Джеффри Дивер
Исчезнувший
Купер установил новый образец. То, что удалось увидеть через микроскоп, – куски грязи, похожие на астероиды, – было не особенно познавательным, и Райм распорядился:
– Пропустите образец через ГХ.
ГХ/МС – газовый хроматограф/масс-спектрометр – это соединение в одно целое двух приборов для химического анализа. Первый из них разделяет неизвестное вещество на составные части, второй определяет, что они собой представляют. Например, кажущийся однородным белый порошок можно разделить на дюжину различных химикалий: пищевую соду, мышьяк, детскую присыпку и кокаин. Принцип действия хроматографа вполне сопоставим со скачками: вещества начинают двигаться через прибор одновременно, но, поскольку их скорость различна, постепенно разделяются. На «финише» масс-спектрометр сравнивает каждое из них с обширной базой данных известных веществ и таким образом идентифицирует.
Проведенный Купером анализ показал, что грязь, добытая Сакс, пропитана каким-то маслом. Идентифицировать его, однако, не удалось: прибор только показал, что оно минерального происхождения – не растительного и не животного.
– Отправьте это в ФБР! – распорядился Райм. – Посмотрим, справятся ли с ним тамошние спецы. – И покосился на пластмассовый пакет. – Это и есть та черная тряпка, которую ты нашла?
Может, это ключ к разгадке, а может, вообще ничего не означает…
Сакс кивнула.
– Она валялась в углу того помещения, где задушили жертву.
– Это ее вещь? – поинтересовался Купер.
– Не исключено, – ответил Райм, – но давайте сначала предположим, что тряпка принадлежит убийце.
Осторожно подняв кусок ткани, Купер тщательно обследовал его.
– Шелк. Подшито вручную.
Хотя ткань можно было сложить в крошечный комок, в развернутом виде ее площадь была довольно большой – семьдесят два на сорок восемь дюймов.
– Из расчета времени следует, что убийца дожидался жертву в вестибюле, – сказал Райм. – Уверен, он спрятался в углу и накрылся этой тканью. Таким образом, убийца стал невидимкой. Вероятно, он забрал бы ткань с собой, если бы офицеры не спугнули его.
Что почувствовала бедная девочка, когда убийца как по волшебству материализовался из воздуха и накинул веревку ей на шею!
Обнаружив, что к черной ткани пристало несколько частиц, Купер положил их под микроскоп. Вскоре на дисплее появилось их изображение. При увеличении они походили на телесного цвета кусочки салата. Купер потрогал их крошечным зондом – материал слегка пружинил.
– Что за чертовщина? – пробормотал Селитто.
– Какой-то сорт резины, – ответил Райм. – Кусок воздушного шара… нет, для этого она слишком толстая. И посмотри на изображение, Мэл. Что-то тут смазано. И опять же телесный цвет. Пропусти это через ГХ.
Пока они дожидались результатов, в дверь позвонили. Выйдя из комнаты, чтобы открыть, Том вскоре вернулся с каким-то конвертом.
– Скрытые улики! – провозгласил он.
– А, это хорошо, – сказал Райм. – Наконец-то у нас есть отпечатки пальцев. Пропусти их через САИОП, Мэл.
Находящиеся в Западной Виргинии мощные серверы фэбээровской системы автоматической идентификации отпечатков пальцев проведут поиск по федеральным и штатским базам данных, выдав результаты за считаные часы или даже минуты, если служба скрытых улик нашла хорошие, четкие отпечатки.
– Как они выглядят? – спросил Райм.
– В целом неплохо. – Сакс показала ему снимки.
Многие представляли собой лишь фрагменты, однако имелся и добротный отпечаток всей левой ладони. Первое, что отметила Сакс, у убийцы на этой руке деформированы два пальца, мизинец и безымянный. Казалось, они срослись и заканчивались совершенно гладким участком кожи, без каких-либо отпечатков. Райм неплохо разбирался в патологии, но все же не мог сказать, врожденное ли это отклонение или результат травмы.
«Что за ирония судьбы, – думал Райм, глядя на изображение, – у преступника левый мизинец поврежден, а у меня ниже шеи это единственная часть тела, способная двигаться».
– Задержи-ка это на минутку, Мэл… – неожиданно нахмурился он. – Подойди поближе, Сакс. Я хочу внимательно разглядеть это. – Когда Амелия подошла, Райм снова стал изучать отпечатки пальцев. – Заметила что-нибудь необычное?
– Нет. Хотя подождите… – Она засмеялась и провела пальцем по снимкам. – Они одинаковые. Все его пальцы одинаковые. Вот этот маленький шрам везде находится в одном и том же положении.
– Должно быть, он носит особые перчатки, – сказал Купер, – с фальшивыми папиллярными линиями. Никогда такого раньше не видел – только в телевизионных шоу.
Кто же, черт возьми, этот преступник?
На экране компьютера появились результаты, полученные на ГХ/МС.
– Отлично, это чистый латекс и… что же это такое? – недоумевал Купер. – Компьютер определяет это как альгинат. Никогда не слышал о…
– Вспомни о зубах, – посоветовал Райм.
– Что? – удивился Купер.
– Это порошок, который смешивают с водой, чтобы сделать пломбу. Им пользуются дантисты. Возможно, наш убийца – зубной врач.
Купер снова обернулся к экрану.
– Еще мы имеем очень слабые следы касторового масла, пропиленгликоля, метилового спирта, слюды, окиси железа, двуокиси титана, дегтя и кое-каких нейтральных пигментов.
– Некоторые из них используются в косметике. – Райм припомнил случай, когда убийца губной помадой жертвы написал на ее зеркале похабную фразу; пятна этой помады потом обнаружили у него на рукаве. Расследуя это дело, Райм многое узнал о косметике.
– Это ее? – спросил Купер.
– Нет, – ответила Сакс. – Я взяла мазки с ее кожи. Она не пользовалась косметикой.
– Что ж, занесем это на доску. Посмотрим, значит ли это что-нибудь.
Внимательно рассмотрев кусок веревки – орудие убийцы, Мэл Купер окинул взглядом присутствующих.
– Это белая веревка с черной сердцевиной. И то и другое сделано из шелка, легкого и тонкого; вот почему она выглядит не толще обычной веревки, хотя, по существу, это две веревки, связанные вместе.
– И зачем это нужно? – поинтересовался Райм. – Сердцевина делает веревку прочнее? Ее легче развязывать? Или, напротив, труднее? В чем тут дело?
– Не имею понятия.
– Дело становится все загадочнее. – В голосе Сакс прозвучали драматические нотки, что чрезвычайно возмутило бы Райма, если бы он сам не был с ней согласен.
– М-да, – смущенно подтвердил он. – Это для меня ново. Но давайте продолжим. Мне хотелось бы натолкнуться на что-нибудь знакомое, то, чем мы могли бы воспользоваться.
– А узел?
– Завязан специалистом, но я не могу его опознать, – ответил Купер.
– Отправьте снимок узла в бюро. И… мы никого не знаем в Морском музее?
– Они несколько раз помогали нам с узлами, – сказала Сакс. – Я им тоже отправлю снимок.
В этот момент позвонил Тоби Геллер из отдела компьютерных преступлений:
– Это довольно забавно, Линкольн.
– Рад, что мы позабавили тебя, – пробормотал Райм. – Сообщишь ли нам что-нибудь полезное насчет нашей игрушки?
Геллер, молодой человек с вьющимися волосами, на колкости Райма обычно не реагировал, особенно в тех случаях, когда дело касалось компьютеров.
– Это цифровой магнитофон. Впечатляющая штучка. Ваш невидимка что-то записал на него, сохранил звук на жестком диске и запрограммировал так, чтобы он воспроизвел его с задержкой. Что именно записал преступник, сказать нельзя – он запустил программу, которая стерла всю информацию.
– Там был его голос, – пробормотал Райм. – Когда он говорил, что взял заложника, это была лишь запись. Как и стулья. Преступник хотел убедить нас, что он еще в помещении.
– В этом есть смысл. Это особый динамик – маленький, но с прекрасными басовыми и средними тонами. Он очень хорошо воспроизводит человеческий голос.
– На диске преступник ничего не оставил?
– Не-а. Стер навсегда.
– Черт! А я хотел получить запись его голоса.
– Прости, но тут уже ничего не поделаешь.
Райм огорченно вздохнул, предоставляя Сакс возможность самой сообщить Геллеру о том, как высоко они ценят его помощь.
После этого бригада обследовала наручные часы жертвы, разбитые преступником по какой-то непонятной причине. Им удалось выяснить только одно: время, когда они были разбиты.
Преступники иногда разбивают часы на месте преступления, предварительно установив их на другое время, чтобы направить следствие по ложному пути. Однако эти часы остановились приблизительно в то время, когда наступила смерть. Что все это означает?
Снова загадки…
Когда помощник занес все их наблюдения на белую доску, Райм взглянул на пакет, где находился листок регистрации.
– Там недостает одного имени, – размышлял он вслух. – Записались девять человек, а в списке только восемь… Думаю, нам нужно обратиться к эксперту. – Приказываю позвонить, – сказал Райм в микрофон. – Вызови Паркера Кинкейда.
Глава 6
На дисплее появился номер 703 – код штата Виргиния, затем набираемый номер телефона.
Гудок. Через секунду девичий голос ответил:
– Дом Кинкейдов.
– Паркер здесь? Я имею в виду твоего отца.
– А кто его спрашивает?
– Линкольн Райм. Из Нью-Йорка.
– Подождите, пожалуйста.
Мгновение спустя в помещении послышался неторопливый голос одного из самых известных в стране экспертов по работе с документами:
– Привет, Линкольн! Пожалуй, ты не звонил уже месяц или два.
– Было много дел, – сказал Райм. – А чем ты занят сейчас, Паркер?
– О, у меня сплошные неприятности. Чуть не спровоцировал международный инцидент. Британское культурное общество пожелало, чтобы я определил подлинность записной книжки короля Эдуарда, приобретенной у одного частного коллекционера.
– То есть за книжку уже заплатили?
– Шестьсот тысяч.
– Дороговато. Она была им так необходима?
– О, там есть кое-какие пикантные сплетни о Черчилле и Чемберлене. Ну, не в этом смысле, конечно.
– Конечно. – Как обычно, Райм проявлял терпение к тем, от кого намеревался получить бесплатную помощь.
– Ну, я изучил ее, и что же? Мне пришлось поставить под сомнение подлинность этой книжки. – В устах такого выдающегося специалиста, как Кинкейд, это означало, что записная книжка – бесстыдная подделка. – Ну, они как-то пережили это, – продолжал он, – хотя до сих пор так и не заплатили мне за работу… Нет, милая, не ставь это в морозильник, пока не остынет… Потому что я так говорю.
Отец-одиночка, Кинкейд оставил пост начальника отдела в ФБР и основал собственную экспертную фирму только ради того, чтобы проводить больше времени со своими детьми.
– Как там Маргарет? – спросила Сакс.
– Это вы, Амелия?
– Да.
– Прекрасно. Не видел ее уже несколько дней. В среду мы повезли Робби и Стефани в «Плэнет плей», и едва я начал побеждать Маргарет в какой-то игре, как сработал ее пейджер. Ей пришлось куда-то вламываться и кого-то арестовывать – не то в Панаме, не то в Эквадоре. Деталей она мне не сообщила. Так в чем у вас проблема?
– Мы ведем одно дело, и мне нужна кое-какая помощь. Вот сценарий: преступник записался в журнале регистрации у охранника. Понятно?
– Ну да. И вам нужен анализ почерка?
– Проблема в том, что никакой записи у нас нет.
– Она исчезла?
– Да.
– И вы уверены, что он не притворялся?
– Уверены. Охранник видел, как чернила ложились на бумагу.
– А сейчас ничего не видно?
– Ничего.
Кинкейд мрачно засмеялся:
– Это здорово. Значит, запись, сделанная преступником, не сохранилась. А потом на этом месте сделал запись кто-то еще и уничтожил даже след от его подписи.
– Верно.
– А на следующей странице ничего не осталось?
Райм посмотрел на Купера, тот, держа под углом следующую страницу журнала регистрации, осветил ее ярким светом (в последнее время следы записей выявлялись именно так: страницу уже не заштриховывали карандашом), после чего отрицательно покачал головой.
– Ничего, – сказал Райм. – Так как же ему это удалось?
– С помощью исчезающих чернил. Раньше они включали в себя фенолфталеин, пока его не запретило Управление по контролю за продуктами и лекарствами. Таблетку растворяют в спирте и получают синие чернила со щелочным пи-аш. Потом что-то пишут, и после недолгого пребывания на воздухе синий цвет исчезает.
– Понятно. – Райм вспомнил курс химии. – Содержащаяся в воздухе двуокись углерода воздействует на щелочь и нейтрализует цвет.
– Именно так. Фенолфталеина вы больше не найдете. Но то же самое можно проделать с тимолфталеиновым индикатором и каустической содой.
– И где покупают эту штуку?
– Гм!.. – Кинкейд обратился к дочери: – Ну… подожди минутку, дорогая. Папа говорит по телефону… Нет, все нормально. В духовке все торты выглядят кривыми. Я скоро приду… Линкольн! Я как раз собирался сказать тебе, что теоретически это гениальная идея, но за все время моей работы в Бюро ни один преступник или шпион не использовал на практике исчезающие чернила. Это, знаешь ли, новация. Она имела бы успех на каком-нибудь представлении.
Ну да, представлении, мрачно подумал Райм, глядя на снимки несчастной Светланы Разниковой.
– Где же наш убийца нашел такие чернила?
– Скорее всего, в магазинах игрушек или в магазинах театрального реквизита.
Интересно…
– Ну ладно, ты очень помог мне, Паркер.
– Как-нибудь обязательно приезжайте, – сказала Сакс. – И привозите с собой детей.
Райм недовольно скривился:
– Ты еще пригласи всех их друзей. Всю школу… – Смеясь, она сделала знак, чтобы он замолчал. – Чем больше мы узнаём, тем меньше знаем, – угрюмо подытожил Райм, когда собеседник положил трубку.
Позвонившие вскоре Беддинг и Саул доложили, что в музыкальной школе к Светлане хорошо относились и у нее не было врагов. Подработка тоже вряд ли вызвала какие-нибудь неприятности – она исполняла роль массовика-затейника на детских мероприятиях.
Пришел пакет из отдела судебно-медицинской экспертизы. В нем находился пластмассовый мешок со старыми наручниками, которыми были скованы руки жертвы. Как и велел Райм, наручники не открывали. Руки жертвы сжали, и наручники стащили, чтобы, рассверливая механизм замка, не уничтожить важные улики.
– Никогда не видел ничего подобного. – Купер поднял их. – Прямо как в кино.
Райм согласился. Наручники были очень старые, тяжелые, к тому же выкованные неаккуратно.
Вычистив и простукав все механизмы, Купер так и не обнаружил ничего существенного. Правда, то, что наручники были очень старыми, несколько обнадеживало: это ограничивало поиски источников их получения. Райм попросил Купера сфотографировать их и отпечатать снимки, чтобы показать фото продавцам.
В этот момент кто-то позвонил Селитто. Разговор привел его в недоумение.
– Не может быть… Вы уверены?.. Ладно, ладно. Спасибо. – Отключившись, он посмотрел на Райма. – Не понимаю.
– В чем дело? – Новые загадки уже начали раздражать Райма.
– Звонил администратор музыкальной школы. У них нет никакого уборщика.
– Но ведь патрульные видели его, – заметила Сакс.
– По субботам там не убирают. Только вечером по рабочим дням. И никто из уборщиков не похож на того типа, о котором говорили патрульные.
Уборщика не было?
Селитто пробежал глазами свои записи.
– Он находился сразу за второй дверью – прибирался. Он…
– О черт! – воскликнул Райм. – Это же был он! Уборщик ведь совсем не походил на преступника, верно? – Он взглянул на детектива.
Селитто сверился со своей записной книжкой:
– Ему было на вид за шестьдесят, лысый, в сером комбинезоне.
– В сером комбинезоне! – снова воскликнул Райм.
– Да.
– Вот вам и шелковое волокно. Оно от костюма.
– О чем вы говорите? – поинтересовался Купер.
– Наш невидимка убил студентку. Потом, когда его потревожили полицейские, он ослепил их вспышкой, убежал в репетиционный зал, установил фитили и магнитофон, чтобы они думали, будто он остался внутри, переоделся в комбинезон уборщика и выбежал из второй двери.
– Но когда же он успел все с себя сбросить, Линк? – спросил толстый полицейский. – Как, черт возьми, он все это проделал? Он же был вне поля зрения секунд шестьдесят?
– Если у тебя есть другое объяснение, кроме вмешательства потусторонних сил, я готов его выслушать.
– Да нет же! Это совершенно невозможно.
– Невозможно… невозможно… – Райм подъехал к белой доске, на которой Том разместил фотографии следов. – А как насчет вещественных доказательств? – Он внимательно изучал следы преступника и те, которые Сакс сняла в коридоре. – Вот она, обувь! – наконец провозгласил он.
– Что, следы те же самые? – удивился детектив.
– Да. – Сакс подошла к доске. – Фирма «Экко», размер десятый.
– О боже! – выдохнул Селитто.
– Итак, что мы имеем? – начал Райм. – Преступник лет пятидесяти или чуть старше, среднего телосложения, среднего роста и без бороды, два деформированных пальца – возможно, стоит у нас на учете, поскольку прячет отпечатки пальцев, – и это, черт возьми, все, что мы знаем! – Райм насупился. – Нет, это не все. Есть кое-что еще. Он принес с собой смену одежды, орудие убийства… Это серийный убийца. Он собирается проделать это снова. – (Сакс кивнула.) – Чем все это объединено? – вслух рассуждал Райм, глядя на доску, где аккуратным почерком Тома было записано то, что относилось к этому делу: черный шелк, косметика, переодевание, маскировка, вспышки и пиротехника. Исчезающие чернила. – Полагаю, наш герой – фокусник и получил кое-какую подготовку.
– Похоже на то, – кивнула Сакс.
– Возможно, – согласился Селитто. – Но что же нам делать?
– Мне это кажется очевидным, – сказал Райм. – Найти своего собственного.
– Кого своего? – спросил Селитто.
– Фокусника. Кого же еще?
– Сделай это снова.
Она проделала это восемь раз подряд.
– Еще?
Мужчина кивнул.
Кара сделала это снова.
«Распутывание трех платков» – трюк, придуманный знаменитым фокусником и преподавателем Харланом Тарбеллом, всегда нравится публике. Он заключался в разъединении трех разноцветных шелковых платков, казалось бы прочно связанных вместе. Этот трюк сложно выполнить гладко, но Кара хорошо чувствовала, как это нужно делать.
Однако Дэвид Бальзак считал по-другому.
– У тебя монеты звенят, – вздыхал он.
Этот суровый упрек означал, что фокус или трюк выполнен неуклюже и зритель может обо всем догадаться. Бальзак, крупный пожилой человек с гривой седых волос и вечно усыпанной табаком козлиной бородкой, недовольно покачивал головой.
– Я думала, все прошло удачно.
– Но ты же не публика. Публика – это я. Давай еще раз. – Они стояли на маленькой сцене в задней части магазина «Зеркала и дым», который Бальзак купил десять лет назад – после того, как перестал гастролировать по миру, демонстрируя свои фокусы. Это неопрятное заведение торговало необходимыми фокусникам товарами и выдавало напрокат костюмы и реквизит. Еженедельно магазин устраивал для своих покупателей и местных жителей бесплатные любительские представления. Полтора года назад Кара, внештатно редактировавшая журнал «Я сама», набралась храбрости и приняла участие в одном из них. Репутация Бальзака долго пугала ее. Стареющий фокусник обратил на Кару внимание и после представления пригласил к себе в кабинет. Своим учтивым, хотя и отрывистым голосом великий Бальзак сообщил Каре, что у нее есть потенциал и, получив подготовку, она может стать известным иллюзионистом. Он тут же предложил ей перейти на работу в магазин, пообещав стать ее учителем и наставником.
Кара уже много лет назад приехала в Нью-Йорк со Среднего Запада и теперь неплохо разбиралась в городской жизни. Она сразу смекнула, что может означать слово «наставник», принимая во внимание то, что Бальзак четырежды разводился, а она на сорок лет моложе его. Тем не менее Бальзак был настоящим мастером, и его считали знаменитостью в Лас-Вегасе. Он десятки раз объездил весь свет и лично знал каждого из ныне живущих иллюзионистов. Кара питала страсть к фокусам и понимала, что такой шанс, как этот, выпадает лишь раз в жизни. Она сразу согласилась.
Во время первого сеанса Кара была настороже, готовая держать оборону. Урок огорчил ее, но абсолютно по другой причине.
Наставник морально уничтожил Кару.
После того как битый час критиковал каждое ее движение, Бальзак взглянул на бледную, плачущую Кару и рявкнул:
– Я говорил, что у вас есть потенциал. Но это не значит, что вы хорошо работаете. Если хотите, чтобы кто-то тешил ваше самолюбие, то вы ошиблись адресом. А теперь решайте – пойдете плакать к мамочке или вернемся к работе?
И они вернулись к работе.
Так начался полуторагодичный период их странных отношений – любви-ненависти. За это время Кара шесть или даже семь дней в неделю не ложилась спать до утра и тренировалась, тренировалась, тренировалась.
Друзья иногда спрашивали ее, откуда взялась эта любовь, точнее, страсть к иллюзии. Вероятно, они подозревали безрадостное детство с деспотическими родителями и учителями или по крайней мере с терроризировавшими Кару школьными хулиганами, от которых забитая девочка убегала в мир фантазии. Однако в детстве Кары ничего подобного не происходило – это была веселая, жизнерадостная девочка, состоявшая в отряде скаутов, отличница, гимнастка, участница школьного хора. Она впервые вышла на сцену вместе с бабушкой и дедушкой, а потом, совершенно случайно, оказалась в Вегасе, куда поехала с родителями на отцовский семинар по турбинам и где впервые увидела летающих тигров и загадочных иллюзионистов.
С этого все и началось. Учась в старших классах, Кара организовала у себя в школе имени Джона Кеннеди клуб магии, а вскоре все свои деньги, которые заработала как приходящая няня, стала тратить на журналы и видеокассеты, посвященные фокусам. Чтобы посещать представления цирка «Биг эппл» и Цирка дю Солей, ей даже пришлось подрабатывать уборкой снега.
Нельзя сказать, что у Кары не было мотива заняться изучением искусства иллюзии. Нет, побуждения Кары легко угадывала ее аудитория – два десятка родственников, собравшихся на ужин в День благодарения (полномасштабное представление с иллюзионной трансформацией и левитирующей кошкой – правда, без потайного хода, так как отец запретил ей пробивать дырку в полу гостиной), а также зрители, заполнявшие зал на смотре талантов в старших классах. Тогда Кару дважды вызывали на бис и аплодировали стоя.
Однако то, что проходило на уроках Дэвида Бальзака, сильно отличалось от этого триумфального представления. За прошедшие полтора года Каре иногда казалось, что она утратила даже тот талант, которым когда-то обладала.
Но именно в тот момент, когда Кара уже собиралась уходить, маэстро вдруг кивал и поощрял ее слабой улыбкой. Несколько раз он даже сказал: «Аккуратная работа».
В такие моменты мир казался Каре совершенным.
Во всем прочем жизнь утекала как песок. Кара проводила в магазине все больше и больше времени – торговала книгами и инвентарем, вела бухгалтерию, исполняла обязанности веб-мастера на сайте. Поскольку Бальзак платил Каре немного, ей приходилось подрабатывать, занимаясь тем, что хотя бы отчасти соответствовало ее квалификации, то есть английским языком и литературой. Она писала тексты для других «магических» и театральных сайтов. Примерно год назад состояние ее матери начало внезапно ухудшаться. Кара, единственная дочь, стала проводить с ней все свободное время.
Такая жизнь выматывала, тем не менее пока Кара справлялась. Если через несколько лет Бальзак наконец объявит, что она может выступать, Кара уйдет, получив его благословение и используя связи учителя с продюсерами всего мира.
Держись крепче, девушка, как сказала бы Джейнин, и твердо стой на крупе мчащейся лошади.
Сейчас Кара снова выполнила тарбелловский трюк с тремя шелковыми платками. Стряхнув на пол пепел от сигареты, Бальзак мрачно сказал:
– Левый указательный палец держи чуть повыше.
– Вы видели узел?
– Если бы я не видел, то не велел бы тебе держать палец повыше. Давай еще раз.
Проклятый указательный палец нужно, черт побери, поднять чуть повыше.
Ш-ш-ш… запутанные платки разделились и, словно знамена, победоносно взлетели в воздух.
– Угу, – слегка кивнул Бальзак.
Не слишком щедрое поощрение. Но Кара уже привыкла обходиться и этим.
Убрав реквизит, она встала за прилавок и начала просматривать список товаров, поступивших в пятницу в конце дня.
Бальзак же вернулся к своему компьютеру, на котором писал статью для сайта, посвященную Джасперу Маскелину. Этот британский фокусник создал в годы Второй мировой войны специальное воинское подразделение, использовавшее иллюзионистскую технику для борьбы с немцами в Северной Африке. Бальзак писал по памяти, не прибегая ни к каким статьям или заметкам! У Дэвида Бальзака были две характерные особенности: глубокое знание искусства магии и вспыльчивость.
– Вы слышали, что к нам приезжает цирк «Фантасти́к»? – спросила его Кара. – Сегодня первое представление. – (Старый иллюзионист хмыкнул.) – Вы не пойдете? – настаивала она. – По-моему, нам нужно пойти.
«Фантастик» – конкурент более старого и крупного Цирка дю Солей – принадлежал к новому поколению цирков, объединявших традиционные цирковые номера, древнюю комедию дель арте, современную музыку и танец, искусство авангарда и уличные фокусы.
Но Дэвид Бальзак принадлежал к старой школе – Вегас, Атлантик-Сити и тому подобное.
– Незачем менять то, что и так хорошо работает! – отрезал он.
Поскольку Каре нравился «Фантастик», она твердо решила затащить своего учителя на представление. Но не успела она что-либо сказать, как входная дверь открылась и на пороге появилась приятная рыжеволосая женщина в полицейской форме. Войдя, она спросила владельца магазина.
– Это я. Меня зовут Дэвид Бальзак. Чем могу служить?
– Мы расследуем одно дело, в котором замешан человек, возможно имеющий квалификацию фокусника. Мы обходим все магазины, торгующие театральным реквизитом, надеясь, что нам помогут.
– То есть кто-то жульничает или что-то в этом роде? – осведомился Бальзак.
В голосе его звучал вызов, и Кара разделяла чувства учителя. В прошлом фокусников слишком часто отождествляли с преступниками – причиной тому было поведение некоторых жонглеров, ловко очищавших чужие карманы, или тех, кто выдавал себя за ясновидящих и, используя приемы иллюзионистов, заставлял безутешных родственников поверить, будто они общаются с духами усопших.
Однако визит женщины-полицейского был вызван совсем другой причиной.
– Вообще-то, – сказала она, переводя взгляд с Кары на Бальзака, – речь идет об убийстве.
