bannerbannerbanner
Комната шепотов

Дин Кунц
Комната шепотов

Полная версия

22

К шести тридцати вечера четверга, пять часов спустя после атаки, снегопад начал уменьшаться, включилось уличное освещение. Из полуразрушенного и выгоревшего отеля «Веблен» в свете аварийных прожекторов поднимался дым: сначала он был густым и черным, теперь – белым и редким, что наводило на мысль о неземных существах, духах, поднимающихся к небесам из этого места огненной смерти. Снежинки, под конец ставшие крупнее, падали, кружась с торжественным изяществом цветочных лепестков, брошенных в могилу скорбящими родственниками.

Шериф Лютер Тиллмен, сунув руки в карманы стеганой утепленной куртки, стоял на углу Фицджеральд-авеню и Мейн-стрит, через улицу от руин. Время от времени ритм и скорость его дыхания – клубы пара на морозе заставляли вспомнить об огнедышащем драконе – менялись в соответствии с настроением: ярость, печаль, снова ярость. Он радовался, что соседние здания пострадали меньше, чем можно было ожидать, но это было слабым утешением, с учетом масштабов катастрофы. Пока что насчитывалось сорок два погибших, включая губернатора и местного конгрессмена, но это число наверняка увеличилось бы с началом разбора завалов.

Тиллмен был удручен из-за того, что его оттерли в сторону: сначала полиция штата, потом, в более агрессивной манере, агенты ФБР из миннеаполисского отделения и совсем недавно – специалисты Бюро, прилетевшие из Куантико: в основном они представляли Первый отдел поведенческого анализа, который занимался терроризмом, поджогами и взрывами. Тиллмен не возмущался. Они обладали нужными знаниями и ресурсами для такого тщательного расследования, которое не мог произвести ни один окружной шериф. А поскольку среди жертв оказался конгрессмен, это было преступление федерального значения. И все же несчастье произошло в юрисдикции Тиллмена, многие из погибших были его друзьями или соседями. У него болело за них сердце, и к тому же скорбь усугублялась от ощущения собственной бесполезности.

Несмотря на холод и скверный запах дыма, который то ослабевал, то усиливался, в зависимости от капризов вечернего ветерка, горожане собрались поблизости – посмотреть на происходящее и отдать дань памяти погибшим. Помощники Лютера мягко просили отойти каждого, кто подходил слишком близко, и терпеливо утешали тех, кто беспокоился о судьбе близких. Но больше они не могли сделать почти ничего – здесь верховодили федералы.

Жители округа любили Тиллмена. В пятьдесят один год он оставался прямым, как фонарный столб, при росте шесть футов три дюйма, некогда считался школьной футбольной звездой и был черным, хотя в Миннесоте менее пяти процентов жителей могли похвастаться африканскими корнями. Он гордился тем, что его четыре раза выбирали окружным шерифом. Но эта гордость не переходила в гордыню благодаря смирению и чувству ответственности перед людьми, доверившими ему эту работу.

Кроме того, Ребекка, жена Тиллмена, с которой он жил уже двадцать шесть лет, умела выявлять растущее высокомерие на ранней стадии и ставила мужа на место при помощи взгляда или ласковых слов. Он старался не забывать, что его действия отражаются на Ребекке и на двоих детях Тиллменов. Это усиливало его раздражение: представители вышестоящих инстанций оттерли его от расследования, а местные жители не без основания ожидали, что шериф примет в нем активное участие.

Его беспокоило, что все слишком быстро свелось к единственному следу: Кора Гандерсан. Он знал ее двадцать лет. Кора не была способна на такое ужасающее преступление.

И все же каждый человек – загадка; разум каждого из нас – лабиринт коридоров и тайных комнат. Мы не знаем других людей по-настоящему и не подозреваем, на что они способны. Кроме нашего супруга. Да и то не всегда.

Кора творила чудеса, когда дело касалось детей с особенностями развития, и никто не мог сказать о ней ничего плохого. Лютеру очень не хотелось думать, что в ее сердце поселились злоба или безумие, но он слишком долго был копом, чтобы отметать такую вероятность.

От ее машины почти ничего не осталось – искореженная масса стали и расплавленного стеклопластика. Еще меньше осталось от самой Коры, так что личность можно было установить только по ДНК. Многочисленные свидетели, хорошо ее знавшие, были готовы подтвердить, что она сидела за рулем горящего «форда» и вроде бы смеялась, когда машина стала набирать скорость, что в салоне не было никого, кроме нее.

Ее дом в сельской местности сейчас обыскивали сотрудники ФБР. Лютер мог только наблюдать за всем этим… и ощущать свою бесполезность.

В 6:42, когда Тиллмен пересек улицу, чтобы поговорить с местным начальником пожарной службы (скорее для того, чтобы сделать хоть что-то, а не с целью получить важную информацию), зазвонил его телефон. Это был Роб Стассен, которого Лютер отправил на помощь федералам, работавшим в доме Коры.

– Шериф, если вы не очень заняты, приезжайте сюда.

– Сейчас разница между мной и медведем в спячке только в том, что у меня нет берлоги. Что там?

– Ничего. Просто они уехали.

– Кто «они»?

– ФБР.

Федералы оборудовали центр быстрого реагирования в библиотеке на Мейн-стрит, в полуквартале от отеля «Веблен». Оттуда в 3:30 к дому Коры Гандерсан выехала бригада из четырех человек. В 4:30 за ними последовали еще два специальных агента с грузом оборудования – из тех, что прибыли позднее из Куантико.

Дом не был местом преступления, но предполагалось, что именно там производили его планирование и подготовку. Беглое прочесывание окрестностей должно было продлиться как минимум до полуночи, учитывая важность дела.

Лютер посмотрел на свои ботинки, покрытые снежной коркой, пошевелил замерзающими пальцами, отвернулся от начальника пожарной службы и спросил, понизив голос:

– Они сказали, когда вернутся?

– Думаю, они не вернутся, – ответил Роб Стассен.

Интуиция Лютера подсказывала ему – в течение какого-то времени, – что с отдельными федеральными агентами не все в порядке. Некоторые казались невозмутимыми, отстраненными от окружающего ужаса до такой степени, что это тревожило шерифа. Да, конечно, следователи, первыми приезжающие на место происшествия, должны оставаться собранными, подавлять собственные эмоции. Но даже самые опытные профессионалы, закаленные жестоким опытом, не могли оставаться спокойными при виде всего этого, и, хотя никто не ждал от них ни слов соболезнования, ни слез сочувствия, их переживания не могли не отражаться на лице. Как минимум четверо из них выказывали полное безразличие, словно не были способны проявить обычное человеческое сочувствие при виде сваленных в кучу, искалеченных взрывом, обуглившихся, переломанных, безжизненных тел.

– Я здесь один, – сказал Стассен. – Этот дом вызывает какое-то странное чувство, шериф. Лучше вам самому приехать и посмотреть.

23

В библиотеке под конец дня наступила тишина. Ряды потолочных ламп горели через один – возможно, в целях экономии, – и высокие окна со множеством стекол были лишь слегка подсвечены серым мерцанием дня, умытого дождем.

Полок, уставленных книгами, было меньше, чем прежде: пришлось высвободить место для DVD-проигрывателей и детского уголка. Кроме того, в конце большого главного зала стояли несколько компьютеров.

Смартфоны, электронные планшеты и ноутбуки имели уникальные идентификаторы, и власти могли определять их местонахождение в реальном времени. Поэтому, пустившись в бега и покинув систему, Джейн Хок стала использовать библиотечные компьютеры и выходила в Интернет инкогнито. Тем не менее, если ее поисковые задания содержали определенные фамилии, названия или понятия (Дэвид Джеймс Майкл, компания «Далекие горизонты», наномашины, мозговые имплантаты и прочая), это могло привести в действие тревожную сигнализацию на веб-сайтах, где обитали ее враги, и инициировать их поисковые программы. По этой причине она сводила к минимуму продолжительность своих поисков.

Сейчас за компьютерами не было никого, кроме нее. Джейн надеялась на то, что никто не придет, пока она не закончит работу.

Ее интересовали две темы. Первая – адвокат Рэндал Ларкин. Когда она не позвонила в полдень Лоренсу Ханнафину, эти люди, вероятно, решили, что после разговора с журналистом она сочла его не заслуживающим доверия. Они не могли знать, что Джейн прослушала беседу Ханнафина с Ларкином.

Бутафорские очки со стеклами стали выводить ее из себя – она в жизни не надевала ничего такого. Ее раздражали подушечки, давившие на нос. Оконечник правой дужки натирал кожу за ухом. Хотелось, чтобы поскорее настала ночь: тогда можно будет наконец снять это.

Юридическая фирма «Вудбайн, Кравиц, Ларкин и Бенедетто» размещалась в доме на бульваре Литтл-Санта-Моника, в Беверли-Хиллз. Ссылок на Рэндала Ларкина было много. Джейн прошла по некоторым из них, занесла данные в свой маленький блокнот и вскоре имела все, что ей требовалось.

Прежде чем перейти ко второй теме, она осмотрела комнату, желая убедиться, что ее никто не видит, сняла очки и помассировала вмятинки на переносице. Когда Джейн открыла глаза и снова надела очки, футах в пятнадцати от нее, в конце прохода между полками, стояла, глядя на нее со слегка удивленным видом, женщина лет тридцати пяти, в туфлях на резиновой подошве, коричневой юбке и белой блузке. Она катила перед собой тележку с книгами, чтобы поставить их на место.

Джейн улыбнулась, женщина сделала то же самое, и Джейн вновь устремила взгляд на монитор, демонстрируя безмятежность. Она держала библиотекаршу в поле зрения, пытаясь как можно быстрее отыскать сведения о смерти Сакуры Ханнафин годом ранее, и вскоре нашла нужную информацию.

– Извините, – сказала библиотекарша и подошла поближе; тележка теперь была пуста. – Мы наверняка встречались, но не могу припомнить, где именно.

Джейн ответила с техасским акцентом:

– Черт подери, и у меня возникло то же чувство, когда я увидела вас. Когда-нибудь жили в Техасе?

– Нет. Только в Калифорнии.

 

– Я остановилась у подружки на Оукдейл-авеню, в паре кварталов от Сатикоя, пока не найду себе жилья. Знаете, где это?

– В Уиннетке?

– Ну да.

Библиотекарша отрицательно покачала головой:

– Я живу в Канога-парке.

– Неподалеку. Может, мы даже берем продукты в одном магазине.

– Нет, я закупаюсь в других местах.

Джейн нахмурилась и пожала плечами:

– Слушайте, а может, мы знаем друг друга по прошлой жизни?

– Меня всегда тянуло в Древний Египет, к фараонам, сфинксам, всякому такому. Так, будто я жила там.

– Ха, может, это оно и есть, подружка! Я, ты и Тутанхамон.

Они обменялись улыбками, и Джейн снова перевела взгляд на экран, делая вид, что не закончила свою работу.

Библиотекарша поплыла прочь, катя перед собой пустую тележку, и, возможно, оглянулась один раз. Джейн следила за ней лишь краем глаза.

Как только женщина, направлявшаяся к столу заказов, исчезла среди лабиринта стеллажей, Джейн выключила компьютер и схватила свою большую сумку и зонт. Выходить через главную дверь она не хотела и поэтому быстрым шагом направилась к двери с многообещающей надписью: «ТУАЛЕТЫ».

За ней был коридор; забранные решетками светильники на потолке расчерчивали квадратами света бледно-голубой виниловый пол. В конце коридора Джейн увидела дверь со светящимся красным указателем: «ВЫХОД». Выйдя под дождь, она увидела небольшую парковку, вероятно предназначавшуюся для работников библиотеки.

Свой «форд» Джейн припарковала в двух кварталах отсюда, в жилой зоне. Она никогда не ставила машину возле библиотеки, в которой вела свои поиски. Если они узнают, как выглядит ее автомобиль, придется бросить «форд», угнать машину и катить в Ногалес, штат Аризона, к Энрике де Сото, чтобы поменять свое приобретение на что-нибудь другое. Но ее искали все черти ада или их приспешники, и времени на поездку в Ногалес не было.

Не останавливаясь, она открыла зонт и быстро пошла между двумя припаркованными машинами, так, что брызги летели у нее из-под ног. В этот момент раздался голос:

– Эй, вы!

Она повернула голову и увидела человека в форме. Не полицейской. Зелено-черная форма. Пистолет на бедре. Возможно, охранник. Неужели библиотеки теперь держат вооруженных охранников? Наверное, да, черт побери, ведь нынче ими обзаводились даже церкви.

В дальней стороне проулка располагались несколько магазинов и ресторанов. Джейн спешила мимо задних дверей этих заведений и мусорных бачков. Охранник окликал ее. Он ее преследовал.

24

Новые слои снега ложились на старые, белые холмики вздымались над дремотной равниной, словно под ними кто-то спал и видел сны. Белые, как кость, украшенные по-зимнему деревья: черная рябина, клены, тополя, сосны и ели, ветви, покрытые снежными наносами, скорее белые, чем черные, и совсем не зеленые в вечернем мраке – монохромный пейзаж, освещенный призрачным светом от заснеженных полей.

Лютер Тиллмен, сидевший один в служебном джипе, ехал к границе округа. С каждой милей в нем крепло убеждение, что массовое убийство в отеле «Веблен» было не делом рук безумного маньяка-одиночки, а началом чего-то. Удовлетворенность и многие радости его благословенной жизни держались на тонкой нити.

Окна одноэтажного, обитого белым сайдингом дома Коры Гандерсан, уснувшего в пеленах поздней зимы, были темны. Поэтому Лютер не увидел дом сразу – тот появлялся постепенно, вырисовываясь в свете фар. Лютер свернул на нерасчищенную подъездную дорожку, обогнул дом, припарковался за джипом Роба Стассена, выключил фары и заглушил двигатель.

Роб вышел и захлопнул дверь своей машины. Из ее выхлопной трубы вылетел и тут же кристаллизовался дымок. Лютер подошел к своему помощнику. В этот момент длинношерстная такса Коры запрыгнула на водительское сиденье джипа и, приняв важный вид, заинтересованно посмотрела в боковое окно.

– Дикси ничего не ест, – сказал шериф.

– Я думал об этом. – Робу исполнилось тридцать шесть, он десять лет прослужил в военно-морской полиции, потом решил, что навидался иностранных портов, и вернулся домой, чтобы поддерживать общественный порядок. – Я нашел корм. Пришлось ее уговаривать. Но все равно она съела совсем немного. Дрожит и повизгивает, бедняжка. Словно все знает.

– Собаки все знают, – согласился Лютер.

– Не могу поверить, чтобы Кора… Учитель года Миннесоты. Голова кругом идет.

Скрипя по снегу, Лютер направился к заднему крыльцу.

– Так или иначе, сегодняшняя Кора совсем не та, которую мы знали, – бросил он на ходу.

– Вы имеете в виду опухоль мозга или что-нибудь вроде этого?

– Мы этого никогда не узнаем. От нее осталось слишком мало, аутопсию не провести.

Ступеньки крыльца были очищены от снега. Поднявшись, Лютер сказал:

– Никакого полицейского оповещения? Никакой ленты?

– Поначалу они все делали более-менее по правилам, но потом появился этот тип, Хендриксон. Тогда они сбежали отсюда, поджав хвосты.

– Что еще за Хендриксон?

– Бут Хендриксон из Министерства юстиции. Он, видать, щелкнул бичом, только непонятно почему.

ФБР было полунезависимым агентством, подчинявшимся Министерству юстиции.

– Ты видел его карточку? – спросил Лютер.

– Сказал, что они у него кончились. Может, и так. По мне, слишком уж он образованный – сплошной Гарвард-Йель. Но удостоверение из министерства вполне себе настоящее, да и специалисты из Куантико его знают.

– И что он им сказал? Почему отстранил?

– Он со мной не делился, шериф. Для Хендриксона я всего лишь сельский коп. Дом заперт. Ключ он взял. Если вы думаете, что нам надо посмотреть, придется взламывать дверь. Или найти незапертое окно.

– Кора прятала ключ на тот случай, если выйдет во двор, а дверь захлопнется.

Он поднял метлу с длинной ручкой, стоявшую у стены, и соскреб снег с ботинок.

– Они там уже наследили, сэр.

– Не стоит добавлять, Робби.

Роб Стассен тоже воспользовался метлой, а Лютер тем временем нашел ключ на косяке над дверью, отпер замок и включил свет.

На кухне – полный разгром. Растаявший снег на линолеуме. Неполные грязные отпечатки подошв, частично перекрывающиеся: что-то вроде старой карикатуры, высмеивающей абстракционистов. Дверцы шкафов распахнуты. Содержимое мусорного ведра вывернуто на пол, изучено и оставлено в таком виде.

На столе, на дверце холодильника, на шкафах – черный дактилоскопический порошок. Они искали отпечатки, не принадлежащие Коре, на тот случай, если у нее были сообщники. Чтобы не оставлять следов собственных пальцев, криминалисты работали в нитриловых перчатках, которые побросали на пол или оставили на столах.

– Это похоже на работу ФБР, как ты ее себе представляешь?

– Да они просто разорили место преступления, шериф. В кино ФБР не так работает.

– Может, они уже давно так не работают. Они собирали улики или уничтожали их?

– Господи Исусе, что я слышу?

Лютер остановился у стола и посмотрел на толстую тетрадь на спирали, оставленную открытой.

– Это тетрадь Коры. Ни у одного известного мне человека нет даже наполовину такого аккуратного почерка, как у нее.

– Точно лист из принтера, – заметил Роб.

Для этой записи Кора использовала только лицевую сторону листа, а оборотную оставила чистой. Справа вверху она написала: «Иногда по ночам, иногда по ночам, иногда по ночам…» – словно сидела в отрешенном состоянии и ее мозг заело, как иглу на пластинке старинного патефона. Эти три слова заполняли все строки.

Лютер перевернул страницу, потом вторую, третью, четвертую, пятую – одно и то же. Наконец он дошел до места, где Кора продолжила мысль, которую изо всех сил пыталась выразить: «Иногда по ночам я просыпаюсь, я просыпаюсь, я просыпаюсь…»

На шести страницах стояли только последние четыре слова, повторявшиеся с пугающей регулярностью. Новые слова Лютер обнаружил лишь через восемь страниц. Роб Стассен, стоявший рядом с ним, проговорил:

– У меня кровь стынет в жилах.

25

Сумерки быстро сгущались в сером небе, темные тучи истратили весь свой запас фейерверков, хмурая гроза затопила мраком долину Сан-Фернандо. Джейн, преследуемая вооруженным охранником, бежала, разбрызгивая воду, по неглубокой впадине в центре проулка, где поток нес мусор. Она промчалась мимо мусорного бачка у стальной двери с табличкой: «РЕСТОРАН ВАЛЕНТИНО / ДОСТАВКА», поискала глазами вход и была вознаграждена за свои усилия.

За дверью находилось помещение для приема товара размером примерно двадцать на десять футов. Бетонные стены и пол. Пустые металлические полки слева и справа. Внутренняя дверь, которая, вероятно, вела в кухню. Ресторан еще не открыт к обеду, но персонал на своих местах, готовится.

Она отступила влево, поставила сумку, прижалась к стене.

Если за ней гонится не полицейский, подхалтуривающий в частной охранной компании, если парень прежде не служил в армии, если это обычный коп, мечтающий о карьере и получивший разрешение на использование оружия, он будет из кожи вон лезть, чтобы проявить себя. При избытке энтузиазма и отсутствии серьезного опыта он вломится сюда, думая, что ее цель – ускользнуть через главный вход.

Если это карьерист, оставалось только надеяться, что он не ворвется с пистолетом на изготовку. Начинающие порой горели желанием наставить на тебя ствол, а некоторые побаивались своего оружия.

Ручка дернулась, уплотнение двери проскрежетало по порогу, издав всасывающий звук, дверь открылась в противоположную от Джейн сторону, в помещение под напором ветра хлынули дождевые брызги, охранник вошел и замер в двух футах от нее. Он понял, что он здесь не один, когда Джейн нажала кнопку и складной зонтик ударил по его лицу.

Он вскрикнул от удивления – вероятно, не сразу понял, что́ раскрылось у него перед носом. С учетом неожиданности происходящего и черного цвета зонтика он вполне мог подумать, что это смерть пришла за ним и распахнула крылья, чтобы обнять его. Ноги его подкосились, и он упал. Джейн отбросила зонтик и с силой наступила ему на яйца – пусть пожалеет, что его в свое время не кастрировали.

– Не заставляй меня калечить тебя еще больше, – сказала она, не убирая ноги́. Можно было ни о чем не беспокоиться: этот маневр лишил его всяких сил. Джейн наклонилась к нему, вытащила пистолет из кобуры, сделала шаг назад, навела ствол на лежащего, и в этот момент захлопнулась наружная дверь.

– Не вставай с пола. Снимай штаны.

Бледный от потрясения, хрипящий от боли, он не сразу понял, что ему говорят, но, когда понял, медлить не стал.

Охранник стащил с себя штаны, и тут открылась внутренняя дверь. Появился человек средних лет с римскими чертами лица, облаченный в белое, в шапочке шеф-повара – видимо, услышал шум и пришел узнать, в чем дело. Увидев, что здесь делается, он принял такой вид, будто ему сунули в руки динамитную шашку с подожженным шнуром, и начал пятиться. Джейн навела на него пистолет.

– Не двигаться, или я стреляю.

– Не надо. У меня на руках старушка-мать, – взмолился он, поднимая руки и подпирая своим телом внутреннюю дверь.

Охранник, лежавший на спине, пытался стащить промокшие от дождя брюки через ботинки. Джейн нашла бы это смешным, если бы не думала о том, что египтофилка из библиотеки, наверное, уже позвонила в полицию.

– Поднимите зонтик и закройте, – сказала она шеф-повару. Тот исполнил приказание, а охранник тем временем избавился от брюк.

– Шеф, бросьте зонтик туда, где лежит сумка. Только не советую кидать в меня.

Он мог бы стать чемпионом по игре в серсо – зонтик приземлился прямо на сумку.

– Теперь трусы, – приказала она охраннику.

– Господи, не надо…

– Ты знаешь, кто я? – спросила она.

– Да, знаю, знаю.

– Значит, тебе известно, что я способна на все. Голый или мертвый? Выбирай. Быстро.

Охранник стащил трусы.

– Вставай.

Он поморщился и всосал воздух, не разжимая зубов. Ему пришлось ухватиться за металлическую полку, чтобы подняться на ноги. Пока что он не мог стоять прямо.

– Возьми брюки и трусы, – велела она. – Выкинь их на середину проулка.

Он подчинился, а затем по приказу Джейн подошел к шефу, прошипев с полнейшей искренностью, что ненавидит ее. Не давая наружной двери закрыться, Джейн ответила:

– Ты разбиваешь мое сердце. – Она подняла сумку и зонтик левой рукой. – Шеф, я, кажется, чувствую запах брачолы?

– Это блюдо дня.

– Жаль, не могу остаться.

Она вышла из комнаты, швырнула пистолет охранника в мусорный бачок и побежала под проливным дождем, который казался более холодным, чем двумя минутами ранее. За то время, что Джейн не было на улице, ветер усилился и теперь, с наступлением вечера, несся по переулку, завывая, точно стадо перепуганных до смерти призраков, носившихся по этой земле за много веков до того, как на нее ступила нога человека.

 
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34 
Рейтинг@Mail.ru