полная версия

Денис Станиславович Проданов
Народная история России. От Первой мировой до установления советской власти

Один свидетель с горечью заметил, что каждый хитрит, врёт и покупает, как может. Продавалось всё от коек и отсрочек до штемпелей и очередей.^{234 235} В отличие от состоятельных людей у бедняков подобных возможностей не было. Неудивительно, что в ряде регионов вроде Поволжья и Сибири мобилизация вызвала заметные волнения.²³⁶

По данным генерала Ю. Н. Данилова, беспорядки среди призванных прокатились довольно широкой волной и в некоторых местах вроде Барнаула приняли очень бурный характер. Для подавления их пришлось принять крутые меры вплоть до оружия включительно. Поэтому генерал заключил, что патриотические манифестации и взрывы энтузиазма являлись, по-видимому, лишь „дешёвым фасадом, за которым скрывалась невзрачная действительность.”²³⁷

Так оно и было. В начале войны в отдалённых от фронта городах вроде Иркутска мобилизованные крестьяне неожиданно узнавали, что до немецкой границы им ехать две-три недели. После этого они впадали в полное недоумение. То, что навстречу немцу нужно было ехать так долго и „искать“ врага, совершенно не вязалось с идеей защиты отечества от внешнего нападения.²³⁸

В деревнях при наборе рекрутов жёны, матери и сёстры открыто проявляли свои антивоенные чувства. Когда их мужей, братьев и сыновей забиралии, женщины-крестьянки громко проклинали тех, кто уводил их на фронт.²³⁹ В ряде мест были также отмечены „бабьи бунты“. В ходе их женщины отбивали угоняемых запасных. Власти учились на ошибках. В опасных губерниях вроде Саратовской они угоняли запасных по ночам, не давая им проститься с родными.²⁴⁰

Правы были те, кто утверждал, что народ не хочет войны.²⁴¹ Прав был и политический деятель В. Б. Станкевич, который заметил, что война воспринималась как нечто внешнее, чужеродное. По словам Станкевича, масса русского общества никогда не почувствовал в войне своего собственного дела.²⁴²

Тем не менее, под воздействием милитаристской машины многие в Российской империи и за её пределами поддались пропаганде и поверили в необходимость противоборства между странами Согласия и Центральными державами.

Это было неудивительно. Пресса трубила в горн войны днём и ночью. Количество провоенных брошюр, листков и книг, выброшенных на книжный рынок, было гигантским. Лишь в 1915 году официальное число подобных изданий в Российской империи достигло 600 с общим количеством до 11 миллионов экземляров. Средним количеством пропагандистского материала было 2 миллиона экземпляров в месяц.²⁴³

Большинство этих провоенных изданий было правительственным. Они были чрезвычайно низкого, лубочного качества. Дух человеконенавистничества и вольное обращение с фактами в провоенных брошюрах были поистине беспрецедентны.²⁴⁴

Искусство активно работало на военную пропаганду. Художники, писатели, театральные деятели и музыканты поддержали правительственную линию. Большинство поэтов Серебряного века также бросилось воспевать войну, романтизируя и идеализируя её.²⁴⁵ Самых активных из подобных поэтов прозвали „соловьями над смертью“.²⁴⁶

В результате индоктринации не только политический эстеблишмент, но и широкие массы, и либералы, и даже большинство социалистов, членов II Интернационала, поддержали войну.²⁴⁷ Вчерашние пацифисты попали под власть националистического психоза. Они голосовали за военные кредиты, помогая правительству своей прессой и агитацией.²⁴⁸

Организация „войны против войны“ провалилась.²⁴⁹ Сама идея Интернационала благодаря его поддержке войны потерпела полное крушение.²⁵⁰ В ходе Мирового конфликта русские социалисты разбились на два течения. Первые настаивали на необходимости защиты России от германского империализма. Вторые же ставили интернациональные интересы выше национальных и осуждали войну.²⁵¹

Большинство левых и социалистических партий примкнуло к первому течению. Фактически большинство левых капитулировало, не оказав серьёзного сопротивления милитаризму. Многие социалисты активно способствовали мобилизации трудовых масс на фронт.²⁵²

Меньшевик О. А. Ерманский блестяще заметил, что, выставив лозунг обороны „своей“ страны, меньшевики пришли в вопиющее противоречие с классовой позицией международной солидарности рабочих, так как по существу теория обороны каждым народом своего „отечества“ была равносильна лозунгу „Пролетарии всех стран, хватайте друг друга за глотку!“²⁵³

Тем, кто агитировал против войны, приходилось чрезвычайно нелегко. Любое мнение, не укладывающееся в поддержку войны, подвергалось травле.²⁵⁴ По свидетельствам большевиков, удары на их организации сыпались один за другим.²⁵⁵

Лозунгами имущих классов и их идеологов стали: „Национальное единение!“, „Никакой политики!“, „Всё для войны!“²⁵⁶ Надзор полиции везде и над всеми был тайный и явный.²⁵⁷ Но и без него мишура, парады и верноподданичество стали напоминать времена средневековья.²⁵⁸

Известный левый журналист В. А. Поссе вспоминал, как в 1914 году проехал по стране с лекциями против войны. Обстановка была совершенно пугающей, на грани самосуда. Достаточно сказать, что епископ Амвросий прочитал проповедь. В ней он, ссылаясь на статью Поссе в „Прикамской Жизни“, назвал его австро-венгерским шпионом и заранее отпускал грех тем, кто расправится с ним как с врагом.²⁵⁹

В то же время монархия стала активно преследовать рабочие организации, включая даже легальные. Жандармское управление, полиция и Охранка свирепствовали.²⁶⁰ По словам одного рабочего организатора, Сибирь снова наполнилась толпами ссыльных.²⁶¹

Крымский поэт Максимилиан Волошин отметил характерную особенность того времени. По его мнению, в газетах начала войны поражало то, что все они – и союзнические и германские – повторяли друг про друга одно и то же с буквальной точностью, высказывали те же мысли, приводили те же доказательства. Разница была только в собственных именах.²⁶²

По словам поэта, уху, привыкшему к разноголосице человеческих мнений, это единодушие казалось поразительным. В первый раз после Вавилонского столпотворения все народы заговорили одним языком. Волошин писал, что достаточно было всем европейским странам на несколько часов совпасть в своих самоутверждениях, как им не оставалось ничего другого, как с яростью кинуться друг на друга с намереньем перерезать своему соседу горло.²⁶³

Волошин продолжил: „Эту диаболическую иронию войны можно было почувствовать только здесь, на этом перекрестке всеевропейской лжи. В каждой из отдельных воюющих стран ложь была своею условной, военной правдой – удобной, необходимой и потому незаметной. Здесь ЛОЖЬ стояла во весь свой апокалиптический рост.“²⁶⁴

Ложь действительно висела над всем как дымовая завеса и вела к озверению.²⁶⁵ Л. Д. Троцкий верно заметил по этому поводу, что никогда со времени сотворения мира правящие классы не лгали так много, как в эпоху нынешней войны: „'Эта война есть война за демократию'. 'Эта война есть война за мир и союз наций'. 'Эта война есть последняя война'. Под прикрытием этих лозунгов шло и идет дальнейшее натравливание народа на народ.”²⁶⁶

На Западе и в Российской империи резкий политический сдвиг в реакцию был очевиден. Даже председатель Госдумы, консервативный политический деятель М. В. Родзянко вспоминал, как вернувшись в Петроград перед самым объявлением войны, он был поражен переменой настроения жителей столицы.²⁶⁷

Родзянко писал: „'Кто эти люди?' – спрашивал я себя с недоумением, – 'которые толпами ходят по улице с национальными флагами, распевая народный гимн и делая патриотические демонстрации перед домом Сербского посольства'. Я ходил по улице, вмешивался в толпу, разговаривал с нею и, к удивлению, узнавал, что это рабочие, те самые рабочие, которые несколько дней тому назад ломали телеграфные столбы, переворачивали трамваи и строили баррикады.“²⁶⁸

Сдвиг вправо затронул и все остальные слои русского общества, включая интеллигенцию.²⁶⁹ Самодержавие заметно окрепло.²⁷⁰ Как констатировал один писатель, Россия стала неузнаваема.²⁷¹ Известный религиозный философ С. Н. Булгаков писал в письме от 8 (21) июля 1915 года литератору М. О. Гершензону, что немцам опять было суждено явиться „Атиллой – бичём гнева Божия над буржуазной Европой“.²⁷²

Булгаков также отметил, что ему было страшно вспоминать, какова была Европа (а с нею и Россия) до войны, – как можно было с ней мириться, как сама она себя переносила. Образ Европы накануне войны, по его мнению, оставался для него страшней, чем образ войны, срывающий все повязки и условности.²⁷³

В то время, как Булгаков отстаивал идеи славянофильства с его пророческой миссией России и благословлял пути Провидения, наслаждаясь спокойной жизнью вдали от фронта, бойня продолжалась. Она несла народу всё новые и новые страдания. Несмотря на десятки тысяч беженцев из прифронтовой полосы, Польши, Королевства Сербии и других регионов, монархию и правящие партии урегулирование беженского вопроса совершенно не интересовало.²⁷⁴

Закон об обеспечении нужд беженцев был принят лишь 30 августа (12 сентября) 1915 года, более, чем через год после объявления России войны. Тогда же были отпущены и первые денежные средства.²⁷⁵ До этого беженцы ютились в приютах, богадельнях и на частных квартирах сострадательных граждан.²⁷⁶

Вместо оказания поддержки перемещённым лицам реакционные элементы активизировались. Они начали крупномасштабную националистическую компанию против этнических немцев, проживающих на территории империи.²⁷⁷

Причиной анти-немецких настроений стали клеветнические утверждения правых о том, что обрусевшие немцы, якобы, выполняют роль шпионов и играют на руку германскому командованию. Зачинщики нередко были черносотенцами из Союза русского народа.²⁷⁸

В день объявления войны в Петербгурге произошли погромы, поджоги магазинов и домов немецких и австрийских подданных.²⁷⁹ Анти-немецкая истерия привела к тому, что 22 июля (4 августа) 1914 года посольство Германской империи на Исаакиевской площади под крики „ура“ и улюлюкание толпы было совершенно разгромлено.²⁸⁰

Ни в чем не повинный посольский кельнер был убит. Группы вандалов били окна и вышвыривали из кабинетов посольства мебель. Яростно стуча молотками, они умудрились сбить с парапета статуи колоссальных голых тевтонов и лошадей на проспект. Часть статуй оттащили за два квартала и сбросили в воды Мойки.²⁸¹

Генерал Ю. Н. Данилов, ставший свидетелем этой безобразной картины, отметил, что полиция бездействовала, вероятно, боясь заслужить упрёк в отсутствии патриотизма.²⁸² Эскадрон стоял наготове. На площади во время погрома присутствовал сам министр внутренних дел Н. А. Маклаков. Присутствовал и только что назначенный градоначальник Петрограда князь А. Н. Оболенский.²⁸³ Оба они палец о палец не ударили, чтобы прекратить одичание.

Напротив здания посольства, в стороне Исакиевского собора, горел громадный костер. На нём жгли портреты императора Вильгельма II. Позже толпы собрались громить и австрийское посольство, но полиция не допустила разгрома.²⁸⁴ Это остервенение было только началом.^{285 286}

Публикация сведений о „германских зверствах“ подливало масло в огонь.²⁸⁷ Вчерашние космополиты превратились в ярых националистов. Русский язык стал стремительно очищаться от германизмов.²⁸⁸ В ресторанах „филе по-гамбургски“ и „венский шницель“ переименовывались в „филе славянское“ и „шницель по-сербски“.²⁸⁹

По воспоминаниям современников, Бетховена и других немецких композиторов не то чтобы запретили исполнять, но запретили при исполнении именовать. В результате на программах и афишах значилось: „Западноевропейская светская музыка начала ХIX века. Девятая симфония.“²⁹⁰ Немецкие оперы, вагнеровские и не только, были сняты с репертуара.²⁹¹

В октябре 1914 года поступило предложение изгнать австро-германских подданных из Московского Литературно-художественного кружка. Дирекция клуба малодушно предложила не возобновлять членских билетов своих австро-германских участников и не допускать их в качестве гостей.²⁹²

По признанию историка С. П. Мельгунова, в кружке „патриотами“ произносились погромные речи. Когда Мельгунов выступил против подобного произвола и вышел из кружка в знак протеста, он был высмеян в прессе и назван „изменником отечества“.²⁹³ Обладатели немецких фамилий стали скрывать своё происхождение и менять фамилии на русские.²⁹⁴

На волне германофобии Санкт-Петербург в 1914 году был царским указом переименован в Петроград. Режим хотел дистанцироваться от германски-звучащего названия столицы. В действительности власть демонстрировала фантастическое невежество. Название Петербурга имело голландские корни (Санкт-Питер-Бурх), поскольку Пётр I некоторое время провёл в Нидерландах и был большим поклонником голландской культуры.^{295 296}

Масса немецких поселений в Поволжье была также переименована и получила русские названия.²⁹⁷ Между тем с осени 1914 немцев-заложников – владельцев фабрик, заводов и крупных магазинов стали сажать в тюрьмы.²⁹⁸ Некоторые адвокаты отказывались защищать своих клиентов, проживавших в Российской империи германских подданных.²⁹⁹

9 (22) февраля 1915 года Общее собрание кассационных департаментов Сената пошло ещё дальше. Оно незаконным образом лишило подданных воюющих с Россией государств права на судебную защиту.³⁰⁰

Русским немцам было не легче. По словам сотрудника Охранки А. П. Мартынова, в связи с проявившимся „административным восторгом“ немцев обыскивали по доносам, сыпавшимся как из рога изобилия.³⁰¹ В 1915 году, после неудач на германском фронте, поиск „виновников“ и травля немецкой диаспоры лишь усилилась.³⁰²

Её представители превратились в настоящих изгоев. Разговоры на немецком и обучение немецкому языку были административно запрещены. Немецкие издания и общественные организации – тоже.³⁰³

Евангельские собрания разгонялись, евангельские периодические издания и церкви закрывались. Протестантских проповедников и служителей арестовывали и ссылали.³⁰⁴ Немцев, а с ними и чухонцев (финнов и эстонцев) оскорбляли, а порой и избивали в тёмных переулках.³⁰⁵

С начала войны в печати стали появляться псевдо-научные брошюры о преполагаемом „немецком засилье“ в стране.³⁰⁶ Уже своими заголовками они призывали к расправе над давно ассимилировавшимися соотечественниками. „Немецкие шпионы“, „Немецкое зло“: Сборник статей, посвященных вопросу о борьбе с нашей „внутренней Германией“, „Общество 1914 года (Борьба с немецким засильем)“ были лишь немногочисленными примерами.³⁰⁷

Царская власть и генералитет приказали арестовывать обрусевших немцев, которых считали подозрительными. Всё население русских немцев было депортировано из стокилометровой зоны, приграничной с Австро-Венгерской и Германской империями. Тысячи законопослушных обрусевших немцев стали заключать в лагеря для военнопленных до окончания войны.³⁰⁸

Вскоре из состава выборных московского биржевого общества исключили всех лиц, носящих немецкие фамилии. Органы власти ввели ликвидационные законы.^{309 310} Последние представляли собой ограничительные законы против русских граждан, имеющих австрийские, немецкие и турецкие корни.³¹¹

Наконец, ситуация с немецкими погромами ухудшалась. Если первые погромы были стихийными, то многие последующие происходили при явном попустительстве, а порой и прямой поддержке властей.^{312 313} Шовинистский угар достиг своего апогея в массовом немецком погроме, который произошёл в Москве 27–29 мая (9–11 июня) 1915 года.³¹⁴

Погром был спровоцирован сообщениями жёлтой прессы. Она подогревала обывательскую злость и печатала списки немецких фирм и магазинов.³¹⁵ Ужас погрома был невообразимым. В нём принимало участие до 100 тысяч человек. Русских с немецкими фамилиями избивали, грабили и убивали.³¹⁶

Позже погромы перекинулись на окраины города. В Москве с 22.00 до 05.00 был введён комендантский час с запретом появления на улицах.³¹⁷ Многие очевидцы были травмированы увиденной жестокостью и охотой на людей.³¹⁸

Общественный деятель Л. А. Тихомиров вспоминал, как садоводство Мейера было на его глазах снесено с лица земли. Делалось это погромщиками с исступляющей энергией: „Выбивались окна, весь товар уничтожался, выбрасывался на улицу, топтали, разрывали, рубили ломами и топорами.“³¹⁹

475 торгово-промышленных предприятий и 217 квартир и домов Москвы были разгромлены. Ряд домов был сожжён. Среди пострадавших было 113 германских и австрийских подданных, 489 русских с иностранными фамилиями и 90 лиц с чисто русскими фамилиями.³²⁰

По самым консервативным данным, 3 немца было убито и 40 ранено. По другим данным, погибших было больше. Лишь 7 человек были убито солдатами, вызванными для прекращения бесчинств. 9 погибло в огне пожаров.^{321 322} Некоторые называли гораздо большее число жертв погрома.³²³ Материальный ущерб составил от 29 до 70 миллионов рублей.^{324 325}

Поведение московской полиции и городской администрации по отношению к погромщикам варьировалось от терпеливого до откровенно поощрительного. Впоследствии пара функционеров была смещена. Остальные же виновные чиновники никакой ответственности не понесли.³²⁶

Между тем немецкие погромы продолжались. Они также произошли в Нижнем Новгороде, Астрахани, Одессе, Екатеринославе и других городах.^{327 328 329} Антинемецкая истерия, доносы населения и дискриминационные меры правительства усилили латентный национальный конфликт.

Согласно одному исследованию, немцы видели две возможности выхода из сложившейся ситуации: эмиграцию за рубеж или миграцию на окраины России, как можно дальше от политического центра. Число мигрировавших в Сибирь, Центральную Азию и на Дальний Восток превысило численность эмигрантов.³³⁰

Царский режим реагировал на недовольство войной и старался отвести критику от себя. Монархия искала козла отпущения.³³¹ Она делала всё, чтобы натравить население на этнические меньшинства, на антимилитаристов, на бастующих рабочих, которых обвиняли в „саботаже“ и „помощи врагу“.³³²

Тем не менее это не меняло очевидного факта. В бойне и связанном с ней недовольстве были виноваты самодержавие и буржуазия. Но, защищая свои классовые интересы, режим Николая II упорно продолжал настаивать на продолжении войны до победного конца. Фактически всё население империи было разделено на „своих“ и „чужих“.³³³

К „своим“ относились монархисты, аристократия, лояльная самодержавию РПЦ, консерваторы-ортодоксы и реакционеры всех мастей. К ним примыкали индустриалисты, крупные акционеры предприятий и другие „мародёры тыла“. К „своим“ также относились союзники. Число их росло и сопровождалось исполнением гимнов их стран.³³⁴ Исполнение этих многочисленных гимнов превратилось со временем в утомительный, казённый ритуал.³³⁵

На другой стороне общественного спектра находились „чужие“. Это были этнические немцы, австрийцы, венгры, турки, а также болгары. Из-за противоборства с Османской империей к мусульманам Кавказа, Средней Азии и Крыма стали относиться с подозрением, как к „пятой колонне“.³³⁶

Меннонитов административно преследовали, отбирали имущество и выселяли.³³⁷ К другим нежеланным меньшинствам относились евреи, которых постоянно грабили, брали в заложники, обвиняли в предательстве и убивали.^{338 339} Наконец, к другим „внутренним врагам“, согласно военной пропаганде, относились „враги внутреннего Государства, преступники Отечества, приносящие вред (шпионы, воры, бунтовщики, грабители), враг скрытный и скрытно действущий.“³⁴⁰

Другими словами любой протестант, католик, мусульманин и еврей становился мишенью. Мишенью также становился и пролетариат, и студенты, и социалисты, и инакомыслящие.³⁴¹

Фактически любой здравомыслящий человек, выступающий за прекращение ультра-национализма, шовинизма, кровопролития или отстаивающий права свободного волеизъявления, национальных меньшинств и рабочих, моментально причислялся к „внутренним врагам“ со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Со временем Мировая война перешла в свою затяжную фазу. Все прогнозы военных экспертов и стратегов относительно завершения конфликта оказались ложными.³⁴² Симфония человеческого горя набирала оглушительное крещендо.³⁴³

Укреплённые линии окопов с брустверами и колючей проволокой растянулись на сотни километров вдоль линии фронта.³⁴⁴ Массу погибших солдат на фронте стали хоронить в братских могилах.³⁴⁵ Число убитых, раненых, взятых в плен и пропавших без вести в России было настолько громадным, что вызвало волну недовольства и возмущения по всей стране.³⁴⁶

Даже монархисты стали испытывать сомнения в правильности избранного курса.³⁴⁷ По выражению лидера кадетов П. Н. Милюкова на заседании Государственной думы 19 июля (1 августа) 1915 года, патриотический подъем буржуазии сменился „патриотической тревогой“.³⁴⁸

Тревожиться было отчего. Война как раковая опухоль распространилась на все континенты. К враждующим метрополиям одна за другой присоединялись всё новые колонии и государства-сателлиты.

Со вступлением в войну Британской Индии, Канады и Османской империи, последовала Япония, Австралия и Новая Зеландия. Три последних сторонницы Антанты договорилась о разделе германских владений в Тихом океане по экватору и принялись захватывать колонии противника. В Африке Французские и Британские силы заняли территорию Того, Юго-западную Африку, а позже и Камерун.³⁴⁹

Как заключила одна современница, мир, перерезанный фронтами, разделился.³⁵⁰ Вследствие экономической блокады разделились и мировые рынки влияния. Экономическая война перешла в новую плоскость.

В противоборствующих странах были введены „чёрные“, „серые“ и „белые“ списки. Согласно им импорт-экспорт жёстко регулировался. Торговля с неприятельскими и рядом нейтральных фирм была строго запрещена. Политика бойкота также распространялась и на банковско-кредитные учреждения, и на покупку неприятельских процентных бумаг.³⁵¹ Комитет по ограничению снабжения и торговли неприятеля (КОС) при Министерстве торговли и промышленности стал играть роль серого кардинала.³⁵² Наряду с расколом мира на воинствующие коалиции отличительной особенностью империалистической стала крупномасштабная информационная война.

Штабы скрывали поражения, утрировали победы и замалчивали информацию.³⁵³ Сводки о десятках тысяч погибших русских солдат газеты занижали в десятки и сотни раз. По признанию очевидцев, нули куда-то исчезали.³⁵⁴

Официальные коммюнике командования Российской армии и союзнических войск были скудны.³⁵⁵ Военная цензура нещадно выправляла отчёты военных корреспондентов. Наказания в случае ослушаний были драконовскими.³⁵⁶ Штрафы газет доходили до 10 тысяч рублей. Военная цензура начисто стёрла грань между ограждением военной тайны и темами общеполитического характера.³⁵⁷

О военных событиях и продвижениях фронтов в прессе постоянно печаталась полуправда, дезинформация и откровенная ложь. Эту ложь ежедневно фабриковали в редакциях газет и журналов.³⁵⁸ К примеру, когда осенью 1914 года в „Киевскую мысль“ прислали корреспонденцию и бесчинствах казаков в Галиции, газета её напечатала, но повсюду вместо „казаки“ поставила „немцы“.³⁵⁹

Военная цензура также нарочно задерживала все известия, в которых говорилось о проявлениях гуманности немцев, даже если таковые и фиксировались.³⁶⁰ Один современник констатировал, что обитатели земли, едва проснувшись от сна, тянутся к своим газетам, „этим сосудами лжи, клеветы и кровожадного сладострастия, и пьют, пьют желчное вино ненависти.“³⁶¹

Солдатские письма, напротив, были правдивы. Однако они проходили двойную цензуру, которая вымарывала всю критичную информацию. На фронте письма просматривали армейские комиссии. Затем их фильтровали в военно-цензурных комиссиях округа по месту нахождения корреспонденции.³⁶²

Солдат на фронте специально предупреждали, что жаловаться в письмах ни на что нельзя, так как цензура все равно не пропустит.³⁶³ В тылу народ быстро осознал, что военной пропаганде доверять нельзя. Люди во многом жили слухами.³⁶⁴ Население старалось переправлять письма с оказией, чтобы избежать военной цензуры.³⁶⁵

Дегуманизация противника привела к стиранию грани между фронтом и тылом.³⁶⁶ Невидимый нравственный рубикон недозволенного был окончательно перейдён. Женевскую конвенцию страны-участницы демонстративно игнорировали. В сёлах и мелких населённых пунктах наблюдалось мародёрство, грабежи, погромы, поджоги и изнасилования.^{367 368}

На города накладывали контрибуции, по санитарам стреляли. Пленных гноили в концентрационных лагерях, а бежавших из дома двенадцатилетних детей-бойцов официально награждали медалями за убийство врага.³⁶⁹

Собственные нарушения прав человека каждая сторона конфликта последовательно отрицала. Страны-участницы Мировой войны концентрировались лишь на военных преступлениях противника. Характерно, что царская монархия создала Чрезвычайную следственную комиссию для расследования нарушений законов и обычаев войны австро-венгерскими и германскими войсками.³⁷⁰

Самодержавию и в голову не приходило публиковать обзоры собственных военных преступлений.^{371 372} Беззакония союзников также были для режима немыслимым табу. При этом технический прогресс и механизация войны упростили военные преступления до невероятия.³⁷³

Наряду со штыковым, пиковым и сабельным оружием в ход пускались разрывные пули.³⁷⁴ На земле применялись пулемёты, бомбомёты, броневики, танки и огнемёты. Жертвы последних превращались в живые факелы.^{375 376}

В направлении противника прокладывались подрывные туннели, или „минные галереи“, как их тогда называли.³⁷⁷ Под землёй вырывались убежища от снарядов – „лисьи норы“.³⁷⁸ При артобстреле земля в них обваливалась. Если людей не успевали откопать, их хоронило заживо.³⁷⁹

На морях, в океанах и проливах бушевала безжалостная минная война. Подводные лодки торпедировали пароходы и отправляли их ко дну.³⁸⁰ Объявление Германией „неограниченной подводной войны“ в 1915 году привело к потоплению нейтральных и торговых судов без предупреждения.³⁸¹ Крейсера и миноносцы обстреливали из орудий вражеские побережья.³⁸²

На небе аэропланы, дирижабли и истребительная авиация сбрасывали бомбы на железнодорожные узлы, мосты, больницы и другие гражданские объекты.³⁸³ Париж, Лондон, Антверпен, Дюнкерк, Белград, Карсруэ, Варшава, Бухарест, Брест-Литовск, Минск, Рига и многие другие населённые пункты подвеглись бомбардировке.^{384 385}

В своей талантливой книге „Крестная ноша“ писатель В. Сольский описал невиданное опустошение и то, как машины смерти сжигали всё на своём пути. Это был истинный ад, и война праздновала свой тримф. Сольский продолжил описание войны: „Она проникает под почву и иссушает её плодоносные соки. Она глотает своей ненасытной пастью всё, что создавали, творили, чему радовались поколения. Если бы она могла, она погасила бы солнце, чтобы в могильном мраке отпировать на стынущем трупе земли.“³⁸⁶

Варварская логика Мировой войны также привела к тому, что в ходе вооружённого конфликта впервые стали применяться удушающие газы. На их использовании следует остановиться подробнее, поскольку химическая война стала качественно новым этапом в искусстве уничтожения людей.³⁸⁷

Один свидетель интуитивно заметил, как после газовой атаки в батарее все почувствовали, что война перешла последнюю черту, что отныне ей всё позволено и ничего не свято.³⁸⁸ Химическая война родилась из патовой ситуации позиционного противостояния, когда нужно было дезориентировать противника и прорвать линию его обороны.³⁸⁹

Первые сняряды, наполненные сернокислым деонизидином, применили немцы в октябре 1914 года. После этого применение различных химических средств шло по нарастающей.³⁹⁰ В войсках стал применяться хлор, бромацетон, фосген, горчичный газ, ядовитые жёлто-зелёные дымы и туманы.³⁹¹

Газовые атаки сопровождались отравлениями, рвотой, ослеплением, мучительной смертью от удушья, ожогами, кровотечением из носа, горла и ушей.³⁹² Один свидетель вспоминал, как люди пытались зарыться от газов в землю, бились о камни, цеплялись руками за траву, точно захлебываясь, – утопленники на сухой земле.³⁹³

Другой писал, что смерть от газовой отравы бала самым страшным, что ему довелось увидеть на войне: „Какие у отравленных синие лица! И какой ужас в глазах!“³⁹⁴ Применение газов приводило к шоку, растерянности и психологическому потрясению.³⁹⁵ Перед жертвами простирались леденящие душу картины конца света. Наряду с убийством людей химическое оружие уничтожало на своём пути всё живое.³⁹⁶

Зайцы, полевые мыши, коровы и лошади в радиусе газового распыления погибали в муках. Рыбы в водоёмах гибли. Вода в реках и озёрах также оказывалась заражена, а земля выжжена. Листья деревьев желтели, будто их облили серной кислотой.^{397 398} И даже птицы и бабочки падали на землю мертвыми.³⁹⁹

В 1915 году, несмотря на запрет химического оружия международными конвенциями, им активно стали пользоваться все стороны конфликта.⁴⁰⁰ Началось экспериментирование в лабораториях и соревнование в эффективности средств химического уничтожения.⁴⁰¹ В царской империи Комиссия У. С. (удушающие средства) начала свою работу в июле 1915 года и проявила большую энергию.^{402 403}

При этом защита в химической войне заметно отставала от нападения.⁴⁰⁴ В русской армии противогазов поначалу не было совсем.⁴⁰⁵ Их научная разработка тормозилась царской бюрократией. Это вело к значительным жертвам.⁴⁰⁶

Вместо противогазов солдат снабжали длинными платками, которыми нужно было обвязывать себе рот и нос, предварительно смочив кипячёной водой из фляжки. В случае отсутствия воды инструкция по защите от газов рекомендовала смачивать платок собственной мочой, при отсутствии венерических заболеваний. Моча якобы обезвреживала действие газов.⁴⁰⁷

Защитных очков поначалу не было. Глаза при газовой атаке нужно было зажимать рукой, что нисколько не помогало.⁴⁰⁸ Позже для защиты глаз стали использоваться очки автомобильного типа с простыми стёклами.⁴⁰⁹

Распространялись и марли в 5, а позже в 20 рядов. Они были пропитаны раствором гипосульфита, глицерина и соды, с затычками для ноздрей. При газовых атаках вся эта „защита“ была практически бесполезна.^{410 411}

Лишь летом 1915 года в Российской империи начался сбор общественных средств на противогазы.⁴¹² Документы показывают, что позже, когда противогазы стали применяться на фронте, борьба с химической атакой в войсках была поставлена слабо. Это вело к огромным потерям.⁴¹³

Качество российских противогазов было плохим, в них быстро задыхались.⁴¹⁴ До лета 1917 года использование противогазовых средств оставляло желать лучшего. При химических атаках это приводило к панике.⁴¹⁵

Впрочем, даже без использования химического оружия, солдаты испытывали крайнюю степень отчаяния и опустошённости. По воспоминанию очевидцев, люди на фронте были истомлены и издерганы – „живые полутрупы…“⁴¹⁶ Гул орудийных залпов производил эффект землетрясения и напоминал третичный период земли.⁴¹⁷