Дея Нира
Легенда о шиповнике
– Я назову тебя в честь властелина зачарованной страны. Мидхир. Но чтобы боги не рассердились, изменю одну букву в твоем имени. Давным-давно…
Это была одна из сказок, что рассказывал отец. Морвен обожала, когда он приходил к ней в спальню перед сном, особенно, если ее мучала бессонница, а домашние духи не могли успокоить. Теперь и сама девушка поглаживала коня, чтобы успокоить, шептала ему чудесную легенду.
У одного земного короля была прекрасная жена по имени Эдейн. Мидхир узнал в ней возрожденную в новой жизни свою супругу и решил вернуть себе. Втайне от всех он приходил к ней, умоляя бросить короля и отправиться с ним в волшебную страну. Но она не помнила прежней жизни, и отказывалась сделать это. Муж должен отпустить ее по собственному желанию, и никак иначе.
Мидхир долго размышлял, пока, наконец, его не озарила одна мысль. Он приехал ко двору короля, притворившись, что желает сыграть с ним в игру, которую тот очень любил. Король, уважая столь высокородного гостя, согласился. Мидхир проиграл ему дважды, поставив на кон то великолепных лошадей, которых выращивают в волшебной стране и поят сладкой утренней росой, от которой они становятся сильными, то крепкое оружие работы волшебных мастеров, не требующее заточки.
Король радовался, получив столь богатые дары, а потому, когда Мидхир предложил сыграть в третий раз, ничего не заподозрил. Он решил, что тот плохо играет и согласился предоставить победителю все то, что тот сам выберет.
Каково было смущение и растерянность короля, когда Мидхир победил, а просьба его заключалась в желании обладать прекрасной королевой. Король понял по довольному блеску глаз своего гостя, что тот обвел его вокруг пальца.
По преданию, с тех пор смертные короли воспылали ненавистью к властителям волшебной страны и не упускали возможности воевать с ними.
Судя по хитрому взгляду коня, он обладал сметливостью властелина волшебных земель.
Скакун фыркал и скреб копытом землю, не готовый подчиняться. Когда он сбросил наездницу, то приготовился к наказанию за строптивость, как это бывало с ним раньше. Но эта маленькая девушка поднялась с земли, подошла к нему и приласкала, убеждая не упрямиться.
– Разве ты не хочешь промчаться вдоль берега реки, послушать, как стремительно текут ее воды? Разве не хочешь попытаться обогнать ветер, что дует с гор? Посмотри, какой ты быстрый и красивый, Мидхар! Позволь мне быть твоим другом, и я никогда не обижу тебя.
Конь ткнулся ей в ладони губами, склоняя голову. Он задиристо водил ушами, как бы показывая, что не смирился, но больше не пытался скинуть всадницу.
Так их дружба и зародилась.
Когда девушка по обыкновению пришла в конюшню, ее встретил испуганный слуга и произнес заплетающимся языком, что коня охватила неизвестная хворь.
На лице Морвен разлилась бледность. Да, разрушительная сила Тьма касалась всего вокруг, но она училась жить рядом с ней и даже противостоять ее безжалостным чарам. А теперь Безымянный Мор вонзил свои когти и в ни в чем не повинное животное!
Конь лежал в углу на разбросанном сене и хрипло дышал. Морвен замедлила шаг и втянула носом воздух: пахло лошадьми, подгнивающим деревом и немного запекшейся кровью.
Она опустилась на колени рядом с ним. Он чуть слышно заржал, пытаясь подняться, но тут же упал обратно, беспомощно вздрагивая. Девушка подавила рвущийся наружу крик и противный ком встал у нее в горле, который она никак не могла проглотить.
– Что случилось? – спросила она тихо у слуги.
Тот утер лоб, покрывшийся испариной:
– Ума не приложу. Вчера вечером ел и пил, как обычно. Я запер его и ушел спать, а утром обнаружил здесь. Он не вставал.
Морвен провела рукой по вздрагивающему черному телу:
– Ну что же ты, дружок, – произнесла она, пытаясь улыбаться. – Переел яблок? А как же наша прогулка?
Конь прикрыл глаза и устало вздохнул. Девушка не убрала руки, почувствовав что-то шершавое и колючее. Она посмотрела на пальцы и заметила, что они измазаны красным.
Морвен нахмурилась, подозвала слугу и попросила провести ладонью по блестящей шерсти коня:
– Чувствуешь? Будто у него под кожей мелкие колючки, а это, – она подняла ладонь, чтобы продемонстрировать красные отметины, – его кровь. Мидхар ранен. Надо обработать раны. Скорей неси чистую воду и настойку, которую я давала в прошлый раз.
Слуга бросился исполнять поручение. Девушка смочила мягкую ткань в воде и аккуратно провела ею по лошадиному боку: Мидхар тут же дернулся и застонал.
– Прости меня, дружочек, – пробормотала Морвен. – Знаю, что тебе больно. Потерпи.
Тряпка цеплялась за отростки под кожей, причиняя страдания животному.
– Что же это такое? – Морвен присматривалась к странным мелким зазубринам, вспоровшим шкуру коня, точно мелкие иглы изнутри. Их было очень много.
Рядом зашевелилась густая Тьма.
Она была тут и раньше, но девушка не обратила на нее внимание, как перестала наблюдать за ней в своих покоях и всюду, где бывала. Но тут черный сгусток потянулся к голове коня и тонкой струйкой затек ему в ухо.
Конь задрожал, дернулся всем телом:
– Нет, – зашептала Морвен. – Я не отдам тебе его. Он – мой. Убирайся!
Она знала, что это бесполезно. Потому что Тьма брала без спросу все, что пожелает. Все, что девушка могла, так это попробовать делиться собственной силой и частью Света, которой одарила умирающая мать. А теперь Морвен сама ощущала себя матерью, на руках которой умирал ребенок.
Она сидела так, положив голову Мидхара себе на колени, гладила его, поила настойкой и в десятый раз рассказывала легенду, которая подарила ему имя.
– Пожалуйста, – шептала она, роняя соленые капли ему на гриву, – не сдавайся. Не оставляй меня.
Конь обессиленно жмурил глаза, но от ее прикосновений и действия настойки, становился спокойнее.
Морвен пробыла с ним следующий день, и ночь. Отец даже перестал упоминать о помолвке, и судя по всему, нехотя велел перенести торжественный пир по этому случаю.
Морвен была благодарна отцу за понимание, ведь она не могла ни о чем думать. Липкий страх карабкался по ней и не желал отставать, словно гоблин, вцепившийся в случайно подвернувшегося ему путника.
Неужели прекрасное, гордое животное обречено на мучительную смерть?
Но смерть к нему так и не пришла.
Вскоре стало ясно, что Мидхар не будет прежним. Его тело менялось на глазах изумленных слуг и самой Морвен. Она поняла, что за мелкие зазубрины торчат из ребер коня, хотя не могла в это поверить. Они становились все длиннее, приобретая очертания, напоминавшее то, чего у обычных лошадей быть не могло.
И все же…
Разве боги когда-нибудь награждали их крыльями?
Она ощупывала мокрые, покрытые загустевшей кровью жесткие, будто железные, торчащие перья, и тут же отдергивала руку, когда раздавалось жалобное ржание Мидхара. Конь тянул шею, принюхивался к твердым шипам, которые торчали из его кожи и вопросительно смотрел на хозяйку.
В его темных глазах не было укора, только мольба о помощи.
– Черное колдовство! Происки Безымянного Мора! – шептались слуги, взывали к Богине Огня и растирали в ладонях корни бузины. По преданию, эти корешки могли ослабить заклятие, но судя по заполонившей их край Тьме, нужно было усеять бузиной все кругом.
Морвен только удивилась тому, как сразу не поняла, что это козни проклятия. Ничто иное не могло так изменить привычную форму или придать новый облик живому существу.
Она вспомнила кошек с головами зайцев, вынужденных питаться только травой, медведей, у которых отросли такие когти, что цеплялись при ходьбе о землю, вынуждая несчастных животных обтачивать их и вырывать. Или птиц, что теряли свое оперение и обрастали сияющей рыбьей чешуей.
Потеряв перья, такие птицы больше не могли подниматься в небеса, и добывали пропитание на земле. Многие, не успев приспособиться к извращенным шуткам Тьмы, погибали от голода.
Крылья Мидхара приобрели свои очертания на исходе месяца. Они медленно проросли из его тела, причиняя ужасную боль. Морвен постоянно обмывала жестокие раны и густо мазала их мазью, чтобы ускорить заживление.
Конь понимал, что с ним происходит нечто невообразимое, что причиняло страдания. Он посматривал на странные торчащие из его тела отростки, ставшие частью его самого, хватался зубами за торчащие перья, до которых мог дотянуться, и тут же отпускал, так как причинял боль самому себе. Нужно было ждать, пока они не замедлят рост.
Тэлфрин предложил отрезать крылья под корень, напоив коня специальным отваром, но что-то подсказывало девушке, что этого делать нельзя.
Они напрасно промучают коня, но крылья, скорее всего, вырастут вновь. И тогда придется начинать все сначала, а она не вытерпит мучительного ожидания в глазах Мидхара. Поэтому Морвен терпеливо ждала, пока крылья не перестанут расти. Она подозревала, что как только это произойдет, Мидхару полегчает.
Утро, когда конь шевельнул огромными черными крыльями с зеленоватым отливом, словно позаимствованными у ворона, принесло Морвен некоторое успокоение. Раны почти зажили, перья распрямились, став гладкими и при этом такими прочными, что их невозможно было согнуть или сломать. Только вместо тонкого птичьего пуха появились костяные пластины, легкие, как воздух.
Мидхар уже поднимался, пытаясь пройтись по стойлу. Крылья волочились за ним, а когда он пытался неуклюже взмахнуть ими, цеплялись за стены. Места явно не хватало.
Тэлфрин боялся мгновения, когда дочери вздумается оседлать крылатого коня. И он был прав. Морвен только и думала о том, как испытать крылья Мидхара.
Что, если он не сможет летать? Птицы это одно. Им даровала сама природа такую способность. Но лошади никогда не летали, за исключением крылатых коней Небесного воинства, но ведь это все сказки!
Чтобы конь мог учиться взлетать, его вывели на свободную от деревьев поляну близ замка, но привязали длинной веревкой к вколоченному столбу.
Поначалу конь, как бы ни вскидывал могучие крылья, не мог оторваться от земли.
Он провожал пролетающих над ним птиц внимательным взглядом, а потом подпрыгивал, вытягивал крылья в разные стороны, и падал на землю. Его недовольное ржание разносилось по округе, привлекая голодных ольфаргов, но Морвен всегда оказывалась рядом, готовая защищать любимца.
– Еще разок, Мидхар! – подбадривала она его.
Конь тряс головой, недовольно фыркая, словно говорил: «Сама бы попробовала!», но затем вновь вскидывал крылья, расправляя их, пока однажды налетевший ветер не помог ему. Вороньи крылья затрепетали, ловя порывы ветра, и Мидхар, неловко перебирая ногами, взмыл ввысь.
Изумленная девушка ахнула, испугавшись, что коня унесет на скалы, но веревка тут же натянулась и он повис между небом и землей.
Должно быть, полет пришелся ему по душе. Стоило Мидхару почувствовать новый облик и ощутить свободу, как он принялся рваться в небеса. Конь нетерпеливо дергал веревку, которая удерживала его, и укоризненно смотрел на девушку, не понимая, отчего она медлит.
Об этом же мечтала и Морвен, с замиранием глядя, как над ней проносится легкая тень, но отец раз за разом просил подождать еще немного.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Тэлфрин дочери, пытаясь воззвать к ее разуму. – Понимаешь, насколько это опасно?
Она кивнула, но в ее ушах уже свистел вольный ветер, а сама она касалась серых туч, что цеплялись за шпили башен Блэрхайда.
– Не беспокойся, отец, – девушка подготовилась к следующему разговору и показала на прочный ремень из воловьей шкуры. – Я привяжу себя этим к Мидхару. Посмотри, как он хорош! Обещаю, что мы не станем летать высоко.
Тэлфрин и сам удивлялся тому, как преобразился красавец вороной, но он тоже был порождением Тьмы, а ей нельзя доверять. Впрочем, понимал он, что и не сможет удержать дочь от желания непременно оседлать крылатого коня, чтобы промчаться на нем уже не по твердой земле.
– Хорошо, – сдался он. – Только пообещай, что не станешь рисковать жизнью, чтобы ни случилось.
В душе он понимал, что, хотя дочь и обещает проявить осторожность, она, скорее всего, нарушит обещание даже против воли. Уж слишком нетерпеливо горели ее глаза, все чаще смотрела она в небо, грезя о полете.
Как и ожидалось, Морвен так поспешно согласилась, что на сердце у него заныло. Не желая смотреть, как она усаживается в седло, обтянутое ремнями, он скрылся в замке, поспешив к алтарю Огненной Богини, где просил защитить его дорогое дитя.
Слуги с опаской глядели на бесстрашную молодую хозяйку и перешептывались.
Они замечали, что Тьма благосклонна к ней, что девушка ни разу не подверглась атакам кошмарных тварей, обитающих в Топкой долине, и задавались вопросами, отчего так, хотя она постоянно пропадает в долине, а возвращается порой затемно.
Никто из них не знал о секрете, что скрывал гордый властелин Блэрхайда.
Морвен понимала, что жители долины напуганы, и не могла их винить за это. Но сейчас все ее мысли были о лоснящейся спине Мидхира и шелесте его чудесных крыльев.
Девушка еще раз проверила подпругу, ремни, застегнула до последней пуговицы покрытый мехом кафтан и легко вскочила в седло, замирая от предвкушения.
Она только тронула бока коня кончиками сапог, как он сорвался с места, развернул широкие крылья и оттолкнулся от земли.
Дыхание замерло у нее на губах, а потом вырвалось переполнявшим восторженным криком. Потоки воздуха неслись навстречу, омывая, будто она нырнула в толщу воды. Немного кружилась голова и возникало легкое чувство тошноты с непривычки.
Иногда Мидхар резко падал вниз, и внутри Морвен словно вырастал огромный пузырь, а желудок подскакивал к горлу, отчего она взвизгивала и восторженно смеялась новым ощущениям. Полет будоражил и пьянил, наполняя душу таким счастьем, о каком она не могла и помыслить.
Внизу неслась бурная бело-голубая река, извивалась вокруг замка, терялась в темных изломах скал. Блэрхайд теперь казался вовсе не таким устрашающим и огромным, а его башни, хоть по-прежнему и упирались в тучи, не угнетали мощью. Густые шапки леса уходили вглубь долины, распадались на сине-зеленые реки, огибая дома, и пропадали в серой дымке, ближе к побережью.
С высоты облаков виднелась простирающаяся от края до края чудесная Инглария.
Острые вершины гор брали ее в кольцо, защищали от сильных ветров и вражеских нападений, и лишь с востока открывалась просторная бухта, где раньше постоянно теснились корабли.
Какими маленькими казались люди и животные с высоты!
Долина походила на ущелье, в котором высохла широкая река и на ее склонах выросли могучие ели. Возможно, когда-то давно так и было, когда Ингларию создавали боги, и здесь царствовали извергающиеся вулканы, засыпающие пеплом землю.
Потом, когда ярость воды и огня утихла, этот край постепенно покрылся зеленью, наполнились реки и ручьи, благодаря живительным дождям и тающим шапкам льда, сковавшим некоторые горные вершины.
Девушка направила коня к искрящейся Хрустальной бухте, названной так из-за полосы намытого из глубин кварца, перемолотого мощью стихий. На голубой поверхности бухты искрилось солнце, время от времени пропадая за плотными облаками.
Они неслись так низко, что Морвен могла бы погрузить в них руки, задыхаясь от восторга. Блеклый туман струился у нее между пальцев, когда они мчались под надвигающейся свинцовой тучей. Мидхар взмахнул могучими крыльями и застыл, рея над морской гладью.
Блэрхайд возвышался на западе над долиной, вырастая из скалы, точно сам был огромной горой. Его башни можно было различить и из порта, но теперь Морвен могла разглядеть его целиком.
«А может, Тьма не так и плоха и порой от нее бывает и польза?» – пронеслась у нее пугающая мысль, хотя она тут же отринула ее.
Нет, это вряд ли.
Тьма заражала все кругом тлетворным духом, искажала суть природы, и Мидхару еще повезло, что у него выросли крылья. Он мог обрести половину тела быка или петушиную голову, как уже случалось в долине. И тогда бы погиб, в конце концов, не в состоянии справиться с новым телом и прокормить его.
В остальном, крылатый конь стал лучшим подарком, который она могла получить, не смея даже мечтать о подобном.
Такие полеты стали естественной потребностью. Теперь Морвен не представляла, как проведет день, если они с Мидхаром не коснутся небес. Отец, конечно, возражал и пробовал запретить брать крылатого коня, но девушка пробиралась на конюшню и выводила его тайком, оставляя по монетке слугам, которые присматривали за лошадьми ночью.
Вид существа, несущегося через долину, сперва напугал жителей. Они решили, что новая напасть явилась угрожать им, но вскоре выяснилось, что у наследницы Блэрхайда появился крылатый конь. Кто-то воспринял новость равнодушно, кто-то удивился, но нашлись и те, кто начали распространять злые слухи.
Мол, отчего у него или соседа лошади гибли или превращались в уродливых существ, когда как Морвен достался крылатый конь, будто из легенд? Не связано ли это с самим замком?
Сплетни ширились. Люди, напуганные, уставшие жить в постоянном ожидании погибели, начали вновь размышлять о том, откуда явился Безымянный Мор и с чем это связано, ведь Тэлфрин никому, кроме дочери, не рассказывал о минувших событиях.
Еще не звучали недовольные возгласы на площадях, но тихонько, между собой в домашнем кругу, жители долины позволяли себе обсуждать таинственное исчезновение Сигрун, хотя это случилось очень давно. Так как власть Мора не ослабевала, а ширилась, рос и страх перед ним.
Люди искали причину его возникновения и подозрительно косились в сторону возвышавшегося Блэрхайда, чья каменная громада постоянно оказывалась и на виду, не давая забыть о себе. Многие вспоминали, что Безымянный Мор принялся свирепствовать аккурат после появления на свет Морвен и исчезновения ее тетки.
Слухи дошли и до Тэлфрина.
Это напомнило ему о необходимости поспешного заключения брачного договора для его дочери.
Глава 4
Заросший лес полнился звуками ночи, ветер шелестел листвой, скрипели еловые стволы. Ночь привлекала хищников еще больше, чем днем, когда они чувствовали себя сильнее.
Приземистый косматый зверь перепрыгивал через поваленные деревья, шумно нюхал воздух, капая слюной на землю. Он испытывал голод: ему не хватило двух тощих пойманных зайцев, они лишь раззадорили аппетит.
Ветер доносил человеческий запах из долины, где можно было как следует поживиться. Добывать пищу там не составляло особого труда, но люди могли оказывать сопротивление и отбиваться при помощи огня, который зверь ненавидел.
Добыча пряталась и этим вызывала глухую ярость. Зверь обнюхивал лежавшие стволы и вслушивался в ночь, стараясь не отвлекаться на мешающие ему посторонние звуки.
Внезапно он насторожился и припал к земле. Дыхание его участилось, а пасть приоткрылась, обнажая клыки.
По освещенной лунным светом чаще бежала белая лисица. Он видел мелькание ее светлой шерсти, которую так хорошо выдавала полная луна.
Утробно рыча, он подобрался поближе к пролеску, чтобы засесть в высокой траве, и только там затих, не отрывая глаз от беспечной добычи. Лисица словно ни о чем не подозревала и не пыталась скрыться в темноте. Зверь поспешил следом, крался на полусогнутых лапах, готовясь к прыжку.
Мелькнул белый пушистый хвост, и лисица обернулась на мгновение, чтобы снова пуститься бежать.
Зверь оскалил клыки и прыгнул вперед с оглушительным воем, чтобы рвать, крушить, пожирать. Он грузно приземлился рядом с жертвой, нависая над ней. Лисица не бросилась наутек и даже не попыталась ощетиниться, когда смрадное дыхание окатило ее удушливой волной. Она подняла морду, сверкнули два ее глаза, будто зеленые осколки, и лисица заговорила совсем как те люди, что живут в долине.
Зверь оторопел на мгновение.
Слова, которые исходили от нее, связывали его, удушали, вызывали сильную слабость и нежелание нападать. Он заскулил, припадая к земле, пока лисица стояла перед ним и продолжала говорить.
От сильного голода он сразу не распознал в ней помеченную Тьмой, а ведь она знала его тайное имя, которым нарекла его Тьма, знала, где и как он появился на свет. Лисица заставила его смириться, а потом уползти в самую чащу, чтобы искать пропитание где-нибудь еще.
Когда обиженное поскуливание стихло, белая лиса продолжила свой путь, вдоль звенящего ручья, пока перед ней не появилось болото, с торчащими кругом зарослями осоки.
Лисица всмотрелась в темноту и глаза ее вновь сверкнули. Она прыгнула вперед, на торчащую из воды кочку, затем на следующую, пока не преодолела широкую водную гладь, где на пригорке, прямо среди болота, раскинули густые кроны три ольхи.
В их густой зелени скрывалась убогая хижина, сложенная из грубых валунов. По ним ползла сорная трава, перебираясь на покатую крышу. Лисица остановилась перед дверью, сколоченной из потемневших досок, словно о чем-то раздумывала.
Но в тот же миг животное содрогнулось, изгибаясь, складываясь пополам. Послышался треск ломающихся костей и шкура, покрытая шелковистым мехом, начала расползаться, обнажая плоть. Светлые волоски сыпались точно белые иглы, усеивая траву.
Лисье тело принялось вытягиваться, увеличиваться в размерах, словно его изнутри накачивали воздухом, пока не приобрело изломанные очертания, схожие с человеческим телом.
У хижины лежала обнаженная женщина, закутанная в длинные белые волосы. Она подождала еще немного, пока превращение завершится полностью, встанут мышцы на место, облепляя кости. Когда кожа окончательно наросла, стала гладкой и розовой, женщина медленно поднялась, потянулась и только тогда толкнула скрипнувшую дверь.
Войдя внутрь, Сигрун сняла длинное платье-накидку с крючка, чтобы набросить на плечи, и всунула узкие красивые ступни в грубоватого вида башмаки, стоявшие у входа. Подошла к темнеющему очагу, высекла огневыми камнями яркие искры, чтобы поджечь связку хвороста.
Некоторое время она молча глядела на жарко разгорающееся пламя, а потом подошла к столу, где громоздились флаконы, глиняные горшки и медные сосуды всевозможных форм.
В железной клетке бились серые птицы. Сигрун открыла клетку и схватила одну из них, не обращая внимания на жалобные крики. Быстрым движением свернула голову птице, швырнула на плоский черный камень, а потом коротким ножом вскрыла маленькую птичью грудку.
Богиня ожидала жертвы, и колдунья поднесла неподвижное тельце к костяному кубку, наполняя его еще теплой красной жидкостью. В углу хижины на возвышении стоял алтарь с возложенными на него высушенными цветами.
Она торжественно поставила кубок на алтарь, затем извлекла кованую шкатулку, открыла тяжелую крышку и достала вылепленную из воска и праха мертвеца, куколку с округлыми очертаниями.
Сигрун произнесла слова благодарности, прося принять ее подношение, и осторожно опустила куколку в кубок. Он тут же вздрогнул, по тягучей поверхности пробежали круги.
Глаза женщины зажглись благоговейным восторгом.
Оставив алтарь, она снова вернулась к столу. Движения ее были плавными, мягкими, будто она танцевала.
Сигрун взяла в руки широкую хрустальную чашу, накрытую крышкой. Внутри чаши что-то шевелилось и шуршало. Эти звуки вызвали довольную улыбку у Сигрун, будто она слушала прекрасную мелодию, что наигрывают музыканты, хорошо владеющие своим искусством.
Она сняла крышку, взяла со стола щипцы и извлекла одну из копошащихся фигурок. Сигрун положила ее на деревянную доску, а потом пригвоздила несколькими острыми булавками. Фигурка на доске заверещала, но Сигрун тут же щелкнула пальцами, и отрывистые звуки прекратились.
Женщина извлекла нож с красной рукояткой и тонким лезвием, провела по нему языком, и воткнула в фигурку на доске, отчего послышалось слабое шипение, будто плеснули воду на раскаленный камень. Сигрун зажгла несколько свечей, взяла одну и наклонила над доской, наблюдая, как воск капает вниз.
«Хисс мэнш ан… Им ра лий ха нтур…»
Тьма, равномерно укрывшая Топкую долину, тут же пришла в движение. Черные сгустки, наполнявшие болото и лес, потянулись к маленькой хижине. Они прижались к крошечным окнам, затянутым бычьим пузырем, и плотной дымкой ворвались в хижину, окружив Сигрун.
Колдунья ловко орудовала ножом, затем взяла длинную иглу, продела в ушко свой длинный белый волос, и принялась шить, делая стежок за стежком. Иногда она мурлыкала себе под нос незатейливую песенку, что распевают деревенские ребятишки, и посмеивалась, предвкушая дальнейшее развитие событий.
Туманные черные сгустки оседали на ее плечах, укутывали, точно плотное покрывало, но от них ей не делалось дурно. Напротив, она ощущала прилив сил.
Закончив шить, женщина сделала движение рукой, выставив вперед указательный палец, словно наматывала на него невидимую нить. Вокруг ее ладони тут же возникло мутное облачко, которое она опустила на деревянную доску, с неподвижным существом, созданным с помощью могильного колдовства.
Теперь нужно было научить его, что делать дальше. Существо только появилось в своей новой форме, а значит, оно ничего не знало об окружающем мире, точно маленький ребенок.
Сигрун следовало рассказать ему о самых простых вещах, которые понадобятся, чтобы исполнить задуманное. Каждый звук рождал слово, каждое слово влекло за собой следующее, чтобы создать общую связующую нить, которая сплетет сильное колдовство.
Слова были не обычными. Сигрун была дарована возможность говорить на самом первом языке, забытом для простых людей, на том, который понимали все создания, как живые, так и мертвые, предметы, вещи, любая песчинка или лист.
Язык взывал к самой сути. Так магия и свершалась, прочно скрепляя каждое слово между собой.
К рассвету очаг еле теплился.
Женщина с белыми волосами устало вздохнула, потянувшись, но осталась довольна. Костяной кубок на алтаре полностью опустел. На потемневшем дне лежала скрюченная человеческая фигурка.
Тьма в хижине рассеивалась понемногу, оставляя смутную дымку.
