Димитрий Коченов
Гражданство. От равенства и достоинства к унижению и разделению
Идентичность: отступление
Прежде чем перейти к детальному анализу статуса, прав, обязанностей и политики гражданства, необходимо небольшое отступление касательно идентичности. Статичный тоталитаризм идеи «добропорядочного гражданина» ярче всего отражается именно в этом. Некоторые даже рассматривают идентичность как составляющую концепции гражданства. Конечно же, гражданство – это принадлежность к большой семье друзей, которые держатся вместе в этом враждебном мире! Идентичность лежит в основе идеи «я», но в мире гражданства она вдвойне неуместна. Прежде всего, гражданство – это статус, который присваивается законом и не выбирается. Лишь около 2% населения мира в течение жизни меняют гражданство; следовательно, 98% людей полагаются на тот юридический статус, который им присвоили при рождении. Значение идентичности хорошо иллюстрирует история Марии Тут, которую описывает Бетти де Харт. В 1940 году голландка Мария вышла замуж за поляка, вследствие чего потеряла голландское гражданство и стала полькой. Когда брак распался (муж оказался алкоголиком, склонным к насилию), а Польша после маршала Пилсудского и оккупации скатилась к новой, советской диктатуре, голландские власти категорически отказались выдать Марии вид на жительство. У Марии, которая сбежала от жестокого мужа в Польше, просрочила визу и скрывалась от голландских властей, вероятно, была достаточно голландская идентичность, но не идентичность делает человека гражданином. И конечно, идентичности было недостаточно, чтобы побороть сексистскую основу юридической конструкции гражданства. Только в 1985 году закон изменили и разрешили голландским женщинам сохранять гражданство после вступления в брак с иностранцем. В сущности, в этом году голландок впервые признали «настоящими» гражданами Нидерландов47.
Идентичность не работает и в обратном направлении. Представьте, что вы стыдитесь своей страны и считаете ее воплощением несправедливости. Возьмем, к примеру, ЮАР времен апартеида. Что бы вы ни чувствовали и как бы ни отказывались разделять идеалы, которые отстаивала страна, это никак не сказалось бы на вашем гражданстве. Второй пример, иллюстрирующий элемент расизма в гражданстве, – непринятие большинством населения вашей индентичности. Эрнандо де Талавера – хоть и из семьи еврея, обратившегося в христианство – был до мозга костей испанцем и столь ревностным католиком, что возвысился до архиепископской кафедры Гранады и стал духовником самой королевы Изабеллы. Несмотря на это, как сообщает Антонио Ферос, де Талавера погиб от рук инквизиции, питавшей глубокое недоверие к «новым христианам»48. «Для турка вы хорошо говорите по-немецки», – слышим мы каждый день на улицах Гамбурга и Берлина, обычно по отношению к немцу в третьем поколении. Таким образом, в одних случаях от идентичности нет толку, поскольку она противоречит тому, что говорит закон, а в других случаях толку нет от закона, поскольку законодательные определения наталкиваются на повсеместные предубеждения. И то, и другое показывает, что стоит серьезно усомниться в обоснованности включения идентичности в определение гражданства.
Связывание гражданства с идентичностью – не более чем интеллектуальная лень.
Попытка определить гражданство через культурно-лингвистическую близость к нации совершенно не имеет смысла: идентичность какой страны вы себе ни приписывали бы, по закону вам может быть (и часто будет) отказано в гражданстве этой страны. Верно и обратное: те, у кого соответствующей идентичности нет, но статус гражданина есть, остаются гражданами. Это касается и уругвайца, родившегося и выросшего в США, и хиппи, уклоняющегося от призыва, и женщины с двойным немецко-израильским гражданством, вытаскивающей немецкий паспорт на американском пункте пересечения границы, даже если статус, предоставленный этим государством, вызывает у нее глубокие сомнения и даже если у нее практически нет связей с Германией. Израильский паспорт не позволяет въехать без визы в Америку, поэтому выбор здесь совершенно очевиден вне зависимости от того, говорит ли женщина по-немецки и знает ли она, как зовут германского канцлера. Таким образом, связывание гражданства с идентичностью – не более чем интеллектуальная лень. Идентичность имеет значение только тогда, когда окружающие и власть имущие хотят лишить вас равенства и других прав, невзирая на законно приобретенный статус. Но конкретная идентичность сама по себе, конечно, не требуется, чтобы иметь определенный статус и пользоваться правами гражданства, если таковые в принципе предоставляются. В этом смысле идентичность вообще не имеет отношения к делу.
Постоянная эволюция
Крайне важно, что все элементы гражданства – статус гражданства, связанные с ним права и обязанности, политические аспекты гражданства – постоянно претерпевают совместную эволюцию, которая определяет их вес и значение в жизни граждан и в государственном управлении. Отправная точка любого спора о гражданстве – позиция Аристотеля – настолько далека от нас интеллектуально, что отсылать к ней можно лишь с определенными оговорками. В эпоху Аристотеля индивидуализма еще не существовало. В тогдашнем обществе каждый гражданин представлял тесно сплоченный клан, скрепленный «домашней религией», в центре которой были семья и предки49. Более того, в этом обществе равенство не являлось главной ценностью. Напротив, идеалы справедливости воплощались в неравенстве, которое считалось абсолютно естественным50. Мы далеко ушли от такого восприятия мира, и оба эти основных идеала перевернулись: люди теперь представляют сами себя, а не кланы, и моральная ценность всех индивидов одинакова (и женщины теперь, наконец, тоже считаются полноценными носителями прав). Именно такие принципы сегодня, как считается, воплощает в жизнь гражданство. Кроме того, если в обществе Аристотеля, где – по крайней мере, с нашей точки зрения – не было ни равенства, ни справедливости, обычная работа считалась неподобающей для гражданина, то теперь труд входит в число основных прав граждан наряду с проживанием в стране. Поэтому, ссылаясь на Аристотеля при обсуждении гражданства, нужно быть крайне осторожными.
Однако и без путешествия в древние Афины можно обойтись: за последние сто лет основные идеи гражданства изменились столь же резко. Общая тенденция, как будет видно на протяжении всей книги, заключается в постепенном распространении статуса гражданина на прежде не считавшихся гражданами членов общества, а также в предоставлении прав, в прошлом принадлежавших исключительно гражданам, тем, кто статусом гражданина не обладает. В связи с этим все меньше становится граждан без прав: женщины теперь могут голосовать, оставшиеся коммунисты могут получать паспорта в Америке, а представителей меньшинств, говорящих на своих языках, как правило, не заставляют забывать свою культуру под лозунгом добропорядочного гражданства51. Все больше стран допускают двойное или тройное гражданство, подразумеваемая ранее эксклюзивность статуса теперь постепенно исчезает. По мере расширения прав гражданства и сферы их применения расширяется и территория их применения. Все чаще государства полностью приравнивают иностранных граждан к собственным гражданам и наделяют их важнейшими правами гражданства на своих территориях. Это происходит либо на основе принципа взаимности (Европейский союз, МЕРКОСУР, Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива, Евразийский экономический союз), либо в одностороннем порядке. Мантра «один народ – одно государство – одна территория прав» уже не имеет силы практически во всем мире, за исключением горстки особенно старомодных стран, таких как Канада или Мадагаскар (как мы увидим в третьей главе). Норвежец может поселиться в более чем сорока богатейших и самых развитых странах или на территориях мира, работать и оставаться там, сколько пожелает, не подвергаясь дискриминации на том основании, что он норвежец.
Для гражданина Кабо-Верде таких стран или территорий 14, для Объединенных Арабских Эмиратов (ОАЭ) – 6, для Беларуси – 5. Встречаются и исключения. Чуть меньше половины гражданств мира, включая, например, пакистанское и китайское, вообще не дают права селиться где-либо за пределами собственного государства без разрешения страны проживания. Это показано на рис. 6 и будет подробно обсуждаться, опять же, в третьей главе.
Некоторые фундаментальные и исторические опоры гражданства медленно распадаются, лишая гражданство его ключевой функции и цели. Учитывая основные тенденции развития гражданства, крайне трудно оправдать эксклюзивное и произвольное присвоение связанных с ним прав и привилегий. Заложенные в гражданстве сексизм, расизм и ущемление индивидуальности, оправдываемые необходимостью создания и воспроизводства «добропорядочного гражданина», а прежде всего обязанностью быть «добропорядочным», отступают. В результате современное гражданство все больше отличается от гражданства пятидесятилетней давности. Однако последние достижения эволюции в мире гражданства, конечно, не позволили полностью устранить неравенство гражданских прав. Равное гражданство сегодня такой же миф, как и в прошлом, несмотря на фундаментальные изменения, которые сделали его более терпимым и менее тоталитарным.
Критический паркур сквозь гражданство и его ключевые элементы – статус, права, обязанности и политические аспекты – неизбежно рисует иную картину, весьма далекую от популярных ныне оптимистических и приукрашенных описаний, обнажая тем самым ядовитую идеологию, лежащую в основе этой концепции. Гражданство – это официальное воспевание равенства, однако главная его функция – произвольное исключение. Гражданство – это официальная фигура речи, подразумевающая политическую эмансипацию, однако естественным результатом успешного функционирования гражданства становится смирение и наказание инакомыслия. Гражданство предполагает воспевание идентичности, но, как мы видели, идентичность не относится к обязательным элементам гражданства. Более того, последние тенденции в развитии гражданства дискредитируют миф о «добропорядочном гражданине». Гражданство касается прав, действующих на суверенной территории, однако современные тенденции в развитии прав и территориальности показывают несостоятельность этой связки для многих гражданств мира в современном контексте.
2. Статус
Гражданство – это в первую очередь правовой статус, обозначающий принадлежность к той или иной стране. Если американские власти считают вас танзанийцем, но вы по каким бы то ни было причинам причисляете себя к американцам, то вас с улыбкой отправят обратно в Танзанию сразу же после приземления в аэропорту Кеннеди. А скорее всего, вам даже не дадут сесть на самолет, откуда бы вы ни летели. Если, с другой стороны, власти США считают вас американцем, от вас потребуют платить американские налоги, даже если вы никогда не жили в этой стране и сколько бы это вас ни возмущало. Единственный способ избавиться от этой обязанности – отказаться от американского гражданства, как премьер-министр Великобритании, экстравагантный Борис Джонсон. Его разозлило требование уплатить налог на прирост капитала от Налогового управления страны, в которой он не жил с пяти лет. Теперь Джонсон – член быстро растущей группы бывших американцев, благодаря которым гражданство США уже не только одно из самых желанных, но и одно из тех, от которых чаще всего отказываются1. Из сказанного следует важный урок, который порой понимается неверно: гражданство нельзя присвоить самому себе, во всем мире его присвоение – монополия государственных органов. Правовая реальность гражданства, таким образом, не обязательно совпадает с социальной, хотя закон, разумеется, утверждает обратное. Не дайте себя одурачить: смысл существования гражданства в том, чтобы гарантировать и закрепить расхождение между этими реальностями.
Гражданство абстрактно и тоталитарно
Кроме того, гражданство – это абстрактный статус. Тот факт, что кто-то является норвежцем или пакистанцем, не имеет ничего общего с характером, талантами, образованием или устремлениями этого человека. Любовь к родине, будь то Пакистан или Норвегия, официально ожидается от граждан, закон даже может этого потребовать, но если вы такой любви не испытываете, это не лишит вас гражданства. При соответствующем решении компетентных органов любой может быть норвежцем или пакистанцем по рождению, причем независимо от того, что они думают о своей стране. Гражданство абстрактно, безлично и по сути своей тоталитарно: оно не возникает в результате «диалога» и гораздо менее гибко, чем многим хотелось бы думать. Гражданство как статус не основано на чьих-либо желаниях или выборе. Оно не имеет ничего общего со свободой объединений. Гражданство – это обязывающее требование лояльности, безусловное юридическое подчинение, независимое от чьих-либо желаний или предпочтений; его нельзя оспорить или отвергнуть. Более того, от него, как мы увидим, даже невозможно отказаться, если только у вас нет альтернативного гражданства. Поэтому проще простого возлюбить свою страну и свое гражданство, ведь именно так поступают патриоты, укрепляя внутреннее согласие в описанных Бенедиктом Андерсоном «воображаемых сообществах»2, неизбежно произвольных по своей природе. Гражданство – важнейшая ступенька на пути к национализму.
Гражданство – важнейшая ступенька на пути к национализму.
Этот абстрактный статус, оторванный от индивидуальности его обладателя, тем не менее присваивает обладателю конкретную как внутреннюю, так и внешнюю ценность. Эта ценность полностью отделена от любых других характеристик человека, за исключением самого статуса гражданства. Норвежец, путешествуя по миру, не замечает международных границ и наслаждается преимуществами отличного образования, здравоохранения и социального обеспечения, существующими на его родине – в одной из самых богатых и справедливых стран мира. Противоположный пример – пакистанка, которой де-факто нигде не рады без строгой предварительной проверки и чья жизнь будет намного короче и бесконечно беднее в плане возможностей для самореализации. Что еще хуже, пакистанка проживет свою жизнь, не имея никаких вариантов легально и без хлопот поселиться за границей. Другие государства ее не очень-то любят и не очень ей доверяют, в отличие от всеми обожаемого норвежца, который может поселиться и работать без каких-либо формальностей в сорока богатейших государствах и территориях, как мы уже обсуждали выше. Не то чтобы норвежцы были «лучше» пакистанцев, разумеется – в конкретном случае все может быть наоборот, в зависимости от того, что вы цените в человеке. Норвежское гражданство, однако, совершенно точно лучше. Поскольку этот статус одинаково абстрактен как на международной арене, так и внутри страны, Андерс Брейвик, который из ненависти и по расистским убеждениям убил в июле 2011 года семьдесят семь человек3, будучи гражданином Норвегии, пользуется такой же защитой и правами, как и любой другой норвежец, и имеет право на те же блага, только в своей тюремной камере. Сейчас он, находясь в одиночном заключении, заочно поступил в Университет Осло и изучает политологию – разумеется, бесплатно. Для сравнения возьмите Малалу Юсуфзай, самую молодую лауреатку Нобелевской премии. В Пакистане ее пытались убить только за то, что она верит в право девочек на образование4. С точки зрения национального законодательства она не лучший и не худший пакистанец, чем любой другой гражданин этой страны: ее жизнь в той же мере определяется ее статусом, что и жизнь нападавшего на нее.
Гражданство – это формальный абстрактный статус, предусматривающий равенство в рамках закона, утвержденного соответствующим государством. Таким образом, равенство – первое и самое важное фундаментальное допущение, лежащее в основе этого статуса. Невзирая на разнообразие личностных особенностей, талантов и балансов на банковских счетах, граждане, как утверждается, в равной мере выгадывают от своего гражданства. Равенство обычно касается всех членов общества, обладающих статусом гражданина, а не только меньшинства. Все те, кто не имеет этого статуса, исключены. Следовательно, гражданство обладает строго ограниченной универсальностью.
Еще одно допущение, лежащее в основе этого абстрактного статуса, заключается в том, что сравнивать обладателей различных гражданств невозможно. Предполагается, что пакистанец, «хороший» или «плохой», принципиально отличен от столь же абстрактного норвежца. Более того, предполагается, что это различие в некоторой мере естественное, а потому различия в правах и жизненных перспективах тех, кого случайно в силу рождения приписали к разным государствам, не должны вызывать этических или моральных проблем. Таким образом, мир гражданства преподносят нам как счастливый: (почти) каждый в этом мире обладает статусом, приписывающим его к юрисдикции какой-либо власти и гарантирующим равное пользование правами и равные обязательства в пределах этой юрисдикции. Вот цитата из популярной книги Ричарда Беллами: гражданство предполагает «влияние на государственную политику в соответствии с достаточно справедливыми правилами и на более или менее равной основе с другими»5. Гражданство преподносится как рациональный, логичный и позитивный, а значит, в конечном счете справедливый политический статус, как достижение современности, обеспечившее достоинство, равенство и права, но также и обязанности.
Когда звучат такие ликующие рассказы о справедливости, часто забывается, что проблема здесь не только в лицемерии: у «медали» гражданства есть еще и уродливая сторона. Именно потому что нет никакой корреляции между характером и способностями конкретного человека и выданным ему гражданством, для значительной части населения мира абстрактность гражданства превращает этот статус в назначенное наобум наказание. Эти люди оказываются в ужасной ситуации из-за низкого качества своего статуса – например, пакистанского гражданства, которое на деле препятствует, а не способствует безопасной, достойной и полноценной жизни. И хотя абстрактность, по сути, ключевая ценность идеи гражданства – по крайней мере в теории, – реально эта идея может работать только в мире, где присваивающие гражданство власти гарантируют хотя бы примерно сопоставимые стандарты самореализации и личных возможностей. В таком мире не имеет значения, какой у вас статус. Однако там, где существуют пакистанцы и норвежцы – а не только норвежцы и, скажем, датчане, – тезис о равном достоинстве разных равно абстрактных гражданств трещит по швам. Конечно, убийца-норвежец все равно остается норвежцем со всеми правами норвежца. Но то же самое относится и к пакистанке: какой бы замечательной она ни была, она все равно останется пакистанкой со всеми достойными сожаления обременениями, вытекающими из гражданства этой страны.
Инструмент глобального неравенства
Предположение о несопоставимости различных гражданств наряду с верой в их неотъемлемую ценность и достоинство позволяет статусу гражданства выполнять одну из ключевых своих функций в современном мире. Эта функция состоит в оправдании и закреплении глобального неравенства. Когда неравенство было сосредоточено главным образом внутри государств, а не между ними, гражданство как статус равных – хотя бы в политическом отношении – могло в какой-то степени смягчать неравенство. Однако когда неравенство переместилось на межгосударственный уровень, все, как показал Бранко Миланович, изменилось6. В силу иммиграционных барьеров между странами гражданство становится инструментом угнетения и подчинения, который цементирует – а также прославляет в глазах тех, кто верует в достоинство гражданства – огромный разрыв между Норвегией и Пакистаном. Джозеф Каренс, ведущий исследователь моральных основ гражданства, оказался ближе к истине, чем большинство учебников, используемых для воспитания гражданственности по всему миру: гражданство – это всего лишь «современный эквивалент феодальной привилегии»7.
Непроницаемые стены, которые не пропускают граждан самых нуждающихся и самых плохо управляемых стран, объясняют, почему надувные лодки пересекают Средиземное море только в одном направлении.
Многочисленные экономические исследования совершенно однозначно продемонстрировали, что пространственное неравенство куда важнее классового: именно то место на земном шаре, где вы живете, а не ваш прошлый опыт, оказывает первоочередное влияние на ваше экономическое положение – какой бы ни была ваша профессия – и на все связанные с этим факторы, такие как образование и ожидаемая продолжительность жизни. Хотя это доказанный факт, мало кто его осознает, особенно на процветающем Западе. Учитывая, что при годовом доходе в размере 80 000 долларов США вы уже входите в один процент самых богатых жителей мира, становится ясно, что, например, большинство вышедших на протесты под лозунгом «Захвати Уолл-стрит» принадлежали если не к этому одному проценту, против которого они предположительно сплотились, то как минимум к мировой элите в целом. Сами они, конечно, этого не осознавали, поскольку классовое неравенство, хоть в современном мире оно и незначительно по сравнению с гигантским пространственным неравенством, занимает ведущее место в современной политической повестке дня. Это следствие гражданства, которое случайным образом определяет каждому в мире его географическое и, что важно, экономическое и биологическое «место», ограничивая доходы и продолжительность жизни8. Качество гражданства и распределение глобального богатства коррелируют друг с другом очень тесно, что было показано в исследовании Бенджамина Хеннига (см. рис. 1: территория стран масштабирована с учетом ВВП; более темные цвета соответствуют более высокому качеству гражданства согласно методологии индекса качества гражданства – Quality of Nationality Index). Если масштабировать территорию в зависимости от численности населения, мы получим кардинально иную карту, как показано на рис. 2. Становится предельно ясно, что в то время, как абсолютное большинство самых экономически развитых стран предлагают своим гражданам элитарное супергражданство, большинство населения мира проиграли в лотерею происхождения и живут с гражданством неудовлетворительного качества. Таков самый важный вектор глобального неравенства, подкрепляемый как демократиями, так и автократиями.
Уровни развития стран-членов Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) и всех остальных стран мира столь радикально отличаются, что даже для Китая при сегодняшних уровнях глобального экономического роста потребуется более ста лет – по крайней мере,чтобы преодолеть этот разрыв. В этом контексте наиболее очевиден, но обычно игнорируется такой аспект развития, как миграция. Миланович имеет все основания утверждать, что страны Персидского залива играют крайне важную роль в глобальном развитии: все приглашенные в эти страны рабочие, как бы плохо с ними ни обращались и какими бы бесправными они ни казались в глазах западной общественности, получают шанс весьма кардинально улучшить свое экономическое положение9. США и ЕС такого варианта точно не предлагают: они воздвигли визовые стены именно для того, чтобы держать на расстоянии обладателей худших гражданств, какими бы талантливыми и перспективными эти люди ни были. И хотя США и ЕС не предоставляют ничего похожего на те возможности, которые открывают обладателям наихудшх гражданств страны Персидского залива, они критикуют Катар и ОАЭ за открытость к трудовой миграции, обвиняя их в неспособности гарантировать «равенство» и «достоинство» рабочим-мигрантам. Со стороны абсолютно закрытых элитных сообществ, диктующих остальному миру, кого следует впускать на свою территорию и на каких условиях, это чрезвычайное лицемерие.
Таким образом, гражданство – жестокий инструмент несправедливого распределения жизненных шансов по всему земному шару. Жестокость этой реальности подтверждается гибелью тех, кто не готов мириться со статус-кво: только с 2012 по 2017 год более пятнадцати тысяч человек погибли в Средиземном море, по данным Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ), и более полутора тысяч – в пустыне Аризона. Шестнадцать с половиной тысяч человек умерли, пытаясь пересечь несправедливо навязанную границу возможностей, но по сравнению с миллиардами людей, живущих в странах, где гражданство – обременение, а не набор прав, это крохотное число. В зависимости от того, откуда смотреть – изнутри огороженных бастионов самых богатых стран или из других регионов мира, – гражданство предстает в совершенно разном свете. Это кардинальное расхождение только ширится по мере того, как самые богатые страны открываются друг другу и рисуют для обладателей своего супергражданства космополитичный и открытый образ мира. Джеймс Талли был прав в своем анализе триумфального шествия гражданства по миру в Новое время: «Глобализация современного гражданства способствовала не демократии, равенству, независимости и миру, как провозглашают оправдывающие ее теории, а неформальному империализму, неравенству, зависимости и войнам. Эта тенденция неотъемлемо присуща в целом модели гражданства, сложившейся в Новое время»10.
Рис.1. Качество гражданства и благосостояние
Источник: В. D. Hennig,"In Focus: The Quality oF Nationality," Political Insight 20 (2018): 9.
Рис. 2. Качество гражданства и население
Источник: В. D. Hennig, "In Focus: The Quality oF Nationality," Political Insight 20 (2018): 9.
Картина, которую нарисовал Талли, несомненно, применима и к современным реалиям. Почему же эта реальность еще не запятнала светлый образ гражданства? Тому причиной по меньшей мере четыре фикции. Мы так привыкли ко всем четырем, что обычно не задумываемся о предубеждениях, лежащих в их основе. Первая фикция – элементарный национализм: общество «наших» граждан более справедливо и состоит из более достойных людей, чем «их» общество – будь то канадцы, украинцы или афганцы. Поэтому мы все особенные, и между нами существует близкая, неразрывная связь. Разумеется, мы заслуживаем больше прав, защиты и внимания, чем любой чужеземец.
Каждое утро – в особенности 20 июня, в День флага – сонные аргентинские дети декламируют клятву верности флагу. Их просят выказывать ему «самое искреннее уважение и почтение, любить его бескрайней любовью с самой зари своей жизни, пламенно преклоняться перед ним в своих сердцах; с юности праведно и честно придерживаться добродетелей, присущих гражданству, внимательно изучать историю страны и ее великих праотцов, шагая по их светлому пути, и наконец, отдавать флагу почет не ослабевающим нежным и благородным чувством любви к Отчизне».
Разумеется, подобные приемы использует каждая из более чем двух сотен «отчизн» по всему земному шару, в то время как конкретных примеров «добродетелей и доблести, неотъемлемо присущих гражданству», если высунуть голову из государственного кокона, не наблюдается. С колыбели нас приучают думать, что иностранцы не могут претендовать на гражданские права, к какой бы культуре они ни принадлежали и где бы ни находились – обитают ли они на другом континенте или с самого рождения живут в соседнем подъезде.
Вторая фикция вытекает из первой и уже была упомянута. Она заключается в том, что все гражданства в равной степени считаются достойными и наделяют достоинством своих обладателей – это равенство, которым характеризуются все государства мира согласно современному международному праву. Неважно, что вы родились пакистанцем: в этой обыденной легалистической трактовке жизнь в клетке гражданства-обременения с минимумом шансов приравнивается к элитарному, наделяющему широкими возможностями норвежскому гражданству, в основе которого в самом деле лежат права.
В-третьих, существует негласное допущение, что граждане – например, лихтенштейнец на шестидесяти двух квадратных милях своей национальной территории или австралиец на необъятных просторах Южного континента – живут «у себя» на родине. Иными словами, нам рисуют картину, согласно которой равноправные и достойные государства населены своими гражданами, а обо всех остальных и думать не стоит.
Последняя и, вероятно, самая обманчивая из четырех фикций состоит в том, что гражданство абсолютно необходимо для политического «самоопределения» и что защита его от тех, кто объявлен иностранцами, сама по себе является ценностью и помогает каждому обществу быть свободным. Мы обсудим лицемерие этого популярного нарратива в пятой главе.
Только приняв все эти четыре допущения, можно с распростертыми объятиями принять идеологию гражданства и всю систему принципов современной политики, по сути, закрывая глаза на основные функции этого статуса сегодня и в прошлом. Парадокс вот в чем: хотя эти допущения, что неудивительно, совершенно бессмысленны с точки зрения нормального человека, большинство юристов и политологов твердо уверены, что они не только необходимы, но и в конечном счете справедливы. Считается, что они приносят пользу, и на этом основании их абсурдность полностью игнорируется, их глубинная и неоправданная абстрактность почти ритуально забывается.
Тому, что большинство философов и политологов игнорируют очевидные противоречия, есть объяснение. Гражданство предназначено для функционирования в условиях одной страны. Авторитетные теоретики, в том числе Т. Х. Маршалл, Джон Ролз и Рональд Дворкин, как будто естественным образом исходят из того, что каждый коллектив существует в вакууме. Такая позиция позволяет закрыть глаза практически на все основные черты гражданства как политико-правового феномена, которые, как показывает эта книга, проявляются именно за пределами отдельно взятой нации. Ваше гражданство – это паспорт для всего мира, который либо повышает ваши шансы преуспеть в чем бы то ни было, либо сводит их на нет, где бы вы ни находились, даже за пределами выдавшего гражданство государства. Но если осознать, что «за пределами» отнюдь не значит в вакууме и что представлять любое гражданство в окружении такой терра инкогнита необоснованно, уже невозможно мириться с интеллектуальным самодовольством, сопровождающим привычные попытки обелить статус-кво в исследованиях на тему гражданства. Если самых уважаемых традиционных теоретиков не волнует, что снаружи, за пределами кокона присвоившего статус гражданства государства, то значит, они игнорируют ключевые аспекты сущности гражданства. Рассматривать огороженное сообщество граждан как несомненную данность – это не просто нереалистично, но и неимоверно скучно; в таком случае теория неизбежно становится откровенно националистической, как справедливо подчеркивают Линда Босняк и многие другие11. Для традиционных теоретиков ключевой вопрос – это «на каких основаниях признавать людей гражданами». Совершенно очевидно, что этот вопрос упускает важнейший момент, приводит к тому, что мы без колебаний одобряем вред, вытекающий из гражданства как такового; принимаем, что сама идея деления на граждан и неграждан не требует обоснований. Триумф моральности и достоинства гражданства в том и состоит, что неравноправие статус-кво воспринимается как нечто естественное, не вызывающее никаких вопросов.