Дин Кунц
Ангелы-хранители
5
Доктор Элизабет Ярбек и ее муж, адвокат Джонатан Ярбек, жили в Ньюпорт-Бич в похожем на ранчо приземистом одноэтажном доме с крышей из лиственничного гонта, оштукатуренными кремовыми стенами и дорожкой, вымощенной натуральным камнем. Лучи угасающего солнца мерцали медными и рубиновыми огнями на витражных стеклах узких окон по обе стороны от входной двери, придавая им сходство с гигантскими драгоценными камнями.
Когда Винс Наско позвонил в дверь, ему открыла Элизабет. Лет пятидесяти, подтянутая и привлекательная, с копной платиновых волос и голубыми глазами. Винс сообщил ей, что его зовут Джон Паркер, что он агент ФБР и ему нужно побеседовать с ней и ее мужем по поводу расследуемого в настоящий момент дела.
– Дела? – удивилась она. – Какого дела?
– Это касается одного исследовательского проекта, финансируемого государством. В свое время вы принимали в нем участие.
Именно эту вступительную строку ему велели произнести.
Женщина внимательно изучила фотографию на его удостоверении личности и удостоверение сотрудника ФБР.
Ради бога, пусть себе проверяет! Документы были состряпаны теми же людьми, что наняли его на эту работу. Липовые документы, полученные для одного дела в Сан-Франциско, уже три раза сослужили Винсу хорошую службу.
Винс не сомневался, что документы пройдут проверку, а вот насчет себя он был не слишком уверен. Он надел темно-синий костюм, белую рубашку с синим галстуком и начищенные до блеска черные туфли – типичный прикид федерального агента. Внушительные размеры и непроницаемое лицо идеально подходили для выбранной роли. Однако убийство доктора Дэвиса Уэзерби и перспектива еще двух убийств в ближайшие несколько минут дико возбуждали Винса, наполняя его маниакальным ликованием, которое едва удавалось скрыть. Винса распирало безудержное веселье, и с каждой минутой смех становилось все труднее сдерживать. В грязно-зеленом «форде-седане», угнанном сорок минут назад специально для этого дела, на него вдруг накатил приступ бесконтрольной дрожи, вызванной отнюдь не нервозностью, а острым удовольствием почти сексуального свойства. Винсу пришлось даже свернуть на обочину и минут десять восстанавливать дыхание, чтобы хоть немного прийти в себя.
Элизабет Ярбек оторвала взгляд от липового удостоверения и, встретившись глазами с Винсом, нахмурилась.
Он рискнул улыбнуться, несмотря на опасность разразиться приступом бесконтрольного смеха, который сразу нарушит тщательно разработанную легенду. У Винса была мальчишеская улыбка – на фоне его внушительных размеров она действовала обезоруживающе.
Через секунду доктор Ярбек тоже улыбнулась. Удовлетворившись, она вернула Винсу удостоверение и пригласила пройти в дом.
– Мне нужно побеседовать и с вашим мужем, – напомнил Винс, когда она закрыла за ними входную дверь.
– Он в гостиной, мистер Паркер. Сюда, пожалуйста.
Гостиная была просторной и светлой. Стены и ковер кремового цвета. Бледно-зеленые диваны. Из высоких окон с зеркальными стеклами, затененными приспущенными зелеными маркизами, открывался вид на ухоженный участок и дома на холмах внизу.
Джонатан Ярбек засовывал щепу между поленьями в кирпичном камине, готовясь его разжечь. Он поднялся, отряхивая руки, когда жена начала представлять ему Винса:
– Джон Паркер из ФБР.
– ФБР? – вопросительно поднял брови Ярбек.
– Мистер Ярбек, – сказал Винс, – если дома находятся еще какие-либо члены семьи, я хотел бы побеседовать с ними прямо сейчас, чтобы не пришлось повторяться.
Ярбек покачал головой:
– Дома только мы с Лиз. Дети в колледже. А в чем, собственно говоря, дело?
Винс достал из внутреннего кармана пиджака пистолет с глушителем и выстрелил Джонатану Ярбеку в грудь. Адвокат отлетел назад, к каминной доске, где на секунду завис, будто пришпиленный, после чего упал на латунный каминный набор.
Сссснап!
Элизабет Ярбек оцепенела от изумления и ужаса. Винс проворно подскочил к ней. Схватил за левую руку, безжалостно заломив ее за спину. Когда женщина вскрикнула от боли, Винс приставил к ее голове пистолет:
– Только пикни – и я вышибу тебе, на хрен, мозги!
Он потащил Элизабет за собой к телу ее убитого мужа. Джонатан Ярбек лежал ничком на латунном совке для углей и кочерге с латунной ручкой. Он был мертв. Но Винс не хотел рисковать. Он дважды выстрелил Джонатану в затылок с близкого расстояния.
Из груди Лиз Ярбек вырвался странный мяукающий звук – и она зарыдала.
Дом стоял слишком далеко, да и стекла были тонированы, поэтому соседи вряд ли могли хоть что-нибудь увидеть через большие окна, но Винсу хотелось разделаться с женщиной в более укромном месте. Он заставил ее пройти в коридор, а затем – вглубь дома. Заглядывая в каждую дверь, Винс нашел наконец хозяйскую спальню. Он с силой втолкнул туда Элизабет, она растянулась на полу.
– Не вздумай дергаться! – скомандовал Винс.
Он включил прикроватные лампы. После чего подошел к раздвижным стеклянным дверям на патио и начал задергивать шторы.
И как только он повернулся к Элизабет спиной, женщина вскочила на ноги и побежала к двери в коридор.
Винс перехватил ее, шваркнул о стену, ударил кулаком в живот, да так, что она задохнулась, и снова швырнул на пол. Оторвав за волосы голову доктора Ярбек от пола, Винс заставил ее посмотреть себе прямо в глаза:
– Послушайте, леди, я не собираюсь в вас стрелять. Я пришел сюда из-за вашего мужа. Исключительно из-за мужа. Но если вы попытаетесь сбежать прежде, чем я буду готов вас отпустить, мне придется пустить в расход и вас тоже. Понятно?
Конечно, он лгал. Ему заплатили именно за устранение Элизабет. А мужа пришлось убрать просто как лишнего свидетеля. Однако то, что Винс не собирался стрелять в Элизабет, было чистой правдой. Винс хотел, чтобы женщина была более податливой. Тогда он сможет ее связать и не торопясь с ней разделаться. Двух выстрелов было бы вполне достаточно, но он собирался растянуть удовольствие, убив ее медленно. Ведь смерть можно смаковать, наслаждаясь ею, точно хорошей едой, тонким вином и роскошными закатами.
Элизабет спросила, задыхаясь и всхлипывая:
– Кто вы такой?
– Не твое дело.
– Что вам нужно?
– Если заткнешься и будешь мне помогать, останешься в живых.
Она начала торопливо молиться, путая слова и перемежая их тихими, полными отчаяния звуками.
Винс задернул шторы.
Сорвал со стены телефонный аппарат и закинул его в дальний угол.
Снова взяв женщину за руку, Винс рывком поставил ее на ноги и потащил в ванную комнату, где обшарил все ящики в поисках аптечки; лейкопластырь был именно тем, что нужно.
Вернувшись в спальню, Винс заставил женщину лечь на спину на кровать. Пластырем стянул ей лодыжки и запястья. Достал из комода пару тонких трусиков и, скомкав, засунул ей в рот. После чего наглухо запечатал ее рот куском пластыря.
Она тряслась, как в лихорадке, пытаясь сморгнуть слезы и пот.
Покинув спальню, Винс вернулся в гостиную и встал на колени возле тела Джонатана Ярбека, с которым он еще не закончил. Винс перевернул труп. Одна из пуль, вошедшая в затылок, вышла из горла, прямо под подбородком. Открытый рот полон крови. Один глаз закатился в глазницу, так что был виден только белок.
Винс посмотрел в другой глаз.
– Благодарю вас, – искренне, благоговейно произнес он. – Благодарю вас, мистер Ярбек. – Винс опустил ему веки и поцеловал их. – Благодарю. – Затем поцеловал покойного в лоб. – Благодарю за то, что вы дали мне.
Затем Винс прошел в гараж, где, порывшись в ящиках, нашел кое-какие инструменты. Он выбрал молоток с удобной резиновой ручкой и отполированной стальной головкой.
Когда Винс вернулся в притихшую спальню и положил молоток на матрас возле связанной женщины, у нее от ужаса комично округлились глаза.
Она принялась дергаться и извиваться, пытаясь содрать с рук пластырь. Безуспешно.
Винс начал раздеваться.
Заметив, что женщина посмотрела на него с таким же ужасом, как ранее на молоток, Винс произнес:
– Нет, пожалуйста, не волнуйтесь, доктор Ярбек. Я не собираюсь вас насиловать. – Он повесил пиджак и рубашку на спинку стула. – У меня нет к вам сексуального интереса. – Он снял туфли, носки и брюки. – Вам не придется пройти через это унижение. Я вовсе не из тех мужчин. Я просто снимаю одежду, чтобы не залить ее кровью.
Обнажившись, он взял молоток и с размаху ударил женщину по левой ноге, раздробив коленную чашечку. И быть может, после пятидесятого или шестидесятого удара молотком настал Момент.
Сссснап!
Винс ощутил мощный прилив энергии. Почувствовал нечеловеческую восприимчивость к цвету и структуре окружающих его вещей. Он сделался сильным, как никогда ранее, – божеством в обличье мужчины.
Уронив молоток, он встал голыми коленями на пол возле кровати. Уперся лбом в окровавленное покрывало и несколько раз глубоко вдохнул, содрогаясь от невыносимого наслаждения.
Несколько минут спустя Винс пришел в себя. Приспособившись к своему новому состоянию удвоенной мощи, он встал, повернулся к мертвой женщине и покрыл поцелуями ее обезображенное лицо, после чего запечатлел поцелуй на каждой ладони.
– Благодарю тебя.
Винс был так глубоко тронут жертвой, которую она ему принесла, что еще чуть-чуть – и он бы заплакал. Однако радость по поводу своей удачи оказалась сильнее жалости к женщине, поэтому слезы так и не хлынули.
В ванной он на скорую руку принял душ. И пока горячая вода смывала мыло, думал о том, как удачно нашел способ сделать убийства своей работой. Ведь теперь ему платили за то, что он в любом случае делал бы без всякого вознаграждения.
Одевшись, Винс взял полотенце и протер те немногие вещи, к которым прикасался с тех пор, как вошел в дом. Он всегда помнил каждое свое движение и никогда не волновался, что может что-то упустить, оставив случайный отпечаток пальца. Идеальная память была еще одной стороной его Дара.
Когда он вышел из дома, то обнаружил, что на окрестные холмы опустилась ночь.
Глава 3
1
В начале вечера ретривер никак не проявил своих выдающихся способностей, так поразивших воображение Трэвиса. Он наблюдал за собакой, иногда открыто, иногда краем глаза, но не обнаружил ничего, что могло бы удовлетворить его любопытство.
На обед Трэвис приготовил себе сэндвичи с беконом, листьями салата и томатами, а ретриверу открыл банку «Алпо». Собачий корм вполне устраивал ретривера, он в один присест умял содержимое банки, не скрывая, однако, что все же предпочитает еду Трэвиса. Ретривер сидел на кухонном полу возле стула Трэвиса, тоскливо глядя на сэндвичи, которые Трэвис ел за кухонным столом с красной пластиковой столешницей. В конце концов Трэвис не выдержал и дал псу два ломтика бекона.
В этом собачьем попрошайничестве не было ничего необычного. Ретривер не выкинул никаких потрясающих номеров. Он облизывался, время от времени скулил и периодически выдавал весь свой скромный репертуар печальных взглядов, способных вызвать жалость и сострадание. Приемы, взятые на вооружение любой выпрашивающей угощение дворняжкой.
После обеда Трэвис включил в гостиной телевизор, и собака свернулась на диване возле хозяина. Через какое-то время она положила голову ему на бедро, предлагая почесать ей за ухом, что Трэвис и сделал. Ретривер периодически лениво поглядывал на экран телевизора, но ни одна передача его, похоже, не заинтересовала.
Трэвиса тоже не интересовал телевизор. Его интриговало поведение собаки. Он хотел получше изучить ее, поощрив на новые трюки. Трэвис отчаянно пытался найти способ выявить потрясающий интеллект пса, но так и не сумел придумать никаких тестов, позволяющих оценить его умственное развитие.
А кроме того, собака вряд ли захотела бы участвовать в подобных тестах. Ведь она, похоже, инстинктивно старалась скрывать свой ум. Трэвис вспомнил, как неуклюже и по-дурацки пес гонялся за бабочкой и, наоборот, как ловко открыл кран на патио: складывалось впечатление, будто это два разных животных. При всей безумности возникшей идеи Трэвис начал подозревать, что ретривер не хотел привлекать к себе излишнее внимание и демонстрировал сверхъестественные умственные способности или в критической ситуации, как там, в лесу, или если был очень голоден, как тогда, когда открыл бардачок, чтобы получить арахисовый батончик, или если его никто не видел, как тогда, когда открыл кран.
Совершенно абсурдная идея, предполагавшая, что ретривер не только отличается необычным для представителя своего вида интеллектом, но и осознает экстраординарную природу своих способностей. Собаки, впрочем, как и все другие животные, попросту не обладают той степенью самоcознания, необходимой для сравнительного анализа с себе подобными. Способность к сравнительному анализу – сугубо человеческое свойство. Даже самая одаренная и обученная различным трюкам собака никогда не будет знать, что отличается от большинства таких, как она. Таким образом, если допустить, что собака фактически отдавала себе отчет о подобных вещах, то следует признать не только ее выдающийся интеллект, но и способность к рассуждению и логическим выводам, а также к оценке целесообразности, стоящей над природными инстинктами, которыми руководствуются остальные животные.
– Ты, – Трэвис ласково погладил ретривера по голове, – загадочное явление, окутанное тайной. Или это так, или по мне определенно психушка плачет.
В ответ собака посмотрела на Трэвиса, заглянув ему прямо в глаза, зевнула, после чего неожиданно резко вскинула голову и уставилась на книжные полки у него за спиной, расположенные по обе стороны арки между гостиной и столовой. Туповатое благодушие, написанное на морде ретривера, неожиданно сменилось знакомым Трэвису выражением острого интереса, выходящего за рамки обычной собачьей бдительности.
Поспешно спрыгнув с дивана, пес бросился к книжным полкам и принялся бегать взад-вперед, поглядывая на цветные корешки аккуратно расставленных книг.
Дом сдавался уже с мебелью, мягко говоря, незатейливой и дешевой. Ее обивка была выбрана исходя из прочности (винил) и способности скрывать неискоренимые пятна (кричащая клетка). Деревянные покрытия были заменены пластиковыми: устойчивыми к сколам, царапинам, потертостям и следам от окурков. И фактически единственное, что свидетельствовало о вкусах и интересах Трэвиса Корнелла, были книги – пара сотен томов в мягкой и твердой обложке, – стоявшие на полках в гостиной.
И собака явно заинтересовалась некоторыми из них.
Встав с дивана, Трэвис спросил:
– В чем дело, малыш? Что привело твой хвост в такое волнение?
Ретривер поднялся на задние лапы, положив передние на одну из полок, и принялся деловито обнюхивать корешки книг. Оглянувшись на Трэвиса, он продолжил с интересом изучать хозяйскую библиотеку.
Трэвис подошел к означенной полке, достал книгу, в которую ретривер тыкал носом – «Остров сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона, – и показал псу:
– Эта? Тебя эта заинтересовала?
Ретривер внимательно изучил украшавшую пыльную обложку картинку: Долговязый Джон Сильвер на фоне пиратского корабля. Посмотрел на Трэвиса, затем – снова на Долговязого Джона. Через секунду убрал лапы с полки, кинулся к стеллажу по другую сторону арки и принялся деловито обнюхивать книги.
Трэвис поставил на место «Остров сокровищ» и последовал за ретривером. На сей раз пес тыкался мокрым носом в подборку романов Чарльза Диккенса. Трэвис достал «Повесть о двух городах» в мягкой обложке.
Снова внимательно изучив картинку на обложке, словно пытаясь определить, о чем эта книга, ретривер вопросительно посмотрел на Трэвиса.
Трэвис, совершенно сбитый с толку, сказал:
– Французская революция. Гильотины. Обезглавливание. Трагедия и героизм. Это… э-э-э… о необходимости ставить личные интересы над групповыми, о том, что жизнь отдельного человека важнее общественного прогресса.
Вернувшись к книгам на полке, ретривер принялся их обнюхивать.
– Нет, я точно рехнулся! – Трэвис поставил «Повесть о двух городах» на место. – Господи, я рассказываю краткое содержание книги собаке!
Переставив лапы на другую полку, пес обнюхал следующий ряд художественной литературы, а поскольку Трэвис ничего не вынул для проверки, то зубами схватил корешок и попытался вытащить книгу для дальнейшего изучения.
– Стоп! – Трэвис забрал у пса книгу. – Держи свою слюнявую пасть подальше от красивых переплетов, мохнатая морда! Это «Оливер Твист». Тоже Диккенс. История сироты в викторианской Англии. Он связался с темными личностями из преступного мира, и они…
Ретривер спрыгнул на пол и протрусил к полкам по другую стороны арки, где продолжил обнюхивать тома, до которых сумел дотянуться. Трэвис мог дать голову на отсечение, что пес задумчиво поглядывал на книги, стоявшие у него над головой.
Охваченный странным предчувствием, что сейчас должно произойти нечто чрезвычайно важное, Трэвис минут пять ходил за собакой, показывая ей обложки романов и вкратце знакомя с их содержанием, хотя отнюдь не был уверен, что удивительный пес добивается именно этого. Ведь откуда ему было понять краткое содержание романов?! И тем не менее ретривер сосредоточенно слушал то, что ему рассказывали. Трэвис понимал, что наверняка неправильно истолковывает поведение собаки, приписывая ей сложные интенции, которых не было и в помине. И все же у него от волнения по спине поползли мурашки. Между тем поиски продолжались. В глубине души Трэвис ждал момента истины и в то же время чувствовал себя легковерным глупцом.
Литературные вкусы Трэвиса отличались некоторой эклектичностью. Среди книг, которые он снимал с полок, были «Надвигается беда» Брэдбери, «Долгое прощание» Чандлера, «Почтальон всегда звонит дважды» Кейна, «И восходит солнце» Хемингуэя. Два романа Ричарда Кондона и один Энн Тайлер. А также «Убийству нужна реклама» Дороти Сэйерс и «Подцеплен по-крупному» Элмора Леонарда.
В конце концов ретривер, потеряв интерес к книжным полкам, прошлепал на середину комнаты, где принялся возбужденно ходить взад-вперед, затем остановился, повернулся к Трэвису и три раза тявкнул.
– Что случилось, малыш?
Собака заскулила, бросила взгляд на заставленные книгами полки, покружила по комнате и снова посмотрела на книги. Вид у нее был расстроенный. Безумно расстроенный.
– Не знаю, что еще могу сделать, малыш, – произнес Трэвис. – Я честно не понимаю, чего ты добиваешься и что пытаешься мне сказать.
Собака фыркнула и отряхнулась. Понурив голову, она неохотно вернулась на диван и свернулась калачиком.
– И на этом все? – удивился Трэвис. – Мы что, сдаемся?
Ретривер, не отрывая головы от подушки, посмотрел на него влажными скорбными глазами.
Отвернувшись от пса, Трэвис медленно окинул взглядом полки, словно стоявшие там книги не только предлагали информацию, напечатанную на их страницах, но и содержали некий важный, но непонятный месседж; словно их разноцветные корешки были покрыты рунами канувшего в Лету языка, которые, будучи расшифрованы, смогут открыть вам чудесные тайны. Однако Трэвису, похоже, не дано было их расшифровать.
На секунду поверив, что стоит на пороге потрясающего открытия, Трэвис чувствовал себя полностью опустошенным. Его собственное разочарование было куда сильнее, чем то, что демонстрировал ретривер. В отличие от пса Трэвис не мог свернуться калачиком на диване, опустить голову и обо всем забыть.
– Какого хрена ты здесь устроил? – спросил он ретривера, и тот бросил на Трэвиса загадочный взгляд. – В чем великий смысл всей этой возни с книгами?
Пес продолжал смотреть.
– В тебе и впрямь есть нечто особенное – или я уже пропил последние мозги?
Ретривер лежал не шевелясь. Казалось, он вот-вот закроет глаза и заснет.
– Если будешь тут зевать, черт бы тебя побрал, я дам тебе хорошего пинка под зад!
Пес зевнул.
– Засранец! – произнес Трэвис.
Пес снова зевнул.
– А теперь слушай сюда. Что все это значит? Ты что, издеваешься и зеваешь назло мне? Или просто зеваешь? Как прикажешь это понимать? И как мне узнать, что ты делаешь нарочно, а что нет?
Ретривер вздохнул.
Трэвис тоже вздохнул и, подойдя к окну, бросил взгляд на ночную улицу, где натриевые фонари подсвечивали призрачным желтым светом раскидистые ветви финиковой пальмы. Он услышал, как пес спрыгнул с дивана и выбежал из комнаты, но решил больше не искать глубокого смысла в его поступках, поскольку на сегодня с него и так хватило разочарований.
Ретривер что-то шумно делал на кухне. Звяк. Хлоп. Наверное, пил воду из миски.
Обернувшись, Трэвис, к своему удивлению, обнаружил, что ретривер держит в зубах банку пива «Курс». Банка была холодная.
– Ты достал ее из холодильника!
Собака, похоже, довольно ухмылялась.
