного мнения, которые вы используете, только говорят вам, в каком направлении вы должны искать сделку на данном рынке, но чтобы действительно открыть сделку, вы должны дождаться сигнала, основанного на рыночном движении. И если это рыночное движение впоследствии будет идти вразрез с сигналами индикатора, то предпосылка для вашей сделки будет устранена, и вы уходите.
– Да, все правильно. Вам необходимо иметь два сигнала: правильное направление для открытия позиции на рынке и рыночное движение. Я не знаю, что из них является более важным, – они оба чрезвычайно важны.
– Это объясняет то, как вы можете торговать на рынке в противоположном направлении, не неся огромного риска.
– Если вы обращаете внимание и на правильное направление для открытия позиции на рынке, и на поведение рынка, вы не попадете под удар.
– Я понимаю, что если рынок вернется к минимуму или максимуму дня, который вы рассматриваете как точку разворота, то ваша позиция закроется по стопу, но что заставляет вас закрывать позицию, если цена еще не дошла до вашего стопа?
– Я буду фиксировать прибыль, когда рыночное позиционирование, которое привело меня к открытию сделки, вернется к нейтральному.
– Что вы считаете нейтральным показателем?
– Я разработал осциллятор, основанный на настроениях. Когда он падает до нуля, я открываю позицию на покупку, а когда он возвращается к 50, я выхожу из рынка.
– Ваш осциллятор основан только на отчетах COT или он включает и другие входные данные?
– Я предпочитаю не давать ответ на этот вопрос в книге.
– Ранее вы упомянули об использовании CNBC в качестве индикатора торговли в противоположном направлении. Есть ли какая-то конкретная программа, которой вы уделяете больше всего внимания?
– Каждый день я обязательно смотрю «Быстрые деньги» в 17:00 по североамериканскому восточному времени. Не могу даже вообразить, сколько денег я заработал на этом шоу. Это величайшее шоу единых мнений. Там есть четыре человека, которые высказывают свое мнение. Все, что я смотрю, – это первые 5 минут, когда они объясняют, почему они думают, что рынок совершил именно такое движение в тот день, и последние 2 минуты в сегменте под названием «Заключительная сделка», когда все они высказывают торговые идеи для следующего дня. В программе есть один парень по имени Брайан Келли, за которым я наблюдаю уже много лет. Процент его ошибок гораздо выше случайного, поэтому ему можно довериться всерьез, в обратном смысле, конечно. Я никогда не открою позицию, если он ее порекомендует.
– Вы смотрите CNBC в течение торгового дня?
– У меня он весь день работает в фоновом режиме. Если кто-либо заговорит о чем-либо, что меня интересует, я прибавляю громкость. Я заранее знаю, что они собираются сказать, потому что все они говорят об одном и том же. Если рынок будет понижаться, они приведут «медвежий» аргумент. Совсем недавно – на этом отскоке от мартовского минимума [минимума марта 2020 года, который сформировался вслед за огромными продажами, вызванными событиями, последовавшими за началом пандемии COVID-19] – вы могли постоянно слышать такие изречения: «рынок потерял всякий смысл», «дно еще не достигнуто», «рынок пошел слишком далеко и слишком быстро». Тем временем рынок продолжает расти. И все эти люди думают, что они умнее рынка. Это мне уже все давно известно. Никто из них не сказал ничего нового.
Самое сильное слово на рынке – «несмотря». Если вы слышите или видите комментарий вроде: «Несмотря на то что запасы нефти выросли намного сильнее, чем ожидалось, цены на нефть закрылись выше», – то вам говорят о том, что вскоре произойдет. Все видели, что запасы были намного выше, чем ожидалось. Почему же рынок закрылся выше? Значит, лента знает больше, чем кто-либо другой.
– Открывали ли вы длинную позицию на отскоке цены от мартовского минимума?
– Да, на минимумах данные COT были в «бычьей» зоне для фьючерсов на Dow, и у нас был разворот вверх в тот день, когда все новости вышли «медвежьими». Довольно забавно, что накануне вечером я был в чат-группе, созданной одним моим бывшим коллегой. Среди ее участников есть Адам Ван, он – один из величайших на свете горе-аналитиков – тех самых всезнающих парней с докторской степенью. Он специалист по управлению рисками и относит себя к той категории людей, что умнее всех. Разумеется, он не торгует на деньги, потому что если бы он это делал, то слил бы весь свой капитал на счет раз.
Это был один из тех дней, когда S&P снова резко снизился до нового минимума за одно движение. Адам вошел в групповой чат и сказал: «Я не видел никакой паники. Этому рынку еще предстоит многое сделать. Пока еще не было капитуляции». То же самое говорили на той неделе по телевизору, однако Ван ранее ни словом не упомянул о падении рынка. Теперь же, когда рынок упал на 30 % за три недели, он говорит, что это «еще не дно», потому что «нет капитуляции».
Как только Адам открыл рот, я понял, что рынок готов совершить большое движение. В ту ночь он упал до новых минимумов, и той же ночью я открыл частичную длинную позицию. На следующий день я открыл полную позицию, поскольку рынок резко поднялся от минимумов и в конце дня закрылся выше, несмотря на преобладание «медвежьих» новостей.
– Было ли совпадением то, что этот чат возник именно в тот же день, когда рынок достиг столь низкого относительного минимума?
– Такое никогда не бывает совпадением. В том-то и дело. Адам был образцом для всех. Сам по себе факт, что начался этот чат, был признаком того, что рынок находится в точке капитуляции. Если все эти парни говорили о том, насколько «медвежьим» был рынок, то только потому, что все вокруг говорили об этом.
– Мы подошли к концу истории о вашей карьере. Что случилось с вашей работой в хедж-фонде Garrison?
– За два года я поднял счет, которым управлял, с $50 до $600 млн. Я проработал у Гаррисона пять лет, и притом очень продуктивно: каждый год, включая 2008-й, я получал прибыль. Я думал, что результаты 2008 года были для меня лучшим моментом, поскольку следование за трендом в этом году было исключительно успешным, а я использовал подход торговли против тренда. Все было отлично. У меня было несколько миллионов на личном счете, и жил я в большом доме в Вестпорте, штат Коннектикут.
– Если все шло так хорошо, почему же вы ушли из Garrison?
– Я ушел, потому что политическая структура в фирме изменилась до такой степени, что оставаться работать в ней было проблематично. В то время я работал из дома. Я заходил в офис только раз в месяц на встречу с портфельными менеджерами. Я не хотел быть ни партнером, ни начальником; все, что я хотел, – это спокойно сидеть и управлять деньгами.
В то время, когда я пытался выяснить, что мне делать дальше, со мной на связь вышел их бывший директор по маркетингу, который к тому времени перешел в Henton Group. Он попросил меня управлять их деньгами. Я пошел к Уолтеру и попросил его создать отдельный CTA, которым я смог бы управлять, однако тот не захотел его создавать, потому что в этом случае другие управляющие портфелями тоже захотели бы иметь свой собственный фонд. Я полностью понял его точку зрения: вы не можете вести бизнес на исключениях. И я ушел оттуда.
– Когда вы покинули Garrison, приходилось ли вам и далее управлять суммами порядка $600 млн?
– Нет, после 2008 года Гаррисон потерял много активов. Когда я ушел, у меня было всего около $150 млн.
– Как долго вы пробыли в Henton после того, как покинули Garrison?
– Я не был сотрудником Henton, а только управлял их счетом через CTA, который сам создал.
– Каким капиталом вы управляли?
– Я управлял $150 млн, которые принадлежали Henton, и привлек еще $60 млн от других инвесторов. Я управлял этими счетами в течение 3 лет, пока не закрыл свой CTA.
– Почему вы закрыли свой CTA?
– Из-за одного важного события. Это был развод, который так и не состоялся когда-то в Принстоне.
– Развод мог стать триггером, но ведь были, наверно, и другие причины, по которым вы решили закрыть CTA?
– Мне совсем не нравилось то, что я делал. Мне нравится торговать, а я не торговал. Моя торговая программа была полностью систематизирована для маркетинговых целей. Если бы инвесторы спросили меня: «Ваша торговля правда систематизирована на все сто?» – то я бы просто ответил: «Да». Поначалу это казалось хорошей идеей, которая обеспечила мне легкую жизнь. Мне даже не приходилось думать. Я мог бы просто нанять трейдера, единственной задачей которого было бы исполнение ордеров, генерируемых системой. Хотя отдача по-прежнему была хорошей, она была хуже по сравнению с тем, что я делал раньше. И я не мог вернуться к выполнению дискреционного оверлея, потому что мы продвигали программу как полностью систематизированную, а инвесторы вложили нас в свои полностью систематизированные фондовые продукты.
Меня очень беспокоила деградация моей деятельности. CTA приносил мне деньги, но не делал ничего особенного. Моя годовая доходность к максимальной просадке всегда была в районе трех-четырех, а теперь она оказалась в районе двух. Я потратил столько лет на трейдинг, столько раз терпел поражения и извлек столько уроков, что чувствовал, что должен быть одним из лучших трейдеров в мире. И если я собирался им стать, тогда для чего было все это?
На меня работало уже шесть человек, и я ненавидел это. Мне не нравилось управлять людьми и отвечать за их успех. Мои сотрудники надеялись, что я пойду и помогу им с маркетингом, что мне очень не нравилось.
– Почему на вас работало так много людей?
– Потому что, когда я начинал торговать на CTA, я планировал создать институциональную фирму по управлению активами. Я собирался поднять счет до нескольких миллиардов долларов. Следовательно, мне нужно было иметь трейдера, маркетолога, специалиста по маркетингу и т. д.
– Как называлась ваша фирма?
– «Пербак».
– «Пербак»?
– «Пербак».
– Что это означает – «Пербак»?
– В ту ночь, когда нужно было придумать название фирмы, я читал книгу известного физика Пера Бака под названием «Как работает природа»[13]. Мне нравилось то, что он говорил о человеческой природе, поэтому я назвал фирму в его честь. Мы раздавали его книгу людям, которые приходили к нам в офис.
– Перестали ли вы полностью торговать после того, как закрыли CTA, даже на своем собственном счете?
– Да, я купил ферму в Род-Айленде.
– Каков был ваш план?
– У меня не было никакого плана. Я просто чувствовал, что должен еще раз пересмотреть свою жизнь. Я решил, что какое-то время поживу как Торо. Мне потребовалось шесть месяцев, чтобы покончить со всем этим, занимаясь попутно рубкой дров.
– Почему вы выбрали Род-Айленд?
– Это место было достаточно близко к моим детям и достаточно далеко от моей бывшей жены, которая жила в Коннектикуте. Еще там были новые возможности для бизнеса. Буквально недавно в Род-Айленде легализовали марихуану, и мне это показалось потрясающей возможностью. На этом можно было заработать кучу денег, но существовали и препятствия.
– Что это за препятствия?
– Большинство людей не хотели носить клеймо производителей шмали. Мне же было плевать на все это.
– Какую возможность вы увидели?
– Многие люди хотели выращивать марихуану, но у них не было стартовых средств для этого бизнеса. Мы же не говорим о врачах, юристах или управляющих хедж-фондами, которые вдруг захотели выращивать коноплю, – я говорю о молодых парнях, которые не учились в колледже и трудились простыми рабочими. У них не было $100 или $200 000 стартовых средств для создания растущего предприятия, которое могло бы приносить по 400 штук в год. Я начал строить эти предприятия, а затем сдавать их в аренду за $6000 в месяц. Я знал, сколько зарабатывают те люди, и они могли легко позволить себе такую аренду. Мне потребовалась всего пара лет, чтобы окупить инвестиции.
– Полагаю, люди, которые занимались этим бизнесом, тоже неплохо справлялись.
– Они зарабатывали по $200 000 в год и даже больше, и я заключил с ними шестилетнюю сделку по аренде с последующим переходом права собственности, так что через шесть лет они становились владельцами своего бизнеса. Это определенно была беспроигрышная ситуация и хорошая бизнес-идея.
– Сколько людей вы привлекли в этот бизнес?
– Около сорока.
– Когда вы вернулись в трейдинг?
– Примерно через полтора года после того, как я закрыл свой CTA. Несмотря на то что я повторно женился и был очень счастлив в браке, не говоря уже про необходимые для жизни деньги, я все равно переживал жуткую депрессию. Я чувствовал, что в моей жизни чего-то не хватает. Единственное, о чем я мог думать, это о трейдинге. Это было то, чем я занимался в течение четверти века, и это было то, в чем я был лучше всех. Я думал, что смогу стать одним из лучших трейдеров в мире. Так почему же я этого не сделал? Раньше, несмотря на все взлеты и падения в моей жизни, я никогда не испытывал депрессии.
– Разве вы не впадали в депрессию в течение всех периодов, когда теряли все свои деньги?
– Возможно, это и досаждало мне, но сильно я никогда не расстраивался по этому поводу. Моя реакция всегда была примерно такой: «Хорошо. Что мне теперь делать, чтобы этого больше не повторилось?»
– В чем же оказалась причина вашей депрессии?
– Все предельно ясно… Я просто любил торговать.
– Что окончательно заставило вас вернуться в трейдинг?
– Я посетил одного старого друга, а теперь и соседа, и поговорил с ним о своих ощущениях. Он помог мне связаться с контактным лицом в Bryson Securities, и те предоставили мне счет для торговли. Позиция Брайсона была следующей: «Нам все равно, что вы делаете, – просто зарабатывайте деньги». Если вы теряете деньги, вы уходите; если вы зарабатываете деньги, вас ценят. Они никогда не ставили под сомнение мои сделки или то, что я делал. Отсутствие трейдинга в течение 18 месяцев очищает ваш разум. Я снова стал использовать свою систему и добавил к ней право свободы действий и управление рисками. Я мог использовать все, что знал из своего 25-летнего опыта. Это было потрясающе!
– Помимо тех времен, когда вы сливали счета в начале своей торговой карьеры, есть какие-либо сделки, которые выделяются на общем фоне как особенно болезненные?
– Нет. Я не застреваю в плохих сделках, у меня просто срабатывают стопы. Я могу пропустить сделки из-за своего упрямства, но я никогда в жизни не нарушу свой стоп. Так что я больше не попадаю в такие ситуации.
– Очевидно, что важнейшим компонентом вашего управления рисками является установка стопа для каждой сделки в точке, которая опровергает вашу гипотезу о том, что рынок достиг пика или дна. Есть ли еще какие-то элементы управления рисками в вашей стратегии?
– Когда инвесторы говорят со мной про управление рисками, они спрашивают: «Используете ли вы стоимость, подверженную риску?» Я отвечаю им, что нет, потому что считаю, что это мусор. Стоимость, подверженная риску, основана на исторических корреляциях, будь то 30 дней, 60 дней, 90 дней или дольше. Когда у вас есть рынки типа того, что мы видели недавно [интервью проводилось в апреле 2020 года], любые корреляции могут исчезнуть за 48 часов. Стоимость, подверженная риску, не имеет ничего общего с текущим риском. К тому времени, когда стоимость, подверженная риску, наверстывает упущенное, отражая резкое изменение корреляций, становится уже слишком поздно.
Я управляю рисками самостоятельно. Я весь день смотрю на рынок. Обращаю внимание на рыночные корреляции, особенно на корреляции позиций, в которых я нахожусь. Если я обнаруживаю, что слишком сосредоточиваюсь на позициях, которые движутся в одном направлении, я либо уменьшаю размеры позиций, либо открываю позицию, которая будет иметь обратную корреляцию. Вот почему, несмотря на резкий рост волатильности на рынке за последние пару месяцев, моя волатильность не выросла. Я видел, что происходило и каковы были мои позиции, и я сократил их. Заработал ли я на этом? Да, но что еще лучше – моя волатильность не выросла ни на йоту. Если вы посмотрите на мою ежедневную доходность, то это не даст вам ни малейшего предоставления о том, что только что творилось на рынках.
– Это произошло из-за того, что вы уменьшили размеры своих позиций, или потому, что вы добавили позиции, имеющие обратную корреляцию?
– В основном это произошло вследствие сокращения размера моих позиций. Однако, если корреляция внезапно возрастет, как это происходило в последнее время, я буду склонен добавить позицию, которая имеет обратную корреляцию, и при этом мне необязательно иметь системный сигнал. Например, после пика февраля 2020 года я открыл короткую позицию по фондовому индексу, хотя он не являлся моим типичным сигналом, потому что короткая позиция по фондовому индексу при наличии у меня длинных позиций на других рынках уменьшала мой риск.
Февральская вершина на фондовом рынке была необычной. Обычно рынок идет все вверх, вверх и вверх, а спекулянты продолжают открывать длинные позиции. В этом же случае позиция спекулянта на вершине не была значимой. Но затем рынок упал на 5 %, и все открыли длинные позиции. И то же самое я видел по телевизору, где все говорили, что нужно покупать во время падения. Затем был опубликован отчет COT, который показал, что все купили на падении. Это была самая крупная спекулятивная длинная позиция за многие годы. Тогда я понял, что на рынке была огромная короткая позиция и, каким бы ни был эффект от вируса, сейчас будет намного хуже.
