– Хорошо. Я расскажу вам… скажем, сюжет моего нового романа. Только сильно не верьте ни единому слову, договорились? Это же фантастика, а фантасты все слегка сумасшедшие, так говорят! – рассмеялся серый, и его смех был подобен шуршанию бумаги.
– Договорились! – радостно приготовилась слушать Ромашка. Она даже почти перестала следить за выпивохой у двери, тот тоже навострил уши.
Серый поставил пакет обратно на прилавок, его лицо слегка помрачнело, в серо-зеленых глазах будто мелькнули дальние молнии. Он провел ладонью по коротким светлым волосам, решаясь на разговор.
– Предположим, лет эдак через пару тысяч человечество поняло очень многое про то, как устроен этот мир, и для чего он был создан. Как последствия, люди быстро вышли в космос, как ближний, так и дальний, ведь теперь расстояния не имели большого значения, а до того топтались в пределах своей небольшой солнечной системы. Но самое странное, что смогло сделать человечество – это путешествия во времени! – серый глянул на пораженные лица этой парочки, но тут же продолжил. – Правда, как таковым это действо не было теми путешествиями, что описывали фантасты за сотни лет измышлений. Нельзя было вернуться в прошлое, убить бабушку, скажем, диктатора, чтоб история пошла по-другому. Все бы вернулось на свой предопределенный путь, как ни старались бы незадачливые борцы за справедливость. Тем более, что историки создали нечто вроде ордена, который защищал Путь Человечества, они давали клятву до конца соблюдать принципы своего братства, и охранять его даже ценой своей жизни.
– Но почему нельзя менять прошлое, если бы тот диктатор умер в детстве, всем бы стало лучше, так ведь? – удивленно воскликнула Ромашка. Ее щеки разгорелись, черты лица стали красивее от прилившей к лицу крови.
– Я молчу о моральной стороне вопроса… Скажем так, предположим, что история, точнее, движение того, что люди называют временем, не линейно. Оно… чем-то похоже на мировой ясень Иггдрасиль, да, такая аналогия почти верна. Его развитие предопределено высшими силами, в этом их план и воля. Он растет и ветвится, у него есть узловые точки, от которых отходят ветви и веточки, иначе он был бы скучной и ненужной палкой, так ведь? – опять зашуршал смехом серый.
– А еще на нем растут листья, это мы – Люди, Человеки! Мы вырастаем на время, радуем глаз, питаем своими соками мировое Древо, а оно своими – нас, потом мы уходим, и на нашем месте вырастает новая листва. Это и есть Жизнь, нашего вида радость и проклятие! – посетитель помолчал, его лицо осунулось.
– Так вот, представьте. Люди научились жить лет до трехсот почти, в радости познания и творчества. И через пару тысячелетий, скажем, жил паренек, ему было двенадцать или тринадцать лет. Это было самое детство, по нынешним меркам как пятилетка, дошкольник. Его отец был одним из главных в Ордене Историков, сильный и активный деятель. И был у его отца младший брат, бузотер и ломатель традиций, хитрый как лис, завистник старшего брата, – упоминая его, серый слегка изменился в лице.
– Он очень нравился племяннику, его звали в то время Декс, кажется. Однажды хитрый дядя уговорил пробраться в рабочую зону его отца… назовем это лабораторией и рабочим кабинетом по нынешним понятиям… так вот, когда они были в той лаборатории, дядя уговорил наивного паренька надеть… м-м-м… как бы это сказать, это были не механизмы, они становились частью тела, своего рода расширяли твою сущность… не надеть, внедрить в себя временной модуль, почти живую штуку, ради новых ощущений, к чему так падки подростки и малыши…