Диана Ва-Шаль
Смотритель зоопарка
– Per amore di Dio, родная, убери бокал! Ты уже пьяна!
В отдаление от шумной толпы стоит девушка. Фана качает головой, украдкой поглядывая на "особ высшего ранга и сорта". В ее руках – небольшой блокнот для записей. В этот день девушке нужно подготовить материал об открытии выставки для местной газетенки, выбрав для детального разбора всего одну картину.
– О, signore e signori, приходите сегодня ко мне на ужин! Буквально на днях я купил прекрасную осетрину, свежайшую во всем этом мерзком городишке, – вдруг ударяет по ушам неприятный звонкий голос мужчины с маленькими черными поросячьими глазками. – Дорого, но явно не дороже, чем в ресторане. И подумать только, я смог урвать ее у какой-то дуры средь улочек! – раздается дикий беспричинный смех.
Фана вновь и вновь проводит взглядом по полотнам, пока наконец не находит поодаль небольшую картину в скромной белой раме. Девушка вздергивает бровь, несколько раз перечитывая подпись к картине… Даже не верится, что это работа того же художника, вокруг чьих полотен сейчас стоит галдеж "образованной" и искушенной публики, которая все косится на девушку.
Рыбу Изабель купил какой-то, по ее словам, простак за бешеные деньги; хитрая женщина все же смогла обдурить приезжего, отбив запах затхлой рыбы всевозможными пряностями и травами.
На улице медленно густел закатный полумрак, наконец-то становилось тише. Через форточку доносился приятный аромат хорошего табака, душицы и лаванды. Громко переговаривались цикады, и на душе художника впервые за долгий утомительный день стало спокойно; Рино писал акварельный этюд старого города, вымощенные золотом старые узкие улочки. Вокруг Ринуччо оставались раскиданы неудавшиеся зарисовки и наброски к новой картине.
Рино сомневался. Даже боялся, пусть и не хотел признавать себе. Долгие часы работы, долгие часы исканий – все впустую. А впрочем… Годами писал, смотря в окно и сомневаясь в себе. Всегда один, пусть и окруженный публикой, которой он был угоден в нужную ей секунду.
Один, закованный в кандалы сильными мира сего.
Мужчину клонило в сон. Ринуччо хрипло откашлялся, отложив работу. Вытер лицо, положил пальцы на уставшие глаза – в них словно песка насыпали, дабы не позволить Рино сотворить хоть что-то настоящее и живое. Чертыхнувшись, мужчина нехотя покинул мастерскую. Спустился в свою комнату, грузно опустился на кровать, даже не скинув перепачканную масляной краской одежду. Ему казалось, что он долго не сможет уснуть, но… Лишь только голова его коснулась подушки, как художник провалился в глубокий тревожный сон.
И дивная греза привиделась ему в этом коматозном состоянии. Словно вынырнул из омута он в чудном городе, сошедшем с его вечернего этюда. Небольшие светлые домики, заросшие плющом; по улицам всюду цветы, а сама улица вымощена сверкающим золотом.
Ринуччо оглянулся, направившись вперед. Дорога вела его куда-то, и он послушно двигался по ней, точно в дурмане. Шаг, еще один, еще. И внезапно перед глазами возникла огромная вывеска: "Зоопарк". Мужчина помедлил, вслушиваясь в тишину, а затем неуверенно сделал шаг вперед.
