Диана Хант
Путь игрушки
Нинет проводила Мишель взглядом. Она видела всю сцену их «знакомства» с Эрамом, с ее Эрамом, с Эрамом де Вудом, ее женихом, за которого ей вскоре предстоит выйти замуж. От Нинет не укрылось, как смотрел инкуб на рыжую человечку. Она определенно понравилась Эраму. Очень понравилась. И это было плохо. Прямо вот хуже некуда.
Уже на подъезде к общежитию Мишель получила сообщение от русалки. Голосовое. Кажется, кто-то был совсем не в том состоянии, чтобы набирать на клавиатуре буквы…
– Мишееель, – звучал радостный, обволакивающий голос. – Мишечка… я такая счастливая… Я никогда еще не была такая счастливая. Я до кончиков волос счастливая. До поджатых пальцев на ногах счастливая… Если бы я раньше знала, что так бывает… Я бы не поверила, Мишель. В общем, ложись, не жди меня. Завтра постараюсь не опоздать на пары… Но все же, если что, ты меня прикрой.
И снова счастливый вздох.
Радость русалки была такой неподдельной, что Мишель завистливо вздохнула.
Пожав плечами, она проделала все то, о чем мечтала еще в клубе, то есть освободилась от платья и от белья, смыла косметику, приняла душ, и, воспользовавшись тем, что в комнате была одна, забралась под одеяло обнаженной.
***
Мишель снилось, что она сидит в странном высоком кресле, алом, с бесстыдно расставленными подлокотниками, удобной покатой спинкой.
Картинка была такой безнравственной и возбуждающей одновременно, что Мишель не сразу поняла, что видит себя со стороны, словно чужими глазами.
На ней было самое развратное белье, которое только можно себе представить. Черный кружевной лифчик приподнимал грудь, не прикрывая при этом сосков, и они торчали вперед маленькими съеженными бутончиками.
Изящные щиколотки, возвышающиеся над черными лаковыми туфлями на высокой платформе и умопомрачительной шпильке, были скрещены, закрывая обзор самого сокровенного, зато колени чуть разведены в стороны, открывая взору широкий кружевной пояс с подвязками. Черный, что еще больше подчеркивает белизну кожи.
Пальцы вцепились в подлокотники, на руках – перчатки с алой атласной шнуровкой.
Чулки в развратную сетку смотрелись бесстыже и вместе с тем очень возбуждающе.
Но постыдней всего, была, пожалуй, черная кружевная маска на глазах. Плотно прилегающая к лицу, как вторая кожа она придавала Мишель беспомощный и вместе с тем очень чувственный вид.
Пухлые искусанные губы под ней были донельзя манящими, призывно раскрытыми, они словно приглашали впиться в них поцелуем, терзать, кусать, оттягивать зубами, исследовать языком нежную розовую мякоть рта, скользить по жемчужным зубкам…
– Раздвинь ноги, – прозвучал приказ, и сидящая в кресле Мишель вздрогнула всем телом.
Она знала, что не может не подчиниться, и кроме того… она сама этого хотела.
Осознание было шоковым, почти болезненным… но ей определенно нравилось сидеть в этом непристойном кресле, нравилось ощущать на себе развратные, полные похоти и желания взгляды, нравилось блудливое белье на ней, нравилась даже кружевная маска на глазах, делающая ее беспомощной!
Мишель смотрела на себя со стороны, и впервые так ясно и отчетливо видела свою энергетическую оболочку, ауру. Она словно видела со стороны свои эмоции, и при этом чувствовала их, как если бы они были осязаемы, материальны…
Потрескивающий жар возбуждения, прикрывающий нежно-розовую мякоть бесстыдства, все это приправлено изысканной пряной ноткой стыда, в воздухе витает острое смущение, чуть солоноватый на вкус протест… изумительное сочетание осознавания собственного бесстыдства, страх, возмущение, недовольство… и волнение, сгорающее в огне похоти.
Мишель вдыхала свой аромат, в котором преобладали нотки сумасшедшего призыва, что отчаянно и самозабвенно кричит: трахни меня! Трахай так сильно, так долго, чтобы я забыла обо всем на свете… Я создана для того, чтобы получать и дарить наслаждение, я секс-кукла, идеальная игрушка для утоления похоти, в этом вся моя суть, вся моя жизнь и если ты не трахнешь меня прямо сейчас, я просто умру…
Мишель откуда-то знала, что на нее смотрит с десяток пар глаз. Она не видела смотрящих, поскольку была одним из них. Чтобы увидеть остальных, нужно было повернуть голову или хотя бы скосить взгляд.
Но смотреть хотелось лишь на узкие лодыжки в черных сетчатых чулках, на стройные бедра… С бледно-розовыми следами-бороздками, должно быть, от резинок, тех, что скрепляют пояс с кружевными краями чулок. На дерзко торчащие нежно-розовые бутоны сосков, на пухлые, искусанные губы, беспомощно приоткрытые… На черную кружевную маску, скрывающую лицо.
– Раздвинь ножки, – повторился приказ. – Пошире.
Мишель закусила губу, почти незаметно кивнула, словно решаясь…
А затем одним движением развела ноги.
У того, чьими глазами Мишель смотрела на себя, перехватило дыхание.
Узкая полоска трусиков не прикрывала стратегически значимых мест. Более того, низ трусиков просто отсутствовал, вместо него кружевной вырез обнажал гладко выбритые смуглые складочки, сейчас бесстыже распахнутые, обнажающие влажную розовую щелочку.
Дурманящий аромат желания усилился, умопомрачительный коктейль стыда и похоти пьянил, делал дыхание шумным, прерывистым.
– Дотронься до себя, – прозвучало властное.
Девушка в высоком красном кресле вздрогнула.
Мишель чувствовала, как ей самой отчаянно хочется коснуться себя. Наблюдая за собой со стороны, она чудесным образом ощутила, как по коже прокатываются волны сладких мурашек, как внутри, внизу живота собрался тугой комок желания, который пульсирует, вздрагивает, словно надеется вырваться наружу.
Она ощутила, как та Мишель, что застыла на сцене с бесстыдно разведенными ногами жаждет ощущать внутри себя твердое, двигающееся… нечто…
Каким-то образом она знала, что ее пальчиков будет мало, ничтожно мало, но сейчас казалось, что даже такая малость способна подарить столь желанное облегчение.
Тонкие пальчики с аккуратными коротко остриженными ногтями коснулись бесстыдно распахнутых складочек, отчего розовое лоно заблестело еще больше.
– Оближи пальчики, – прозвучало словно со стороны, – а потом поиграй с собой.
Мишель приблизила руку к губам, старательно облизала, посасывая, средний палец и выгнулась, еле слышно застонала, когда коснулась тугого, ставшего невероятно чувствительным местечка.
Налившийся желанием бугорок вздрагивал от малейшего прикосновения, пульсировал под бесстыже-скользкими пальчиками, сочился пряной влагой, словно просил, нет, требовал не прекращать, не останавливаться.
Сладкие, похожие на спазмы ощущения заставили тяжело дыша, откинуться на спинку кресла и свести вместе колени.
– Шире ножки, – прозвучало хриплое. – Не смей их сводить!
Нечеловеческим усилием Мишель развела в стороны колени и это простое движение в разы усилило чувствительность в том месте, где сейчас собралась, сконцентрировалась вся ее суть.
– А-ах, – вырвалось у нее короткое и она закусила губу, таким беспомощным и бесстыдным показался собственный голос. – А-а-ах!
– Раздвинь складочки другой ручкой, детка, – прозвучал чей-то властный голос, в котором за усмешкой слышалось столь явное возбуждение, что Мишель непроизвольно облизала пересохшие губы.
А затем послушалась.
Указательным и средним пальцем другой руки развела пухлые влажные складочки, натягивая кожу и чуть приподнимая скользкую горошинку, вновь потеребила ее средним пальчиком… И тут же хрупкое тело стали сотрясать такие сладкие спазмы, что она забыла обо всем на свете.
Одна за другой, накатывали волны небывалого по своей силе, неведомого наслаждения, но, когда она приблизилась к самому пику и с силой зажмурилась под кружевной маской, все закончилось. Оборвалось.
В холодном поту Мишель подскочила на кровати, судорожно комкая в руках одеяло.
Дыхание ее было тяжелым, прерывистым.
Осознание бесстыжести сна накрыло девятым валом, заставило хлынуть к щекам волны жара. Мишель чувствовала себя, как если бы подглядывала за чем-то крайне непристойным и крайне возбуждающим в замочную скважину… и не досмотрела. Словно ее застали врасплох на самом интересном месте.
– Тайная комната, – сорвалось хриплое с ее губ. – Это все эти проклятые разговоры о Тайной комнате… И алкоголь.
Словно в доказательство ее предположения во рту было сухо до омерзения, а в голове шумело.
– Сон. Просто сон. Только непонятно, как с такими снами можно избегать демонов и хранить девственность, – вырвалось у нее и прозвучало это так нескромно и возбужденно, что из груди вырвался стон.
Мишель покосилась на соседнюю кровать и нахмурилась. Постель Заури оставалась идеально застеленной. Осознание, что подруги до сих пор нет, отрезвило.
Нахмурившись, она откинулась на подушку.
Пошарила рукой на тумбочке, нащупала прохладный корпус линкофона. На позывные подруга не отвечала, на сообщения тоже…
Мишель начало колотить беспокойство.
– Больше никаких клубов, – пробормотала она под нос. – Никаких «Тайных комнат». Никаких демонов.
И тут же перед глазами возникло лицо с идеальными чертами, пронзительными синими глазами, властным чувственным ртом.
Мишель снова застонала и перевернулась на другой бок.
Собственная нагота стала тяготить ее. Казалось, сон переехал в явь и за Мишель продолжают наблюдать. Проклиная себя за мнительность, она все же заставила себя встать и надеть пижаму.
А затем ворочалась с боку на бок почти до самого утра. Стоило небу за окном посветлеть и подернуться розовинкой, Мишель провалилась в неглубокий беспокойный сон.
Сквозь сон Мишель услышала, как дверь воровато скрипнула и отворилась.
Часто моргая, Мишель приподняла голову.
На пороге стояла ундина.
Но в каком виде…
***
Рукав от платья оторван и в прореху виднеется покрытая синяками и ссадинами, кожа. Чулки отвратительно рваные, на коленях ссадины. Платье грязное, мятое, в чем-то зеленом – то ли в траве, то ли еще в чем-то.
Черные кудрявые волосы стоят дыбом, причем с одной стороны, кажется, подпалены.
На щеке ссадина, губа разбита. В широко распахнутых стеклянных глазах застыл ужас.
– Заури?!
Сон как рукой сняло.
Мишель вихрем вскочила с кровати и, схватив русалку за руку, повлекла ее к кровати. Заури не сопротивлялась. Пальцы ундины были холодными, безжизненными.
– Заури! – Мишель была в отчаянье. – Кто это сделал? На тебя напали? Скажи что-нибудь!
Подруга смотрела перед собой невидящим взглядом, а когда попыталась что-то ответить, с губ сорвался сип.
– Надо… надо обратиться к федералам! – почти прокричала Мишель, хватая с тумбочки линкофон.
В последний момент на ее локоть легли прохладные пальцы.
Мишель оглянулась.
Глазам русалки возвращалось осмысленное выражение.
– Не надо федералов.
– Заури, миленькая, – Мишель чуть не плакала. – Но тебе надо к врачу…
Русалка вздрогнула всем телом и помотала головой.
– Нет! – попросила она так отчаянно, что внутри Мишель все сжалось от острой жалости. – Их было восемь…
Какое-то время Мишель молчала, не в силах выдавить из себя ни звука, потом решительно поднялась.
– Пойдем, – Мишель потянула девушку с кровати. – Пошли, тебе надо в душ.
Оказавшись в душевой, Мишель открыла воду до упора. Русалку тут же словно подменили. Иступленными движениями она принялась срывать с себя одежду и бросать ее в санблок, задавая попутно режим абсолютной утилизации.
Затем, воспользовавшись помощью Мишель, Заури шагнула в заполненную паром кабинку. Не взирая на то, что была в пижаме, Мишель влезла следом за подругой.
Не давая русалке усесться, обхватив руками голову, Мишель принялась оттирать ту мочалкой, не жалея шампуня и жидкого янтарного мыла.
Заури сначала вздрагивала от ее прикосновений, затем принялась поворачиваться то одним боком, то другим, как бездушная кукла.
Спустя полчаса обе девушки с тюрбанами-полотенцами на головах, в сухой пижаме, уселись на кровати русалки. Мишель вложила подруге в пальцы дымящуюся чашку с успокаивающим отваром, и та тут же послушно отхлебнула, даже не поморщившись, хотя в нормальном состоянии глотнуть кипяток, не поморщившись, невозможно.
Сглотнув, Мишель тихо проговорила:
– Это я виновата.
В бессмысленных глазах русалки мелькнуло удивление.
– Зря я отпустила тебя одну, – пробормотала Мишель, сжимая кулачки. – С джинном.
Услышав о джинне, Заури вздрогнула.
– Их было восемь, – повторила она.
– Пожалуйста, расскажи, – попросила, еле сдерживая слезы, Мишель. – Это нельзя держать в себе. Выплесни свою боль, или потом будет хуже.
Русалка посмотрела на нее изумленно. Кажется, она не понимала, куда уж хуже.
– Я звонила тебе, – проговорила Мишель. – Ты была такая счастливая… Мне даже показалось, ты не в себе.
– Я и была не в себе, – призналась русалка. – Эйфорин.
– Что?!
Один из самых сильных наркотиков-афродизиаков. Мишель слышала о нем. Читала в книгах по медицине. О его компонентах, значащихся в запрещенных списках… Что получится, если компоненты соединить, затруднялся ответить даже магистр медицины. Сказал только, что действие эйфорина в десятки раз превышает действие ангельской пыли.
– Я не сразу поняла, что это, – сказала бесцветным голосом русалка. – Укол сделали в мобиле… В квартиру… где все произошло… я пришла сама. По своей воле.
Мишель застонала, чувствуя, как щиплет в глазах.
А русалка заговорила. Словно рухнула какая-то невидимая преграда между ними. Словно страшнее ей было признаться в том, что была под действием наркотика, чем в изнасиловании.
– Они… они набросились на меня. Все вместе. Поставили на четвереньки в прихожей… Затем мы перешли в комнату. Они… брали меня вместе, по очереди…
Пальцы русалки разжались, кружка с остатками отвара опрокинулась на кровать. Но Заури, казалось, не заметила этого. Она обхватила голову руками и завыла, покачиваясь. Затем продолжила.
– Через какое-то время меня стало отпускать. Действие наркотика проходило. Первое, что что ощутила, ну, осмысленно – член у себя во рту. И еще один, сзади… во мне. Я стала кричать, вырываться. Они били меня и говорили, что еще один звук – и живой из квартиры мне не выйти. Щипали за грудь, до синяков. Били в живот, по голове. Но я все равно пыталась вырваться! Затем снова укол… И вот я сама… просила. Я просила их трахать меня, Мишель! Я умоляла! Умоляла! Умоляла! Целовала им ноги, вылизывала… Только бы трахнули меня!
Русалка снова завыла, закачавшись. Когда Мишель обняла ее, прижимая к себе, завывания перешли в тихий скулеж. Такой тонкий, жалобный… Он больно резанул Мишель по сердцу.
– Меня пустили по кругу, – шептала русалка. – Пустили по кругу. Завтра об этом узнает вся академия.
Мишель гладила ундину по влажным волосам, полотенце тюрбаном осело на пол смятой тряпкой.
– Что ты, малышка, – повторяла она, силясь найти хоть какие-то слова, которые могли бы сейчас успокоить Заури, снять ее боль. – Что ты. Никто не узнает. Они не посмеют рассказать… Им за такое грозит каторга…
– Я подписала согласие, – бесцветным тоном сказала русалка. – Я подписала все, что они мне дали, лишь бы трахали меня. Все было… по согласию.
У Мишель ком стал в горле. То, что произошло, было чудовищно.
– Но они же не идиоты, чтобы кому-то рассказывать о таком, – пробормотала она, но прозвучало это неуверенно.
– Расскажут, – прорыдала Заури.
– Почему ты так уверена?
Русалка посмотрела на нее долгим взглядом.
Затем протянула ей линкофон.
Дрожащие пальцы Мишель заскользили по панели. Она с трудом сдерживала крики и рвотные позывы. На панели, одна за другой, мелькали фотографии. Отвратительные потные тела, позы…
– Они сказали, что если ты не придешь к ним сегодня в восемь, сначала фото попадут в центральный информаторий академии, затем в сеть… Федералы не смогут докопаться: есть письменное согласие и на секс, и на фотографии, и даже на их распространение. Моя семья слишком бедна, чтобы нанять хорошего адвоката… Да и мало среди защитников тех, кто пойдет против диаспоры джиннов.
Голос Заури был безжизненным. Взгляд остановился.
– Если ты откажешься, а я убью тебя сама, если ты согласишься, я должна буду вернуться туда. Если не вернусь… Они обещали, что еще пару инъекций, и я стану их штатной сучкой, готовой на все ради дозы. Привыкание к эйфорину наступает практически сразу же. Вот говорю сейчас с тобой, а меня трясет…
Русалку и вправду колотило. Речь ее становилась все более бессвязной.
– Эйфорин. Их было восемь. Подать заявление?! Да они ославят меня на весь Слитсберг! На всю Апостеорию! Они же снимали на свои линкофоны… Меня даже не выгонят из академии. Сама уйду, если не сдохну от передоза. Эйфорин… еще одна доза и я стану торчком, торчком, Мишель! Кто поможет маме, сестрам, братьям? Я видела тех, кто подсел на куда более слабые наркотики, чем эйфорин. Девчонки отдавались за дозу… За дозу.
Мелодично зазвенел будильник. Пора было вставать и собираться на пары. Русалка никак не отреагировала на нежную мелодию.
Мишель бросила в стакан с водой две таблетки успокоительного и русалка, не спрашивая, что это, послушно выпила.
– Прежде всего, тебе надо поспать, – мягко, но решительно сказала Мишель. – Я зайду в твой деканат и скажу, что тебе не здоровится. Заодно возьму задание, которое тебе положено за пропуск сегодняшних занятий.
– А смысл? – бесцветным голосом спросила ундина.
Мишель деланно нахмурилась и укутала ту одеялом.
– Смысл в том, чтобы стать высококлассным специалистом в своей области. Чтобы выйти на уровень стипендиата. Чтобы вернуть матери с таким трудом добытые на твое обучение деньги. Чтобы раздать все долги, поставить на ноги братьев и сестер и наслаждаться жизнью в достатке и роскоши.
– Мишель… После всего, что произошло…
– Вот именно, что ничего не произошло, – твердо сказала Мишель. – Посмотри на это с максимальным цинизмом… Первый раз, я слышала, редко у кого бывает приятным. И главное, такого больше не произойдёт. Никогда. Я обещаю тебе.
– Меня некому защитить, – прошептала Заури.
– У тебя есть я. Вместе мы справимся.
– Человечка… К тому же из межмирья. Бедная, еще беднее меня, без знакомств и связей. Что ты собралась делать?
Русалку буквально подкинуло на кровати, еще секунду назад безжизненные пальцы вцепились в пижаму Мишель.
– Только не говори, что решила пойти к ним! Не смей! Слышишь?! Это со мной все кончено, а ты должна жить… Должна стать долбанным артефактором, ездить в экспедиции, как мечтала. Слышишь, слышишь меня?!
Старательно сдерживая слезы, Мишель уложила подругу обратно. Успокоительное подействовало, и ундина обмякла под ее руками.
– Никто не пойдет к ним, – сказала Мишель. – Ни ты, ни я. У меня есть идея получше.
Глава 7
Весь учебный день Мишель старательно сдерживала слезы и рвущиеся наружу рыдания. Даже не поздоровалась с удостоившими ее своим вниманием королевами академии. А когда те, ничуть не обидевшись, нагнали ее в коридоре и попытались расспросить, что случилось, пробормотала что-то невразумительное и удалилась торопливым шагом.
Если бы не необходимость вести себя, словно ничего не случилось, прикрывать ундину, она не знала, как прошел бы этот день. Возможно давно разревелась бы, как маленькая и убежала… Но нужно было быть стойкой… И нужно было найти способ отвести Заури к врачу… Не сегодня… Сегодня ни у русалки, ни у нее не хватит на это сил. Завтра. Она подумает об этом завтра.
Проклятье богов! Это ее вина!
Ее. Вина.
Ей не стоило вчера отпускать русалку с джинном… Нужно было… настоять, чтобы вернуться домой вместе. Но Мишель понимала, что этим бы она лишь отсрочила случившееся. Джинны разыграли все, как по нотам, ясно было, как Богинин день, что это все тщательно продуманный план. Чтобы ей, Мишель, узнавшей тайну Дэениса, точно не выкрутиться. Даже издевательства над русалкой… Они были лишние. Достаточно было вколоть той дозу, изнасиловать, сфотографировать… Зачем же бить? Угрожать?
Мишель понимала, что все это лишь для того, чтобы деморализовать ее. Испугать. До потери пульса, до умопомрачения. Выбить почву из-под ног.
И потому она должна со всем этим разобраться!
Хуже всего было то, что джинны пришли на занятия. Все. Целый день Мишель терпела их ухмылки и сальные взгляды. А когда проходила мимо, Дэенис даже предупредил нарочито громко, так, чтобы слышали все, кто бы в коридоре, чтобы рыжая тщательно подготовилась к вечеру…
Все это происходило, как во сне.
Когда Мишель проходила мимо двух фурий (насколько Мишель успела уяснить, фурий отличает от гарпий более мощное сложение, а еще то, что в боевой трансформе крылья у них растут прямо из рук, в то время, как в обычной, человеческой ипостаси, фурии, в отличие от гарпий, бескрылые), причем тех фурий, которых неоднократно видела воркующими с той самой компанией джиннов, она услышала краем уха:
– Это подруга той самой, ага. Которую по кругу пускали, раком трахали…
«Я должна быть сильной, – говорила себе Мишель, впиваясь ногтями в ладони. – Нельзя реагировать. Надо как можно скорее положить конец всему этому.
Усевшись на подоконник, она вынула линкофон и вбила номер с карточки.
«Это Мишель. Из клуба. Вчера, – набрала она, чувствуя себя дурой. – Мы можем встретиться?»
И потекли томительные минуты ожидания.
Инкуб не отвечал. А потом прозвучал сигнал на следующую пару.
Выйдя из аудитории, на которой умудрилась схлопотать низший бал за то, что «считала сов», Мишель с замиранием сердца уставилась на экран линкофона. Увидев мигающий конвертик, с облегчением выдохнула. Ответил!
Только одно слово:
«Зачем?»
Вот ведь демон!
А потом не в меру услужливая память напомнила его слова:
– Я хочу оттрахать тебя, детка. Так, как тебя еще не трахали. Хочу, чтобы ты сидела на вибраторе и сосала у меня. Долго-долго. Хочу вылизать твою текущую розовую щелку, хочу играть языком с самой твоей сутью, крошка. Хочу смотреть, как ты скачешь на мне, бесстыдно расставив ноги…
Закусив губу, Мишель написала:
«По поводу твоего предложения».
Да, она прекрасно помнила слова магистра Бары о том, что ей нужно хранить девственность. Что пробудившийся магический дар развивается лишь в условиях целостной энергетической оболочки… Что если удастся поднять уровень своего дара, можно будет и дальше претендовать на стипендию…
Но она виновата перед Заури! Ей и расплачиваться.
О том, чтобы ответить согласием шантажистам… Об этом думать не хотелось.
Но из головы не шли вчерашние слова нагини:
– Только высший демон выстоит в поединке против джиннов. Пусть даже распоследних боевых магов.
Мишель даже не подумала, захочет ли инкуб помочь. Ей была нужна его помощь.
Очень, очень нужна.
Линкофон дрогнул.
«Какого предложения?» – прочитала Мишель и выругалась. Чертов демон! Все он прекрасно понял!
Сосчитав до ста, набрала по голосовой связи… Позывные остались без ответа.
Скрипнув зубами так, что сама испугалась – не стереть бы, Мишель выдохнула и быстро, чтобы не передумать, вбила:
«Я согласна. Давай поговорим».
И отправила. Вслед, выругавшись, добавила еще одно сообщение:
«Пожалуйста».
На этот раз демон ответил быстро.
«Заеду за тобой вечером».
Мишель облегченно выдохнула. Но вечером – это слишком поздно. Как любит говаривать дед-кузнец? Пока горячо…
Не переставая удивляться своей смелости, Мишель написала:
«Вечером будет поздно. Нужно сейчас».
Ответ пришел незамедлительно.
«Кому-то не терпится? Или с запозданием дошло, чего вчера лишилась?»
Нет, он еще издевается! Демон…
Скрипнув зубами, написала:
«Рву на себе волосы».
Линкофон дрогнул практически сразу, выдавая сообщение:
«Если все так серьезно, будь готова после пар».
Мишель шумно выдохнула и на негнущихся от счастья ногах пошла на следующее занятие.
Отпросившись на пять минут раньше, Мишель наматывала километры на парковке. Черного мобиля с серебристыми крыльями не было. Зато, когда пара закончилась, на парковке остановился шикарный лимоузин.
– Мисс Хольде? – открывая дверцу перед Мишель водитель не спрашивал, а скорее приглашал.
Та скользнула взглядом по кислым физиономиям фурий и одобрительным – ее вчерашних знакомых и быстро села в мобиль. Чертов позер! Ей еще учиться в этой академии! Не мог прислать за ней такси, в конце концов! Надо было практически заклеймить ее позором на глазах у всех!
Спустя какое-то время Мишель подумала, что демон мог и не подумать о такси, а что до того, что не приехал за ней сам – вполне логично, если у него не было возможности. Конечно, вид у него был такой, что у него в принципе не может не быть возможности, но все же, думала Мишель. Потому что думать так было определенно спокойнее.
У нее не возникало ни малейших сомнений в том, куда она едет. Явно в какую-нибудь гостиницу или на холостяцкую квартиру, чтобы проделать все то, о чем говорил вчера демон (при воспоминании об этом к щекам снова прилил жар). Она придирчиво оглядела себя: коричневое платьице с воротничком-стойкой и юбкой-клеш по колено, босоножки в тон на низком каблучке… Сумка через плечо с панелью и книгами с конспектами. Пользоваться на своих занятиях панелью позволяют не все магистры. Кто-то с завидным упорством продолжает надиктовывать лекции, а на практических занятиях спрашивает свои «диктанты» практически наизусть…
Когда лимоузин остановился на каком-то пустыре, Мишель недоуменно сдула со лба выбившуюся прядь. Она ожидала, что ее везут… Ну точно не на пустырь!
Но водитель открыл перед ней дверцу, и сомнений не осталось: ее доставили по месту назначения. Стало не по себе. Что задумал демон? Как он решил отыграться на ней за то, что отказала вчера? И… за пощечину? Не лезет ли она из огня да в полымя… Может, она добровольно пошла на участь куда худшую, что готовили ей джинны? В конце концов, инкуб – высший демон, а эти… всего лишь… обычные…
– Вам вперед, мисс Хольде, – с достоинством проговорил водитель и сделал приглашающий жест рукой.
Мишель посмотрела на него недоуменно, а затем проследила взглядом направление и чуть не застонала от облегчения: знакомый черный мобиль с серебряными крыльями, кажется, Заури назвала его «химерой», стоял метрах в двухстах от них.
За облегчением пришла волна стыда. Значит, демон посчитал гостиницу или квартиру слишком роскошными для нее… Ей предстоит потерять девственность в машине, как какой-то уличной девке… Вспомнилось и то, чем ей грозит потеря девственности. Неожиданно стало очень жалко себя. Но отступать было некогда.
Стараясь не смотреть на невозмутимого водителя (он, наверно, и не к такому привык на службе у демона, а вот Мишель было стыдно), она постаралась как можно незаметнее выдохнуть и решительно двинулась вперед.
Что ж. Если демон лишит ее невинности здесь, на пустыре, в автомобиле, это и к лучшему. По-крайней мере, это будет быстро. И не придется воплощать в жизнь все то бесстыдство, о котором говорил вчера инкуб.
По мере приближения к мобилю, у Мишель подкашивались коленки и переставали гнуться ноги. Инкуб, который сидел на этот раз на месте водителя, откинулся на спинку и даже головы не повернул в ее сторону.
Чтобы как-то обозначить свое приближение, Мишель закашлялась. Ноль внимания.
Тогда, когда оставалось каких-нибудь метров десять, робко поздоровалась. То же самое.
А когда подошла на расстояние пары метров, застыла, как вкопанная.
Инкуб сидел, откинувшись на спинку сиденья и не сводил с нее глаз.
А над местом… где располагается ширинка, поднималась и опускалась голова какой-то блондинки. При этом раздавались чмокающие звуки. Лица девушки видно не было, как в принципе, не было видно ничего предосудительного… за исключением минета в машине, конечно же.
Выражение лица демона оставалось бесстрастным, только по чуть расширившимся зрачкам было понятно… Черти драные! Ничего не было понятно.
Красивый, богатый, наглый, циничный до умопомрачения… До подкашивающихся коленок…
А еще, к своему стыду, Мишель ощутила пульсирующий комок внизу живота. Не может быть! Неужели эта отвратительная сцена возбуждает ее?!
– Салют, малыш, – улыбнулся ей демон и погладил проститутку по голове (почему-то в том, что перед ней профессионалка, сомнений не было. Слишком уж самозабвенно, целиком та отдавалась процессу. Не отвлекаясь на внешние факторы…)
Рука инкуба скользнула по спине девушки, чуть сжала оттопыренную ягодицу и к чмокающим звукам добавился довольный гортанный стон.
Внутри Мишель выстрелила сладкая молния. Девушка беспомощно заморгала. Неужели ей и в самом деле нравится эта отвратительная картина? Нет же! Она чувствовала себя до ужасного беспомощной, стоит, хлопает глазами, вместо того, чтобы… Чтобы что?!
– Ты настаивала на скорой встрече, детка, – промурлыкал инкуб. – Как видишь, я пошел тебе навстречу.
– Я не знала, что вы настолько… заняты, – пролепетала Мишель, с трудом узнав собственный голос. Такой он оказался слабый и беспомощный… с едва уловимыми хриплыми нотками. И это было хуже всего!
Ужасная, непристойная, отвратительная картина… возбуждала! Как и те мерзкие слова вчера. В чем в чем, а в том, что у инкуба богатая фантазия, Мишель имела счастье убедиться за их недолгое знакомство.
– Для тебя, детка, я даже освободился пораньше, – сказал инкуб хрипло. – Почти освободился… Почти…
Он прикрыл веки, лицо исказила сладкая судорога.
Мишель вздрогнула.
К своему ужасу, она представила себя рядом с инкубом.
Себя, доставляющую ему удовольствие…
Это ее головка на тонкой шее двигается изящно и слаженно. Крепкие сильные пальцы зарываются в рыжие локоны, направляют, прижимают голову к паху, заставляют вобрать в себя всего… без остатка.
Картинка оказалась такой яркой и бесстыжей, что Мишель ахнула. Закрыла рот рукой, торопливо отвернулась… и припустила по направлению к лимоузину с безучастным ко всему шофером.
А потом замерла, наткнувшись на невидимую преграду.
Джинн предстал перед ней, как живой.
Развязный. Нахрапистый. Отвратительный.
Он ухмыльнулся Мишель, и, прежде чем видение успело что-то сказать, Мишель развернулась и бросилась обратно.
По-крайней мере, инкуб ей приятен. И его методы по соблазнению… хоть и демоническо-сволочные, все же более… гуманные.
Когда она снова приблизилась к мобилю, девка уже распрямилась и теперь смотрела на инкуба мутными влюбленными глазами.
Демон небрежно погладил ее по щеке, а затем махнул головой назад.
Проститутка поняла без слов.
Широко улыбнулась, выбралась из машины и покачиваясь на умопомрачительных каблуках, двинулась к лимоузину.
Мишель, как зачарованная, проводила ее взглядом, не в силах оторваться от кожаных коротких шортов и топа, больше напоминающего лифчик.
– Понравилась? – весело спросил инкуб из машины. – А я-то думал, это я подействовал на тебя так стыдно и возбуждающе, Мими.
Мишель встрепенулась. Запомнил же ее имя…
Девка между тем села в лимоузин, невозмутимый водитель захлопнул перед ней дверь так же, как недавно за Мишель, сам сел за руль. Мишель проводила шикарный мобиль взглядом. Значит ли это, что она здесь надолго? И только минетом, как эта девка, надо понимать, не обойдется…
