Джефф Линдсей
Декстер во тьме

Глава 3

Итак, в ночь, похожую на множество других, когда луна осеняла аккордами лишающей покоя мелодии своих счастливых, жаждущих крови детей, я, подпевая в такт, собирался выйти порезвиться. Вся работа была сделана, теперь для Декстера настало время игр. Считаные мгновения требовались, чтобы собрать мои простые игрушки и выйти за дверь на свидание с проказником от благотворительного фонда. Однако надвигалась женитьба, а значит, ничто больше не было простым. Я, признаюсь, уже стал подумывать, а будет ли опять хоть что-то просто.

Конечно, я возводил идеальный и почти непроницаемый фасад из сверкающей стерильной стали и стекла, чтобы вцементировать его в готику ужаса на фронтоне Замка Декстера. Словом, весьма желал посодействовать отставке Старого Декстера, а потому пребывал в процессе, как выразилась Рита, «единения наших жизней». В данном случае это означало переезд из моего уютного уголка на окраине Коконат-Гроува дальше на юг, в Ритин дом с тремя спальнями, раз уж проделать такое было «разумно». Ну а помимо разумности, это было еще и чудовищным неудобством, то есть неудобством для Монстра. При новом порядке вещей у меня не имелось никакой возможности спрятать что-либо, даже отдаленно личное. А мне это было необходимо. У всякого убежденного, ответственного людоеда имеются свои тайны, и среди моих вещей были такие, какие я не желал видеть в чьих-либо руках, кроме своих собственных.

Например, мне надо было изучать потенциальных партнеров по играм. А еще у меня имелась дорогая моему сердцу, небольшая деревянная шкатулка, содержавшая сорок одно предметное стекло с капелькой крови в центре. Каждая капелька представляла собой одну-единственную не совсем человеческую жизнь, которую пресекла моя рука. А все вместе они составляли полный альбом моей внутренней жизни. Ведь я, сыграв партию, не оставляю вокруг груды разлагающейся плоти. Я не какой-нибудь неряшливый, небрежный, безумно кромсающий изверг. Я исключительно опрятный безумно кромсающий изверг. Я, признаться, всегда весьма заботливо избавляюсь от своих объедков, и даже любой жестокий, непримиримый враг, вознамерившийся разоблачить во мне подлого людоеда, какой я и есть, сильно затруднился бы определить, чем на самом деле являются мои стеклышки.

Опять же: станешь объяснять, вопросы могут возникнуть, и в итоге это выйдет боком даже для заботливой жены… и того больше для любого злобного заклятого врага, вся страсть которого – меня уничтожить. Был один такой тип в Майами – сержант полиции по фамилии Доакс. И хотя формально он все еще числится в живых, я уже стал думать о нем в прошедшем времени, поскольку недавние злоключения стоили ему обеих ног, рук и языка в придачу. Он, конечно, не в той форме, чтобы предать меня вполне заслуженному правосудию. Однако я прекрасно понимаю: если есть один такой тип, то рано или поздно появится и другой.

Так что уединение – дело важное, хотя я и не устраивал показухи из того, что касалось моих личных дел. Насколько мне известно, пока никто не заглядывал в мою шкатулочку со стеклышками. Только не было раньше ни невесты, которая наводила бы у меня порядок, ни двух весьма пытливых детей, роющихся в моих пожитках, чтобы научиться куда больше походить на Темного Папочку Декстера.

Рита вроде бы с пониманием отнеслась к моей потребности в клочке личного пространства, хотя и не видела в этом необходимости. Она пожертвовала свою комнатку для шитья, переименовав ее в кабинет Декстера. Постепенно туда предстояло перебраться моему компьютеру, кое-каким книгам с компакт-дисками и, я полагаю, моей шкатулочке из розового дерева с предметными стеклышками. Только как их оставить там без присмотра? Особенно шкатулку. Коди с Астор я мог бы объяснить все довольно легко… А вот что Рите сказать? Может, стоит шкатулку спрятать? Устроить за ложной книжной полкой тайник, ведущий по винтовой лесенке прямо в мою темную берлогу? Или поместить ее на дно поддельной коробки с кремом для бритья? Закавыка, похоже, вышла.

До сих пор я не расставался со своей квартирой и тем уходил от необходимости найти решение. Тем не менее в кабинете я держал кое-какие простенькие вещицы: острейшие ножи-филейники, изоленту, – и готов был объяснить их наличие своей любовью к рыбалке и кондиционерам. Решение могло и подождать. Прямо сейчас я чувствовал, как ледяные пальцы тычутся и щекочут мне хребет, и у меня была острая нужда встретиться с неким испорченным молодым человеком.

Так что я отправился к себе в кабинет, поискал хранившуюся для особо торжественных случаев темно-синюю спортивную сумку, куда и укладывались нож с изолентой. Вытащил сумку из шкафа, чувствуя на языке резкий привкус предвкушения, и положил в нее свои праздничные игрушки: новый рулон изоленты, филейный нож, перчатки, шелковую маску и моток нейлоновой веревки на всякий случай. Все готово. Я ощущал в жилах зарево стального возбуждения, в голове гремела дикая музыка, сердце Темного Пассажира бешено колотилось. Я повернулся, чтобы идти…

И наткнулся на спаянную пару важно застывших детей, выжидательно уставившихся на меня.

– Он хочет пойти, – произнесла Астор, и Коди кивнул, не сводя с меня больших немигающих глаз.

Искренне верю, что знающие меня не врут, когда говорят, что я боек на язык и за словом в карман не полезу, но я мысленно прокрутил сказанное Астор и попытался отыскать способ придать ее словам иное значение, а потом сумел выдавить из себя весьма членораздельное:

– Он хо ку по?

– С тобой, – терпеливо пояснила Астор, словно разговаривала с умственно отсталой горничной. – Коди хочет вечером пойти с тобой.

Задним числом легко понять, что эта проблема рано или поздно дала бы о себе знать. И чтобы быть полностью справедливым к себе, а это, по-моему, весьма важно, я ожидал чего-то подобного, но попозже. Не теперь. Не на кромке моей Ночи Нужды. Не в момент, когда у меня на затылке каждый волосок стоял торчком от незамутненного и насущного побуждения скользнуть в ночь, не сдерживая холодной, будто из нержавеющей стали, ярости…

Положение явно требовало серьезно пораскинуть умом, но все нервы во мне понуждали: прыгай в окно и беги в ночь… Не знаю как, но я сделал глубокий вдох и внимательно глянул на них обоих.

Резкая и блестящая жестянка души Декстера Мстителя была выкована на такой жестокой травме детства, что я полностью отгородился от нее. Стал тем, кто я есть, и, уверен, я бы носом хлюпал да горевал из-за этого, если бы вообще хоть что-то был способен чувствовать. А этих двоих, Коди с Астор, точно так же вгонял в страх, бил и терзал жестокий наркоман-отец, пока они, как и я когда-то, навсегда не были отлучены от солнечного света и леденцов на палочке. Как убедился, воспитывая меня, мой мудрый приемный отец, отлучить от такого нельзя: нельзя засадить змею обратно в яйцо.

Можно, однако, обучить. Гарри обучил меня, слепил из меня нечто, охотившееся только на других темных хищников, других монстров и упырей, затянутых в человечью кожу и бродящих по городу тропами игрищ. Во мне неизменно и извечно сидел неодолимый позыв убивать, но Гарри научил меня находить и избавляться только от тех, кто, по его жестким полицейским меркам, того заслуживал.

Когда я выяснил, что мы с Коди одного поля ягоды, то дал себе слово, что продолжу дело Гарри, передам мальчику познанное мной, воспитаю его в духе Темной Правоты. Впрочем, была в том целая галактика сложностей, разъяснений и учений. У Гарри почти десять лет ушло на то, чтобы напичкать меня всем этим, прежде чем он позволил мне вести игрища с чем-либо посложнее бродячих животных. Я же с Коди еще даже не начинал… И пусть это вызывало во мне потуги казаться мастером-джедаем, начать сейчас с ним я никак не мог. Понимал, что когда-нибудь и Коди должен будет свыкнуться с бытием по моему подобию, и искренне хотел ему помочь, но только не сегодня вечером. Не сейчас, когда луна за окном манит так игриво, тащит меня, ровно нежный желтый товарняк, сцепленный с моим мозгом.

– А я и не… – начал я, собираясь все отрицать, но они глянули на меня с таким умильным выражением холодной уверенности, что я осекся и не сразу, но выговорил: – Нет. Он слишком мал.

Дети обменялись быстрым взглядом, но в нем уместился целый разговор.

– Я ему говорила, что ты так скажешь, – произнесла Астор.

– Ты была права.

– Но, Декстер, – упрямилась девочка, – ты обещал показать нам эту фигню.

– Непременно, – отчеканил я, чувствуя, как тени пальчиков медленно перебирают мне позвонки, подталкивают, понукают выйти за дверь. – Только не сейчас.

– А когда? – требовательно спросила Астор.

Я посмотрел на эту парочку и ощутил странное сочетание дикого нетерпения оказаться подальше и кромсать с позывом завернуть их обоих в мягкое одеяло и истребить любого, кто к ним приблизится. Еще, довольствуясь полумерами, лишь бы эту смесь закруглить, хотелось шмякнуть друг о дружку их глупые маленькие головы.

Неужели это и есть отцовство?

Все мое тело покалывал холодный огнь желания убежать, начать, взяться за мощь запретного, однако вместо этого я очень глубоко вдохнул и, надев безучастное лицо, сказал:

– Завтра вам в школу, и вам уже почти пора ложиться спать.

Дети глянули на меня так, словно я их предал. Полагаю, так оно и было: я сменил правила и играл в Папочку Декстера, когда они считали, что разговаривают с Декстером Демоном. Все же то была почти правда. Ведь нельзя же брать маленьких детей на ночное потрошение и ждать, что назавтра они свою азбуку не позабудут. Мне вот довольно трудно являться на работу наутро после моих мелких приключений, а на моей стороне преимущество: я могу пить кубинский кофе сколько захочется. А кроме того, дети еще и вправду слишком малы.

– Слушай, ты ведешь себя просто как какой-то взрослый, – съязвила Астор с блеклой усмешкой десятилетнего ребенка.

– Так я и есть взрослый, – парировал я. – И стараюсь быть подходящим для вас.

Пусть я сказал это, до боли стиснув зубы в борьбе с растущей нуждой, зато был искренен, что ничуть не смягчило одинаковое выражение холодного презрения в обоих направленных на меня взглядах.

– Мы думали, ты другой, – произнесла девочка.

– Представить не могу, как бы это я мог быть еще больше другим и все равно выглядеть как человек.

– Нечестно, – произнес Коди, и, встретившись с ним глазами, я разглядел, как крошечный темный зверек поднял мордочку и рыкнул на меня.

– Согласен, нечестно. В жизни нет ничего честного. «Честно» – нехорошее слово, и я буду признателен, если ты не станешь употреблять его, когда я рядом.

Коди посмотрел на меня в упор, взгляд, какого я у него прежде не замечал, излучал горечь несбывшихся расчетов, и я не понимал, мне хочется то ли прихлопнуть его, то ли дать ему печенье.

– Нечестно, – повторил Коди.

– Слушай, – обратился я к нему, – я в этом кое-что понимаю. И это – первый урок. Нормальные дети вовремя ложатся спать, когда назавтра в школу надо.

– Ненормально, – буркнул мальчик, так далеко выпятив нижнюю губу, что на ней все его учебники поместились бы.

– В самую точку, – похвалил я его. – И именно поэтому ты всегда вынужден выглядеть нормальным, вести себя нормально, убеждать всех остальных, что ты и впрямь нормальный. И еще одно: ты должен делать в точности то, что я тебе говорю, или я не стану делать этого вовсе. – По виду не сказать, чтобы Коди был вполне убежден, но сопротивление ослабевало. – Коди, тебе придется довериться мне и придется поступать по-моему.

– Придется, – сказал он.

– Да, – кивнул я. – Придется.

Он вперил в меня долгий взгляд, потом перенес его на сестру, а та глянула на него в ответ. То было чудо безголосового общения. Смею утверждать, они вели долгий и весьма непростой разговор, однако ни звука не произнесли, пока Астор не пожала плечами и вновь не обратилась ко мне:

– Ты должен пообещать.

– Хорошо, – кивнул я. – Пообещать – что?

– Что ты станешь нас учить, – ответила Астор, и Коди кивнул. – Скоро.

Я глубоко вдохнул. По правде говоря, у меня и прежде никогда не было шанса попасть на весьма, на мой взгляд, гипотетические небеса. Однако пройти через такое, согласиться обратить этих неряшливых маленьких монстров в опрятных, хорошо обученных маленьких монстров… знаете, я, конечно, надеюсь, что был прав по гипотетической части.

– Обещаю, – произнес я.

Дети переглянулись, посмотрели на меня и ушли.

А я остался с сумкой, полной игрушек, неотложной встречей и с несколько скукожившимся чувством срочности.

Неужели семейная жизнь такова у всех? Если так, то как же все в ней выживают? Почему у одних больше одного ребенка, а у других вообще нет? Взять меня: стояла передо мной важная и достижимая цель, как вдруг нашло затмение, с каким ни единой футбольной мамаше не столкнуться, и уже почти невозможно вспомнить, о чем я думал всего секунду-другую назад. Даже при нетерпеливом рычании Темного Пассажира, до странности сдавленном, если не сказать слегка озадаченном, мне понадобилось некоторое время, чтобы взять себя в руки и от Ошеломленного Папочки Декстера вновь вернуться к Холодному Мстителю. Выяснилось, что мне трудно вернуться на льдистую грань готовности и опасности, признаюсь, трудно было и вспомнить, куда я подевал ключи от машины.

Так или иначе, я их нашел и, спотыкаясь, вышел из кабинета, а потом, пробормотав Рите какие-то берущие за душу пустые слова, вышел из дому и наконец-то оказался в ночи.

Глава 4

Я вполне достаточно следил за Зандером, чтобы знать его распорядок. Поскольку был вечер четверга, мне было точно известно, где он будет. По четвергам он каждый вечер проводил в Фонде Всемирной миссии Божественного света, предположительно инспектируя скот. После примерно девяноста минут улыбок присутствующим и прослушивания коротенькой службы ему предстояло выписать чек пастору, громадине-негру, некогда игравшему в НФЛ. Пастору предстояло улыбнуться и поблагодарить его, а Зандеру – тихонько выскользнуть через черный ход к своему скромному внедорожнику и чинно отправиться домой, так и излучая сияние добродетельного чувства, какое приходит только после воистину благого труда.

Сегодня вечером, однако, он не поедет в одиночестве.

Нынешним вечером Декстер с Темным Пассажиром составят ему компанию и отправят его в новое путешествие.

Впрочем, прежде всего надо совершить спокойный и осторожный подход, который являлся результатом скрытных наблюдений в течение многих недель.

Припарковав машину в нескольких милях от дома Риты на площадке большого старого торгового центра «Дейдленд», я пошагал к ближайшей станции метро. Поезда редко бывали переполнены даже в час пик, зато вокруг хватало народу, чтобы никто не обращал на меня внимания. Просто приятный мужчина в модной темной одежде со спортивной сумкой.

Я вышел на следующей после центра станции и пешком прошел шесть кварталов до миссии, ощущая, как во мне сама собой заостряется грань, вновь доводя меня до нужной готовности. О Коди с Астор мы подумаем позже. А сейчас, на этой улице, я воплотился в одно потаенное сияние. Слепящий оранжево-розовый свет уличных фонарей, специально предназначенных для борьбы с преступностью, не в силах был смыть тьму, в которую я плотно кутался на ходу.

Миссия располагалась на углу средне оживленной улицы в переоборудованном помещении на первом этаже. Перед ней собралась небольшая толпа, что, в общем-то, не удивляло. Здесь раздавали продукты и одежду, а чтобы получить их, всего-то и требовалось потратить немного своего пропитанного ромом времени, выслушивая разъяснения доброго пастыря, почему вы катитесь в ад. Сделка, что и говорить, вполне приличная (даже для меня), но я не был голоден. Я прошел мимо и направился на парковку.

Хотя там было чуть темнее, но все же достаточно светло, так светло, что и луны видно не было, однако я все время чувствовал ее в небе, с улыбкой взиравшую оттуда на нашу корчащуюся хрупкую жизнь, украшением которой служили монстры, жившие лишь затем, чтобы заглатывать эту жизнь в большие, наполненные болью глотки. Монстры вроде меня и вроде Зандера. Сегодня ночью, увы, одним станет меньше.

Я обошел парковку по периметру. Вроде бы все безопасно. Ни души не видно, никто не сидит и не дремлет в машинах. В единственном выходившем наружу маленьком окне, расположенном высоко на задней стене миссии, матовое стекло: туалет. Кругами я подобрался поближе к машине Зандера (голубой «додж-дуранго»), приткнувшейся передом к черному ходу, и тронул дверную ручку: заперто. Рядом был припаркован старенький «крайслер» пастора. Я перебрался за дальнюю сторону «крайслера» и стал ждать.

Из спортивной сумки я достал белую шелковую маску и натянул ее на лицо, удобно подправив прорези для глаз. Потом взял петлю из пятидесятифунтовой рыболовной лески – и был готов. Теперь уже совсем скоро начнется он, Темный Танец. Зандер войдет, не ведая ничего, в ночь хищника, ночь острых неожиданностей, в окончательную и дикую тьму, пронизанную яростным свершением. Уже очень скоро он в темпе вальса, легко и неспешно, покинет свою жизнь и войдет в мою. И тогда…

Помнит ли Коди, что надо зубы чистить? Он тут забыл недавно, так Рите не хотелось его из постельки вытаскивать, раз он уже лег. Было важно, однако, сразу наставить мальчика на путь полезных привычек, а чистить зубы – дело важное.

Я тряхнул петлей, устраивая ее у себя на коленях. Завтра в школе у Астор день фотографирования. Ей лучше надеть пасхальное платье с прошлого года, чтобы выглядеть хорошенькой на снимке. Приготовила ли она его, чтобы не забыть утром? Конечно, улыбку ради фото она не выдавит, так, по крайней мере, будет в приличное платье одета.

Неужели и вправду я таился тут в ночи, на корточках, с петлей в руке, в ожидании броска, и пробавлялся такими мыслями? Как оно вышло, что эти мысли вторглись в мое ожидание, потеснив из него острое, как клык, желание спустить Темного Пассажира на достойного партнера? Это что, привкус новой блестящей женатой жизни Декстера?

Я осторожно вдыхал воздух, ощущая великую симпатию к такому ненавистнику женщин, детей и собак, как У. К. Филдс. Я тоже не смог бы работать с детьми. Закрыв глаза, я чувствовал, как заполняет легкие темный ночной воздух, и выпускал его обратно, чувствуя, как возвращается холодная готовность. Потихоньку Декстер отступал, и Темный Пассажир вновь оказался за рулем.

И как раз вовремя.

Задняя дверь с грохотом распахнулась, и мы с Темным Пассажиром услышали жуткое блеяние нечеловеческих голосов – кошмарное исполнение «Just a Closer Walk with Thee». Одного этого вполне хватало, чтобы любого потянуло к бутылке. И более чем хватило, чтобы поторопить Зандера к выходу. В дверях он задержался, обернулся, послал собравшимся ободряющий взмах руки и ухмылку, а потом дверь захлопнулась, и Зандер обошел машину, приблизился к дверце со стороны водителя – и оказался в наших руках.

Зандер повозился с ключами, щелкнул открывшийся замок, а мы уже обошли машину и были у него за спиной. Он и понять не успел, что происходит, как в воздухе раздался свист петли и та обвила ему шею, мы дернули так, чтобы сбить его с ног и поставить на колени. Зандеру стало нечем дышать, его лицо все больше темнело… и видеть это было приятно.

– Ни звука, – велели мы холодно и веско. – Делай, в точности как мы говорим, ни единого слова, ни звука, и проживешь немного дольше, – сказали, слегка подтянув петлю, дабы убедить его, что он в наших руках и должен поступать так, как мы велели.

Реакция Зандера была в высшей степени отрадной и легко читалась на его лице, с которого уже начисто смыло ухмылку. Слюна текла из уголка его рта, а пальцы вцепились в петлю, только мы держали ее куда как крепко, чтобы можно было просунуть палец под леску. Он уже едва сознание не терял, и мы чуть-чуть ослабили хватку, позволив Зандеру сделать болезненный глоток воздуха.

– Теперь вставай, – вежливо попросили мы, потянув петлю вверх, чтобы он выполнил то, что ему велено.

Медленно, цепляясь за бок машины, Зандер послушно поднялся.

– Отлично! – похвалили мы. – Садись в машину.

Мы переложили петлю в мою левую руку, открыли дверцу, затем дотянулись до дверной стойки, вновь переложили петлю в мою правую руку и забрались на заднее сиденье.

– Поехали, – отдали мы приказ темным ледяным голосом.

– Куда? – хриплым шепотом спросил Зандер, так как нам пришлось напомнить о петле.

Мы опять подтянули леску потуже, чтобы объяснить: не надо говорить без разрешения. Убедившись, что он воспринял намек, вновь ослабили петлю.

– На запад, – велели мы. – Больше никаких разговоров. Поехали.

Зандер включил передачу, а я несколькими рывками петли вывел его на запад и дальше на скоростное шоссе Дельфин. Какое-то время Зандер проделывал все, в точности как мы велели. Время от времени он поглядывал на нас в зеркало заднего вида, но самое слабенькое дерганье петли делало его исключительно послушным, пока мы не направили его к шоссе Палметто – и на север.

– Слушайте, – вдруг произнес он, когда мы ехали мимо аэропорта, – я типа реально богатый. Могу дать вам все, чего пожелаете.

– Да, можешь, – сказали мы, – и отдашь.

А он и не понимал, что у нас на уме, вот и отлегло у него малость.

– О’кей, – произнес голосом, все еще хрипящим от петли, – так сколько вы хотите?

Мы уставились на него в зеркало заднего вида и медленно, очень медленно, так, чтобы стал постигать, затянули леску на его шее. Когда он едва дохнуть мог, подержали секунду-другую и заявили:

– Все. Мы заберем все. – Немного ослабили петлю и бросили: – Поехали.

Зандер вел машину. Остаток пути он сидел очень тихо, вот только, похоже, не был так напуган, как полагалось бы. Должно быть, он не верил, что это происходит с ним, никак не могло такое случиться, только не с ним, ведь он жил в непробиваемом коконе из денег. У всего есть цена, и он всегда мог себе ее позволить. Скоро он сторгуется. А потом ва-аще откупится.

А ведь так тому и быть. В конечном счете он откупится. Только не деньгами. И никак не выбравшись из петли.

Поездка была не слишком долгой, и мы молчали до самого заранее выбранного съезда на Хайалиа. Когда Зандер притормозил на съезде, то глянул на меня в зеркало заднего вида, и в его взгляде был страх, нарастающий ужас попавшего в капкан монстра, готового лапу себе отгрызть, лишь бы вырваться, и ощутимый укус его паники зажег теплое свечение в Темном Пассажире, и мы сделались весьма довольными и сильными.

– Вы же не… туда, там же нет… куда мы едем? – сбивчиво забормотал Зандер, слабый и жалкий, с каждым разом все больше говоривший по-человечески.

Это нас рассердило, мы потянули слишком сильно, и его голова разом свесилась на плечо, так что пришлось даровать ему кое-какую слабину в петле. Зандер вывернул обратно на дорогу внизу съезда.

– Вправо поверни, – велели мы.

И он повернул. Неприятно было видеть, как хрипло хватал он воздух слюнявыми губами и так же хрипло выпускал его. Однако проделывал все, как мы ему велели. Проехав по улице, он свернул к небольшому темному ряду старых складов.

Он остановил машину, где ему было велено, около покрытой ржавчиной двери темного неиспользуемого строения. На прогнившей вывеске со сломанным концом все еще значилось: «ДЖОН ПЛАСТИ».

– Паркуйся! – велели мы.

Пока он возился с рычагом переключения передач, мы вылезли из машины, рванули его за собой на землю, натянув потуже и наблюдая, как он дергается, а затем рывком подняли его на ноги. Вокруг рта у него запеклась слюна, а в глазах появились признаки того, что он начинает понимать свое положение. Он стоял, мерзкий и отвратительный, в дивном свете луны и весь дрожал, не понимая, почему я отказываюсь от его денег, и считая это жуткой ошибкой, а еще до него стало доходить, что он, наверное, ничем не отличается от тех, с кем сам поступил точно так же. И он сник. Мы позволили ему немного постоять и подышать, а потом подтолкнули к двери. Он вытянул руку и оперся ладонью о бетонную стену.

– Послушайте, – начал он, и теперь в его голосе слышалась чисто человеческая дрожь. – Я вам тонну денег достану. Все, чего захотите. – Мы ничего не ответили; Зандер облизнул губы и произнес голосом, ставшим сухим, прерывистым и отчаянным: – Ну так что вам от меня нужно?

– Исключительно то же, что ты у других забирал, – ответили мы, крепко затянув петлю. – Кроме обувки.

Зандер вытаращился, рот у него обвис, раскрывшись, и он обмочился прямо в штаны.

– Это не я, – выговорил он. – Это не…

– Ты, ты сделал, – сообщили мы. – Как раз это.

Сильно натянув леску, мы втащили его через дверь в старательно подготовленное помещение. Там по сторонам валялись рваные куски пластиковой трубы и, что было существеннее для Зандера, стояли две пятидесятигаллонные бочки с соляной кислотой, брошенные «Джон Пласти», когда фирма вышла из бизнеса.

Нам не составило труда доставить Зандера на расчищенное для него рабочее место, и очень скоро он был обмотан изолентой и привязан к месту, а мы горели от нетерпения начать. Перерезали петлю, и Зандер затаил дыхание, когда нож чиркнул ему по горлу.

– Господи! – выдохнул он. – Слушайте, вы совершаете большую ошибку.

Мы промолчали, поскольку надо было заниматься делом, и мы готовились к нему, потихоньку срезая с Зандера одежду и осторожно бросая ее в одну из бочек с кислотой.

– Черт! – выпалил он. – Все не так, как вы думаете… Вы не понимаете, что творите.

Мы были готовы и даже нож ему к носу поднесли, чтобы уразумел: мы очень хорошо понимаем, что творим, и что вот-вот это и сотворим.

– Чел, я прошу! – хрипел он.

Страх превозмогал в нем все, что ему мыслилось возможным, заставив забыть о том унижении, которое он испытал, помочившись в штаны. Ничего подобного он и представить себе не мог даже в самых страшных кошмарах.

А потом Зандер вдруг поразительно затих. Глядя мне прямо в глаза, он с совершенно неуместной ясностью и голосом, какого я от него прежде не слышал, произнес:

– Он вас найдет.

На миг мы застыли, соображая, что это значит, и пришли к выводу: он блефует, надеется нас остановить. И это бессмысленное действие притупляло восхитительный вкус его ужаса, что рассердило нас, и мы, прежде чем взяться за дело, залепили ему рот изолентой.

А когда мы закончили, то от него не осталось ничего, кроме одной туфли. Мы подумывали выставить ее, только это не вязалось с нашим представлением об опрятности, вот и полетела туфля в бочку с кислотой вслед за останками Зандера.

«Нехорошо это, – подумал Наблюдатель. – Уж слишком долго они находятся в заброшенном складе. Тут и сомнений нет, что их занятия не имеют отношения к светскому мероприятию».

Как и встреча, которую он запланировал с Зандером. Их встречи всегда были строго деловыми, хотя очевидно, что Зандер расценивал их по-иному. Благоговение на лице во время их редких пересечений лучше тысячи слов говорило, что этот юный остолоп думал и чувствовал. Как же гордился он своим мелким вложением, как истово рвался быть возле холодной огромной силы!

Наблюдателя не волновала судьба Зандера: заменить его было легко. По-настоящему беспокоило, почему это происходило нынешним вечером и что это могло означать.

И сейчас он был доволен, что не вмешался, а просто сел на хвост. Наблюдатель мог бы вмешаться и без труда стереть в порошок дерзкого молодого человека, захватившего Зандера. Даже сейчас он чувствовал, как играет в нем немыслимая сила, способная, взревев, смести все, что окажется на ее пути… но – нет.

Помимо силы, Наблюдатель обладал и терпением, которое тоже признак могущества. Если тот, другой, и вправду являл угрозу, то лучше выждать и понаблюдать, а когда знаний наберется достаточно, он ударит. Стремительно, сокрушительно и окончательно.

Вот он и следил. Несколько часов прошло, прежде чем тот, другой, вышел и сел в машину Зандера. Наблюдатель, держась на приличном расстоянии, поначалу с выключенными фарами, легко следовал по ночным улицам за голубым «доджем-дуранго». А когда тот, другой, оставил машину на парковке у станции подземки и сел в поезд, Наблюдатель тоже вошел в вагон, когда двери уже закрывались, устроился в дальнем его конце и стал разглядывать лицо человека, отражавшееся в стекле окна.

Поразительно молодой и даже красивый. Налет невинного обаяния. Не из тех лиц, какие ожидаешь встретить в данных обстоятельствах, но они все выглядят не так, как предполагаешь.

Наблюдатель последовал за тем, другим, когда тот вышел у «Дейдленда» и направился к одной из множества припаркованных машин. Время позднее, и на парковке было безлюдно. Наблюдатель знал, что может с легкостью устроить все здесь и сейчас. Надо просто подойти к тому, другому, сзади и позволить всей своей мощи перелиться в руки, а затем обрушить на того, другого, и отправить его в темноту. По мере приближения к незнакомцу Наблюдатель ощущал внутри неспешный, величественный прилив силы, едва ли не вкус великого и молчаливого рева убий…

А потом он вдруг замер и медленно двинулся в соседний ряд припаркованных машин.

Потому что на приборной панели автомобиля того, другого, лежала хорошо заметная карточка.

Полицейское разрешение на парковку.

Наблюдателя весьма порадовало, что он оказался терпеливым. Если тот, другой, связан с полицией… тогда проблема может оказаться намного более серьезной, чем он ожидал. Это плохо. Понадобится тщательно все продумать. И конечно, значительно больше понаблюдать.

Наблюдатель тихо скользнул в ночь, чтобы готовиться и наблюдать.