Диана Билык
Вопреки, или Ты меня не купишь

Глава 10

=Есения=

– Есть хочешь? – спросил муж, когда пена на ладонях растаяла, жжение слегка успокоилось, а молчание до жути затянулось. Казалось, что тишину в комнате залили эпоксидной смолой, и мы оба увязли в ней по горло.

Наши взгляды закипали, скрестившись, хотелось отвернуться, но я была словно приклеена. По телу скакал настоящий табун озноба, и я себя сдерживала, как могла. Только зубы цокали друг о дружку.

Мотнув головой, я забрала руки и сложила их на коленях ладонями вверх, чтобы не тревожить царапины.

Ренат молча поднялся, я заметила, как туго сомкнул губы и отвернулся с бесстрастным выражением на лице. Кровать слегка качнулась, выдавая мягкость и упругость матраса, и мне снова захотелось облегченно выдохнуть. Когда Волгин слишком близко, я будто задыхалась, тонула и захлебывалась странными эмоциями, смешанными со страхом, предвкушением и надеждой.

Надежды было, вопреки всему, больше. Хотелось увидеть в муже нормального человека, которого я смогу полюбить. Или хотя бы смогу привыкнуть и не дергаться.

Я очень не хочу притворяться. Актриса из меня никакая, даже в колледже никогда не участвовала в сценках, потому что недостоверно играла. С меня только смеялись, и такой позор снова я не переживу.

Тишина разорвалась мощным щелчком, окна подсветились молнией, я зябко поежилась и чуть не обняла себя руками, в последний момент опустила ладони снова на колени. Не хватает снова дернуть царапины, мне только легче стало.

Вспомнила, как бегала по саду в новом голубом платье, которое сшила бабушка Есения, тогда еще живая – моя любимая нянечка, и неуклюже перецепилась через лозу хмеля. Она так сильно дернула нежную кожу, обвив лодыжку, что до сих пор остался витиеватый шрам в виде спирали.

Но больше всего я плакала из-за испорченного платья. Все, что дарила мне бабушка, было каким-то волшебным и теплым. Наверное, придумывать открытки, лепить сувениры, вышивать шкатулки и кошельки, клеить камушки и бусинки на панно и картины – от нее передалось. Не благородное дело – говорила мама. Слишком пустое и дешевое.

После десяти лет я перестала хвастаться и творила тайком, а поделки продавала за копейки через интернет.

Некоторые творения, игрушки и детские развивающие мягкие книжки, я относила в приюты. Оставляла в окошке и уходила. Для меня это была какая-то отдушина. Да и отец безмолвно поддерживал. Однажды даже подвез меня к детскому дому, поулыбался, а потом снова умчал на работу, оставив меня на крыльце колледжа.

Снова грохнуло, самолет летел ровно, но все равно было страшно. Затрещало, защелкало, и, показалось, что намного ближе, чем раньше.

Я оцепенела, и мысли разлетелись, как ворох мошкары. Детство, папа, бабушка – все в прошлом.

И почему я чувствую дребезжащую под ребрами надежду, что смогу быть счастливой? Надежду вопреки.

Не шевелясь и замерев, как моль, которую чудом не поймали и не раздавили между пальцами, я осторожно посмотрела в другую сторону комнаты, куда ушел муж.

Он стоял ко мне спиной. Широкий, крепкий и сильный, как викинг. Увидев такого крупного человека где-то на улице, я бы бежала сломя голову, чтобы спрятаться за ближайшим углом, а сейчас бежать некуда. Мы в самолете. Вокруг только ночное небо в кучевых облаках. И надвигающаяся гроза.

Ренат, будто почувствовал, что я наблюдаю. Натянулся и опустил голову, отчего мышцы на спине налились буграми, руки согнулись в локтях.

Через долгие восемь секунд, я невольно посчитала, муж выпрямил некоторую сутулость, а потом как-то слишком нервно приспустил рубашку с плеч. Словно позволяя мне его рассмотреть.

И я чуть не охнула. Под ребрами с правой стороны, под крупными лопатками, было несколько рваных шрамов длиной в локоть, не меньше. Будто дикая лоза вьющейся розы заползла ему под кожу и, распоров мягкие ткани, ткнулась в клеть груди, выбившись около поясницы кривым и уродливым соцветием. Грубые длинные узлы старых ран горели синевато-бурым, набухали от напряжения мышц.

Никто бы не выжил после такого – мелькнуло в голове.

Никто бы не встал.

Но муж живой и невредимый. Дышит, говорит и нагоняет на меня ужас своей загадочностью и мрачностью. Он даже стоял так, что я тряслась и боялась неизвестно от чего. А как Ренат смотрел… Сердце замирало от его холодного и пронзительного взгляда. Никогда не встречала таких. Да что там – я вообще таких не встречала, а опасных с виду мужчин всегда сторонилась. Это было неосознанно, и казалось правильным, а сейчас, сидя в одной комнате с нагоняющим на меня ужас человеком, в объятиях непогоды, в кольчуге железной машины с крыльями, я чувствовала себя в ловушке.

Чтобы не выдать нелепые переживания, которые уже не имели смысла, прикрыла сжатым кулаком рот. Ладони защипало с новой силой.

Муж вдруг повернулся, а я от испуга отклонилась на кровать. Хотелось забиться поближе к подголовнику и спрятаться под одеяло.

– Я дам тебе немного времени ко мне привыкнуть, – заговорил Волгин с ноткой холодности. Сбросив рубашку с рук, швырнул ее, будто тряпку, в стену. – Но близость между нами случиться. Ты понимаешь это, Есения?

Я еще немного отползла, забралась на спасительный плот в виде кровати с ногами, все-таки уткнулась затылком в подголовник. Самолет немного тряхнуло, и между нами с мужем внезапно словно пролетели невидимые кинжалы. Напряжение и накал разбился, осколки полетели в мою сторону, разрезая мышцы и проникая в грудь.

– Сколько времени? – сипло выдохнула я, сжавшись от неприятного холода, что заполз под одежду. Я мечтала бы оттянуть этот момент, но вслух побоялась сказать.

– Что? – Ренат ступил ближе, согнулся, как кот, который собирается прыгнуть на мышь. Самолет сильно тряхнуло, отчего муж обеспокоенно обернулся на дверь и перевел взгляд на мигающий сигнал пристегнуть ремни.

В динамике что-то говорил командир воздушного корабля, но я, из-за стучащего в ушах пульса, ничего не разобрала.

В проеме распахнувшейся двери появился молодой стюард. Весь с иголочки, в белоснежной рубашке, что сверкала выглаженным воротником, и черных узких брюках. Парень был подстрижен идеально ровно, но внезапно с серьгой в ухе. Он учтиво поклонился Волгину, показал на два кожаных кресла, что приютились в другой стороне нашей комнаты, и спокойно попросил:

– Господин Волгин, – перевел на меня светлый взгляд. – Госпожа, – кивнул и поклонился, приложив ладонь к груди, – пожалуйста, пристегните ремни. Пролетаем край грозового фронта. Немного потрясет.

Ренат с видом сонного кота отступил в центр комнаты, слишком спокойно набросил на обнаженные плечи рубашку и, оставив ее не застегнутой, подошел ко мне. За окном, кажется, конец света наступил, пугающий меня не меньше, чем близость с мужем, а ему словно все равно.

– Выпьешь вина для храбрости? – протянув мне ладонь, Ренат пригласил пройти к креслу.

Я мотнула головой. Боюсь, что сейчас любая жидкость пойдет из меня назад.

– Ничего не хочу, – ответила, подавшись вперед и спустив ноги на пол.

Если бы не непогода, вряд ли я бы осмелилась на такие прикосновения, но я с детства боюсь грозу до паники, потому готова броситься в объятия даже монстру. Он все равно покажется мне добрее, чем разрывающееся пузо неба, запускающее холодные стрелы дождя в землю.

Муж хотел взять меня за ладонь, но вдруг переместил руку выше и поддержал за локоть, пока я вставала. Довел до кресла, пристегнул, обжигая щеку теплым дыханием, касаясь губами волос, а потом вернулся к кровати, чтобы взять плед, и только тогда обратился к стюарду, что все еще мялся у выхода:

– Через сколько мы прилетим?

– Из-за крюка на пару часов дольше полетаем, но точнее командир корабля сообщит, – только после кивка Волгина парень быстро ушел, оставив нас одних.

Ренат какое-то время смотрел на запертую дверь, затем на мерцающие за окном электрические разряды, а когда свет в комнате приглушился, муж сел на соседнее кресло и, повернувшись, укрыл меня пледом.

– Пристегнись, пожалуйста, – прошептала я, когда самолет снова сотрясло от воздушной ямы.

– Играть в беспокойную жену не обязательно, – грубо вякнул Ренат и, щелкнув пряжкой, откинулся на спинку кресла.

Глава 11

=Ренат=

– А в кого играть обязательно? В шлюху? Или вещь, которую купили? – жена ощерилась, заискрила взглядом, не хуже, чем беснующиеся молнии в иллюминаторе.

– В ту, которая продалась, – не знаю зачем так сказал, но слово вылетело – не поймаешь.

Лицо Есении покрылось пятнами, губы плотно сомкнулись, выдавая гнев и ярость в некрасивой кривизне.

Она не Валери, не моя стройная и дикая пантера, покойная любимая, способная скрывать в себе бездну загадок и быть простой и понятной одновременно. Брагина никогда не заменит мою любовь, и в этом не ее вина, но я почему-то хочу уколоть, сделать больнее.

Ей. И себе.

– Доволен приобретением? – съязвила Есения и посмотрела на свои сжатые руки, что лежали на худеньких и угловатых коленях. Наверное, без одежды она покажется мне слишком тощей. Хотя грудь налитая, полная, ложится в ладонь, но она не та, с которой мне хотелось бы зажиматься к постели.

Девушка часто заморгала, будто прогоняя слезы.

Самолет хорошо тряхнуло, выбив дух. Я, сильный мужик, задохнулся страхом, а девчонка, совсем сжалась, затряслась, и кулачки, раненые и в царапинах, побелели, губы столкнулись друг с дружкой и перечеркнули побледневшее лицо ровной полоской.

– Посмотрим, – отрезал я и откинулся затылком на спинку кожаного стула.

– На что? – вспыхнула жена. В ее голосе чувствовался неукротимый и праведный гнев, хотя призвуки дрожи явно указывали на страх перед стихией. – На что посмотрим?! – взвизгнула Есения. – Как я буду притворяться хорошей женой? Ноги расставлять, чтобы ты не выгнал моих родителей на улицу? Приятно осознавать себя властелином?

– Заметь, ты пошла на это сама, – я выгнул бровь, рассматривая, как покрывается пятнами нежная кожа на бледных щеках. – Сеня, – почему-то она дрогнула, когда назвал ее так. – Я ведь не принуждал тебя. Всего лишь дал выбор.

Девушка скрипнула зубами, отвернулась, затем снова повернулась, резко, словно вспомнила что-то важное, и буквально вгрызлась глазами в мое лицо.

– У меня выхода не оставалось, – как-то жалко пролепетала и судорожно сглотнула. – Но тебе этого не понять.

– Почему же? Прекрасно понимаю. Я знал, что покупаю бездушную, но очень красивую куклу.

Есения распахнула светлые глаза, будто ей в лицо ударило потоком холодного воздуха, вдруг закашлялась, дернулась в кресле, но, когда небо озарилось новой молнией, упала на сидение и прикрыла вспухшие веки. Светлые волнистые волосы перекрыли ее румяные щеки и в бликах грозы красиво засияли золотом.

– Идиотка… – она что-то еще прошептала, но разобрать в грохоте непогоды не получилось. Да и мне все равно, что она чувствует и что думает. Ради Валери я бы переплыл океан, научился бы заново дышать, ходить, жить… А ради этой надушенной пигалицы и пальцем не пошевелю.

Хватит с меня счастья, поиграл уже. И проиграл.

Я изучал невинное и чистое лицо жены, пока она молчала и дышала, часто вздымая грудь.

Незнакомка, чужая, не любимая.

Как ее целовать, чтобы возбуждаться, чтобы хотеть ее? Как обнимать, чтобы люди не заметили, что это вранье? Как ей доверить самое ценное? Не понимаю и никогда не пойму. Как отдаваться ей, чтобы ребенка зачать? А потом, как быть? Не знаю. И знать не хочу. У меня есть немного времени свыкнуться с мыслью, а пока нужно просто трахнуть ее. Думал, что это будет просто, а как представлю… чернота застилает глаза и злоба душит горло.

Все это болезненно и неприятно. Так сильно, что я готов ее ненавидеть всем сердцем, обижать, давить, как букашку, только чтобы убежала, скрылась, не заставляла меня делать то, что обязан.

– Ладно я согласилась ради отца, а тебе это зачем? – Сеня вдруг открыла глаза и взглядом просверлила в моем лбу невидимую дыру.

– Я столько заплатил, что могу не отвечать на твои вопросы, – не разорвал наши взгляды, а напротив, подался ближе, чтобы увидеть в светлом бушующем море крошечные точки мрака.

– Как и я могу не говорить с тобой, не пытаться понять, не пытаться привыкнуть. Ноги расставить? Да пожалуйста! – она что-то еще пискнула еле слышное, отвернулась, укусив кулак, и замолчала.

За окнами хряпнуло вереницей молний, ребра сдавило ремнями, и железную машину повело вниз. Резко и быстро. Словно мы в свободном полете.

Есения сипло закричала, впилась пальцами в мою руку и, зажмурившись, вжалась в кресло.

Глава 12

=Есения=

Если бы не гроза и страх умереть здесь и сейчас, я бы никогда к нему не прикоснулась. Даже по принуждению, даже если бы Волгин пообещал мне свернуть шею за непослушание… Но гром и свободный полет – душа ушла в затылок, норовя выскочить из тела, мысли сплющились, звуки скомкались – и я подалась к мужу, схватила его за руку, словно он моя последняя ниточка, способная вытащить на свет.

Затошнило. К горлу поднялась кислота и крик. Я сжалась в кресле так, что затрещали ребра, а губы стиснула до отчаянной боли, чтобы не выплеснуть ужас, что накопился под ребрами.

– Сеня, посмотри на меня! – кто-то закричал. Перед глазами болтались кислородные маски, в ушах шумело и кряхтело.

Я замотала головой, сцепляя губы, чувствуя, как они быстро немеют. Лицо стянуло жаром, холод сковал плечи, ноги и руки обдало льдом, и от очередного толчка сильно дернуло позвоночник. До хруста. Я ахнула и расцепила онемевшие от напряжения пальцы, но кто-то снова взял мои ладони в свои, до боли сжав и тряхнув руки.

– Есения!

Я перевела на Рената туманный взгляд, разглядела его жесткие черты лица, блеск в глазах, прочитала в неразборчивых словах на его крупных губах нужную в тот миг поддержку.

Время словно скопилось в одной точке. Шум грозы ушел вглубь, замер, как застывшая от столкновения с водой горячая лава Я больше не видела яркие вспышки и не чувствовала, как железная крылатая машина несет нас все ближе и ближе к финалу.

Никакой пролетающей перед глазами жизни. Только…

Я видела только его губы. Полные, красиво очерченные, приоткрытые. Муж подался ко мне, преодолевая натяжение ремней, сунул в лицо маску, но я отбила ее ладонью и откашлялась в сторону. Тело стало тяжелым, руки каменными, а воздух в груди набух до ощущения, что ребра сейчас раздадутся, и я разорвусь на куски.

– Неплохая была попытка воспользоваться бонусом… правда? – перекрикивая грохот и треск, горько усмехнулся Ренат. Он неожиданно коснулся моих губ подушечками пальцев, будто запечатывая ответ. – Зато все закончится быстрее, чем должно было. И ты не успеешь влюбиться.

– Хорошо, что я успею тебя возненавидеть, чтобы там… – я показала в дрожащий потолок, но смотреть в окно не осмелилась, – мы никогда не встретились.

Муж неопределенно кивнул, потер лицо широкой ладонью, а потом добавил:

– Меня там уже ждут, не обольщайся.

– И не собиралась, – обида сама сорвалась с губ.

Я отвернулась, чтобы не смотреть больше на противного и жестокого мужчину, с которым приходится разделять последние минуты.

Ренат прямо говорил, что не собирается меня любить, зачем я тогда ему вообще была нужна?

Самолет тряхнуло снова, но уже слабее, нас выровняло, чтобы снова обрушить вниз. Ненадолго. И потому снова вернуть равновесие. Остатки трепещущего света бросились в глаза, заставив зажмуриться. Давление с груди ушло, и мы плавно выровнялись, чтобы снова набрать высоту.

В полном молчании пролетели, как мне показалось, несколько часов и не умерли, за окном все реже и реже мелькали молнии, и на смену темным грозовым тучам выступили мягкие кудрявые барашки, среди которых пряталась полная луна.

За время полета я успела не только продрогнуть до кости, но и разодрать руки до глубоких ран. В крови все еще бурлили негодование и ужас, успокоиться не получалось. Я могла лишь сжимать кулаки, не обращая внимания на боль, и кусать губы, пряча лицо от беззаботно спящего рядом мужа.

Взгляд неосознанно тянулся к нему, мне хотелось его рассмотреть, изучить, но я лишь пугалась все больше, осознавая, какой он большой и… красивый.

– Не судьба… – недовольно проворчал Ренат, пошевелившись в кресле. Будто заметил мою слежку. Я испуганно отвернулась, сжалась в комочек и натянула на себя плед. – Придется еще помучиться, Се-ня…

Он будто в насмешку сокращал мое имя в детскую форму, которой называла меня только бабушка.

Вот честно, за это мне хотелось по-настоящему ударить его. Чурбан жестокий! Не купит он меня своими миллионами, не подчинит властью, силой. И красотой так точно. Я встречала красивых парней, которые были настоящими мудаками, такое со мной не работает. Не заставит Волгин взглянуть на него, как на мужчину.

Я найду способ уйти от этого брака, слово даю!

Не стану жить с тем, кто ко мне относится, как к коврику, о который удобно вытереть ноги.

В этот миг я сто тысяч раз пожалела, что согласилась на брак по расчету ради отца. Лучше быть бедной и нищей, чем просыпаться каждый день в постели чужака, принадлежащего другой женщине, терпеть его выходки и прикосновения, смиряться с приказами и понимать, что ты для него – невидимка, пустышка, продажная сука. И ради чего? Не признается же.

Я его полюблю? Да никогда! Лучше уборщицей туалетов пойду работать, но он никогда не услышит мое «люблю». В этом мы даже похожи.

– Ты еще пожалеешь, – шевельнула губами.

– Что? – Ренат вдруг отстегнулся и, несмотря на остатки бури за окном, придвинулся ко мне. Прислушался, положил на плечо руку, требуя повернуться, а я притворилась спящей. Не хочу с ним говорить и не буду.

– Есения? Ты как? – спросил почти ласково, но я не стану обманываться. Папа приучил меня никому не доверять. Говорил, что это закон бизнеса – выживает тот, кто лучше врет.

Видимо, у отца это получалось плохо, потому дело и прогорело.

Над головой скрипнул динамик, а потом в комнату влился мягкий голос капитана воздушного судна:

– Благополучно пролетели грозовой фронт, чета Волгиных. Надеюсь, что вы не испугались сильной турбулентности. Пришлось немного обогнуть, потому задержимся с посадкой в Париже еще на тридцать минут.

Стало тихо. Я невольно выдохнула, и Ренат, заглянув в лицо, заметил, что не сплю.

– Что ты сказала? – муж оказался слишком близко. До мурашек и желания отстраниться. Пришлось вжаться в спинку и увести голову в сторону. Но Брагин настаивал и дышал в лицо назойливым теплом: – Хочу услышать еще раз. О чем же я пожалею?

И меня внезапно осенило. Я – хозяйка своей жизни, души и тела. Никто не смеет указывать, что делать и как себя вести.

Купил меня? Наслаждайся тем, что есть, муженек.

Я сделаю так, что ты, Ренат Волгин, с ума от меня будешь сходить. Забудешь о той, кто ждет тебя на небесах. Забудешь, что обещал себе никогда не любить! И когда ты дышать без меня не сможешь, я разотру тебя в порошок.

В пыль.

В прах.

Между пальцами. Жестоко и беспощадно.

Этому меня научила моя бессовестная мама. Никого не щадить, когда касается твоей жизни и принципов. И здесь я с ней соглашусь, потому растекаться лужицей перед богачом не собираюсь. В конце концов, теперь имею право диктовать свои условия, вертеть мужем, как настоящая гидра, и жить так, как Я ХОЧУ.

У меня есть сила воли противостоять, а еще красивое тело, которое я умело использую для краха врага. Шантажировать меня жизнью и комфортном родителей никто не посмеет. Клянусь, Волгин, ты все до копейки отдашь ради моей взаимности, богатенький ублюдок.

Хотел птицу в клетке получить, но купил молодую и очень злую…

Ренат, молча разглядывая меня, скользил блестящим взглядом по разгоряченным щекам, замер на губах. Я нарочно приоткрыла их и выдохнула в его лицо легкий стон. Не отстранилась, напротив, придвинулась, чтобы он вкусил сполна моих женских чар.

Он порывисто сам отклонился, приподнял бровь, недоверчиво сощурился.

Не по вкусу перемены?

– Ладони сильно горят, – я скромно опустила взгляд, закусила губу и посмотрела на мужа сквозь ресницы.

Улыбка коснулась уголка его крупных губ и тут же погасла.

– Поможешь с этим? Муж? – кокетливо протянув ему руки, шевельнула опухшими пальцами и поморщилась от неприятной жгучей боли.

Волгин дрогнул, поднялся и взял из сумки бинты. Сжал их в руке, будто пытаясь выдавить воду.

Если я ему так противна, зачем требовать секс со мной? Настаивать на поцелуях? Странный тип. Неужели Волгин мечтает о первенце? Купил меня для продолжения своего рода? Наверное, и медицинскую карту проверил, чтобы была здоровая и детородная. Будто я ему скотина…

Не получит мерзавец детей. Или он думает, что ему детей доверю? Оставлю кровинушек?

Глянула на свои руки и захотелось плакать. Царапины от хмеля вспучились, покраснели, растрескались. Не скоро смогу вышивать и рукодельничать.

Я успела во время грозы сильно разодрать ожоги, и не обманула мужа, когда пожаловалась о жжении, но никогда бы не попросила помощи у такого, как он.

Только теперь у меня появилась цель, и я своего добьюсь. Такой неотесанный мужлан не будет терпеть непослушание, прогонит быстро, что мне очень выгодно.

Чего ты еще не любишь, Ренат, признавайся?

Он сел в кресло и повернул меня к себе. Спокойно обработал раны пеной от ожогов. Растер немного, едва прикасаясь, а потом осторожно приложил бинт. Он обматывал ладони и нет-нет смотрел перед собой, лавируя между моими ключицами, спускаясь к груди и возвращаясь на шею. Жаль я не надела халат, чтобы в нужный момент горловина приоткрылась, искушая голодного мужчину. А что он голоден, я поняла по беглому взгляду вниз – к животу, а потом капитуляцию вверх, к тугим напряженным от прохладны соскам, что четко просматривались сквозь тонкую вязку пуловера. Муж неосознанно облизнулся и, завязав покрепче бинт, вернул кресло в прежнее положение, стремительно капитулируя.

Он странно молчал, а у меня было время подумать и рассмотреть его точеный профиль с тяжелым подбородком.

Я должна изучить его бывшую. Это была жена, скорее всего, потому что на пальце левой руки у мужчины был отчетливый след загара от кольца, которое он носил в знак памяти о покойной. Вряд ли развод. Обычно после развода кольца не сохраняют, а выбрасывают.

Теперь это кольцо переместилось на правую руку, как знак нашей с ним связи.

Чем она его так задела, что он дал себе слово не увлекаться никем больше? Что она в нем сломала, что такой видный мужчина решил, что имеет право ломать чужие судьбы, покупать себе жену для утех и говорить гадостные вещи тому, кого совсем не знает?