Денис Шлебин
Дневник
– Эй, соседи! Встречайте! Ваш клиент? – Крикнул Виталик, возле большой юрты.
Из юрты выглянуло красивое личико начальницы лагеря.
– Наш. А чего вы его притащили? – Спросило личико.
– Он ходил по горе как буратино и вещи свои в снег закапывал.
– Мы сегодня такого тоже спустили. – К нам подошли два мужичка. – Идем вниз, а на встречу нам кореец боком крадётся. Я ему говорю: – «Пизда тебе, вниз надо, а он возникает: – «Не пойду», упираться начал, мы его крутить, а он, сука, тэйквондистом, оказался, они все там, в Корее своей, что ли такие. Мы, главное, помочь ему хотим, а он дерётся. Пришлось нам с Коляном его силой тащить, скрутили, связали ему руки и вниз.»
– Заходите, в юрту, чай выпейте. – Предложило красивое личико и скрылось в юрту. Мы проследовали за ним, зашли, сели за столик. И тут я услышал на английском рассказ корейца.
– Иду я никого, не трогаю. – Рассказывал он альпинистам из Европы. – Подбегают два русских, сначала орали на меня, а потом бить начали, один скрутил мне руки, а второй бьёт, встегнули в одну связку с собой и поволокли вниз, я очухался, вырываться начал, кричу: – «Пустите я на гору иду», – а они опять за своё, крутят руки и бьют, потом вообще связали меня и в лагерь притащили.
Мы с Виталиком выпили чай и пошли к себе в лагерь, не успели дойти, уже услышали грохот подлетающего вертолёта. Тот сел, погрузили Иранца, отправили.
На следующее утро история повторилась. Так же Виталик разбудил меня, так же Иранцы орали с горы, поднялись, а там женщина торчит из трещины. У неё грудь была большущая и она застряла в самом начале, повезло ей. Мы смеялись и вырубали её изо льда, а она плакала крокодильими слезами. Оказалось, что проторчала она всю ночь, так и обморозила себе пальцы на ногах и руках, ну и конечно же груди обморозила. «Жалко, такая грудь была» – Сказал Виталик, и мы поволокли её на акье вниз. В итоге от иранской группы осталось только трое человек Хусейн и две женщины с ним, они поднялись в третий лагерь и попали в непогоду. Циклон был страшный, мело без остановки, на гору никто не выходил, да и из палаток выходили только в туалет и в столовую, я всю неделю как ненормальный махал дубиной – чистил юрты. К нам как-то пришёл Серёга и рассказал, что их юрта от снега сложилась куполом во внутрь, мне стало радостно от того, что не просто так машу дубиной и пью водку.
Мы уже выпили, не чокаясь за иранцев, но рацию держали включенной, на всякий пожарный, как говорится. Как оказалось, не зря, ночью меня разбудил Виталик:
– Борода, вставай. – Потряс он палатку. – Хусейн на связь вышел. Они в трещину упали.
– Иду. – Я оделся, вылез из палатки, на улице сильно мело, мы выпили по стакану водки, включили налобные фонарики и пошли.
Подходя ближе к трещинам в самом начале горы, услышали «HELP!». Пошли на крики. Одна женщина сидела возле трещины, её сильно замело, и кричала, а Хусейн со второй бабой болтался в трещине. Они шли вниз, Хусейн впереди и, когда он сорвался, женщина сзади перерезала верёвку. Но второй бабе и Хусейну повезло, они зацепились верёвкой за ледяную балду и висели, перевешивая друг друга. Мы их вытащили, Хусейн сильно поморозил пальцы на руках и потерял рюкзак, женщина была целёхонька. Пришли в лагерь на рассвете, снег прекратился и лучи восходящего солнца освещали голубой купол неба. Мы с Виталиком передали клиентов, зашли в юрту и принялись пить, день, утро, ночь, всё смешалось. Я вышел из юрты, закурил и увидел женщину которая обрезала верёвку. Она сидела на камнях, её волосы были растрёпаны, лицо ничего не выражало, никаких эмоций. С одной стороны, от неё валялась большая куча барахла, она брала по одной вещи оттуда и перекладывала на другую сторону, я зашёл. Когда вышел во второй раз, то она проделывала то же самое, только в противоположную сторону уже перекладывала свои вещи.
– Виталик. – Позвал я.
– Что? – Выглянул из юрты Виталя.
– Смотри. – Я кивком показал на женщину. – Что делать?
– Помоги ей, переложи вещи. – Засмеялся Виталик. – Ей уже каюк, она овощ. Пойдём выпьем.
Было ещё много спасов, пьянок, но сезон подошёл к концу, как и всё в этом мире имеет своё начало и свой конец. Под конец августа мы собрали первый лагерь, лошади спустили барахло вниз, в базу, которая была уже почти собрана, осталась одна только юрта под столовую и шатёр под кухню, штук десять палаток для команды и последних в этом сезоне клиентов.
В долине Ачык-Таш, где разместились базовые лагеря туристических фирм из разных стран, была сделана грунтовая взлётная полоса, по ней взлетал небольшой самолёт – биплан. Он был арендован на всё лето для полётов в Ош, на закуп. В него-то мы и погрузили всю утварь вместе со своими вещами, и уселись сами, но взлётной полосы не хватало для разгона, так как самолёт был перегружен.
– Надо выгружать вещи или ехать вам всем на машине. – Предложил на выбор пилот. Мы стояли возле самолёта после очередной попытки взлететь и курили.
– Я предлагаю выпить для хорошей мысли. – Предложил Виталик.
Мы все выпили, кроме двух пилотов.
– Слушай, а помнишь мы взлетали с поля с туристами, может попробовать? – Напомнил второй пилот.
Стали пробовать. Самолёт с вещами поехал на поле, мы следом на УАЗике. Снова выпили загрузились, самолёт помчался по полю подкидывая нас на сидениях. Оторваться не получилось, попробовали ещё раз, ничего не выходит.
– Слишком тяжело, не можем разогнаться. – Сказал пилот. Мы снова стояли. Курили возле самолёта.
– А сколько надо набрать? – Спросил Джон – водитель УАЗика.
– Хотя бы 60. – Ответил пилот.
– Давайте вы разгонитесь, а мы на ходу запрыгнем. – Предложил Виталик.
– Ну, вариант. – Ответил пилот, тот, что по старше. – Только как вы на скорости такой запрыгивать будете?
– Смотря, сколько накатим. – Засмеялся Виталик. – Джон, ты сможешь разогнать свой тарантас?
– Смотря, сколько выпью. – Джон шутил с серьёзным лицом и никогда не смеялся над своими шутками, со стороны жутко выглядит, будто он с ума сошёл.
Стали пробовать. Выпили сначала, конечно же. Загрузились в УАЗик, женщины, разумеется, в самолёт вместе с барахлом. Самолёт пошёл на разгон, рядом мы, хлеща водку из горла на УАЗике без верха. Ветер от скорости сушил глаза и свистел в ушах, нас кидало на ухабах из стороны в сторону, было страшно вывалиться из машины.
– Уже 60 идём! – Крикнул Джон. – 70, пора!
Первым пошёл Виталик. Джон прижался к самолёту, Виталик встал на перекладину машины, схватился за маленький трап и заполз по нему во внутрь, следом мы все по очереди, выпивая перед прыжком большой глоток водки из бутылки. Я прыгнул в конце, махнул Джону на прощание, он мне, я ещё не успел залезть во внутрь, как самолёт оторвался от земли. Втянули трап, закрыли дверь и полетели. Пока возились со взлётом, потеряли много времени, и мы периодически проваливались в воздушные ямы, тех, кто не пил, сильно поласкало, нам же было всё равно, мы продолжали кирять. Меня даже пустили посидеть в кресле пилота и подержаться за штурвал.
Вернулся домой тридцать первого августа, страна праздновала день независимости – распад СССР, а я пошёл расклеивать объявления по столбам в поисках жилья, бабушка продавала дом, в котором я с мамой жил. Было жаркое утро, я ходил по улицам и клеил бумажки с отрывным номером телефона: «Европейская семья снимет дом или пол дома в вашем районе». Это было отвратительно, я мечтал вернуться домой, а когда вернулся, его у меня не осталось, мне было страшно, как же я теперь буду жить и, главное, где…
С таким настроением я и уснул. Потом приехали родственники с вечернего сеанса «Эвереста», естественно разбудили меня, но я не встал, полежал немного, повспоминал, что мне снилось, а снилась полная хуета: – «Буд-то девочка, которую Николаешна пропихивает к нам в студию преподавать, больна СПИДом, а я с ней переспал» – когда вспомнил, стало противно и я не мог этого отличить от реальности, потом всё встало на свои места и я снова начал проваливаться в сон, представляя себя и Юлю лежащими в постели, в нашем доме, абсолютно голыми, представлял тепло её тела, мягкую, бархатистую кожу, волосатый лобок, упругую грудь с твёрдыми сосками и запах её волос. Я часто так засыпаю и просыпаюсь с похожими мыслями. Незаметно я уснул.
25/09/15
Проснулся в скверном настроении, просто аж пиздец, всё раздражало, ни с кем не хотелось говорить. Выпил креатин, налил себе кофе, съел кусок кекса отвратительного на вкус, кофе так и не допил, сходил в душ и укатил на веле репетировать. На репетиции немного пообсуждали фильм «Эверест», прогнали по разу два номера, попили кофе, попиздели фигню, как всегда и съебались.
«Дома» я пожарил гренки, накормил братишек Пашу и Прохора, они бы, блядь, наверное, с голоду подохли, если бы им никто не приготовил. Весь день я ходил и ненавидел мир вместе с людьми, растениями и животными. Наверное, у меня осенняя хандра, состояние как у главных героев фильмов Альфреда Хичкока, хочется кого-то убить, причём изощрённо.
После обеда покатил в «мастерскую», немного пописал, две картины маслом, первую в стиле примитивизма – два ангелочка летят к огоньку свечи. Вторая абстракция – на белом фоне разноцветные полосы. Пока рисовал, осознал, чего хочу, а именно жить в разных городах. Я привязан к одному городу работой, которая не может обеспечить мне достойное существование в этом городе, но, чтобы мне переехать в другой город надо найти там работу, в таком случае я буду привязан уже к тому месту. Работать на одной и той же работе, постоянно ходить в одно и то же место я никогда не смогу, я привык скитаться либо по горам, на велосипеде или пешком, либо я зависаю в городе и начинаю скитаться по друзьям, а ещё я очень хочу иметь место, которое я назвал бы домом, где был бы один и решал, с кем я проснусь, и кто ко мне придёт, и что будет говорить. Но всё чаще мне кажется, что я обречён бродяжничать, рисовать и писать. Сложно принимать своё предназначение, а ещё сложнее принимать, что ты просто серость и бездарность, так что мне ещё повезло. Устал бороться с болезнями, с безденежьем и жизненными ситуациями, которые меня просто загоняют в тупик. Но как бы то ни было, это жизнь, и она однажды прервётся, закончатся тяжёлые времена, радостные моменты, угрызения совести и добыча средств. Как же глупо тратить свою короткую жизнь на решение проблем, поиск средств для существования. Прожигать день за днём, год за годом в сетовании на правительство, родителей, детей, начальство за свою нелёгкую судьбу… а у кого она лёгкая?..
Пять лет назад мы с Димончиком выкупили легендарный в нашем городе рок-бар «Tequila Blues», который открыл ещё в 90-е Сергей – бас-гитарист, потом он продал его Келлеру – барабанщику, тот урюхался в большие долги и перепродал Инне Борисовне – сексапильной брюнетке, лет сорока. Ну, а затем мы с Димоном накурились и позвонили Инне Борисовне, попросили продать клуб нам, она сначала отказала, но мы уговорили её, и она нам его продала. Мы перевезли аппаратуру из реп-базы туда, находился клуб в бомбоубежище с огромной бронированной дверью. Когда мы купили «Текилу», в стране произошла революция и мы поехали охранять аппаратуру, так-как дверь, бронированная закрывалась только изнутри, напились пива, накурились, позвонил знакомый – Рамис и сказал, что его избили, забрали всю одежду, что у него поломаны обе ноги и рёбра, а кругом полный пиздец творится. Он стонал в трубку и захлёбывался от слёз. Мы с Тимой и Илюхой поехали его выручать, Ильяс остался в клубе, нашли, отвезли в больницу, а когда ехали обратно за нами увязалась бэха с тонированными стёклами и без номеров, они начали стрелять по колёсам, Илюха вылез в окно, достал «макаров» и принялся отстреливаться.
– Илюха, ты где пистолет взял?! – Закричал я.
– Дядя дал! – Крикнул в ответ Илюха.
А Тима тем временем нёсся против «шерсти» по улице с односторонним движением. Я обернулся и увидел, что лобовое стекло бэхи прострелено.
– Ты же, блядь, убьёшь кого-нибудь! – Снова я завопил.
– Да, похуй, или я их, или они нас! – Крикнул Илюха и попал в колесо, машина отстала.
Когда приехали, скурили косяк, выпили пива, рассказали Ильясу всю петрушку, приключившуюся с нами и с Рамисом. Не успели окончить рассказ про приключения, как услышали, что кто-то копошится под дверью, вышли, тишина, никого, поднялись вверх по лестнице, где вход был, закрыт на решётку.
– Руки вверх! – Раздался крик.
В решётке появились стволы автоматов с фонариками, которые нас ослепили.
– Мужики не стреляйте. – Завопил Ильяс.
Мы подняли руки.
– Открывай! – Крикнул голос. Я полез в карман за ключами и опустил руку.
– Руки вверх! – Крикнул тот же голос.
А затем другой прокричал. – Открывай!
– У меня ключи в кармане!
Я достал медленно ключи, отворил замок, меня схватили за шиворот, двое детин в чёрных масках – балаклавах, приставили к стене и наступили на пятку, содрав кожу. Я стоял, заложив руки за голову, а в затылок уперлось дуло автомата, я чувствовал холод металлического ствола.
– Кто такие? – Спросил уже другой голос.
– Это клуб, мы аппаратуру охраняем. – Ответил я. Всё так же прижатый к стене.
– Всё чисто. – Доложил первый голос.
– Отпустить. – Раздался ещё один голос, нас отпустили. – Что вы здесь делаете? – К нам подошёл мужчина без маски, не высокого роста.
– Там клуб наш. – Ответил я. – Мы охраняем аппаратуру.
– Ясно, извините, ребята, у нас приказ зачистить все подвалы. – Сказал мужчина. – Запритесь и не выходите до утра.
Илюха стал приставать к ним с расспросами – хотел на работу устроиться. Он только вернулся с армии и у него крыша поехала по военке. Они ему естественно отказали и даже посмеялись над ним. Это его, видимо, так завела перестрелка. Наконец-то он угомонился, мы распрощались и спустились вниз.
Накурились, выпили пива и принялись палить по пустым бутылкам из пистолета. Так мы дождались утра, Тима с Ильясом уехали, к нам с Илюхой приехал Димон, мы взялись за уборку, на вечер у нас было запланировано открытие. Приехала Крёстная. Илюха позвал Мешка – старый, не красивый альпинист, он предложил взять травы, с нас деньги, а он съездит и привезёт. Мешок уехал, работа не ладилась, мы пили пиво и ничего не делали. Вернулся Мешок.
– Вот пацаны, целый коробок взял. – Мы удивились, Мешок достал спичечный коробок, открыл его, там была насыпана солома.
– Чувак, этого же мало совсем. – Расстроился Димон.
– Пацаны, вы чего, никогда не курили, что ли? – Сердито сказал Мешок. И принялся забивать, он загрёб щепотку из коробка и перемешал с табаком.
– Бля, Мешок, этого мало на пятерых, забивай всё. – Я удивлённо следил за процессом.
– Вы реально, что ли не курили? – Усмехнулся Мешок. – Это семена из Голландии, турики привезли, и пацаны, знакомые сами растят.
– Да, какая бы она сильная ни была, этого всё равно мало на всех. – Добавил Димон.
Пока мы спорили Мешок забил, и мы пошли в «бойлерную», так мы называли подсобное помещение, в котором курили траву, название перешло к нам по наследству вместе с клубом. Мешок раскурил и протянул мне. Я затянулся.
– Ну, как? – Спросил он.
– Да, никак, там же табак сплошной. – Ответил я, выпуская дым и передавая косяк дальше.
– Ща, подожди придёт. – Мешок засмеялся.
– Почему Мешок. – Спросил я, пока дожидался косяка.
– Потому что Мишей зовут. – Косяк дошёл до него, он затянулся.
– Ну как, Димон?
– Никак, хуйня какая-то. – Ответил мне Димон.
Я взял косяк у Мешка, затянулся.
– Что теперь скажешь. – Хитро улыбнулся Мешок.
– Так же. – Начал было отвечать, но тут мне будто кто-то ударил под коленки, я чуть не упал. – Ого. Это, что такое?
– Чё, такое не курили раньше? – Мешок засмеялся и вышел из «бойлерной».
Мы с Димоном еле доползли до сцены, уселись на неё и принялись рассуждать по поводу уборки и открытия.
– Бля, чувак. – Начал Димон. – У нас клуб свой. Блядь, ты понимаешь?
– Понимаю. И нам надо навести порядок, сегодня туса большая.
– Может похуй, а? В стране революция, у нас квартирник, типа же, к нам в гости придут, у нас бардак, подумаешь.
– Не, надо подождать пока отпустит и всё здесь вылизать.
Мы ждали, когда отпустит, сидели на сцене и слушали Бритни Спирс. Крёстная по стенам, белой верёвкой налепила силуэты, похожие на гигантских слизняков с обкуренными глазами. Илюха убрал весь клуб, всё вымел, выбросил мусор, помыл полы, даже протёр столы и полки в баре.
Когда пришли первые посетители, мы с Димоном так и сидели посреди сцены, к нам подходили все, жали руки, что-то говорили, мы что-то отвечали. В десять вечера мы заперли бронированную дверь и не открывали до самого утра, потому, что был комендантский час с десяти вечера, до девяти утра.
В итоге этого коробка хватило, накуриться всем, а пришло человек сто. Не знаю, возможно Мешок подсыпал, но трава не кончалась всю ночь, мы курили по крошечной щепотке и всех уносило. В девять утра мы отворили дверь, вышли на улицу, было весеннее. Тёплое утро, в кронах деревьев пели птицы. Витрины магазинов по близости были разбиты мародёрами, валялась растоптанная еда, разбитые бутылки. В конце улицы, догорала машина, от неё поднимались в небо клубы дыма.
Власть сменилась, город очухался после революции и жизнь продолжалась со свойственной ей рутинной и тягомотиной. Мы всю ночь работали – тусили, потом отсыпались до полудня, ехали на закуп, за бухлом и закуской – чипсами, сухариками и копчённым сыром. Под вечер приходил персонал, все дружно наводили порядок и снова тусили – бухали, дули траву. Временами нас топило канализацией, заливало всё бомбоубежище, мы с Димоном черпали это всё, вылавливали какашки, плавающие на поверхности. Вонь стояла о-го-го какая, аж на улице несло. Ну, настоящий рок-бар, полный треш – «Заходи не бойся, выходи не плачь». Потом выяснилось, что нас топят намеренно из ресторана сверху, прям над нами который находился – «Тюбетейка», а выяснили это сантехники, мы их каждый вечер вызывали и наконец они сказали, что каждый раз вытаскивают тряпку или губку из трубы. И тут начались самые, что ни наесть «серьёзные проблемы». В самый разгар тусовки к нам врывались официанты с ножами и нападали на клиентов, охранников, на всех в общем, накурятся и кидаются. Для таких случаев у меня в бойлерной был припрятан разводной, газовый ключ, во всех смыслах «разводной», перепачканный кровью. Вот мы махались с ними ни на жизнь, а на смерть. И так бы, наверное, долго продолжалось, но спустя несколько месяцев я начал откашливаться кровью, расстался с девушкой, лишился жилья и урюхался в долги, загремел в больницу и мне отхуячили правое лёгкое. Тюбетейковцы одержали верх, «Текилу» пришлось перевезти в другое место, так как из этого они нас погнали, но там работа не пошла, начались проблемы с персоналом, «крышей», наезды, угрозы. В общем всё полетело в тартарары, а вместе со всем летел и я. У меня не было жилья, одного лёгкого и бизнес приносил лишь долги. Я махнул рукой на всё и на себя, думал: – «Будь, что будет», но было всё очень скверно и закончилось бы совсем плохо, если бы я не закрыл клуб. После этого моя жизнь круто изменилась, я начал всё время бороться за полноценное существование, тренировки – единственное, что помогает мне жить. В спорте я никогда не добьюсь успеха, но и никогда не перестану на это надеяться, перебарывать себя и бороться с судьбой, хотя это всё равно, что Дон Кихот и ветряные мельницы. Я всегда мечтал о человеке, который продавал бы все мои труды: картины, стихи, рассказы, песни, мне нужен агент или менеджер. Блядь, как же я хочу свой дом, чтобы ко мне можно было прийти в гости, чтобы я мог выйти голым из душа, чтобы я мог привезти в него свою невесту, да и в конце концов жениться… Всё, хватит соплей! Хуйню какую-то пишу в итоге, есть я и моя жизнь с которой я борюсь. Надо развивать похуизм! Просто послать всё нахуй.
После рисования и вот таких вот печальных мыслей поехал к Джону. Посидели, выпили кофе, я съел кусок пиццы с сосиской и курицей вот такой вот я вегетарианец, пиздец просто. Он рассказал о том, что ехал в такси с сирийцем, который разговаривал на сирийском языке, похожем на арабский. Он мне даже описал его: -«У него были длинные волосы и борода» – Я представил моджахеда, Джон же разглядел в нём рокера. Для него это было так необычно, ехать вместе с иностранцем, он бы и дальше говорил о сирийце, если бы я его не перебил. А перебил я его гомосексуальной темой, читал у Фрейда, что у мальчика первый сексуальный опыт, это когда он какает, что все мужчины, получающие удовольствие от посирушек – латентные геи. Джон признался, что ему приятно посрать после съеденной фасоли. Постепенно перешли на националистический настрой в нашей стране, местное население очень националистичный народ, проезжая по улице на веле или просто проходя, часто можно услышать оскорбления в свой адрес, потому, что я другой национальности. Это порядком поднадоело, и я всерьёз задумался о смене гражданства и переезде. Вспомнил, что когда-то меня звали в Калининград работать в газете, мне кажется я готов, если, конечно, всё в силе. Рассказал об этом Джону, он тоже хочет свалить отсюда. Решил на днях поговорить о Калининграде. Было бы не плохо поработать писакой в газете, это помогло бы мне в становлении как писателя. Написал об этом Юле, она только за, у нас в стране ей нечего будет делать, я сам уже устал бродяжничать, то там, то сям поживу, тут накормят, там футболку подарят, устал скитаться, так конечно проще прийти к просветлению, познать дзен, но можно и скитаться, хотя всё, что происходит, всё к лучшему – значит это зачем-то надо.
Иногда вспоминаю детство, оно почему-то не вспоминается всё целиком или какие-то отчётливые ситуации, вспоминаются именно ощущения, состояние, восторг по-детски чистый, наивный. Иногда идёшь по улице и бац, вспомнил как ловил снежинки на варежку, разглядывал их и весь мир сужался до крохотной снежинки, ничего не существовало, а потом холодное волшебство рассеивалось, и я шёл дальше в школу. Вот так и сейчас вспомнил, окунулся во вселенную воспоминания о снежинке, а потом растворилось всё, растаяло вместе со снежинкой и этот мир опять навалился всей своей мощью.
Я остался ночевать у Джона, он смотрел сериал «Доктор Хаус», а я писал весь вечер, сейчас на часах 1:47, надо ложиться спать, завтра у меня выступление, если бы не оно, то сейчас я был бы в Алма-Ате, но если всё будет хорошо, то на днях съезжу туда, хочу в Алма-Ату, там у меня особенное настроение.
Лёг спать часа в два ночи, Джон смотрел сериал, в 4:20 меня разбудил мой живот, он урчал как дикий, ёбаный зверь, я не сразу сообразил, что ему надо, потом буквально бегом побежал на горшок, наверное, это от мясной пиццы. Я сидел на унитазе и засыпал, было бы смешно, если бы Джон утром обнаружил меня спящего с голым задом и огромной кучей. Когда вернулся в постель, то как назло не мог уснуть, в голову лезли долбанные мысли. Бывает такое, что начинаешь воображать, будто разговариваешь с кем-то, говоришь, всё то, что не можешь сказать в реалии, придумываешь ответы и всё так идеально складывается. Я лежал и всему миру кричал в своей голове о своей любви и беспомощности, о том, что я бомж, на мне рванные вещи, я и вправду бродяга. Я говорил это своим родственникам, с которыми у меня не лады, потому что я живу у них как бы. Они хотят, чтобы я женился и свалил, я тоже хочу, но всё упирается в бабло. Я говорил своему отцу, как мне трудно выгрести, я бьюсь изо всех сил и у меня ничего не выходит, я до сих пор надеюсь на помощь это до ужаса наивно и унизительно, но сам справиться со всей этой хуйнёй я не могу. Я зарываюсь всё глубже в дерьмо. Я лежал и пытался совладать со своими мыслями, а их прорвало, я высказался, объяснился со всеми, стало легче. В жизни я естественно никому, ничего не выскажу, у меня как всегда будет для всех один ответ: «всё хорошо».
А с женитьбой у меня в итоге ничего не выйдет и окружающие будут злорадствовать. Я опять облажаюсь, но я хотя бы пытаюсь не сдаваться, а бороться и продолжать жить… Как же хочется набухаться до потери сознания и пить, пить, пить, уйти в запой, пить утром, пить днём, пить вечером, писать книгу, рисовать, стучать в тарелки и пить, запивать себя и свой позор. Я облажался в очередной раз…
26/09/15
Проснулся у Джона, в свете ночных происшествий и похождений, нихера не выспался. Слез с дивана в 11-ом часу, выпили кофе с Джоном, попиздели о ночном шараханье моём, он сказал, что его пронесло утром, наверное, это всё от пиццы. Своих мыслей не помню, но настрой был скверным, хочется поскорей быть с Юлей, не могу ни о чём думать, кроме как о ней, хочется скорее найти квартиру и полететь за ней в Ташкент, но вся проблема в деньгах, а именно, где их заработать. Всё утро болела и скрипела коленная чашечка, на велосипеде из-за этого было неприятно ехать.
«Дома» наготовил целый казан плова без мяса, пришла бабушка, сказала, что Лев ходит в школу и всё в порядке, а недавно он убегал из дома, это ещё один мой двоюродный брат, родных у меня нет, зато двоюродных, хоть отбавляй. Он вместе с моей тётей – его мамой и сестрёнкой живёт в Алма-Ате. Его мама уехала в Израиль, а он съебался из дома на три недели, в итоге его нашли и вернули домой, там разразился скандал, тётю чуть не лишили материнских прав, но всё обошлось, мне иногда кажется, что можно вообще ничего не делать, всё будет происходить, само собой. От нас нихуяшеньки не зависит, от этих мыслей хочется уйти в запой ещё сильнее.
Доделал плов, сходил в душ и попиздовал на маршрутке в студию, так непривычно, кругом люди, жмутся друг к другу, все с разными запахами, кто-то духами пахнет, кто-то потом. Но всех объединяет уставший вид и озлобленные глаза, мне даже стыдно немного стало, а ещё я ощущал себя великаном, я не такого уж и огромного роста, но в Азии люди маленькие. Доехал быстро, минут за пять, так что больше ничем проникнуться не успел.
По пути встретил Вадика, он в оркестре нашем на бочке играет, поздоровались и всё, нечего сказать. Собрались на пол часа раньше, чем надо, чтобы Антон с Пацаном (я его так прозвал, потому что имя его запомнить не смог, у меня вообще на имена память плохая) повторили номер, они у нас новенькие, Антон на малом играет, а Пацан на альтах, но Пацан так и не явился, пришёл перед самым отъездом. Димончик с Владом сказали нам, что собираются сваливать, Влад в Корею, так как он кореец, на заводе работать, а Димончик в Питер, счастья попытать. Замену они вряд ли найдут себе, скорее всего Энербит развалится, вот так и закончится приключение тарелочника в 4 года. Ну, я и сам подумываю уехать, но об этом пока рано говорить, мне бы в Ташкент сначала слетать.
Приехали в гостиницу «Hayat», Димоня позвонил чувихе, которая нас ориентирует. Оказалось, нам совсем в другой конец города, в новый корпус Американского университета «АУЦА», опоздали на пол часа, но несмотря на это пришлось ждать выхода, так всегда, минимум на пол часа все мероприятия задерживаются, это, наверное, ещё одна особенность азиатов, отсутствие пунктуальности. Первый выход отыграли замечательно, выступали в костюмах гусаров, только у Пацана лента на костюме повисла и попала между ног, выглядело смешно, но все сдержались, никто, даже Пацан не вылетел из музыки. Пока ждали второй выход, я съел две порции фунчёзы, с Димончиком вышли на улицу, он рассказал, что расстался с девушкой, почему расстался, не успел сказать, вывалили остальные, начали пердеть, рыгать, трещать над голубизной Упыря и Кирюхи. Антон и Пацан свалили, у них выступления в других кабаках и с другими группами. А я с Упырём и Кирюхой зашёл во внутрь, они мне рассказали, что после выступления собрались в горы, на одну ночёвку, я напросился с ними.
За кулисы с телефоном забежала девушка, моя старая знакомая, я дождался, когда она договорит, затем обнял и поцеловал её, сразу вспомнил, как она меня когда-то укусила за язык до крови и я за это её не трахнул.
А история такая с нами приключилась. Я и Гурам пошли в «Текилу», она тогда Келлеру принадлежала, а мы совсем мелкие были, лет по шестнадцать. Напились, разумеется и встретили Русалку (так её прозвали на «поляне», а как зовут не помню, а может и не знал никогда), она с подругой была. В общем пропили все деньги, на такси не осталось, пришлось домой идти пешком, девчонки пошли с нами, у них тоже не было денег. Идти было далеко, через весь город, он, конечно маленький, но пьяным ночью этот путь преодолеть было нелегко. Ещё, как назло, до нас доебались возле театра оперы и балета двое огромных детин, начали требовать деньги, когда поняли, что их у нас нет, стали клеить «наших» девчонок, нам-то похуй на них было – домой хотелось, но не бросать же их вот так. Один из этих дебилов принёс пол-литра водки, пластиковые стаканчики и лимонад «Буратино». Начали пить, водка не шла, меня мутило, а эти амбалы приставали к девчонкам, прям на ступеньках театра. Потом я не понял, как и почему, они начали бороться между собой, и один упал головой прям об край ступеньки, трах, и кровища потекла, лежит на ступеньках, растянулся, не шевелится. А второй скачет вокруг него, вопит. Что-то невнятное, мы почуяли – дело плохо и потихоньку к кустам стали пятиться. А этот всё вопит над своим другом. Прибежали менты. Вовремя мы в кусты юркнули. И этот придурок, представляете, говорит ментам, что это мы его так угробили, те стали фонариками светить по сторонам и один как заорёт, нас увидел, кинулся в кусты, где мы прятались. Мы помчались со всех ног, через парк, мимо ЦУМа, по подземке, а те за нами и орут что есть мочи. Молодость взяла своё – мы оторвались и обсуждая происшествие, не заметили, как были уже у меня дома.
Пришли, и сразу по комнатам разбрелись, я с Русалкой, а Гурам с её подругой. Начали мы с ней мацать друг друга, сосаться, она как куснёт меня за язык и давай ржать. До крови, сука, прокусила. Так мы с Гурамом вдвоём и уснули на кровати, а они скакали по всему дому, на пианино по клавишам стучали, в холодильнике рылись, кошку мучили. Как рассвело мы их выпроводили. После этого я ещё пару раз встречал Русалку, но старался её сторониться.
Она вышла на улицу покурить, я с ней, поговорили ни о чём, разошлись. Иногда встречаешь женщин из прошлого или знакомишься с новыми и думаешь, а что, если бы мы поженились. Начинаешь присматриваться к ней, ищешь плюсы, минусы, а потом вы расходитесь и возможно никогда больше не увидитесь. А та альтернативная реальность, которая промелькнула у тебя в голове, остаётся витать в воздухе и те дети, которые могли родиться, никогда не родятся и их дети тоже не родятся и дети их детей, а может кто-то из них стал бы гениальным художником, перевернувшим всю живопись или политиком, а может вторым Гитлером. Иногда из-за любопытства мне хочется их всех оплодотворить и посмотреть, что будет.
