Дирк Хуземан
Фабрика романов в Париже

Полная версия

Dirk Husemann

Die Romanfabrik Von Paris

© 2020 by Bastei Lubbe AG, Koln

© Восканян Д., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Обычно я начинаю книгу только тогда, когда она уже написана.

Александр Дюма

Герои романа

Александр Дюма, писатель

Анна Молль, графиня Дорн, учительница

Тристан, граф Дорн, ее покойный муж

Иммануэль, ее слуга и кучер

Этьен Леметр, магнетизёр

Бен Саймс, его помощник в Лондоне и Санкт-Петербурге

Мадам Менье, его кучер

Фрушар, наемный писатель на «фабрике романов»

Дюма в шато Монте-Кристо

Моке, швейцар в шато

Ипполит, слуга Дюма

Олаф Шмалёр, любекский торговец сельдью в Париже

Мари-Александрин Шмалёр, его жена

Анриетта, его дочь

Жан, его сын

Огюст Мариетт, египтолог и хранитель египетской коллекции в Лувре

Бернар Пивер, французский политик в Париже

Доктор Лассайи, врач в Опиталь де ла Шарите

Месье Ламбермон, хозяин гостиницы «Ламбермон» в Брюсселе

Виктор Шувалов, русский торговец из Санкт-Петербурга

Принц Альберт, британский престолонаследник в Букингемском дворце

Леди Эсми, его гувернантка

Леди Элис, герцогиня Вустерская

Фергус Сиборн, ее любовник

Джордж, повар в Букингемском дворце

Лорд-судья Дигби, судья в Ньюгейтской тюрьме

Икинс, цирюльник в Ньюгейтской тюрьме

Преподобный Коллинз, священник в Ньюгейтской тюрьме

Доктор Бейли, шарманщик в Лондоне

Поппи Робак, продавщица газет в Лондоне

Клеман Кюнен, французский жандарм

Жак Фульширон, французский жандарм

Часть 1. Мечтатель в Лувре

Глава 1. Париж, конец ноября 1851 года

Анна чувствовала себя героиней романа. Еще неделю назад она была учительницей немецкого в Карлсруэ. А теперь колесила в инвалидном кресле по Парижу, преследуя человека по имени Александр Дюма.

Она должна положить конец его преступлениям.

Но для начала ей нужны доказательства. Анна попросила своего слугу Иммануэля разыскать продавца газет. Иммануэль катил ее по бульвару. Еще никогда Анне не доводилось видеть такой толпы. Спешащие куда-то л и то и дело задевали ее коляску. Осенний ветер обдувал лица. Прохожие придерживали шляпы. Анна потуже затянула под подбородком платок, обвязанный вокруг чепца.

Вскоре Иммануэль показал на рыночную палатку из досок, ящиков и простыни, сооруженную перед ярко освещенным кафе. Молодая продавщица раскладывала по прилавкам книги и газеты.

– Экий ноябрь – все перепачкает, – отозвалась торговка, когда Анна пожелала ей доброго вечера. – Мои газеты на все сгодятся: сперва можно скоротать вечер за чтением, а после застелить ими мокрые полы, – жестикулируя усталой рукой, расхваливала товар женщина.

– Александр Дюма, – сказала Анна. – Вы его знаете?

Глаза продавщицы вдруг засветились ярче огней кафе.

– Месье Дюма? Разве я похожа на даму из высшего общества? – показала она на свой потрепанный халат.

– Разумеется, я про его истории. У вас есть что-нибудь из его произведений? – Анна указала на газеты.

Продавщица вытащила экземпляр и протянула Анне.

– Когда-то он писал для Le Siecle^[1]. А теперь издает собственную газету.

Le Mousquetaire, «Мушкетер» – прочитала Анна заголовок на французском. Ниже было написано: Journal de M. Alexandre Dumas – Газета месье Александра Дюма. Она поправила очки. Первую страницу украшал рисунок фигуры в историческом костюме – вероятно, мушкетера, давшего имя изданию. Рядом с ним был изображен стол, у которого стояло ружье.

Анна протянула руку. Однако продавщица, убрав газету, выставила черный от типографской краски палец.

– Пятнадцать сантимов^[2], – потребовала она. – Сначала платите, а потом читайте. Старая житейская мудрость газетчиков.

Анна достала из кошеля три монеты. Иммануэль привез ее с газетой в руках в шумное кафе. Рекой лились разговоры; позвякивали, ударяясь о фарфор, серебряные ложки. Отыскав крошечный круглый столик, Анна заказала себе кофе, а Иммануэлю – пиво. Развернув газету, она положила ее на исцарапанную зеленую столешницу. «Мушкетер» был напечатан на тонкой дешевой бумаге. Буквы просвечивали. В некоторых местах печатный станок чуть не пробил лист насквозь. Надпись на первой странице гласила: «Французы, прочь из Парижа». Так озаглавили обвинительное заключение о перестройке города бароном Османом. Большинству граждан Парижа была не по карману плата за новые роскошные квартиры, и им приходилось переселяться в обедневший район к востоку от Сены. Анна пробежала статью глазами. Нет, это не то, что она искала. Так вот же! Внизу на титульной странице разместилась статья в две колонки о новой истории, вышедшей из-под пера Дюма. Там же было написано, что уже в этом выпуске можно прочесть текст: первую часть романа «Могикане Парижа».

Ее-то Анна и искала. Отдав титульный лист Иммануэлю, она стала читать дальше.

На второй странице она нашла историю. Героями оказались двое влюбленных, Коломбан и Кармелита. Они умело выкарабкивались из опасных ситуаций, куда попадали из-за собственной заносчивости. Анна с трудом одолела главу целиком. После она подозвала официанта, расплатилась, выудив пару монет из иссякающего запаса, и справилась у него о ближайшей жандармерии.

Полицейский участок располагался в мрачном доме на улице де Клери. Иммануэль провез Анну через входную дверь. В воздухе висел запах мужского пота и трубочного табака. За письменным столом, на котором царил беспорядок, сидел мужчина в форме с заспанным и отсюда угрюмым выражением лица. Приглаживая тонкие усы, служащий спросил Иммануэля, чего ему надобно.

– Он со мной. Мне есть что вам доложить, – сказала Анна.

– Слушаю вас, мадам, – устало отозвался мужчина.

– Я пришла выдвинуть обвинения против Александра Дюма, – сказала Анна.

Усталость тут же исчезла с лица жандарма.

– Против писателя?

– Разве в Париже так много людей с этим именем? – ответила Анна. – Разумеется, против писателя.

Сослуживцы полицейского, сидевшие за двумя столиками сзади, подняли головы.

– Что он натворил на сей раз? – спросил мужчина у входа.

– Выходит, он известный преступник? – спросила Анна в ответ.

– Об этом распространяться не разрешено. Вы хотели выдвинуть обвинения. За что же?

Достав лист бумаги, он вытащил пробку из бронзовой чернильницы.

– За… – Анна бросила взгляд через плечо. Ее спутник пожал плечами. – . развращение нравов, – нашлась она.

Жандарм нахмурился.

– Дюма вас как-то побеспокоил?

– Еще как побеспокоил, – продолжила Анна. – Каждым своим словом он вгоняет меня в краску.

Полицейские за дальними столиками поднялись и подошли поближе.

– Мадам, – начал жандарм. – Мы живем в свободной стране. Месье Дюма – один из самых успешных и излюбленных писателей. Обвинения…

– Его любят, потому что он оглупляет читателей и привлекает дешевыми уловками. Он. он. – слово никак не давалось Анне, – гипнотизер. Он превращает людей в послушных марионеток. Он опасен!

Тут полицейские переглянулись. Один махнул рукой, будто обжегшись.

– Я требую, чтобы полиция приняла против него меры.

– Мы не можем посадить человека в тюрьму лишь за то, что он пишет романы, – сказал служащий у входа.

– Разве я говорила про тюрьму? – Анна ударила по столу рукой в перчатке. – Прикажите оборвать объявления, восхваляющие его грязь. Запретите его газету. И проследите за тем, чтобы ваши соотечественники читали хорошие книги. Откройте публичные библиотеки и школы.

– Адрес? – спросил жандарм.

– Я не знаю, где этот писака устроил логово, – сказала Анна.

– Мадам, я имею в виду ваш адрес. Вы проживаете в Париже?

Анна замешкалась. Быть может, в этот самый миг разгневанная мадам Шмалёр приказывала слугам вынести сумки из комнаты Анны и снять ее постельное белье. Но пока Анна не знала этого наверняка, она все еще жила в том доме. Анна назвала адрес: улица Реамюр, 38.

Наскоро заполнив документ, жандарм отдал его Анне на подпись. Затем он положил лист на стопку, сцепил руки в замок и сказал:

– Доброго вечера, мадам.

У него на лице застыла маска напускного добродушия.

Анна наклонилась над столом и протянула руку за документом. Она поднесла его поближе к очкам.

– Где обозначены меры, которые будут приняты полицией?

Вздохнув, жандарм попытался забрать документ у Анны.

– Они нигде не обозначены. Это остается на усмотрение нашей жандармерии.

– И что же жандармы могут усмотреть? – возмутилась Анна.

Ей стало душно. Эти люди не воспринимали ее всерьез. А все потому, что она была женщиной и сидела в инвалидном кресле! Ее охватил горячий стыд.

– Это касается только нашей канцелярии.

Ловким движением жандарму удалось выхватить документ, однако лист разорвался пополам.

Анна бросила клочок бумаги в человека в форме. Тот попал ему в грудь и бесшумно спланировал на пол.

– Вы всего лишь прислужник, – набросилась на него Анна. – Предоставьте мне начальника полиции.

– Не хотели бы вы в таком случае обратиться к президенту республики?

Анна хотела было попросить Иммануэля научить нахального француза хорошим манерам, но в этот миг вмешался другой полицейский. Обогнув стол сослуживца, мужчина вырос перед инвалидным креслом Анны. «Если он сейчас вальяжно присядет рядом со мной на корточки, я закричу», – пообещала она себе. Однако жандарм стоял, глядя на нее сверху вниз. На нем была та же синяя форма, что и у его сослуживцев, но на плечах красовалось больше значков.

– Позвольте мне сделать небольшое замечание, мадам. Похоже, вы не француженка, – сказал он низким голосом.

– Я из Великого герцогства Баден. Какое отношение это имеет к моему обращению? – фыркнула Анна.

– Разумеется, никакого, – ответил офицер. – За одним лишь исключением: вероятно, вам неизвестно, какое учреждение во Франции следит за соблюдением правил хорошего тона.

– Конечно же, полиция, – сказала Анна. – Разве не так?

– Вам стоит обратиться в цензурное ведомство, – поведал жандарм. – Избавьте бедного Гади от лишних хлопот. Вашу жалобу, – он указал на клочок бумаги, – мы все равно бы передали нашим товарищам из цензурного ведомства. Но на это уйдут недели. Почему бы вам не посетить их лично? – Служащий продиктовал адрес. – Можете зайти завтра в восемь, кто- то точно будет на месте.

Немного погодя он добавил:

– Имейте в виду: произведения Дюма у нас горячо любимы. Если из-за вас его работы падут жертвой цензуры, вы настроите против себя всю Францию.

Глава 2. К западу от Парижа, шато Монте-Кристо, декабрь 1851 года

Париж был столицей зловония и родиной туалетной воды. Ни в одном уголке Европы не нашлось бы столько парфюмерных магазинчиков, нигде больше состоятельные дамы и господа не тратили так много денег на эфемерные ароматы. И неспроста: Париж был помойной ямой. С улиц поднималась нестерпимая вонь, в воздухе парила безнравственность, колоколом накрывавшая город. Французские короли, оставшиеся в прошлом, стремились улучить любую возможность, чтобы укрыться от грязи и нечистот. Они проветривали аллонжи^[3] и жюстокоры^[4] на охоте в Булонском лесу, но после дневных увеселений им приходилось возвращаться в болото, лишь притворявшееся великим городом. Немудрено, что самые зажиточные богачи отдавали целое состояние, чтобы жить за пределами Парижа. Они переселялись на запад, на склоны Сен-Жермен-ан-Ле^[5]: оттуда город еще было видно, но уже не чувствовалось дыхание его зловонной пасти.

Именно там каждый уважающий себя французский князь велел возвести замок. Там появлялись на свет и от него же погибали короли. Там герцоги грызли куриные ножки и швыряли обглоданные кости в сторону Парижа. Там самые богатые мужчины приглашали прекраснейших девушек общества на чакону^[6], и, кружась в танце, наступали им на ноги. Живущие в Сен- Жермен-ан-Ле становились немного ближе к небу.

Со временем королей поглотила череда революций, и теперь, в 1851 году, их совсем не осталось. Но их замки никуда не исчезли. Ныне они принадлежали богатым буржуа, сколотившим состояние на железных дорогах и сигарах, кашемировых тканях и фарфоре, венецианском хрустале и кристальном шампанском.

Но только простой люд довольствовался жизнью в пыльном великолепии и упокоением там, где короли из династии Бурбонов пускали благородные газы. Поистине успешные люди строили себе дворцы сами.

Не так давно поблизости замка Генриха IV, где родился король-солнце^[7], появилось новое шато. Его владелец причислял себя к монархам и называл себя королем поэтов. В Париже его считали волшебником, превращавшим слова в деньги. А в Сен-Жермен-ан-Ле он славился прежде всего тем, что умел испарять деньги в воздухе.

– Пишите! – Голос прогремел по комнате, оклеенной обоями сливового цвета.

Помещение напоминало школьный класс: друг за другом в нем стояли десять письменных столов. За ними, склонившись, сидели десять мужчин. На лбах у них блестели капельки пота. Перья у них в руках танцевали, исписывая лист за листом. Один из них, худой юноша со светлыми волосами и полами, давно вышедшими из моды, остановился, посмотрел на написанное, коснулся кончиком пера щеки и теперь смотрел в окно.

Из раздумий его вырвали тяжелые шаги. На рабочее место упала тень.

– О чем думаете, юный друг? – прозвучал хриплый бас.

– Мне кажется, в истории, которую я должен изложить в соответствии с вашими представлениями, что-то не так, месье Дюма, – сказал писатель, не отрывая взгляда от окна.

Деревья в парке качались на декабрьском ветру. Капли дождя барабанили по окнам шато Монте-Кристо.

– Что-то не так, – повторил Дюма.

Он был крупным и статным мужчиной. На голове у него красовалась копна кудрявых волос. Кончики их подрагивали. На лице с полными щеками сияли ястребиные глаза. Губы его скривились, а надушенные усы вздрогнули. Не знавший Дюма человек подумал бы, что тот оскалил зубы. Но на самом деле писатель улыбался – как и всегда, когда автору «Трех мушкетеров» бросали вызов.

– Я бесконечно рад видеть такой молодой талант, как вы, на «фабрике романов», Фрушар, – сказал Дюма. – Прошу, поведайте, что в моей истории не так.

– Сюжет захватывающий и занимательный, – ответил наемный писатель. – Но, как по мне, злодей немного блеклый. – Фрушар испуганно взглянул на писателя. – Если я вправе так выразиться.

У Дюма была темная кожа, доставшаяся ему в наследство от отца, уроженца Гаити.

– Немного краски еще никому не вредило, – сказал он. – Придумайте что-нибудь, Фрушар. Обмакните кисть в палитру вашего разума, а затем проведите ей по бумаге! Вдохните в героя жизнь!

– Это я и пытаюсь сделать, месье, – сказал наемный писатель. – Но вообразить себе живого человека очень трудно.

– Видите капли дождя на окне? Представьте, что эти капли заполняют все ваши мысли. И в каждой из них таится какая-то идея, а иногда – даже целая история. Фрушар! Внутри вас текут ручьи. В вас запружены реки фантазии. Усядьтесь на берег и закиньте удочку!

Фрушар вновь уставился на оконное стекло. Он сглотнул.

– Злодей должен попасть в тюрьму. Там другие заключенные будут его пытать, а потом убьют, – наконец произнес наемный писатель.

Дюма похлопал Фрушара по спине.

– Великолепно и действенно. Во всяком случае, если вы хотите меня разорить. – Он взъерошил волосы. – Как насчет такого? Злодей должен попасть в тюрьму. Но страдания там его не погубят. О нет! Он станет еще сильнее и превратится в самого страшного злодея. Попадая в ад, дьявол чувствует себя как дома. Не так ли, Фрушар? – Не дождавшись ответа, Дюма продолжил: – В тюрьме наш злодей обогатится и станет еще могущественнее. Только на сей раз случится это не за счет невинных граждан, а к несчастью других заключенных.

– Но как же так устроить? – тихо спросил Фру- шар.

– Чего бы вам больше всего не хватало в тюрьме? – спросил Дюма.

– Мне бы… ну, если бы мне довелось там оказаться, мне бы.

– Вы мужчина, Фрушар. Вам бы хотелось иметь метрессу^[8]. Ночи в тюрьме холодны и скучны. Посему наш злодей подкупает надзирателей.

– Как же он достал деньги?

– Зачем нужны деньги, если есть идеи? Идеи, Фрушар! Метресса приходит к нему, а он за плату делится ею с товарищами по несчастью. Этими деньгами наш злодей подкупает караульных и становится настолько богатым, что превращается в короля тюрьмы. Разумеется, своим товаром он лакомится и сам.

– Какая мерзость! – застонал писатель.

– Вы так полагаете? Тогда это именно то, что нам нужно.

На лестнице послышались шаги. Появился швейцар. В сливовой ливрее его было едва видно на фоне обоев.

– В чем дело, Моке?

– К вам посетитель, месье, – сказал швейцар.

В шато Монте-Кристо бывало два вида гостей. Одних приглашал сам хозяин: с такими он чинно пировал днем, а по ночам устраивал кутежи. Другие же приходили сами и требовали чего-то, что Дюма был не готов или не мог предоставить.

– Я же объяснял тебе, что делать с нарушителями спокойствия, Моке.

Швейцар поклонился.

– Несомненно, месье. Но на сей раз господа из банка привели собаку. Наш Наполеон от испуга облегчился у всех на глазах, а потом убежал в будку.

Дюма зашагал по комнате. В дверях он опять повернулся к наемным писателям.

– Это не повод отложить перья в сторону. Сегодня вечером статьи должны быть в типографии. Журнал «Мушкетер» выйдет в срок и в полном виде. Пишите, господа, пишите!

Александр Дюма велел швейцару проводить незваных гостей в белый салон. Сам он, быстро войдя в комнату через боковую дверь, удобно устроился на кресле с высокой спинкой и обивкой из красной кожи. Предмет мебели напоминал трон. Дюма часто бывал в Лувре, где на картинах изучал, как короли французской истории сидели на роскошных креслах. Когда приходили банкиры, писатель принимал непринужденную позу Людовика XVIII. Для этого он клал левую руку на подлокотник, а правой опирался на трость.

У одной из стен комнаты стоял бюст хозяина дома из пентелийского мрамора. Фигура была в два раза больше своего владельца и таинственно глядела на потолок, где люстра сияла кристальным светом, отбрасывая сверкающие искры на полированный камень. Дюма нравилась эта композиция. Порой ему казалось, что его каменная копия вот-вот посмотрит на него и с ним заговорит.

Со входа доносились громкие голоса, сопровождаемые собачьим лаем и клацаньем когтей по каменной плитке.

– Только не собака, месье, – кричал Моке. – Только не в шато!

В белый салон вела двустворчатая дверь. Она была сверху донизу усеяна маленькими стеклянными окошками. Сейчас за ней появились двое мужчин в темном. Сквозь стекла их фигуры казались разделенными на квадраты. Дюма усмехнулся: дверь напомнила ему головоломку, в которой нужно передвигать фрагменты, чтобы получить цельную картину. Было бы забавно переставить кусочек с головой одного мужчины так, чтобы он оказался в промежности другого. Дюма все еще раздумывал над заманчивыми вариациями, когда посетители самовольно открыли дверь и вошли.

– Месье Галлуа. Месье Одье.

Дюма знал гостей и кивнул им в знак приветствия, но не встал.

– Дюма, – сказал тот, что звался Одье. Его прическа парой голубиных крыльев обнимала его голову. – Наше терпение на исходе. Платите! Или мы засадим вас в тюрьму.

Между ног кредиторов протиснулась собака. Черная и короткошерстная, по колено хозяевам, она не переставала скалиться. Одье держал ее на коротком поводке.

Дюма подозвал мужчин поближе и предложил им расположиться на стульях за белым круглым столом, занимавшим середину комнаты. Мужчины не садились. Но это лишь пока.

– Сколько еще я вам должен? – спросил Дюма.

– Ровно триста сорок тысяч франков. И это с процентами, – последовал ответ Галлуа.

– И ради такой суммы вы специально приехали из Парижа, – отметил Дюма. – Раз у работников вашего банка хватает времени на такие пустяки, дела у учреждения явно идут лучше некуда. Я не вижу ни единой причины поддерживать вас своими деньгами.

– Это наши деньги, Дюма, – Одье повысил голос. Собака со злобным рычанием потянулась к хозяину дома. – И это совсем не мелочь. Свечнику у меня на улице пришлось бы работать всю жизнь, чтобы заработать хотя бы сто тысяч франков.

– И сколько свечей получилось бы в итоге? Возможно, он смог бы осветить ими на одну ночь весь Париж. Ежели нет, выходит, такое под силу только писателям. Передайте бедняге от меня привет, – ответил Дюма. – Я закажу у него четыреста сальных свечей. Мое шато должно сиять столь же ярко, как и мои мысли.

– Полно разговоров! – рявкнул Галлуа по-собачьи. – Деньги, Дюма! Или я вызываю жандармов.

Хозяин дома поднялся и направился к посетителям. Банковские служащие едва ли доставали Дюма до плеч. Опустившись на колени, писатель посмотрел собаке в глаза. Рычание превратилось в клокотание, а затем полностью смолкло. Дюма потрепал животное за ушами. В благодарность собака лизнула его подбородок.

– Спустите бедолагу с поводка, – сказал Дюма. – За что вы его так мучите? Ему так же скверно, как и несчастному писателю, которому вы пришли докучать.

Зазвенел дверной колокольчик. В комнате снова появился Моке.

– Месье Дюма, к вам посетительница. Мадам Прунель. Она пришла с сыном и говорит, что ей очень нужна ваша поддержка. Дама ждет в желтом салоне.

Моке, славный малый! Как вовремя! Ему всегда приходят в голову отличные идеи.

– Господа, – обратился Дюма к банкирам, – на этом мы вынуждены прекратить нашу беседу. Заставлять ждать даму в беде недопустимо. Au revoir^[9]. Напоследок совет: дайте вашей собаке – и мне тоже – поводок подлиннее.

Дюма скрылся из комнаты; полы сюртука развевались. Одье крикнул вдогонку, что дождется его, но на эту угрозу писатель не ответил. Терпение кредиторов было столь же недолговечно, как и денежные запасы транжир. Одье и Галлуа надоест ждать, и в конечном счете они сдадутся и уйдут. Ennui, господа, скука. Вот оно – оружие писателя.

– Браво, Моке! – Дюма похлопал швейцара по плечу.

Хозяин дома заметил, что ливрея слуги уже изрядно износилась. Моке заслужил одежду получше. Завтра же Дюма закажет для этого доброго малого нарядную форму у самого дорогого портного Парижа.

– Месье? – спросил швейцар недоумевая.

– Отличная идея, Моке. – Дюма рассмеялся и ударил себя кулаком по ладони. Его пышные волосы развевались. – «Мадам Прунель ждет вас в желтом салоне». Лучше и не придумаешь.

– Но это правда, месье, – тихо сказал Моке. – Она пришла с сыном Анри и очень рассержена.

Дюма поднял глаза к небу.

– Моке, про новую ливрею можете забыть!

Он бросился в желтый салон, оставив швейцара в растерянности разглядывать свою форму.