Дж. Б. Маккиннон
День, когда мир перестал покупать
This edition is published by arrangement with Sterling Lord Literistic and The Van Lear Agency LLC
Copyright © 2021 J. B. MacKinnon
© Леонович М. А., перевод на русский язык, 2022
© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2022
Не тот беден, кто мало имеет, а тот, кто жаждет большего.
Сенека
При этом сказал им: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения.
Евангелие от Луки. 12:15
Мир достаточно велик, чтобы удовлетворить нужды любого человека, но слишком мал, чтобы удовлетворить людскую жадность.
Махатма Ганди
Общество потребления понятия не имеет, как заботиться о мире… Потребительское отношение разрушает все, к чему прикасается.
Ханна Арендт
Люди тонут в вещах и даже не знают, зачем они им нужны. На самом деле они бесполезны. Невозможно заниматься любовью с «Кадиллаком», хотя именно это, кажется, все и пытаются делать.
Джеймс Болдуин
В обществе потребления обязательно существует два вида рабов: рабы зависимости и рабы зависти.
Иван Иллич
Я призываю вас всех чаще ходить по магазинам
Джордж Буш-младший
Пролог
Мы должны перестать покупать, но мы не можем перестать покупать
Полдень в пустыне Калахари в Намибии, на юго-западе Африки. Здесь так жарко, что с каждым вдохом легкие словно превращаются в кожу. Кустарник, так и норовящий порезать вас, уколоть или зацепиться за одежду, расползается во все стороны. Рядом, но слишком далеко, чтобы идти пешком в такую жару, разбросаны крытые соломой глинобитные хижины того же цвета, что и красно-золотой песок под ногами. Хотя прошло уже два десятилетия XXI века, эта сцена примечательна почти полным отсутствием вещей: только пара выгоревших на солнце пластиковых стульев, выцветшая одежда на стайке юных охотников да треугольник из металлолома, удерживающий потертый чайник над тонким слоем углей. В проеме без двери виднеются лук и колчан со стрелами.
Еще один охотник, постарше, сидит под поникшим деревом, тень от которого едва может вместить двух человек так, чтобы те не соприкасались коленями. Имя этого охотника неместным произнести трудно. Его зовут Гǂкao, где ǂ – твердый резкий звук, получающийся, когда язык срывается с бугорка за передними зубами. Это звучит примерно как «Гиткао», и если вам так проще о нем думать, то он бы наверняка простил вас. Вы также можете представить его с аккуратной седой бородкой, лицом морщинистым скорее от смеха, чем от тревог, и худощаво-мускулистым телосложением бегуна на длинные дистанции.
«Сейчас мы в основном едим пищу из буша», – говорит мне Гǂкao. Время от времени правительственные чиновники приходят с двумя большими мешками кукурузной муки для каждой семьи. Люди здесь также получают немного денег – либо от государства в качестве поддержки, либо изготавливая предметы ручной работы, которые приходится доставлять почти за сорок километров – верхом или пешком, – чтобы продать в Цумкве, городе одной улицы, являющемся административным центром. Но его родная деревня, Ден|уи (звучит немного похоже на Денгуи), не могла бы выжить без охоты и добывания пищи в пустыне.
«Я замечал в других деревнях, что некоторые мужчины не охотятся и даже не имеют охотничьих инструментов. Когда встает солнце, они просто сидят по домам до заката. Но в этой деревне мы продолжаем и будем продолжать, – говорит Гǂкao. – Если у вас наступят тяжелые времена, если белая полоса закончится, вы должны быть в состоянии позаботиться о себе».
Конечно, нельзя сказать, что Ден|уи до сих пор нетронута современным миром. Гǂкao сидит в синем пластиковом кресле; на нем одежда – в том числе ремень с блестящей пряжкой в ковбойском стиле, который он купил в магазине подержанной одежды в Цумкве. (Зачастую такова судьба одежды, пожертвованной африканцам, – она продается торговцами или сжигается, а не раздается нуждающимся.) Однако сегодня на ужин у Гǂкao будет тушенное в диких овощах мясо антилопы куду. Он не охотится с ружьем. У него есть лук, сделанный из дерева гревия, на котором натянуты сухожилия с хребта антилопы. Древки стрел он делает из толстых полых стеблей высокой травы, а наконечники отравляет личинками жуков, которых он выкопал из земли и раздавил. Колчаном ему служит трубка из прочной коры толстого корня ложного зонтичного дерева, который он выкопал, разрезал и прожарил, чтобы удалить сердцевину одним ударом руки. Иногда он делает колчан поменьше и несколько неотравленных стрел, чтобы продать редким в здешних местах туристам, но эти свои навыки он сохраняет не ради того, чтобы заработать денег на рынке. Для него они – привычные средства и способы выживания.
Гǂкao смог бы рассказать вам, что он один из племени жу|’хоанси[1] (звучит немного как «жукванси»), что на его языке означает «Истинный народ». Большинство чужаков, с другой стороны, знают их как бушменов калахари, или иногда сан, поскольку видели их и слышали их необычный «щелкающий язык» в специальных выпусках National Geographic или в классической комедии «Наверное, боги сошли с ума».
Уже долгое время идут споры об историческом багаже этих терминов. Но, как говорит Джеймс Сазман – британский антрополог и писатель, посвятивший большую часть своей карьеры жу|’хоанси, – «по их мнению, проблема не в том, как другие их называют, а скорее, в том, как другие к ним относятся».
В 1964 году канадский антрополог по имени Ричард Б. Ли, которому тогда еще не исполнилось тридцати лет, начал более чем годовое исследование племени жу|’хоанси, впоследствии признанное одним из важнейших в науке XX века. Когда Ли прибыл в пустыню Калахари, антропологи, как и все чужаки, считали охоту и собирательство отчаянной борьбой за выживание, а также стадией развития более близкой к диким животным, чем к современным людям.
Ли решил проверить эти допущения эмпирическим путем. Он целый месяц тщательно записывал, как каждый человек в лагере распоряжался своим временем, еще месяц подсчитывал калории во всем, что ели жу|’хоанси, и так далее. Он обнаружил, что образ жизни охотников-собирателей на самом деле вполне может быть хорошим.
По некоторым показателям, он, возможно, даже лучше, чем жизнь в промышленно развитых странах.
Начнем с того, что жу|’хоанси работали не слишком напряженно. В среднем они тратили около тридцати часов в неделю, добывая пищу и занимаясь домашними делами, такими как приготовление пищи и сбор хвороста. В те годы типичный житель «первого общества всеобщего благоденствия» – Америки – тратил на работу тридцать один час в неделю, а затем возвращался домой, чтобы заняться бытовыми делами, отнимавшими в среднем еще двадцать два часа. Еще поразительнее то, что самый трудолюбивый человек, которого наблюдал Ли, по имени ǂОма (звучит немного как «Тома»), работал охотником тридцать два часа в неделю – это далеко от нередких сегодня шестидесяти с лишним часов трудовой недели. Кроме того, большинство пожилых и людей моложе двадцати лет обычно вообще не занимались охотой или собирательством.
Но разве они не были голодны и истощены? Вовсе нет, утверждал Ли. Жу|’хоанси ели предостаточно для людей их размера и уровня активности. Помимо охоты на дичь, они питались разнообразной растительной пищей.
Когда их спросили, почему они никогда не занимались сельским хозяйством, один из жу|’хоанси ответил Ли: «А зачем нам что-то выращивать, когда в мире так много орехов монгого?»
У этой относительно легкой жизни были свои минусы. Самым очевидным – на взгляд человека, прибывшего, как Ли, из мира битломании и недавно выпущенного Ford Mustang, – было то, что
жу|’хоанси почти не имели вещей.
Мужчинам принадлежало несколько предметов одежды из шкур животных, одеяла (температура в Калахари может опускаться ниже нуля), охотничье снаряжение и иногда какой-нибудь простой музыкальный инструмент ручной работы; женщины владели одеждой, палками для копания и несколькими ювелирными изделиями из дерева, семян и скорлупы страусиных яиц.
Судя по тому, как долго они существуют, жу|’хоанси и родственные им южноафриканские культуры являются самыми успешными в мире примерами охотничье-собирательского образа жизни. Никто до сих пор точно не знает, где именно в Африке развился наш вид, Homo sapiens. Несомненно лишь то, что вскоре после этой эволюции мы обитали на юге континента, где человеческая семья раскололась надвое. Одна группа отправилась на север, впоследствии став африканскими фермерами, европейскими моряками, китайскими торговцами и венчурными капиталистами Кремниевой долины. Другая группа, в том числе и предки жу|’хоанси, осталась в родных местах. Последние 150 000 лет они потратили на то, чтобы наилучшим образом приспособиться к своему ландшафту.
Не только Ли отмечал поразительное благополучие там, где посторонние этого не ожидали; подобные свидетельства стекались со всего земного шара. Более девяти десятых своего существования как вида мы провели в качестве охотников-собирателей. Оглядываясь вокруг себя в шестидесятые годы, Ли и другие исследователи не были уверены, что их собственная культура окажется столь же долговечной: шла гонка ядерных вооружений, население планеты стремительно росло, а окружающая среда страдала от сильнейшего давления. Ученых все больше беспокоил так называемый парниковый эффект, угрожавший изменить климат. Антропологи испытывали то же неосознанное чувство, что и многие люди сегодня: что где-то на пути культурной эволюции мы сделали неправильный поворот, который, спустя тысячи лет, привел нас к миру роботизированных кошачьих туалетов, отбеливающих эмаль зубных щеток, шоу «Хватай не глядя» и прочего сюрреалистического хлама современной жизни.
Когда Ли выступил с докладом о своих исследованиях на конференции в Чикаго в 1966 году, другой антрополог, Маршалл Салинс, так отреагировал на новые данные: «Это был, если вдуматься, прообраз общества всеобщего благоденствия», – сказал он. Похоже, существовало два разных пути, которыми люди могли достичь удовлетворения желаний и потребностей каждого. Первый из них – много производить, а второй – мало желать. Для жу|’хоанси и других культур охотников-собирателей, по словам Салинса, характерно «благоденствие без изобилия» – образ жизни с небольшим количеством потребностей, легко удовлетворяемых за счет окружающего ландшафта. (Генри Дэвид Торо следовал по стопам жу|’хоанси, когда, как утверждается, говорил: «Я становлюсь богатым, уменьшая количество своих желаний».) Отмечая, что охотники-собиратели часто накапливают меньше пищи и других материалов, чем можно было бы с легкостью добыть, Салинс задавался вопросом о «внутреннем смысле работы не на полную мощность». Возможно ли, добавлял он, что такая сдержанность способствует более полноценной, умиротворенной жизни, чем бесконечная погоня за деньгами и имуществом? Ученые сошлись на том, что ответить на этот вопрос затруднительно по самой горькой из всех возможных причин.
«Быстро приближается время, – записали они в тексте к конференции, – когда не останется охотников, которых можно было бы изучать».
У самих охотников-собирателей были другие планы, и они выстояли, несмотря на безжалостные нападения на их земли и культуру. Ден|уи, уединенная в пустыне в конце длинной песчаной тропы, – это одна из деревень жу|’хоанси, где, как говорят, пока еще силен «охотничий дух». На первый взгляд, Гǂкao производит впечатление человека, который всегда был охотником-собирателем, незнакомым с суматохой глобализованного мира. В действительности это не так. Некоторое время он служил в южноафриканской армии, а позже устроился на правительственную работу в Цумкве и зарабатывал деньги, чтобы тратить их в магазинах. Он смотрел телевизор, ездил на транспортных средствах, ел еду, импортируемую со всего мира, был свидетелем появления мобильного телефона. Ему всегда казалось, что это сомнительный, ненадежный, уязвимый образ жизни, почти полностью зависящий от неподконтрольных ему сил.
Потом он перестал. Он предпочел оставить этот образ жизни позади.
«Все это время я думал о том, чтобы вернуться к старым знаниям. Это всегда было моей мечтой, – говорит Гǂкao. – Я снова приехал в деревню и останусь здесь навсегда, буду охотиться».
Возможно ли, что и остальные из нас однажды решат оставить потребительскую культуру в прошлом? Возможно ли, что мы постигнем «внутренний смысл работы не на полную мощность» вместо изнурительно суетного цикла „зарабатывай-трать“, открытой конкуренции за статус в эпоху социальных сетей и реалити-шоу, а также явного разрушения всей планетарной системы, обеспечивающей нас одеждой, автомобилями, гаджетами и развлечениями? Все больше и больше людей считают, что нам суждено перейти к более простому существованию, если не благодаря некоему великому пробуждению, то в результате коллапса цивилизации под собственным весом. Возвращение Гǂкao к жизни, в которой мало потребностей и еще меньше желаний, высвечивает наши надежды и страхи по поводу такого исхода, показывая, с одной стороны, что наши древние человеческие души способны стремиться к простоте, а с другой – что это прямой путь в каменный век.
Двадцать первое столетие резко выделило острую дилемму: мы должны перестать покупать, однако мы не можем. На рубеже нового тысячелетия, по мнению экспертной комиссии ООН по международным ресурсам, потребление стало важнейшей экологической проблемой, каковой прежде считался рост численности населения. Если говорить об изменении климата, вымирании видов, истощении водных ресурсов, токсическом загрязнении, обезлесении и других кризисах, то индивидуальное потребление каждого из нас имеет большее значение, чем то, сколько нас на планете. В среднем житель богатой страны потребляет в тринадцать раз больше, чем бедной. С точки зрения воздействия на окружающую среду это означает, что рождение ребенка в США или Канаде, Великобритании или Западной Европе равносильно рождению тринадцати детей в такой стране, как Бангладеш, Гаити или Замбия. Растить двоих детей в богатой стране – все равно что иметь двадцать шесть детей в бедной.
Вот уже на протяжении нескольких десятилетий мы наблюдаем почти непрерывный рост потребления всех основных природных ресурсов, от нефти до драгоценных камней, от гравия до золота. Мы эксплуатируем планету в 1,7 раза быстрее, чем она способна восстанавливаться. Если бы все потребляли, как средний американец, это происходило бы в пять раз быстрее. Представьте, если бы мы тратили весь свой годовой доход, а затем брали свыше половины от этой суммы из сбережений, которые планировали передать своим детям, и тратили их тоже.
Такими темпами к 2050 году потребление ресурсов с начала в XXI века утроится.
То тут, то там мы запрещаем пластиковые пакеты или соломинки, но между тем производство пластмасс в целом растет стремительно, причем в два с лишним раза быстрее, чем мировая экономика. Одежда, которую мы покупаем сегодня, в совокупности ежегодно составляет пятьдесят миллионов тонн – падающий астероид такой массы превратил бы любой крупный город в руины и вызвал бы землетрясения по всему миру. Только за последние двадцать лет количество одежды, приобретаемой на одного человека, увеличилось более чем на 60 процентов, а срок ее службы сократился почти вдвое. Даже если вы сомневаетесь в том, насколько точно можно измерить наши ненасытные потребительские аппетиты, это вряд ли имеет значение. Оценки могут сильно варьироваться, но мы в любом случае движемся к кризису планетарного масштаба.
В США люди ежегодно тратят более 250 миллиардов долларов на цифровые устройства, 140 миллиардов – на средства личной гигиены, 75 миллиардов на ювелирные изделия и часы, 60 миллиардов – на бытовую технику, 30 миллиардов – на багаж. Однако стереотипный образ Америки как главного шопоголика нашего мира уже не соответствует, или даже никогда не соответствовал, действительности. Некоторые богатые нефтью страны, например Катар, Бахрейн и Объединенные Арабские Эмираты, а так же Люксембург, превосходят США в потреблении на душу населения. Покупатели, живущие в Европейском Союзе, вместе тратят почти столько же, сколько таковые в США, а канадцы соперничают с американцами в размере того следа, который их образ жизни оставляет на планете. В Китае две трети населения теперь признают, что у них больше одежды, чем им на самом деле нужно. Даже самые бедные жители мира, как утверждается в докладе Всемирного банка, покупают «то, за что они готовы заплатить, а не то, что им „необходимо“». Четыре с половиной миллиарда людей с низкими доходами в мире – это огромный потребительский рынок, тратящий свыше пяти триллионов долларов США ежегодно.
Столы и кровати стали больше, шкафы увеличились в размерах вдвое. Техносфера – все, что мы строим и производим, наше имущество – теперь, по оценкам, перевешивает всех живых существ на Земле. Если бы его равномерно распределить по поверхности планеты, то на каждом квадратном метре лежала бы куча массой в пятьдесят килограмм. Вообразите себе, скажем, кучу, состоящую из маленького телевизора, ананаса, тостера, пары ботинок, бетонного блока, автомобильной шины, годового запаса сыра для среднего американца и чихуахуа. Мы еще даже не начали говорить о том, что мы выбрасываем.
Вереница из грузовиков с годовым объемом мусора, производимым США и Канадой, могла бы опоясать экватор двенадцать раз.
Раньше американцы выбрасывали гораздо больше вещей, чем европейцы, но такие страны, как Германия и Нидерланды, догнали их; среднестатистическое домохозяйство во Франции выбрасывает в четыре раза больше отходов, чем в 1970 году. Примерно пятая часть нашей пищи отправляется на помойку, и, что примечательно, эта проблема характерна как для бедных стран, так и для богатых. Собаки и кошки некогда помогали нам избавляться от остатков пищи. Сегодня у них есть свои потребительские товары, от кроватей и игрушек до одежды и продуктов категории «pet tech» – это рынок стоимостью более 16 миллиардов долларов только в США. Наши питомцы теперь тоже производят мусор.
На все вышеперечисленное мы ответили не сокращением потребления, а попыткой «озеленить» его. Во всем мире основное внимание уделяется замене автомобилей, работающих на горючем топливе, электрическими, а также зарядке наших телефонов электричеством, получаемым от ветра и солнца вместо угля. Органическая еда, нетоксичные краски, повторно используемые компьютеры, энергоэффективные телевизоры и водосберегающие посудомоечные машины теперь доступны повсеместно.
Экологический вред, связанный с товарами и услугами, которыми мы пользуемся, был бы значительно больше без этих достижений. Однако экологизация потребления еще не привела к снижению материального потребления в абсолютном исчислении ни в одном регионе мира. Как выразилась в 2019 году Джойс Мсуя, тогдашняя глава Программы ООН по окружающей среде, «ни в какой момент времени и ни при каком уровне доходов наш спрос на природные ресурсы не снижался». Более того, с 2000 года эффективность использования этих ресурсов в целом упала, а темпы их добычи ускорились.
Да, есть некоторые обнадеживающие моменты. За последние два десятилетия, пока мир переживал взрывной рост эксплуатации природных ресурсов, самые богатые страны были ответственны лишь за небольшую часть этого роста: благодаря «зеленым» технологиям богатейшие покупатели планеты действительно стали бережнее к ней относиться. Тем не менее они по-прежнему наносят наибольший ущерб в пересчете на душу населения, поскольку остаются самыми активными потребителями в мире, и скорость, с которой они потребляют, продолжает увеличиваться. Ничто из наших действий по «озеленению» нашего потребительского аппетита не смогло компенсировать темпов его усиления, и в результате наша непоколебимая преданность «зелеными» технологиям стала казаться странной или даже абсурдной. Если мы хотим уменьшить вред, причиняемый потреблением, то почему бы не подумать о том, чтобы… потреблять меньше?
Наиболее ярко это проявляется в наших попытках уменьшить загрязнение углекислым газом, которое нагревает климат. Ни согласованные международные усилия, ни миллиарды долларов, потраченных на «зеленые» технологии, ни впечатляющее развитие возобновляемой энергетики пока не привели к сокращению количества углерода, поступающего в атмосферу Земли, даже в какой-либо отдельно взятый год. Все упомянутые достижения были нивелированы ростом мирового потребления. До сих пор за всю историю человечества глобальные выбросы парниковых газов снижались только на фоне серьезных экономических спадов – иными словами, когда мир переставал ходить по магазинам.
Во время пандемии Covid-19 в первые месяцы 2020 года, когда потребительская культура оказалась перед закрытыми дверьми, загрязнение углекислым газом в большинстве стран уменьшилось на 20–25 %; страны, на годы отстававшие от своих целей по сокращению выбросов, внезапно стали на несколько лет опережать график.
Конечно, это продолжалось недолго. (Китай побил новый рекорд по выбросам всего через месяц после того, как мировая экономика начала возвращаться к «норме».) Но то, как быстро и повсеместно приостановка потребления помогает борьбе с изменением климата, невозможно было игнорировать.
Однако мы не можем перестать ходить по магазинам. Еще одна важнейшая догма XXI века состоит в том, что наш гражданский долг – покупать, покупать, покупать. Через девять дней после терактов 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне, округ Колумбия, Джордж Буш-младший обратился к Конгрессу США с речью, которую услышали во всем мире. Он призвал людей быть щедрыми, спокойными, толерантными и терпеливыми. А затем он сказал:
«Я прошу вашего дальнейшего участия и доверия к американской экономике».
Это вспоминается как момент, когда Буш посоветовал раненой нации «идти за покупками». Неважно, что он не произносил этих слов. Намек на то, что приобретение нового постельного белья или ремонт дома – полезный ответ на наступивший век террора, произвел на людей такое впечатление, что эти слова, которые президент – пока – не говорил, стали не менее знамениты, чем что-либо им сказанное. Речь Буша была шокирующей, ведь на протяжении большей части человеческой истории мы испытывали сомнения насчет потребления. Моральные авторитеты, представляющие все основные религии и политические течения (к тем, кто процитирован на первых страницах этой книги, можно добавить Конфуция, Бенджамина Франклина, Генри Дэвида Торо, Бетти Фридан, Олдоса Хаксли, Мартина Лютера Кинга, Джона Мейнарда Кейнса, Маргарет Этвуд, Чака Ди и многих других), всегда убеждали нас быть менее меркантильными и зависимыми от потребительской культуры. Даже Адам Смит, шотландский экономист XVIII века, часто называемый отцом капитализма, утверждал, что материализм – не добродетель, а порок. Он нещадно критиковал «любителя игрушек», гоняющегося «в распутстве изобилия» за «побрякушками и безделушками, которые больше подходят для детских забав, чем для серьезных мужских занятий». Покупать меньше вещей – вот что мы всегда должны были делать, хотя в действительности большинство из нас поступали иначе.
Те, кто предостерегают от потребительства, выдвигают два основных аргумента. Во-первых, любовь к деньгам и вещам потакает нашим низменным порокам, таким как жадность, тщеславие, зависть и расточительность. Во-вторых, каждое мгновение, которое вы тратите на размышления о деньгах и вещах, могло бы быть потрачено на внесение большего вклада в человеческое сообщество посредством служения, стремления к знанию или духовной жизни.
Еще два довода против потребительской культуры начали вызывать всеобщую тревогу около пятидесяти лет назад. Один из них – запечатленный в меме «Живи просто, чтобы другие могли просто жить» – заключается в том, что увеличение собственной доли благ равносильно обогащению себя ценой обнищания других. Призыв сокращать это «чрезмерное потребление» стал еще более настоятельным, когда мы осознали, что вырубаем древние леса ради изготовления туалетной бумаги, душим чаек упаковкой от пивных банок, перегораживаем могучие реки, чтобы получать электричество для просмотра повторов по телевизору, и, главное, сжигаем столько ископаемого топлива, что ввергаем климат в хаос.
Однако после 11 сентября наше давнее историческое беспокойство по поводу потребительства как будто испарилось. Этот теракт стоил США по меньшей мере шестидесяти миллиардов долларов и более полумиллиона рабочих мест, причем основная часть ущерба была нанесена не самими террористами, а внезапной утратой желания ходить по магазинам в Америке и во всем мире. Отсюда оставался совсем небольшой шаг до вывода о том, что отказ от покупок сам по себе является очевидной и актуальной опасностью. Как сказал тогда Буш:
«Либо вы с нами, либо вы с террористами».
Речи Буша изменили тон наших разговоров о потреблении. Для мировых лидеров стало привычным делом прямо просить нас выйти и пойти по магазинам всякий раз, когда потребительское безумие опускалось ниже лихорадочного уровня, словно шопинг – не выбор, а необходимость. (Буш в итоге все-таки сказал американцам «ходить по магазинам» в 2006 году, когда экономика начала замедляться, подавая признаки грядущей Великой рецессии.) Когда пандемия коронавируса в 2020 году вызвала самое резкое из когда-либо зафиксированных снижение потребительских расходов, комментаторы вскоре начали обсуждать, сколько смертей приемлемо допустить, чтобы сохранить экономику «открытой». К тому времени мысль о том, что шопинг – не просто развлечение или приятное времяпровождение, а единственное, что отделяет нас от падения цивилизации, звучала уже совершенно обыденно для наших ушей.
Все это происходило на наших глазах: закрытые ставнями витрины торговых кварталов, пустые аэропорты, заколоченные двери ресторанов, миллионы людей без работы или на грани банкротства. Однако столь же неоспоримыми во время локдауна из-за Covid-19 были потрясающе голубое небо над Лос-Анджелесом и Лондоном, свежий воздух в Пекине и Дели и самое резкое сокращения объемов загрязнения парниковыми газами с момента начала наблюдений. Когда морские черепахи и крокодилы вернулись на тропические пляжи, обычно оккупированные массами туристов, когда было зафиксировано уменьшение вибрации планеты в отсутствие нашего обычного шума, это вызвало острые вопросы о цене привычного порядка вещей.
Оказалось, что наши старые тревоги по поводу потребления никуда не делись. Возможно, мы покупаем и потребляем в качестве ничтожной замены чего-то недостающего в нашей жизни? Возможно, зацикленность на вещах отвлекает нас от более важных идей, чувств и отношений? Эти мысли приобрели новую значимость, поскольку на какое-то время люди заполнили пустоту, образовавшуюся из-за отсутствия шопинга, творческим самовыражением, социальными связями и саморефлексией. Миллионы людей ощутили на себе то, о чем говорят многолетние исследования счастья: как в более богатых странах, так и во всем мире, наши доходы и траты уже почти (или совсем) не приносят нам радости. (Как один друг написал мне во время карантина: «Перестав на некоторое время, потом уже не сильно без этого скучаешь».) Конечно, проблема справедливого распределения ресурсов планеты не исчезла, ведь миллиардеры самоизолировались на своих мегаяхтах, в то время как другие, обнищавшие в одночасье не по своей вине, вставали в очереди за продуктами, раздаваемыми благотворительными организациями.
Если мы сократим потребление, это, очевидно, будет иметь серьезные последствия для экономики. В то же время, не сделав этого, вероятно, невозможно остановить глобальное потепление, по крайней мере в необходимом срочном порядке. А ведь изменение климата – лишь одна из длинного списка бед, усугубляемых потребительской культурой, которые, даже по мнению осторожных экспертов, могут привести к политическим потрясениям или крупным человеческим жертвам.
Мы должны перестать ходить по магазинам, но мы не можем перестать ходить по магазинам: дилемма потребителя стала, попросту говоря, вопросом выживания человеческого рода на Земле.
Предположим, что мы вдруг прислушались ко всем тем голосам, которые на протяжении истории просили нас жить, обходясь меньшим. И что однажды мир перестал ходить по магазинам.
Именно такой мысленный эксперимент я решил провести в этой книге. Все началось с того, что я сам столкнулся с дилеммой потребителя. Как и многие люди сегодня, я начал размышлять о том, как мое собственное потребление способствует изменению климата, уничтожению лесов, загрязнению океанов пластиком и многим другим экологическим кризисам, делающим наш мир непригодным для жизни. Я знал, что могу сократить потребление.
Когда я был моложе, то однажды подал мелочь нищему, а он, бросив один взгляд на мои расклеившиеся ботинки, плохо скрывавшие пальцы ног в носках, вернул деньги: «Похоже, тебе они нужнее», – сказал он.
Но как я мог перестать ходить по магазинам, считая, что если все остальные сделают то же самое, то это разрушит мировую экономику? Желая понять, есть ли выход из этого тупика, я решил попробовать разыграть сценарий до конца.
Свой рассказ я веду от самого начала: что происходит в первые часы и дни мира, переставшего ходить по магазинам? Как мы анализируем свои желания и потребности? Чья жизнь меняется сильнее, а чья меньше? Начинает ли земля исцеляться, и если да, то как быстро? Вслед за этим я исследую экономический коллапс, который кажется неизбежным, а также обнаруживаю, что даже в случае катастрофы мы приспосабливаемся.
В отличие от всякого другого подобного краха в истории, этот эксперимент не заканчивается тем, что мир послушно возвращается в торговые центры. Напротив, когда первый день без покупок превращается в недели и месяцы, мы меняем способ производства вещей, организуем свою жизнь вокруг новых приоритетов, находим иные бизнес-модели для глобальной культуры, утратившей желание потреблять. Наконец, я разбираюсь, куда эта эволюция может привести нас через десятилетия или даже тысячелетия, от более глубокого погружения в виртуальную реальность, до планеты, возродившейся со всей природой к жизни, возможно, более простой, чем та, к которой мы когда-либо стремились.
Что вообще значит «перестать ходить по магазинам»? Иногда мы говорим, что «делаем покупки». Обычно это означает, что мы идем покупать предметы первой необходимости, например еду, стиральный порошок, школьные принадлежности и конечно же туалетную бумагу. В других случаях мы говорим: «Давай пройдемся по магазинам» – это часто означает, что мы «охотимся» на товары, которые нам совсем не нужны. Большинство из нас сегодня живет в обществах, где социальная и экономическая жизнь организована преимущественно вокруг потребления: мы – потребители. Однако в повседневном разговоре «потребителем» часто является только тот человек, чье любимое занятие – тратить деньги на одежду, игрушки, безделушки, отдых, изысканную еду или все вышеперечисленное. А «потребительская культура» – это ежедневно обрушивающийся на нас шквал рекламы, распродаж, трендов, быстрого питания, быстрой моды, развлечений и сиюминутных гаджетов, а также наша озабоченность всем этим.