Диана Аркадная
Цветок для Прозерпины

– Тогда начнем уже завтра, если не против. Нужно только примерно определиться с декорациями, – Чиркен подхватывает с кресла разложенные на нем несколько отрезов синей и зеленой ткани и, развернувшись к Сабине, один за другим быстро прикладывает к ее плечу, оценивая лицо девушки на фоне каждого. – Для платья, думаю, лучше взять виридановый, как в одной из версий картины. Это для драпировки. Что же до граната… Хочется заменить его на что-то другое, чтобы не повторяться во всем. Может, цветок?

Мужчина кажется полностью погруженным в собственные мысли, взгляд, чуть потерявший фокус, направлен будто сквозь девушку, и она от этого вдруг чувствует себя до крайности неуютно. Словно она оказалась на кончике мушки, и теперь застыла смазанным отражением в глазах охотника.

– Символом Аида одно время почитался асфодель, – едва слышно произносит она, пытаясь отвлечься от навязчивого ощущения. Чиркен тут же возвращает к ней все свое внимание.

– Хорошая идея, – кивает он, а затем добавляет. – Или лучше взять нарцисс?

Стоит только последнему слову быть произнесенным, как давящая волна поднимается от ставшего саднящим горла до самых глаз Сабины. Образы Маши и Андрея встают перед захлопнувшимися на мгновение в попытке удержать горячую влагу веками.

– Почему нарцисс? – сдавленно спрашивает девушка, поспешно отводя голову к окну и глядя на свое неясное отражение, будто заблудившееся среди игры света и тени. Через стекло она видит, как лицо мужчины на миг искажает свои очертания.

– Прозерпина собирала цветы нарцисса, когда Плутон похитил ее, – объясняет он и, кажется, вновь улыбается. – К тому же нарциссы часто использовали на надгробиях, он выступит как символ перехода юной богини в царство мертвых. Живой цветок сейчас не достать, но нам хватит и засушенного, так даже лучше. Моя бабка вела гербарий, от нее осталась обширная коллекция. Можешь, пожалуйста, поискать, пока я подгоню машину? Нужно перевезти все в мастерскую. Книга где-то на нижних полках около патифона.

Сабина пытается совладать со сбившимся дыханием. Когда она оборачивается, Чиркен уже покидает библиотеку, оставляя ее одну. Что же, для одних жизнь продолжается, даже когда для другого она навсегда оборвалась. Ей не нужно позволять этому знанию завладевать собой. Цветок – это просто цветок.

Гербарием оказывается большая папка со смонтированными листами. Такая тяжелая и плотная, что Сабине не удается полностью взять ее в руки и приходится сесть на колени прямо на пол возле полки. Обложка затянута коричневым атласом с тисненным орнаментом по корешку и эрзацу. Внутри находятся подложки из желтоватой бумаги, сжатые с двух сторон тонким стеклом, под которым вставлены где одинокие нежные бутоны, а где и целые соцветия. Девушка, к тому времени совершенно успокоившись, с интересом тянет один стеклянный уголок за другим, вчитываясь в оставленные строгим почерком надписи внизу каждой. В основном это краткое описание растения, но часто встречаются комментарии и про его значение на языке цветов.

Наконец она находит нарцисс. За стеклом один-единственный раскрывшийся цветок на коротком стебле, куце сбившийся к краю листа. Свободная часть бумаги шершавая и неровная, с какими-то вмятинами и темными бороздами. Девушка опускает глаза на подпись:

«Narcissus poeticus L. Белые лепестки, привенчик светло-желтый. Три цветка. На древнегреческом – оцепенение».

Три цветка, не один. И на подложке слишком много лишнего места, явно заполненного когда-то другими бутонами. Где же еще два?

Глухая тоска вяжет кровь за грудиной, сворачивается колким шиповником в охваченной спазмом гортани. В руках Маши и на животе Андрея тоже были засушенные цветы. Белые с желтой сердцевиной. Может ли это быть совпадением? Все эти мимолетные знаки, по отдельности не значащие ничего?

– Оцепенение, – шепчет Сабина последнее слово, аккуратно извлекая оставшийся цветок из подложки.

– Гордыня и несбыточные желания, – слышится от двери. Девушка поднимает голову. Тимур наблюдает за ней от дверей, расслабленно опустив руки вдоль коляски, которая теперь смотрится сущей издевкой.

– Прости?

– Это одно из значений нарцисса на языке цветов, – легкий перебор шин по гладкому дереву знаменует его приближение. Коляска останавливается в нескольких шагах от Сабины. – Почитай на досуге.

– Ты, кажется, сведущ в ботанике. Или в намеках? – ей неуютно оставаться на полу, но она не желает показывать это перед подопечным и просто отворачивается обратно к книге. Зажатый в ладони нарцисс кажется хрупким и нереальным, как если бы его не существовало вовсе, а в руке она держала лишь воспоминание, въевшееся в подсознание и теперь дразнящее измученный догадками разум.

– Ботаника, как и физика, математика и даже психология – это все помогает познавать мир вокруг.

– Как значение цветов может помочь в познании мира? – вполголоса спрашивает Сабина, проводя пальцем по сухой кромке белоснежного лепестка.

– Через значение передается смысл, который вкладывается в то или иное действие. Как иначе ты узнаешь, что хочет сказать человек, который дарит тебе нарцисс? – в тоне Тимура звенит беззаботность, но девушка чувствует всем своим существом направленный на нее пытливый взгляд темных глаз.

– Судя по твоим предыдущим словам, он указывает мне на несбыточность моих желаний и эгоизм?

– Или выражает желание владеть тобой единолично и безраздельно, невзирая ни на что, – голос парня падает до полушепота. Почти невесомое прикосновение к своим волосам Сабина ощущает как будто хлесткий удар, расходящийся волнами по шее и спине, вкручивающийся в заполошно бьющееся сердце. – Нарцисс из легенды был одержим собственным отражением.

Девушка поспешно отстраняется и закрывает гербарий, кое-как возвращая его на прежнее место.

– В итоге его ждал бесславный конец. Продолжая стремиться к образу того, кем был одержим, он погиб, – сухо замечает она.

Слышится тихий смешок.

– Верно. Ты знала, что иногда нарцисс так же называют цветком смерти? – так бы звучала бритвенная кромка ножа, обернутая в мягкий бархат. – Но, думаю, на самом деле его главный посыл сводится не к смерти, а к победе над ней.

– Победа над смертью… – повторяет Сабина почти неслышно, не отрывая взгляда от цветка в своих руках и все еще стоя на коленях. Раздается тихий шорох, и она почти может ощутить силу чужого тела на своей спине – едва-едва, как если бы ее разделяло от парня всего пара миллиметров. Тимур кладет ладони по обе стороны от ее бедер. Его подбородок мягко ложится на ее плечо. Это давление почти сводит ее с ума, и она не смогла бы сказать, что было тому причиной – пробирающее до костей чувство опасности или сладко-острый спазм, рождающий под кожей электричество.

– Ты думала о том, что цветы одного вида могут отличаться в зависимости от места их обитания? Например, эти нарциссы, – теплая ладонь накрывает пальцы девушки, все еще удерживающие хрупкий стебель, и, на секунду сжав их, отпускает. Вновь шорох, глухой стук, и Сабина знает – Тимура в комнате больше нет.

Девушка поспешно поднимается с колен на подгибающихся от долгого сидения на полу ногах. Она недолго ищет искомое – книг по флористике в коллекции поместья хватает, в основном старых, но обширных и с иллюстрациями.

Цветок в ее руке отличала красная окантовка светло-желтого привенчика. В городских цветочных она такого не встречала, там продавались похожие соцветия, но сердцевина была чистого желтого цвета, без каймы. В справочнике последние были указаны как разновидность букетного нарцисса, произраставшего, в том числе, на юге страны, а из гербария она достала нарцисс поэтический, эндемичный, в основном, южным европейским регионам. Сабина пытается вспомнить, какие именно цветы она видела у мертвой Маши и на фотографии Андрея. Было так много крови, что все казалось красным… Девушка прикрывает глаза, вызывая в памяти образ увиденных сухоцветов, но это оказывается бесполезно, воспоминания рассеивают цвета и формы, не позволяя уловить суть.

Что же Тимур хотел сказать ей, что донести? Или его слова не несли особенного смысла, и Сабина теряется в гротеске навеянных тревогой иллюзий?

[1] Джейн Берден Моррис – супруга Уильяма Морриса, муза многих художников-прерафаэлитов, включая Данте Габриэля Россетти.

Глава 12

В тот день снегопад, не успокаивавшийся всю ночь и утро, стихает лишь под вечер. Беспокойная стихия успевает укрыть поместье белой пеленой, и Чиркен выходит с лопатой, чтобы хоть немного расчистить дворик. Сабина составляет ему компанию и наблюдает с крыльца, как в свете садовых ламп резвятся в сугробах Виз и Ареш, облепленные снегом и оттого похожие на снежные скульптуры, созданные чьей-то небрежной рукой. Но что-то происходит, и псы прерывают игру, а затем разворачиваются в сторону подъездной дороги, застывая без движения как механические игрушки с закончившимся заводом. Ареш подает голос и вновь замирает.

Чиркен втыкает лопату в землю и трет затянутой в перчатку рукой лоб, глядя в ту же сторону, что и собаки. Сабина старается что-то рассмотреть, но к этому времени уже слишком темно, поэтому не получается разобрать ничего, кроме размытых силуэтов деревьев. Однако вскоре начинает слышаться шум двигателя, и из-за поворота показывается автомобиль. Только свет фар, пробивающийся сквозь укрывшую бампер снежную вату, дает понять, что на них движется не просто большой сугроб. Девушка не сразу замечает Лихачева, который, чуть ли не по пояс высунувшись из окна со стороны водительского места, пытается разобрать дорогу.

– Довольно безрассудно добираться сюда по такой погоде, – негромко замечает Чиркен вместо приветствия, когда машина все же добирается до них и останавливается. Лихачев, грузно вывалившийся из салона, смотрит на него без всякой приязни, но ничего не отвечает. Гаврилов, добиравшийся как пассажир, выглядит каким-то помятым, лицо его отливает нездоровой бледностью, волосы чуть примяты, как если бы он недавно встал с постели.

– Поверьте, мы бы с удовольствием избавили вас от своего присутствия, – глаза Александра смотрят на хозяина дома устало и серьезно.

– И что же привело вас в этот раз? – Чиркен опирается сложенными руками на черенок лопаты. Голос его звучит ниже, чем обычно, и Сабина понимает, что мужчина скрывает недовольство.

– Мы можем поговорить внутри? – Гаврилов стряхивает со своего шерстяного пальто набившийся на него снег. Пальцы его успевают покраснеть от холода, и все же девушка замечает несколько длинных ссадин на костяшках его правой руки.

Лицо Чиркена меняется всего лишь на мгновение, почти неуловимо, как смазанная тень мелькнувшей стрелой птицы. И на это мгновение у Сабины возникает предчувствие, что он откажет, погонит прочь непрошенных чужаков. Но он говорит:

– Конечно, – и улыбается как обычно, мягко и словно бы добросердечно, но девушка знает – сейчас под кажущейся безобидностью скрывается гнетущая тяжесть бурной волны. Замечает Сабина и обмен взглядами между Чиркеном и Лихачевым, полные отчетливой недосказанности и молчаливого накала.

Тимур встречает их в дверях библиотеки, и при виде следователей обретает еще большую, нежели обычно, бледность. Он смотрит на Сабину, на отца, затем вновь на пришельцев, и на белых щеках расцветает злой румянец.

– Если вы здесь, чтобы найти убийцу, вам нужно делать это как следует, – издевка в его голосе почти материальна, и можно будто коснуться ее, сжать в пальцах, чувствуя, как по ним каплями стекает едкая досада. Однако за ней скрывается что-то иное, глубинное, спрятанное под вызывающей оболочкой.

Чиркен на секунду с силой смежает веки, но когда открывает глаза, ничто в его облике не выдает переживаний.

– Мой сын все еще нездоров, прошу его простить, – глухо произносит он, делая юноше короткий жест головой, показывающий, что Тимуру нужно их оставить. Парень некоторое время не отводит от отца сумеречный взгляд, затем переводит его на Гаврилова. Прежде чем исчезнуть в темном коридоре своего флигеля, он проезжает мимо следователей, так близко, что колесо коляски с глухим стуком задевает черный кожаный кейс в руках Александра. Сабина наблюдает, как на секунду изгибается уголок его губ, и ей на секунду кажется, что парень что-то говорит, но так тихо, что она не может разобрать ни звука – они с Чиркеном стоят от гостей в нескольких метрах. А вот Гаврилов, судя по всему, что-то услышал, так как после слов Тимура впивается взглядом в его удаляющуюся спину и выглядит при этом так, словно только что получил удар по голове.

– Чем обязаны? – возвращает его внимание к себе хозяин поместья, для которого произошедшая сцена будто бы осталась незамеченной.

Вместо напарника отвечает Лихачев, продолжающий глядеть на Чиркена с необъяснимой настороженностью.

– Пропала женщина, Железнова Зоя. Она была в службе доставки, привозившей вам заказ недавно. Ночью того же дня вышла из дома, не сказав, куда, и не вернулась. Родители, с которыми она проживала, сразу подали заявление – полиция сейчас сразу принимает такие в работу.

– И вы?..

– Мы опрашиваем свидетелей, кто видел ее незадолго до исчезновения.

Чиркен медленно качает головой.

– Женщину очень жаль, но честно говоря, смутно представляю, чем мы можем вам помочь.

– Ее коллеги упомянули, что вы с ней нашли общий язык, – в разговор вступает Александр. Он прислоняется к стене так, будто ему сложно оставаться на ногах, но в этот раз гостеприимство хозяина дома не распространяется так далеко, чтобы предложить визитерам разместиться с удобствами, и они продолжают вести беседу чуть ли не в дверях.

– Мы просто говорили о всяком, пока рабочие разгружали доставку, – Чиркен проявляет все большее нетерпение, поглядывая за окно, где сгущает плотные покровы ночь, подсвеченная вновь начавшим валить снегом – пока еще редким, но обещающим в скором времени превратиться в непроглядный снегопад. Возможно, мужчина опасался, что если начнется снежный буран, он будет вынужден предложить следователям остаться. – Это преступление?

Гаврилов делает вид, что не заметил последних слов.

– Может, она упоминала о своих планах на вечер? Каком-то новом знакомом?

– Нет, ничего такого. Да и мы почти не говорили о личном. Она рассказала, что увлекается танцами – посещает секцию в ближайшем доме культуры. Любит путешествовать. Это все, что приходит на ум, – Чиркен пожимает плечами, искоса бросая взгляд на Сабину, но почти сразу отводя его обратно к следователю. У девушки остается впечатление, что он предпочел бы, чтобы она, как и Тимур, оставила их и не слышала сказанного.

– Ясно, – вопреки ожиданиям, Александр не выглядит разочарованным итогом разговора, для которого они с напарником, судя по всему, не один час провели в непростой дороге. – Благодарим за сотрудничество.

– Ну что вы, это же мой долг, – ничто в тоне мужчины не выдает насмешки, но Лихачев кривится, как будто раскусил что-то кислое прямо на больном зубе. Гаврилов тем временем, словно потеряв всякий интерес к хозяину поместья, обращается к девушке.

– Сабина, я бы хотел с тобой переговорить. Наедине.

Лицо Чиркена застилает неясная тень.

– Можете пройти в библиотеку, – говорит он, и на губах его, еще секунду назад скованных натугой, играет знакомая улыбка радушного хозяина.

– Не стоит, – сухо отвечает ему Гаврилов. – Мы поговорим в машине.

После его слов атмосфера неуловимо меняется. Плечи Чиркена охватывает едва заметное напряжение, а голова склоняется ниже. Черные глаза неотрывно следят за Александром, как если бы тот был диким зверем на прицеле охотничьей винтовки.

От следователей не укрывается перемена настроения главы дома, и они, не раздумывая, расценивают его как угрозу. Их тела стягиваются как подсобранные пружины, рука Лихачева словно невзначай начинает скольжение к поясу.

Сабина кладет ослабевшую руку на спину Чиркена. Ей неизвестно, что приводит мужчину в такое скрытое неистовство, ему, казалось бы, и вовсе незнакомое, но это заставляет струну внутри натянуться до предела, ввинчивая адреналин в кровь, учащая сердцебиение до глухого стука в ушах. Мышцы под ее ладонью поднимаются будто вспученная волна, а затем опадают в слышном только ей выдохе. Девушка тоже выдыхает, чувствуя, как их легкие начинают двигаться в унисон.

Чиркен как-то рвано, как если бы его что-то удерживало, поворачивает голову в ее сторону. Сабина смотрит взволнованно, без слов спрашивая о том, что не предназначается для ушей посторонних, и это вымывает мутный деготь из его взгляда. Мужчина выпрямляется.

– Скоро ужин, – произносит он почти бесцветно, обращаясь исключительно к девушке. – Надеюсь, ты не задержишься.

– Я буду вовремя, – обещает Сабина, и в этом обещании много больше, чем может показаться.

***

Машина успевает остыть, и девушка ежится на холодном сидении. Лихачев остается курить снаружи возле водительского места, а они с Александром садятся назад. Сабина гадает, что такого он хочет сказать ей, раз не рискнул сделать это в доме, где их могли услышать. Впрочем, ее любопытство скоро оказывается удовлетворено.

– Я видел убийцу, – без предисловий начинает Гаврилов, прислоняясь затылком к подголовнику и прикрывая глаза. Он выглядит так, будто поездка и короткий допрос отняли у него последние силы. – В тот самый день, когда пропала Железнова.

Подумав и по-новому расценив вид мужчины, Сабина спрашивает:

– Вы ранены?

Гаврилов морщится, не поднимая век и продолжая сидеть, откинувшись на сидение.

– Уже оправился, но в больничке полежать пришлось.

Девушка молчит, не зная, о чем спросить первым, но все, что приходит ей в голову, какое-то нелепое, ненужное. Как случилось так, что Александру удалось от него уйти? Как он понял, что это именно тот самый убийца? Выглядит ли душегуб как обычный человек, как серый прохожий, или убийства успели превратить его лицо в уродливую маску?

– Он становится все наглее и самоувереннее, – добавляет следователь, когда пауза становится слишком долгой и почти невыносимой. – Я перед сном всегда выхожу покурить во двор. Там он меня и нашел.

Значит, это не было случайной встречей, и убийца сам искал Гаврилова. Чтобы что? Убить? Покалечить? Запугать?

– Зачем ему нападать на вас? – Сабина действительно этого не понимает. – Вы – не единственный следователь, который ведет его дело. И вы мужчина.

Все прежние жертвы преступника были женщинами, за одним исключением, на которое мужчина тут же не преминул ей указать:

– А зачем ему было нападать на Ланского? – он качает головой и открывает глаза, покрытые паутиной сосудистой сетки. Девушка испытывает сомнения в том, что мужчина вообще спал последние дни. – Когда мы сцепились, у него был нож – один в один как те, которыми были заколоты жертвы. Он почти проткнул меня насквозь, сильный сукин сын. Тогда я спросил его о том же – зачем? Спросил просто так, чтобы отвлечь, но он ответил. Сказал, что я стану подарком. К счастью, нас заметила соседка с верхнего этажа и стала кричать. Я смог его сбросить, но не обезоружить, он успел скрыться.

– Вы видели его лицо? – Сабина чувствует, как к корню языка подступает горечь, заставляя сглотнуть.

Гаврилов досадливо хмыкает, неловко меняя позу и прижимая руку куда-то под ребра. Даже в приглушенном свете салона девушка замечает, как ткань рубашки за бортом пиджака потемнела от проступившей крови.

– На нем была кепка и балаклава, так что ни черта не рассмотрел.

– А голос? – настойчиво продолжает девушка. Ей важно понять, есть ли у следователя хотя бы малейшая зацепка.

– Он говорил шепотом. Поверь, я уже десятки раз прокручивал этот момент в голове. Но он не оставил ничего.

– Интересно, что значат его слова о подарке, – бормочет Сабина, заламывая пальцы. Домыслы лепятся один на другой, превращаясь в один большой, давящий голову изнутри ком.

– А что тут думать, – Александр криво улыбается, глядя на нее с выкручивающим вены выражением, словно бы знал наперед обо всем, что она чувствует и думает. – Лугатчина Олеся, Железнова Зоя – они пропали, их никто так и не видел, как и прежде, когда пропадали женщины. Твои двое коллег сильно выбиваются из этого ряда. Как и я. Мы все знакомы с тобой. Каждый чем-то тебя обидел. Думаю, я должен был стать третьим. С твоим именем на животе.

Конечно же, она допускала это где-то в самых темных частях своего разума, охваченного болезненной тревогой, там, куда сознание не опускалось надолго, стремясь оказаться вдалеке от мучительных мыслей. Но эти слова, произнесенные вслух, как будто обрели плоть, стали настоящими, от них уже нельзя было так просто отмахнуться, заталкивая в гиблую глубину. О том, что их со следователем связывает давняя история, знали совсем немногие…

– Вы уверены, что действует один и тот же человек? – предпринимает девушка еще одну попытку скрыться от действительности, отсрочить миг принятия неизбежности.

– Почти. Знаешь, что происходит с убийцами, когда они долгое время остаются безнаказанными? – Гаврилов поворачивается к ней всем телом, игнорируя открывшуюся рану. – Они чувствуют свою власть и постепенно теряют контроль. Он скоро начнет совершать ошибки, если уже не начал. Все эти письмена на телах, оставленных на показ, – они же полная бессмыслица, мы и криптографа привлекали – ничего. Он просто…

– Забавляется? – а ведь она думала о том же самом.

– У тебя когда-нибудь была домашняя кошка? – не дожидаясь ответа девушки, Александр продолжает. – Некоторые из них любят приносить любимым хозяевам всякую дрянь вроде мертвых птиц или мышей. После того, как я встретился с убийцей лицом к лицу, готов признать свою ошибку. Теперь все происходящее приобретает новый смысл. Этому ублюдку ты чем-то интересна. Можно сказать, он за тобой ухаживает в своей уродливой манере.

Сабина отворачивается к окну, через которое виднеется подсвеченное теплым светом внутренних огней поместье. Она пытается осмыслить сказанное, уложить в свои чувства как спутанные нитки в единый клубок.

– Это больше похоже на угрозу, – голос подводит ее, срываясь от гнетущей горечи, расплывающейся мутной пленкой на языке.

Они какое-то время молчат, каждый глядя в свое окно, будто в темной белизне зимней ночи, подсвеченной рассеянным светом фар и домовых огней, могут найти ответы на свои вопросы. Слышно, как хрустит снег под ногами прохаживающегося вдоль машины Лихачева.

Дом продолжает жить своей жизнью. Через ледяное стекло автомобиля Сабина видит, как движется мужской силуэт за тонкими шторами столовой. Вот тень замирает прямо у окна, затем скрывается в глубине.

– Ты давно знаешь эту семью? – обрывает Александр заколоченную их мыслями как дверь гвоздями тишину.

– Почему вы спрашиваете? – рассеянно спрашивает девушка, продолжая следить за гостиной, но там больше ничего не происходит. Отчего-то оставшийся пустым проем колючей иглой давит в груди.

– Ответь, – допытывается мужчина.

Девушка нехотя возвращает к нему свой взгляд.

– Немногим меньше года.

– Что о них думаешь?

Сабина ведет плечом, чувствуя подспудное недовольство, словно Гаврилов спрашивал не обычные вещи, а пытался вторгнуться во что-то личное, чем она не готова была делиться вот так, мимоходом.

– Не знаю, что вам ответить, – она думает о том, что Чиркен, должно быть, уже накрыл на стол и теперь они с Тимуром ждут только ее.

Как если бы они были настоящей семьей.

– Пашуков пытался подкупить моего напарника, – следователь достает из кармана нераспечатанный блок сигарет, но не спешит вскрывать упаковку. Покручивая ту в руках, он наблюдает за Сабиной с каким-то испытующим выражением.

– Тимур? – бездумно спрашивает девушка, и тут же испытывает еще большее раздражение – на этот раз на себя.

– При чем тут мальчишка? – хмурится Гаврилов. – Старший Пашуков.

Сказанное кажется чем-то нелепым, несуразным, неправильным как расплывшаяся на аккуратном рисунке клякса. Пятно мозолит глаза, портит идеальную картинку, просит стереть его, словно его никогда не было.

– И что он хотел? – мысли вновь принимаются ворочаться тяжелым скрипучим валом, перекатываясь с одного на другое.

– Этого он сказать не успел, – произносит мужчина с откровенной досадой. Картонная упаковка из-под сигарет проминается под его пальцами. – Леша поторопился дать ему отворот поворот. Я думал, ты мне подскажешь, зачем.

Чужие глаза выжигают ее собственные немигающим взглядом, и Сабина на мгновение прикрывает веки, чувствуя подступающую маету. Кожа будто становится тесной.

Зачем? – бьется в висках тонкой жилкой, бухает в кровотоке как капля, рассыпающаяся о поверхность лужи на сотни мелких брызг.

– Откуда мне знать такое? – уходит от прямого ответа девушка, продолжая размышлять. Поступок Чиркена выглядел безрассудным, а ему не было свойственно безрассудство. Что могло заставить его так слепо рисковать – или кто?

– Ну да, – хмыкает Гаврилов, но не продолжает выпытывать. Вместо этого он огорошивает ее неожиданным предложением. – Хочешь вернуться с нами в город?

У Сабины вырывается невольный смешок.

– Вы уже второй, кто мне это предлагает.

– Так послушала бы умных людей, – мужчина все же вскрывает упаковку и вытаскивает тонкую сигарету, разминая ее. По салону плывет тонкий аромат ментола, смешиваясь с запахом кожи автомобильных сидений. – Знаешь чувство перед грозой? Когда воздух становится таким, что сразу понимаешь – скоро начнет лить как из ведра… У меня вот такое же сейчас. Будто что-то произойдет, и лучше тебе оставаться там, где ты будешь под присмотром. А семейка эта… Мутные они оба, и отец, и сын.

– Вы их в чем-то подозреваете? – девушка, помрачнев, отворачивается обратно к окну и невольно вздрагивает – занавеси столовой оказываются отодвинуты, и на нее в упор смотрит Чиркен. Мужчина, лишенный теперь всегдашнего своего добродушия, какое-то время буравит ее взглядом, затем исчезает за опавшим тюлем. Сабина думает о том, что он ведет себя так, будто чего-то боится. Того ли, что может сказать ей Гаврилов? Или чего-то иного?

– Прижать их не за что, – признает Александр с неудовольствием. – Но что-то с ними не так, нутром чую. Перекопать бы здесь все сверху до низу, но у этого твоего художника серьезные связи, не дадут.

Разговор с каждой секундой утомляет ее все больше.

– Вы в гадалки переделаться не думали? – сухо отвечает девушка, берясь за ручку двери, но не торопясь ее проворачивать. Жест помог немного успокоить забившееся было сердце, как если бы давал ей уверенность, что она в любой момент может прервать мужчину и больше не слышать слов, пробуждающих внутри что-то муторное и вязкое. – Я не собираюсь отсюда уезжать, по крайней мере, сейчас.

Тихий выдох проходится по салону автомобиля, шелестом прокатывается по коже.

– Глупо, – в голосе Гаврилова нет злости, только смутная тень разочарования, будто бы он предвидел ее ответ, но все равно надеялся на иное ее решение.

– Может, и так, – признает Сабина, действительно допуская, что совершает глупость, отказываясь покинуть поместье. Ее чутье тоже давало о себе знать, заставляя испытывать странную опаску всякий раз, когда она позволяла себе задуматься о происходящем чуточку глубже. Порой девушке даже казалось, что она знает что-то, но подсознание старательно скрывает это от нее, не допуская осознания. Возможно, потому, что это осознание принесло бы с собой слишком много всего? Эти мысли помогают вспомнить о важном вопросе, который она могла задать только Александру. Она оборачивается к мужчине. – Цветы, которые были рядом с телами… Вы же проводили экспертизу? Что это за сорт? И как давно засушены соцветия?

Мужчина некоторое время раздумывает – кажется, не столько над ответом, сколько над тем, делиться ли им с Сабиной.

– Нарцисс поэтический. Цветку минимум несколько десятилетий, – все же отвечает он, и рука девушки, продолжавшая держаться за ручку двери, холодеет, бессильно опадая на сидение. Гаврилов, от которого не укрывается ее изменившееся лицо, тут же задает встречный вопрос. – Ты ведь не просто так спрашиваешь? Ты что-то знаешь?

Слюна становится вязкой как жидкое стекло, прошивая горло позывом то ли на кашель, то ли тошнотой. Медленно, как если бы находилась где-то под водой, Сабина качает головой.

Александр на ее упорство вновь выдыхает и трет переносицу рукой с зажатой в ней незажженной сигаретой.

– Смотри, как бы не стало слишком поздно, – устало роняет он.

Она боялась, что это поздно наступило уже давно, возможно, даже до того, как она приехала в поместье. Сомнения смежают свои удушающие кольца вокруг нее как ветви фикуса-душителя. Ее сердце разламывают трещины, ее легкие продавливают гвозди, и ей кажется, что сделать еще один вдох попросту невозможно, но это лишь иллюзия воспаленного разума, и тело ее продолжает жить вопреки жгучей отраве мыслей, что ледяными змеями скользят в сознание откуда-то из глубины.

После Сабина остается проводить покидающую дом машину следователей. До того самого момента, как стихает отдаленный рокот, она бездумно наблюдает за медленно, но неуклонно овладевающим землею снегом, обещающим, что вскоре скроет поместье от внешнего мира, разорвет все связи и оставит его существовать вне времени и вне жизни в ожидании дня, когда, наконец, придет весна.

***

Предпраздничная суета пытается стереть все волнения, принесенные чужаками в безбурную жизнь поместья. Но, как это порой и случается, под тихой гладью спокойных вод могут скрываться водовороты, которые только и ждут того, чтобы утянуть незадачливую добычу на дно. Сабина не знала, стал ли дом Пашуковых для нее пристанищем или же роковым омутом, но какая бы участь не ждала ее в итоге, она не могла отказаться от того, чтобы быть частью этой семьи, пусть и понарошку.

У девушки не осталось воспоминаний о том, как она праздновала Новый Год в родительском кругу – они давным-давно поблекли и спрятались в череде других, более поздних. Отчего-то ей казалось, что те дни ничем не отличались от прочих, завернутые в увядающую пыль их небольшой квартирки, пронизанные глухим безразличием матери и гневными вспышками приходящего в неистовство из-за каждой мелочи отчима.

Теперь же все иначе. Подготовку к празднику Чиркен начинает с украшения дома, и даже Тимур словно позабыл о своей безгласной враждебности и вполне охотно занялся приготовлением новогоднего стола. Однако как-то раз Сабина услышала от него оброненное невзначай, что не будь здесь ее, он и не подумал бы выходить из комнаты. Ее ответа юноша явно не ждал, но девушка и не знала, что может сказать на это признание своего рода привязанности, – сумрачные мысли не оставляли ее теперь ни на мгновение. Сабина старалась проводить больше времени с Чиркеном или в одиночестве, но как-то так выходило, что куда бы она не отправлялась, там вскоре появлялся ее подопечный, будто поставивший себе цель не оставлять ее без присмотра.