Дима Льевич
Беспризорница для бандита

Глава 3

Игорь

Если бы не увидел беспорядок в комнате, когда сел на кровати, я бы, наверное, и не вспомнил, что в доме кто-то был. И что здесь осталась девчонка.

– Осталась… – проговорил я, как бы пробуя слово на вкус.

Часы показывают семь утра. Я поднялся и снял вчерашнюю одежду, пропахшую по́том, взял из шкафа новое белье и полотенце – надо срочно принять душ. Подошел к двери и неслышно приоткрыл ее – тишина. «Неужто малая все же выбралась и убежала?» – подумал, но когда сделал несколько шагов, увидел ее спящей на диване, скрученной в рогалик. Не раздевалась, даже не укрылась ничем. Хотя это и неудивительно. Даже я б в такой ситуации… нет, не стрессовал, а захотел бы быть наготове, на случай если удастся уличить подходящий момент для нападения или защиты; по крайней мере, если повезет, сбегать лучше не в одних трусах.

Благо пол у меня не скрипучий, и мне удалось подойти к ней близко, не разбудив. Подушка вся в слезах – все еще видны влажные пятна, лицо опухшее. Бедная девочка, проплакала небось всю ночь. Но замки целы, окна тоже нетронуты, хоть на них и решетки, значит, на свободу не рвалась. И если подумать, тут одно из двух: либо она побоялась даже пытаться выбраться в надежде, что я сам сжалюсь и отпущу ее, либо у нее взыграла совесть и она решила и правда по-доброму отработать все, что стащили ее дружки. Ну или самый что ни на есть последний вариант – на свободе ей совершенно нечего делать и некуда идти, потому она туда и не стремится. Надо будет это выяснить, а то слишком уж она странная. Когда увидела меня, то даже не попыталась дать дёру, а застыла на месте и смотрела на меня своими глазкими-бусинками. Страх в них читался самый настоящий, его я навидался, но не такой, какой испытывает человек за свою жизнь. И это вдвойне странно.

Решил не стоять у нее над душой и тихо пошлепал в ванную комнату. Сбросил трусы, забрался в душевую и включил холодную воду. Сцепил зубы, чтоб перетерпеть первые секунды в почти ледяной воде, и расслабился. Такая процедура хорошо промывает мозги с утра. И в голову пришла идея взять мелкую на добро – накормить ее, авось и удастся поговорить.

После душа я также без лишних звуков оделся и пошел на кухню, начал готовить завтрак. Ничего необычного: несколько полосок бекона, яичница, хлеб с маслом. И кофе, конечно же. Когда масло на сковороде разогрелось и стало трещать, я услышал скрип дивана из прихожей. Он старенький, пружины выдают любое движение, а это значит, что Лиля тоже проснулась. Ой, чую, начнется сейчас то еще представление!

Лиля

Просыпаюсь от запаха еды и тут же спохватываюсь от ужаса, вспомнив, что произошло. И я все еще в ловушке. Как я только могла уснуть в такой ситуации? Блин, все лицо аж болит от этих ночных стенаний, опухло, чувствую, как баскетбольный мяч. И в животе предательски урчит от голода! А-а-а! В голове сразу же куча мыслей и эмоций, будто не мозг у меня, а компьютер с задачами! А есть хочется ужасно. Вчера ничего не ела от нервов перед этим, чтоб его, запланированным грабежом, ночь проплакала… Но раз я в плену, а этот громила, хоть он и тот еще красавчик, меня не пришиб, значит, и не собирается. Надеюсь… Тогда пусть хоть покормит! Даже в тюрьме заключенным дают поесть три раза в день! А я вообще… почти ни в чем не виновата, чтоб меня голодом морить.

Тихонько поднимаюсь с дивана, а он, блин, скрипит как зараза. Кривлюсь от осознания, что наделала шума, и затихаю, прислушиваюсь. На кухне (припоминаю расположение комнат) что-то шкварчит и… так вкусно пахнет! Хотя мне сейчас что угодно покажется деликатесом. Подхожу на носочках к дверному проему и выглядываю из-за угла. Вижу широченную мужскую спину в майке и мощные руки, по которым от самих плеч тянутся черные как ночь татуировки. Меня вдруг пробирает озноб от этой картины. Кто же он такой? Огромный, как медведь, и с каждым движением мышцы на всем его теле бугрятся и переливаются так…

– Проснулась? – продолжая ковырять сковороду вилкой, спрашивает мужчина, будто только и ждал этого момента.

И я чувствую, как лицо мигом наливается краской, а сердце начинает гулко колотиться, что аж дышать становится тяжело. Стыдно. И страшно. Черт, как же стыдно и страшно! И я, воровка-неудачница, сейчас буду просить еды у хозяина дома, который пыталась ограбить? Но я же не пыталась. Точнее, не хотела. Меня заставили. «Перестань, перестань, перестань!» – мысленно толдычу себе, заставляя заткнуться этот граммофон мыслей, и несколько раз глубоко дышу. Хотя понимаю, что это получается не глубоко, а часто и поверхностно – как загнанный перепуганный зверек. Наконец собираю слова в предложение и пискляво, еле слышно говорю:

– Извините меня… п-пожалуйста. Я… Я не хотела. Я вообще не хотела сюда вламываться. Меня… Меня заст…

– Есть хочешь? – будто и не слушал меня, перебивает мужчина. Будь я в другом положении, я б уже кипишевать начала, что я тут такую речь толкаю, а он так вот встревает. Но я не в таком положении.

– Не хочу, спасибо, – шепчу в ответ. Но мой голос оказывается тише, чем урчание желудка, которое услышали, наверное, даже на соседней улице. Понимаю, что услышал и он, и падаю лицом в ладошки.

– Иди сюда, садись, – велит он, все еще не оборачиваясь ко мне. И когда не слышит моих шагов – а я все еще в кроссовках, – отрывает взгляд от плиты и строго добавляет: – Это была не просьба!

Меня аж передергивает от того, как он гаркнул. И я, подскочив, тут же семеню к столу и присаживаюсь на самый краешек стула, плотно сдвинув ноги и зажав ими ладошки.

Мужчина подходит к столу, прямо ко мне, он в тридцати сантиметрах от меня. И я непроизвольно сильно зажмуриваюсь, когда он говорит:

– Сядь нормально! – И выкладывает из сковороды в тарелку передо мной яичницу с беконом и обильно присыпает все это перцем. – Ешь. Мне не нужно, чтоб ты загнулась тут с голоду или теряла сознание от страха и истощения на каждом повороте.

– То мне не надо вас бояться? – на автомате выдаю я, и только потом понимаю, что ляпнула дичайшую хрень. Ну как такое можно вообще было спросить у того, кто тебя насильно забрал и запер у себя дома, кто хочет заставить тебя работать на него в качестве служанки? И мало ли какого именно обслуживания он захочет… От последней мысли я аж похолодела. Он что, завел себе сексуальную рабыню?! До меня только сейчас дошло!

– Если я позволяю тебе поесть, это еще не значит, что не могу прибить. Хотя этого я делать не хочу. Но поверь мне, сделаю, только дай повод. Так что веди себя хорошо, если хочешь отсюда еще когда-нибудь выбраться целой и невредимой.

Целой и невредимой, говорит… Значит, есть шанс, что все обойдется. Но почему меня начинает так колотить после этих слов? Его голос просто разрывает тишину в комнате и все молекулы моего тела на миллионы-миллионов клеточек, проникает в самую глубину. Я, кажется, никогда еще не говорила со взрослым мужчиной. Это и страшно, но и будоражит так. И я снова поймала себя на мысли, что просто не знаю, как мне себя вести, а эти тупые вопросы вылетают из меня раньше, чем я успеваю хоть чуточку подумать.

Самое странное, что я и ненависти к нему не испытываю. Почти. Не знаю, что это… Очень двоякое чувство. Стараясь не смотреть мужчине в такие притягательные карие глаза, беру вилку с ножом и неуклюже отрезаю кусочек яичницы, накалываю и кладу в рот. Тем временем он наливает мне в стакан какой-то сок, а себе кофе. И садится за стол напротив меня.

– Рассказывай, – спокойно говорит он, без грома в голосе. И я невольно поднимаю на него взгляд. – Почему ты с дружками залезла ко мне в дом?

Я чуть не поперхнулась, а еду проглотила так громко, будто это не завтрак упал в желудок, а камень на дно глубокого колодца. Отложила вилку, взяла стакан и сделала несколько жадных глотков.

– Я не собиралась. И они мне не друзья.

– Продолжай, – велит мужчина.

– Я в детдоме жила. От хорошей жизни туда не попадают. А когда мне исполнилось восемнадцать, настала пора уходить. Только особо некуда было. А чтоб жилье получить, хоть какую-то комнатку, нужно поступить учиться. И эти двое…

– Трое.

– Что?

– Их было трое.

– Так вы видели? – Он ничего не ответил, только пригубил кофе и пристально посмотрел мне в глаза, хотя минуты до этого смотрел куда угодно, только не на меня. И продолжила: – С третьим я познакомилась вчера, уже здесь. А эти двое, они сперва приютили меня у себя. Сказали, что я смогу пожить у них, пока не получу комнату в общежитии. А потом…

– А потом передумали и поставили перед выбором: либо это, либо на улицу, – подытожил мужчина, точно угадав, как все было накануне.

Я тихо угукнула, потупив замутненный от накативших слез взгляд в тарелку.

– Ты лучше расскажи мне то, чего я еще не знаю, потому что все это очевидно. Еще вчера понял.

– А вы тогда меня отпустите?

– С чего это? Я похож на того, кто сперва говорит одно, а затем без причин другое?

– На убийцу вы похожи, – шепнула я и тут же добавила: – Извините.

– Ох Лиля, Лиля… На убийцу… – Он поднялся со стула и подошел к окну, почесывая бороду. – Это так не работает во взрослом мире. Натворила дел, а теперь поплачешь, и все станет сразу хорошо? Нет. Поработаешь у меня… домохозяйкой какое-то время, пока я не решу, что с тобой дальше делать. И если будешь вести себя хорошо, то, быть может, и отпущу. В общем, все зависит от тебя.

«Фух, домохозяйкой, а не секс-рабыней, – думаю. – И он ко мне еще ни разу не притронулся, кроме вчера, по щеке, так, может, ему и не нужно?..» А с другой стороны в голову вихрем влетает мысль: «Всем мужикам нужно! Это он сейчас так говорит! А я ничего и сделать ему не смогу: что моих сорок пять килограммов против его сотни, если не больше? Если захочет, а он точно захочет, то возьмет меня силой – вот как мне отрабатывать долг придется! Останется только терпеть и плакать…»

– Только если вы мне дадите нормальную комнату! А не тот диван в гостиной. Вещи и… – снова летят из меня глупые необдуманные слова и… требования? Сама офигеваю от своей дерзости. А если по-честному, да, я и правда виновата, нечего было соваться сюда; но и держать меня тут за собачонку я не позволю. Ну, попытаюсь не позволить.

– Лилёк, ну ты и фрукт, – заливисто смеется мужчина, вновь возвращаясь к столу. И теперь я, подняв голову, нагло смотрю в его темные-темные глаза. И чувствую в них спокойствие, от которой резко появившаяся дрожь в теле тут же проходит, но ненадолго. – Ты не в том положении, чтобы условия ставить, пойми. Как я решу, так и будет. Во всем. Разве что выбор блюд, которые будешь мне готовить, и способ, каким ты будешь убираться в доме, остается за тобой.

Я открываю рот от изумления, но ничего не получается сказать. Хоть сейчас не сработала моя глупость и не позволила мне огрызнуться, потому что, когда он закончил смеяться и говорил все это, к спокойствию в глазах добавилась такая серьезность, что у меня аж ноги задрожали. Не пойму, то ли добрый он, то ли терпит меня, чтоб не придушить на месте, а трупик прикопать за домом.

– А насчет комнаты… У тебя будет комната. Нечего тебе постоянно у меня перед глазами ошиваться. И к уборке можешь приступать прямо сейчас. Все необходимое найдешь в кладовой, а где она находится, ты знаешь, дом-то обшарила еще вчера. Сперва вылижешь все до блеска, а потом приготовишь мне ужин.

Я невольно скорчила недовольную гримасу и весь этот наполненный злостью взгляд бросила в мужчину. Зря я допустила мысль, что он добрый, ни фига он не добрый. Прикидывается только. А меня будет использовать по полной и как только захочет.

– А если не стану? – фыркнула я.

– Лучше тебе не знать, уж поверь мне, – сказал он, второй раз коснувшись меня: он взял меня за подбородок ладонью и поднял лицо, чтобы смотреть прямо в глаза. – И не зли меня, малышка. Помнишь условие? Хорошо себя ведешь – я добрый и ласковый. Плохо ведешь – получаешь совершенно обратное.

– Помню… – буркнула я, шевеля одними губами, потому что челюсть жестко держит мужчина.

– Вот и замечательно. Так что давай не портить отношения, ведь ты здесь надолго.

После слова «надолго» у меня желудок скрутился в узел, а сердце сорвалось в пляс.

– Как?..

– Замолчи, – рыкнул мужчина, – и слушай: здесь будет твоя комната, – он указал на дверь, из которой вчера выбегала Марина с горстью камешков, – в которой, после того как уберешься в доме, можешь найти и подобрать для себя что-нибудь из гардероба моей бывшей. Ее вещи вряд ли тебе по размеру придутся, но тебе, смотрю, не привыкать. И прими душ, – презрительно бросил он напоследок.

А мне стало стыдно еще и за это. Он так сказал, будто от меня воняет. Задания раздает, деспот, блин! Но какой у меня выбор? Придется хорошо себя вести.

– Я не слышу ответа, – прищурился он, заглядывая мне в глаза.

– Хорошо, я поняла!

После этих слов он ушел в свою комнату, переоделся и сообщил, что поедет по делам, а вернется к семи вечера. И чтоб к этому времени в доме было убрано, а на столе ждал благоухающий ужин. Перед самым уходом добавил, что все необходимое я найду в кладовой, в холодильнике и шкафах позади меня. Предупредил еще, чтобы я не сожгла дом и вела себя тихо и аккуратно; причин разъяснять не стал, но я и так поняла, что будет мне плохо тогда. И закрыл за собой дверь.

А я ведь даже имени его не знаю…

Глава 4

Игорь

Я вышел из дома, не оборачиваясь, и захлопнул дверь. Сел в машину и отъехал на соседнюю улицу, за перекресток. Остановился у обочины и нервно потер бороду.

Мелкая еще совсем жизни не знает, а уже умеет выдергивать нервы по одному пучку, методично и размеренно. Откуда в ней столько дерзости, в ее-то восемнадцать лет? Только вот это мне в ней почему-то и нравится. Бывшая была слишком покладистая, прям хоть к ране прикладывай: что ни скажу, все делала без лишних разговоров; старалась всячески угодить – никакого удовольствия от такого поведения женщины не получить, если хочешь видеть возле себя не загнанную мышь, а человека со стержнем, характером и собственным мнением на любой счет.

В Лиле это есть, чувствуется этот кремень. Она, конечно, осознает, что накосячила и теперь должна загладить свою вину. Согласилась остаться, даже не попыталась открыть дверь и убежать. Значит, имеет совесть и понимание, что за все содеянное придется заплатить. Как бы там ни обрисовалась вся эта ситуация в ее юной головушке, но она точно в полной мере осознает, что виновата. Только зачем-то дерзит и условия ставит, упирается! Хотя я не представляю, что бы вообще с ней делал, не будь она такой упрямой. Наверное, еще этим утром бы ее выпроводил и забыл, не успей она выйти за порог. Но засела в башке…

– Меня найдут, а вас посадят в тюрьму, – засмеявшись, повторил вслух вчерашние слова девочки и стал думать вслух: – Нет уж, малышка, ты моя. Попалась птичка в клетку, как говорится! И посмотрим, как ты теперь запоешь и как себя поведешь. Это уже становится слишком интересным, чтобы вот так останавливаться на половине пути.

Никакими делами заниматься в этот день не хотелось. Сперва я долго катался по городу, пытаясь занять чем-нибудь голову, а потом набрал одному товарищу и позвал его покатать шары. Несколько часов кряду мы болтали обо всем и ни о чем, раз за разом подзывая официантку, чтобы обновляла наши бокалы. Играли партию за партией. Но мелкая из головы так и не шла. Я все погладывал на часы и ждал, когда же этот день подойдет к концу, чтобы скорее поехать домой и продолжить смотреть это реалити-шоу, организованное в моей прихожей; точнее, нет, уже заимевшее свою личную комнату, пускай и временную. Пытался представить, чем она сейчас занимается: ломает мебель и бьет посуду, чтобы мне насолить? Приняла первый в своей жизни человеческий душ, со всеми благами, которых уж точно не видать ни в детдоме, ни уж те более у тех ее горе-дружков, раз уж они промышляют на жизнь мелкими кражами и взломом частных помещений. А может, она все же проявила свою настоящую натуру, повиновалась и выполнила все мои указания – вычистила дом до блеска и сейчас колотится у плиты, готовя мне вкусный ужин? Что же это будет, какая-нибудь каша с мясом? Или рагу овощное? А может, какая запеканка? Или она сожгла его дотла, и сейчас там вовсю орудуют пожарные, пытающиеся спасти остатки моего барахла?

– Слушай, дружище, – наконец не выдержал я весь тот рой мыслей, полностью переносящий меня отсюда домой, и обратился к товарищу по игре, когда был забит последний шар в лузу, – поеду я уже. Есть еще кое-какие дела.

– Как знаешь, – ответил он с улыбкой. – Рад был тебя видеть!

– Взаимно, братишка, взаимно! Еще как-нибудь обязательно схлестнемся. Удачи тебе!

Я достал из заднего кармана несколько купюр, бросил их на столик между пустыми бокалами, отсалютовал товарищу и покинул помещение.

Когда я въезжал в свой район, часы только отбили шесть вечера. Раньше заходить домой мне совершенно не хотелось, но и терпения уже никакого не оставалось. Единственное желание, бьющееся в голове, – получше узнать, какого вида птицу я поймал и чем она питается, фигурально выражаясь, конечно же.

В это время на улице еще яркий день, а солнце даже не думает прятаться, разве что за верхушками деревьев или самых рослых высоток, которых у нас не так уж и много. Я вышел из машины на том же перекрестке, подошел к тротуару и взглянул на свой дом. Хорошо, что я обосновался на самом краю и улицы, и района – никаких лишних глаз и случайных прохожих попросту не бывает. Да и хоть кричи, хоть бейся головой о стены с дикими воплями – полицию на странные звуки никто не вызовет; да и что там говорить, если все они подо мной ходят или прикормлены. Дом на удивление цел, как и двери с окнами. По крайней мере те, которые с этой стороны здания и в доступности глазу. Но это уже неплохо.

Вернулся к машине, снова поглядел на время и оперся на капот. Позвонил Юрику, чтобы скоротать время и заодно узнать, не было ли еще каких инцидентов в клубах или других наших делах – все тихо и гладко, что тоже не может не радовать, а то бывают залетные ребята, которые пытаются подмять под себя мои точки или без моего ведома перекупить бизнес. Тогда уж приходится бросать все дела и ехать разбираться.

– Хорошо, – говорю ему, – держи меня в курсе. И будь начеку, понял?

– Да, босс, как всегда!

– Но когда я велю держать меня в курсе, ты же понимаешь, что я имею в виду те вопросы, которые без меня вы решить ну совсем никак не можете? Чтоб не было как с Маратом.

Я чуть не ляпнул с дуру, что у меня из-за той поездки некоторые трудности нарисовались, а то помощник начал бы расспрашивать, что да как. Он тот еще любитель свой нос совать куда не просят.

– Конечно, Игорь Николаевич, извините. Ну вы же понимаете, он рогом уперся… А так все сами. А что без вас – все потом в отчете.

– Ну все, все, не бубни. Молодец, что понял. Отбой.

Я положил трубку и посмеялся с реакции Юрика, посмотрел на часы – без пяти семь. Сел в машину и поехал домой.

Глава 5

Лиля

– Ушел… Ну и ладно! Ну и оставляй меня тут одну, давай! Рабовладелец хренов! Тьху на тебя! – кричу, хватаю со стола тарелку со своим завтраком и запускаю ее в запертую дверь. Остатки яичницы и бекона смачно разлетаются в стороны. Вместе с осколками самой тарелки.

Стою и пыхчу, как паровоз, тяжело дышу и злюсь. Только не понимаю, на кого: на мужчину, потому что не отпустил меня сегодня и закрыл тут, как ту золушку, или на себя. На себя тоже можно бесконечно злиться. А какого рожна я вообще поперлась в этот дом, зная, что это неправильно? Это кража со взломом! И не бывает преступления без наказания. По крайней мере для некоторых… Для слишком сознательных и глупых девочек.

– Какая же я дура! А-а-а! – снова взорвалась криками. – Пошли вы на хер, друзья! Подставили меня и сбежали. Хорошо вам теперь, что я за вас отдуваюсь здесь? Небось продали барахлишко и сидите теперь шикуете, или уехали вообще куда-нибудь, а обо мне и думать забыли…

И правда, чего им переживать. Никто ж не подозревал, что я такая дура и остолбенею, увидев на пороге хозяина дома. Даже если они и не хотели меня подставлять, то наверняка подумали, что я тоже успела убежать, вместе с часиками, за которые тысяч триста можно выручить, и теперь ни Сашка, ни Маринка мне никак не сдались.

Или все-таки просто забили на меня… Ведь кто я для них такая? Обуза. Вот и все.

Немного успокоившись, смотрю на немытые столовые приборы, на ошметки завтрака, разбросанные по полу и размазанные по двери. На круглое пятнышко под чашкой кофе на столе.

– Я тоже подумаю, как себя вести, – бурчу себе под нос, глядя в сторону выхода. – А вот про бывшую и что ее вещи остались в комнате, ты сказал очень кстати. Там я еще не была и сейчас это исправлю.

Подхожу к двери и толкаю ее, аккуратно заглядывая в внутрь, будто оттуда может выпрыгнуть какое-то чудище. Никого, конечно же. Пустая аккуратно заправленная кровать, небольшой письменный столик с закрытым сереньким ноутбуком. Оглядываюсь назад, будто опасаюсь, что за мной кто-то следит, и прохожу в комнату, к столу. Открываю крышку компьютера, и экран сразу загорается окошком для ввода пароля, которого я, конечно же, не знаю и знать не могу.

Через пару секунд весь экран начинает переливаться плавающими туда-сюда бутонами цветов.

– Точно женский, – шепчу, понимая, что компьютер мог принадлежать только бывшей этого… – Нет, ну правда, ты б хоть имя мне свое сказал, а то надоело уже называть тебя «этим»! И ее тоже не помешало бы. Хотя не знаю зачем, – причитаю снова.

А где же ты сама? Ну и ладно. Захлопываю компьютер, окидываю взглядом комнату, исполосованную тенью от решетки на окне, и останавливаюсь на огромном шкафе. Подхожу и настежь распахиваю обе двери. И мне в глаза сразу бросается мое же отражение из зеркала на внутренней стороне дверцы.

– Ну и лицо! – ужасаюсь сама себе. И правда, неплохо было бы привести себя в порядок. – Только не после уборки, а до, понял? – кричу, выглянув из-за шкафа в гостиную, будто обращаясь к мужчине.

Нахожу новый вскочивший на щеке прыщ, прижимаю его ногтями и всматриваюсь, получается ли выдавить, как тут же в глаза бросается фотокарточка, заткнутая за планку, придерживающую зеркало. Судя по легкой желтизне, кажется, уже лет десять тут лежит. На снимке молодая и очень красивая девушка.

– Ну да, не то что я. С тобой он вряд ли обращался так же, верно? А может, еще хуже? Иначе где ты сейчас? Наверняка сбежала от этого тирана, который только и может, что о себе думать и эксплуатировать.

Я взяла фотографию и выставила вперед, чтоб видеть в зеркало и себя, и ее.

– Что посоветуешь надеть? – поинтересовалась у девушки со снимка и сняла с жердочки тремпель с легкой полупрозрачной кофточкой с широкой горловиной. Приложила к себе и взглянула в зеркало. – Может, вот это? А что, неплохо. У тебя хороший вкус… Эм, хоть бы подпись с именем оставили на тыльной стороне фотки. Тоже мне фотографы!

Бестолково повертев карточку в руках, я воткнула ее на место и еще немного покопалась в вещах. Подобрала себе джинсовые шорты – вроде даже на меня сойдут отлично – и черные колготы. В нижнем отделении нашла несколько вариантов совершенно нового, еще запакованного белья. Посмотрела на размеры. Лифчики далеки от моего… полуторного, а вот трусики что надо.

– Благодарю, – снова обратилась к девушке на фотоснимке, присела в кривоватом реверансе и отправилась в ванную комнату с охапкой шмоток и шуршащих пакетов с бельем и колготами.

Кто бы мог подумать, что здесь может быть так богато! Это наверняка его любимое помещение! Весь дом такой простой, обычный, что с виду и не скажешь, что в нем живет человек ну очень немалого достатка, судя по крутой машине и… Я снова вспомнила камешки, которые вчера стащила из комнаты девушки Марина. Она украла не у него, а у нее, выходит. И поймала себя на мысли, что сама б так не поступила. Я вообще не хотела воровать. Просто пришла, потому что заставили. Никто не виноват, что его грабят, и не заслуживает такого.

Мне стало даже жалко ступать на белоснежный кафель в кроссовках, в которых я где только не ходила, потому скинула их, наступив на задники носками – не хотелось наклоняться и отрывать взгляд от этой красоты, – и отбросила туда же носки. Такие ярко-белые раковина, унитаз и шторы… Да даже стиралка такая, что аж глаза слепит! В жизни такого не видела. Привыкла, что у нас такие места всегда если не грязные, то как минимум старые, потертые и где-то даже сломанные. А тут абсолютная чистота. В доме наверняка тоже поддерживается порядок обычно. И было бы так сейчас, не вломись в дом кучка оголтелых подростков, жаждущих наживы и переворачивающих на своем пути все, что хорошо или плохо лежит.

На полочке за открытой дверью душевой кабины я увидела несколько бутылочек с разными шампунями и гелями для душа. Открытой оказалась только одна – самый простой мужской шампунь.

– Ты все еще хранишь вещи бывшей. Даже шампуни и гели! Но почему? – удивилась я вслух, говоря с самой собой.

Я собралась помыться, а поймала себя на мысли, что тупо разглядываю все вокруг и трогаю кончиками пальцев, как бы пробуя. Потому наконец снимаю с себя всю одежду, и правда уже совсем не приятно пахнущую, и захожу в душевую кабину. Поворачиваю кран с красной биркой и ахаю от блаженства – мне в лицо ударяются горячие струи, приятно обжигая все тело. Ловлю ртом множество мелко рассеивающихся ниточек воды и просто несколько минут стою и наслаждаюсь этим потоком. И только потом выбираю один из женских шампуней, наливаю в руку и растираю по волосам. Такое ощущение, что я уже целую вечность не принимала душ. По-человечески, наверное, и не принимала никогда…

Только когда закончила, поняла, что не подготовила никакого полотенца. С залитыми водой глазами нащупала на сушилке сбоку от кабины какую-то влажную махровую вещицу и приложила к лицу. И утонула в аромате… Таком приятном, тягучем, как мед, и… мужским! «Это его полотенце!» – дошло до меня. Но я почему-то его не отбросила, а наоборот обняла, как родное, и удивилась своей реакции.

Почему мне так приятно вытираться его вещью, все еще влажной от воды, стекающей с его тела? Приятно касаться им себя там… Проходиться по сосочкам.

– Стоп! – одернула я вдруг саму себя. – Хватит! Что за придурошные мысли? Он тебя украл, закрыл здесь и заставляет работать для него как рабыню! Ты чего, совсем ополоумела, подруга?!

Я повесила полотенце обратно на сушилку и оделась в свежее белье, колготы и такие уютные шортики, которые пришлись мне, кстати, абсолютно в размер. Жаль, что лифчика никакого не нашла. Пришлось надеть кофту на голое тело. Покрутилась на месте перед зеркалом над раковиной, радуясь, что все подошло, и подумала, что надо бы простирнуть все то, что сняла с себя перед душем. Благо машина стиральная у нас в детдоме была, потому ей-то ладу я дать сумела – быстро забросила все шмотки в барабан, засыпала порошок, закрыла, запустила и, вспомнив мотив какой-то песни, припеваючи вышла обратно в гостиную.

***

При свете дня разглядывать дом одинокого мужчины оказалось куда интереснее. До этого момента мне совершенно не было интересно, как и что у него устроено тут, но сейчас… Сейчас стресс куда-то улетучился. Не знаю почему, – наверняка это ощущение продлится недолго и лишь пока я в доме одна, – но я не чувствую опасности. Только интерес. Хочется узнать, с кем мне придется провести… некоторое время под одной крышей. Знать бы еще, сколько он собирается меня здесь держать. Хотя если он и правда не тронет меня, пока я буду делать все, что он скажет, то не так уж все и плохо. На первый взгляд.

Может, это душ так мозги прочищает? Или я, наоборот, слепну, отказываюсь воспринимать очевидное – я здесь заложница, рабыня…

В любом случае, освежившись и смыв с себя вчерашний страх, стало гораздо легче, груз с души немного спал, и я наконец взглянула на этот дом не как на объект грабежа: черное, мрачное и неизвестное логово какого-то мужика – а на обычный дом. Дом человека, которого я совсем не знаю. И было бы неплохо это исправить.

Я стала открывать каждый ящичек в шкафах в гостиной, открыла комод под телевизором и даже в тумбочку в прихожей проверила – ничего. Как можно так жить, чтобы никому по твоим личным вещам не удалось понять, что ты за человек? Хоть бы какой кроссворд в газете был разгадан, из чего можно было бы прийти к выводу, что кто-то умный брал его в руки

– Или не очень умный, если разгадано мало и с ошибками, – прыснула я смехом, выставив руки в боки. И наткнулась взглядом на книжную полку. Подошла к ней и, хмыкая что-то неразборчивое себе под нос, стала перебирать пальцами разноцветные книжульки в твердых обложках. Анна Джейн «По осколкам твоего сердца», Эмма Скотт «Сейчас и навечно», Джоджо Мойес «Последнее письмо от твоего любимого» и другие подобные любовные романы. От одних названий в животе мутит.

– Как ты такое могла читать? – подумала я вслух, однозначно решив, что это всё – книги этой загадочной бывшей женщины главного героя моей печальной оперы про заточение. – Что же вы все такие скрытные-то, а? Нельзя ж так! Мне же интересно…

Я вдруг вспомнила про блокнот, который мужчина выдернул у меня из рук вчера вечером. В нем точно есть что-то личное, прям личное-личное, иначе он бы так о нем не беспокоился. Больше чем обо мне. Уже направилась к его комнате, в которой уже была, видела там все, но остановилась, не в силах коснуться ручки.

– Так неправильно. Я не воровка! И если я хочу доказать ему это, чтобы выбраться отсюда, то нельзя шариться по его вещам и уж тем более заходить в его комнату без разрешения, – отчитала саму себя, да так что аж на носочки встала и сжала кулаки.

Я не знаю, какое это ощущение, когда тебя ругают те, на кого тебе не плевать, как, например, на воспитателя. Как ругали бы меня родители… Если б я их помнила и знала. Но мне не так повезло в этой жизни. Многие, кого я знаю, так жалуются, что родители были злыми, обижали их, чего-то не позволяя, ставя всякие ограничения и выводя рамки, в которых им, детям, следует существовать до тех пор, пока они не вырастут и не будут уже сами отвечать за свою жизнь. А мне бы хоть разок ощутить тепло маминого прикосновения; громкий и пугающий бас папиного голоса, когда я где-то нашкодничаю… Плевать как, только бы они были. Нет, я давно привыкла справляться одна, но иногда мне снятся сны, будто родители держат меня за руку, ведут куда-то, и вроде бы все хорошо, но потом они отпускают меня и уходят куда-то вдаль. А мне остаются одни лишь образы. И непонятно откуда взявшаяся боль, такая тупая, ноющая боль утраты и одиночества.

А теперь еще эта нелепая ситуация, будто мне совсем скучно живется!