Денис Передельский
По ту сторону тени
Оно было сильнее, потому что притаилось во мраке.
И тут раздался телефонный звонок. Это был особенный, совершенно не похожий ни на какие другие звонки звонок. Он словно вырвался из заточения, в котором его держали миллионы лет. Казалось, вся сила ненависти, жажды мести и веры в справедливость, которые копились в нем долгое время, теперь вырвалась наружу и изливала свою мощь в взбесившемся звонке.
Мне тут же стало лучше. Страх мгновенно ушел, как если бы его смыло холодным душем. Даже мурашки побежали по телу вслед за длинными ледяными струйками воображаемой душевой воды. Страх уходил прочь, просачиваясь сквозь пол. Мне чудилось, что я слышу противное хлюпающее чавканье, с которым он впитывается в пол подо мной.
Звонок не умолкал. Телефон трезвонил, как бешеный. Будто звонивший мне точно знал, что я дома. Да и где мне еще быть, в полтретьего ночи? Полтретьего ночи…
Кто мог звонить в такое время?
Я оторвался от раковины и взглянул на свое отражение. Оно снова было моим. Даже глаза теперь снова принадлежали мне и смотрели на меня так, словно ничего не произошло. Только тонкая темная, почти черная струйка крови, сочившаяся из левой ноздри, свидетельствовала о том, что все происходило в реальности.
Налившись и потемнев, кровь тяжелой каплей добралась до верхней губы и сорвалась вниз, разбившись о белоснежный фаянс раковины. Я вытер с лица остатки крови тыльной стороной ладони, вышел из ванной и, пошатываясь, добрел до телефона. Свет не включал, но идти было не страшно. Нечто, чем бы оно ни было, уже покинуло мою квартиру.
Я это чувствовал так же ясно, как минутой раньше ощущал его присутствие.
94
Телефон надрывался. Я присел рядом на стул и посмотрел на слегка подпрыгивающий аппарат, раздумывая, ответить или нет. Потом медленно протянул руку и поднял трубку, ожидая услышать голос звонившей утром девушки. Но звонила жена.
– Милый, ты что, спишь?!
Голос у Кати был более звонким, чем обычно. Возбужденный. За ним мягким ковром стелилась знакомая классическая мелодия. Я узнал ее, но не смог вспомнить, кому принадлежит право называться ее автором. Эта мысль почему-то задела меня, и я принялся лихорадочно вспоминать имя композитора, написавшего вертевшуюся на слуху музыку. Голос жены отошел на задний план.
– Милый, ты где?! Аллеуу?! Слышишь меня? Это я, твоя верная жена, ха-ха-хи-хи…
Катя была сильна пьяна. За три года нашей совместной жизни я ни разу не видел, чтобы она напивалась до такой степени. Катя вообще плохо переносила алкоголь. Косилась на меня даже тогда, когда я позволял себе выпить дома пару бутылочек пива, без которого я не мыслил себе жизни. Уверяла, что от запаха спиртного у нее начинает болеть голова. Максимум, который она позволяла себе – бокал-другой легкого вина по очень большим праздникам.
Но сейчас она была пьяна.
– Любимы-ый! Как ты там без меня? Скучаешь? А нам тут так весело! И Аркадий такой заводной!
«Кто же, черт возьми, написал эту мелодию?» – с новой силой завертелось у меня в голове.
– Он купил мне самого дорогого шампанского, представляешь? Милый, почему ты никогда не покупаешь мне дорогое шампанское? Сейчас буду принимать ванну из шампанского! Из дорогого шампанского. Милый, ты где, ау-у?! Не скучай, скоро приеду…
Я долго держал трубку в руке, слушая размеренный ритм коротких гудков. А в голове вертелась только одна мысль – кто же написал эту чертову мелодию?
93
Из районной газеты «Маяк» от 14 июня 2000 года
«Вандализм в центре города
или у нас появились сатанисты?
В минувшую субботу провинциальную тишину и покой нашего городка нарушило из ряда вон выходящее событие. В мусорном контейнере, расположенном на перекрестке ул. Весенней и ул. Свободы, были найдены обезображенные трупики тринадцати месячных котят. Страшную находку случайно обнаружила пенсионерка К., выносившая рано утром мусор. Она вызвала милицию и специалистов санэпидемслужбы.
По словам участкового милиционера старшего лейтенанта И. Васина, среди прочих версий проверяется версия о совершении ритуального обряда. На подозрения сыщиков наводят несколько фактов. Вопреки обычаям котята не были «утоплены в ведре». Судя по внешнему осмотру, злоумышленник профессионально перерезал им горло, а затем выпустил из несчастных животных всю кровь. На задних лапках котят обнаружены следы от проволоки. Вероятно, какое-то время уже мертвые животные висели, подвешенные вниз головой. Однако ни в самом контейнере, ни поблизости от него не обнаружено следов крови. Складывается ощущение, что из котят сначала выжали всю кровь без остатка, а уже затем отнесли их на мусорную свалку.
И еще один странный факт: все умерщвленные котята оказались абсолютно черного цвета. Как рассказал старший лейтенант И. Васин, в настоящий момент возбуждено уголовное дело по статье «Жестокое обращение с животными». Следствие не исключает, что злодеяние – дело рук так называемых сатанистов.
Невольно напрашивается вопрос: неужели в нашем древнем, патриархальном городе, живущем исключительно в традициях православной культуры, нашлись люди, решившиеся присягнуть «контрвере»? Что стало причиной их появления: чрезмерная увлеченность западной кино- и видеопродукцией сомнительного содержания и качества или равнодушие общественности, которая вовремя не разглядела и пропустила страшный факт?
Оставим право ответить на данные вопросы милиции. Но и нам самим пора бы задуматься, заглянуть в свои души и в души своих близких, задаться вопросом: как такое стало возможным? Может быть, наш ответ поможет изгнать дух черной озлобленности из душ тех, кого не остановил ни вид крови, ни молящие о жизни глаза месячных котят? Возможно, это и не поможет, но если мы не попытаемся сделать что-то очень важное сегодня, кто поручится за то, что завтра в контейнере не окажется уже не кошачье, а человеческое тело?»
92
Следующее утро я встретил другим человеком. Вернее, мир, встретивший меня из сна, был другим. Что-то все-таки произошло, что-то изменилось за то время, пока я спал. Сколько я спал? Два, от силы три часа. После звонка жены долго лежал без сна в кровати, как был, в одежде и смотрел в темный потолок. В голове вертелась привязавшаяся мелодия, имя автора которой я никак не мог вспомнить. Приложил все силы, какие только смог. Словно от того, вспомню или нет, могло что-то измениться.
Потом уснул. Сон, как обычно, подкрался незаметно. Умелой рукой он сдавил мое горло и закрыл глаза. Я отключился. Сновидений на этот раз не было. Даже проклятой лестницы. Вместо нее – темнота.
Огромное черное ничто без дна и границ.
И так же резко я проснулся. Без сладких потягиваний и полудремы. Просто открыл глаза и начал жить. Так включается после долгого перерыва заводная игрушка, заяц-барабанщик. Забытый, он может стоять на столе месяцами без всякого движения, застыв на полушаге. Но стоит только нажать на кнопку, как он заработает и продолжит движение с того самого момента, на котором все оборвалось в прошлый раз. И даже барабанная дробь зазвучит с той же ноты.
Примерно так чувствовал в то утро и я себя. Открыв глаза и очутившись в этом мире, я сделал шаг вперед. Но ощущение было такое, что шаг я всего лишь закончил. Как минимум половину сделал раньше.
Но когда?
91
Предрассветный холодок сочился с улицы сквозь растрескавшуюся оконную раму. Жена уже несколько месяцев намекала на то, что неплохо бы ее заменить на современную пластиковую. «Неплохо было бы вообще все заменить», – уныло подумал я. Раму, стекло, квартиру, город, жизнь… Жену?..
От одного и того же рано или поздно устаешь.
Я встал, скинул с себя измятую вчерашнюю одежду и натянул домашнее трико и футболку. Застелил кровать. Умылся в ванной. На краешке раковины нашел засохшее крохотное пятно. Маленькая капелька, сгусток крови. Я смыл его. Кровь напомнила о ночном разговоре с женой. Настроение тут же испортилось.
Гаденькое чувство сомнения впилось в меня цепкими коготками.
Даже аппетит пропал. Вместо полноценного завтрака я только лишь вскипятил чайник и приготовил чашку кофе. Но выпить ее не смог. Кофе оказался отвратительным на вкус, хотя готовил я его так, как готовил всегда. Наверное, все дело было в чашке. Или в воде. Ведь не в кофе, который вчера утром был превосходным? Я вылил содержимое чашки в раковину и тщательно вымыл ее. Затем заново вскипятил чайник и приготовил новую порцию кофе. Вкус оказался еще более отвратительным, чем в первый раз. Кофе опять отправился в раковину, а чашка в мусорное ведро.
Зачем нужна дешевая чашка, отравляющая вкус дорогого кофе?
По субботам и воскресеньям редакция не работала. Обычно я был рад двум выходным, потому что мог провести их с женой. Но эта суббота была первой, когда Кати не оказалось рядом. Я поймал себя на мысли об этом, когда выбросил в мусорное ведро кофейную чашку. Впервые за три года Кати не было рядом со мной в субботу. Почему раньше я никогда не думал о том, что она всегда, каждую субботу находится рядом со мной?
Может, потому что привычное со временем становится незаметным?
Время еле ползло. Нечем было его заполнить. У меня не было никаких дел. Оно шло само по себе, словно отдельно от меня, медленно раскручивая маховик своего существования. А я застыл на одном месте и никуда не двигался. У меня совершенно не намечалось никаких дел. Желая занять себя, я сделал уборку. Пропылесосил комнаты, вытер пыль влажной тряпкой, затем протер все сухой. Вымыл окна. Перетер два сервиза, пылившиеся за стеклом серванта, которое тоже протер специальным моющим средством. Выровнял книги на полках. Полил цветы. Перемыл заново всю посуду, насвистывая под нос навязчивую мелодию неизвестного автора, услышанную вчера в телефонной трубке. Заложил белье в стиральную машину. Потом передумал и включать ее не стал. Посмотрел на часы. На все ушло три часа.
День только начинался, а у меня по-прежнему совсем не было дел. Пробовал читать, но слова сливались в единую, неразличимую горизонтальную линию. Так читать нельзя. Уж лучше сразу отложить книгу в сторону и не мучить ни себя, ни ее. Пробовал смотреть телевизор. Ничего не вышло. Программы не вызвали интереса, и я выключил его. Потом оделся и вышел на улицу.
90
У меня не было конкретной цели в пути, мне необходимо было подумать. Осмыслить то, что произошло со мной за минувшие сутки. Ведь со мной что-то произошло, а я до сих пор толком не знал, что именно. Девушка с ее странными звонками, девица в баре, принявшая меня за какого-то Артема… Нечто, поджидавшее меня дома и ночной, непонятный звонок жены, невесть чем занимавшейся в столице. Она ведь просто поехала на симпозиум. Но у меня в ушах так и стоял ее голос: «А Аркадий такой заводной!». Что еще за Аркадий? Кто такой, этот Аркадий? Что за человек находится рядом с моей женой? Откуда он взялся, из какого прошлого или настоящего пришел и бесцеремонно вторгся в мою жизнь?
Неужели он надеется на некое будущее, в котором я стану для своей жены прошлым?
Тревожные мысли одна за другой порождали вопросы, слышать которые я на самом деле не желал. Поэтому гнал их прочь. Мне не хотелось думать о жене и о том, чем она занимается в Москве. По крайней мере, сейчас. К чему волнение, если все равно ничего не смогу изменить.
Волноваться стоит только в последний момент.
Только обреку себя на ненужные муки. Я просто бродил по улицам и разглядывал прохожих. Некоторые из них были мне знакомы. Кивком головы мы приветствовали друг друга, и расходились каждый в свою сторону.
Миновав центр, я вышел на окраину и добрел до городского парка. Здесь всегда было тихо. Детские аттракционы закрылись в начале 90-х, на стыке невероятно разных эпох. С тех пор их останки гнили под открытым небом. Все, что могли сломать и растащить, давно сломали и растащили. Оставшиеся остовы каруселей напоминали гигантские скелеты ископаемых динозавров, выставленных на обозрение в палеонтологическом музее. Особенно выделялся ржавый остов «Чертова колеса».
Огромный символ былого величия, окруженный аурой тоски. Поистине унылое зрелище.
89
Я выбрал скамейку в одной из самых тихих и дальних аллей парка и присел. День не был жарким. Небо немного хмурилось и пестрило темными, пузатыми облаками, лениво катившимися в вышине. Порой, они закрывали собой солнце, и по земле пробегала неровная тень от них, подгоняемая легким ветерком, приносившим с собой приглушенные отзвуки городской суеты. Я прикрыл глаза. А когда открыл их, рядом со мной сидел незнакомый старик.
Я оглядел его. Старик сидел прямо, точно в его позвоночник вогнали длинный деревянный кол. Его прямота была неестественной. Но она, казалось, не мешала ему. Старик сидел совершенно спокойно, положив руки ладонями вниз на колени. Он смотрел прямо перед собой. Я проследил за его взглядом: тот упирался в кусты акации.
– У каждого есть свои ориентиры, – неожиданно произнес он, не поворачивая головы, так, будто не начал, а всего лишь продолжил разговор, который мы с ним вели до сего момента. – Возьмем, к примеру, акацию. Она всегда росла в этом парке. Если повезет, здесь она и умрет. Этот парк – ее маленький мир, наполненный ее основными ориентирами. Ничего другого она не знает и не догадывается, что на свете существуют и другие парки. Снизу земля, сверху небо, по сторонам – соседние кусты акации – вот и весь ее мир. Из земли она произрастает, к небу тянется, с соседями борется за существование. Стоит ей уступить хоть пядь земли, хоть клочок воздуха, и она зачахнет.
Старик замолчал так же неожиданно, как и заговорил. Я смотрел на него с интересом. Кажется, у меня впервые за день появилось хоть какое-то любопытное занятие. Я был уверен, что старик присел на скамейку рядом со мной неслучайно. Вокруг было полно таких же скамеек.
Пустых скамеек.
Он повернул ко мне голову. Обыкновенный старик, с лицом, изъеденным морщинами, с глубоко посаженными печальными глазами цвета василькового поля и седой, растрепанной шевелюрой, давно не знавшей расчески. На щеках тусклым отливом синела щетина.
– Ориентиры? О чем это вы? – заинтригованный, спросил я.
– Ориентир – это приметный знак, точка отсчета, но не сама цель, – невозмутимо продолжил он. – Человеку свойственно двигаться по ориентирам. От одного к другому. Как в эстафете, в «охоте на лис», есть такой вид спорта. От старта к финишу. Но финиш бывает промежуточным, хотя некоторые принимают его за окончательный и останавливаются, не зная, что надо двигаться дальше. Иные сбиваются с пути, потому что неправильно выбирают ориентиры или двигаются по чужим меткам. Это обиднее всего. Ты можешь первым преодолеть дистанцию, пройти ее безошибочно, и, если тебе не подскажут, только на финише узнаешь, что все время шел не по своему маршруту. Начинать заново уже поздно. Никто не позволит, да и сил уже нет.
– Интересуетесь спортом? – предположил я.
– Интересовался, – вяло вздохнул старик, взглянул на меня и снова безразлично отвернулся к акации. – Спорт – всего лишь маленькое отражение большой жизни. Кто-то занимается им ради рекордов, кто-то для самоутверждения, кто-то для здоровья. А некоторые занимаются спортом просто потому, что так сложилось. Родители привели их в секцию, сдали на руки тренеру и тот начал лепить из ребенка будущую посредственность. Он знает, что не вырастит чемпиона, но все равно выжимает из бедного ребенка все соки. И не только потому, что ему платят за это деньги. Спорту нужны посредственности. Без них ведь не будет рекордов. Рекордсмены меняют друг друга на вершине, но плато, на котором она зиждется, состоит из посредственностей. Они – тот серый фон, на котором только и способна засиять звезда чемпиона. Чем больше посредственностей, тем значимее рекорд. Чем серее фон, тем ярче блеск звезды. Нельзя быть лучшим, если не из кого выбирать.
– Но чем меньше выбор, тем легче стать лучшим, – возразил я.
– Зато выбор лучшего из сотни куда весомее, чем из десятка, – с готовностью отозвался он. – Стать лучшим в любом случае нелегко.
Старик замолчал и слегка пожевал губами, словно пробовал свои слова на вкус.
Он был одет очень просто. Застиранная, когда-то в синюю крупную клетку, а теперь осветленная, выцветшая рубашка, черные, кое-где грубо заштопанные штаны, тяжелые стоптанные ботинки. Я долго не мог отвести от них взгляда. Похожи на рабочие – на толстой резиновой подошве, с широкими, тупыми носами. Высокий каблук, никакой эстетики. Грубая кожа, черные, проржавевшие заклепки. Меня всегда удивляли такие ботинки. Их можно было увидеть только на ногах таких людей, каким был этот старик. Словно они уже рождались вместе, в одном комплекте. В магазине подобных ботинок не встретишь. Их цена неизвестна. Производитель тоже. Может, и существовала фабрика по производству таких ботинок. Где-то высоко в горах. А у ворот такой фабрики, наверное, каждое утро выстраивается длинная очередь из чудаковатых стариков. Они ждут ботинки.
А может, нет никакой очереди, а ботинки присылают им по почте?
– Кажется, мне изменяет жена, – неожиданно произнес я.
Старик промолчал. Он все так же сидел прямо, устремив немигающий взгляд перед собой.
– Она в Москве, на каком-то симпозиуме. Уехала в командировку. Уехала одна, а сейчас там с ней… какой-то Аркадий.
– Ты уверен, что у тебя есть жена? – сухо спросил старик.
Я удивился. Разве могло быть иначе? Как я мог быть не уверен, если три года назад мы с Катей зарегистрировали брак в загсе, отметили событие с гостями и с тех пор счастливо живем вместе, под одной крышей?
– Ты уверен, что она изменяет тебе? – переиначил вопрос старик, и я понял, что он ничего у меня и не спрашивает. – Задумывался ли ты вообще над тем, кто ты есть?
Как хорошо, что рядом оказался этот старик. Я повернул голову к нему и обомлел… Старика не было! Он исчез столь же внезапно, как и появился. Абсолютно бесшумно, даже воздух не потревожив. Словно растворился, распавшись на миллиарды элементарных частиц. Он лишь подсказал мне вопросы, которые я сам давно должен был задать себе.
Неприятные вопросы, но кто-то же должен был их произнести.
88
По пути домой я зашел в «Десну». Алена в этот день не работала, а ее сменщица, грузная женщина по имени тетя Зоя, нацедила мне в пустую пластиковую бутылку из-под газировки разливного пива. Я мрачно следил за тем, как оно светлой струйкой стекает по прозрачной стенке бутылки. На дне, под бурой и быстро растущей шапкой пены, кружился нездоровый осадок, но я ничем не выразил свое недовольство. Тетя Зоя жила тем, что обсчитывала покупателей и разбавляла пиво. Так было всегда, и все к этому привыкли. Даже тетя Зоя. Однажды я задумал провести эксперимент и протянул ей сотенную бумажку, с которой она принялась отсчитывать сдачу.
– Тетя Зоя, не надо сдачи, – сказал я.
Она на миг отвлеклась от своего занятия и недоверчиво посмотрела на меня, ожидая объяснений.
– Сдачу можете оставить себе, мне не жалко, – добавил я. – Но взамен, пожалуйста, налейте мне неразбавленного пива без осадка.
Ее круглое, пунцовое лицо напряглось и окаменело, ожидая подвоха. Маленькие, заплывшие глазки беспокойно забегали по сторонам. Руки машинально опустили отсчитанную мне сдачу обратно в карман ее белого, но не первой свежести, передника.
– Хам, – выстрелила она сквозь зубы и налила мне разбавленное пиво.
Есть люди, для которых деньги превыше всего. Но даже большие деньги не заставят их стать хоть на толику лучше.
Тетя Зоя восприняла мои слова, как личное оскорбление, но забрала себе мою сдачу. Должно быть, посчитала ее достаточной и заслуженной моральной компенсацией. А мне все равно досталось разбавленное пиво. Ценой в сто рублей, то есть в десять раз дороже номинала.
С тех пор тетя Зоя меня недолюбливала. Вот и на сей раз она налила пиво в бутылку так, чтобы почти наполовину ее заполнила пена нездорового желтоватого цвета. Тяжело бухнув бутылкой о прилавок передо мной, она густым низким голосом потребовала оплату:
– С вас двадцать один рубль.
Я порылся в карманах, вынул сотенную бумажку и увидел, как загорелись при виде рыжей купюры глаза тети Зои. Пришлось сунуть сотню обратно в карман и срочно искать мелочь.
87
Дома было пусто и скучно. Делать по-прежнему было нечего. Я недолго повалялся на диване, потом включил телевизор. По первому каналу транслировали матч футбольного чемпионата. Я сделал громче, достал из холодильника не успевшее толком охладиться пиво и устроился в кресле перед телевизором. Матч оказался неинтересным, пиво невкусным.
Появилось ощущение того, что жизнь проходит зря.
Невольно я задумался о ценности времени. Большинство людей не умеют им распоряжаться. Порой, бывают такие ситуации, когда дорога каждая секунда. Человек куда-то опаздывает, бежит, волнуется и злится. От этого, случается, зависит его судьба, а бывает, что и жизнь. И все решает какой-то миг, секунда, минута. Ничто по сравнению с тем, что вообще представляет собой время.
Оно бесконечно для мира, но строго ограниченно для человека.
Если бы человек мог правильно распределять свое время, то он никогда бы не скучал. Всегда был бы чем-то занят. И всегда и везде успевал бы вовремя. Взять, к примеру, прошлую неделю. Я ездил в командировку в одно из сел отдаленного района и со всех ног спешил на последний автобус. Мне не хватило всего несколько минут. Когда я прибежал на остановку, автобус уже отъехал метров на сто пятьдесят. Я кричал ему вслед, размахивал руками, пытаясь привлечь внимание водителя или сидящих в салоне пассажиров. Но автобус уехал без меня. Пришлось пешком добираться до трассы и ловить попутку до города. Я отдал тогда случайному «бомбиле» все имевшиеся с собой деньги, другого выхода у меня не было, и водитель это понимал.
А теперь я сидел перед телевизором, неторопливо тянул пиво и не знал, чем себя занять. Если бы я только мог перенести несколько абсолютно бесполезных минут из этого времени в то… Наверняка, успел бы к автобусу.
«Человек стал бы всесильным и обрел бы бессмертие, если бы сумел подчинить себе время», – подумал я и подкрепил свою мысль большим глотком пива.
Затем в голову пришла другая мысль: зачем мне бессмертие, если я не могу наполнить смыслом даже тот краткий отрезок времени, что отведен мне на жизнь?
Новый глоток пива увлек эту мысль за собой на дно желудка. Тут же на освободившееся в голове место полезли миллиарды новых мыслей, одна страшнее другой. К счастью, от пустых дум меня отвлек телефонный звонок. Я вздрогнул и едва не пролил на себя пиво из бокала, который держал в руке. Звонок повторился.
Время вновь обрело для меня смысл.
Я поднялся из кресла, дошел до телефона и поднял трубку. Звонить могла жена, и только поэтому я решился ответить. Наверняка, чувствует себя ужасно и хочет извиниться. Но в трубке раздался голос Сашки Длинного.
– Привет, – дружески произнес он. – Что делаешь?
– Смотрю футбол.
– Кто выигрывает? – поинтересовался он.
– А кто играет? – задумался я.
– О, с тобой все ясно, – весело протянул Длинный. – Ты как, готов?
– К чему? – не понял я.
– Как это к чему? Ты что, ничего не помнишь? Мы же вчера вечером обо всем договорились. Лес, помнишь?
Я задумался и напряг память. Что-то, связанное с лесом, смутно мелькнуло где-то на задворках сознания.
– Прости, кажется, я вчера перебрал, – извинился я. – Ты мне не напомнишь, что за лес?
– Ну ты даешь, – восхитился Сашка. – Надрался… Да когда ты успел? Из бара, вроде, вышел на своих двоих.
– Видно, водка попалась такая. Ноги шли, а голова не работала.
– Когда водка «такая», все наоборот, – беззлобно хохотнул Длинный. – Ладно, слушай, а то у меня времени мало. Цыган хочет взять лес для своего деда, точнее, от имени своего деда. Типа, для ремонта его дома. Дед – ветеран войны, ему по закону двадцать кубов положено бесплатно. Цыган вчера в администрацию ходил, и там ему двадцать кубов березы выписали. А береза сам понимаешь, ничего не стоит. Так мы вчера договорились поменять ее на дуб. Надо съездить к леснику, говорят, за банку самогона он все устроит.
– Все ясно: лесник, самогон, береза, дуб. А я зачем вам нужен?
– Как зачем? Для толпы. Подстраховать, если что. Ну и договориться насчет бланка. Ты у нас самый представительный.
– Какого еще бланка?
– Неужели ты вообще ничего не помнишь?
– Прости, я вчера думал о другом. Кажется, мне Катя изменяет.
– А-а-а… Не бери в голову. Дашь по морде – успокоится. Короче, через полчаса мы за тобой заедем. Надень тряпье, мы в болота какие-то поедем. А насчет Катюхи не переживай, если что – поможем. Ну, давай, до встречи.
Я и не волновался – просто застыл в загустевшей массе времени, ожидая, когда оно само стронется с места и увлечет за собой и меня.
86
Я повесил трубку, однако не успел сделать в сторону комнаты и нескольких шагов, как телефон снова зазвонил. Я вернулся и поднял трубку, думая, что звонит Длинный, забывший о чем-то сказать.
– Привет, – промурлыкал в трубке голос девушки. – Ты меня еще не забыл?
– Опять вы? – изумился я. – Что вам от меня нужно? Прошу, оставьте меня в покое!
– Ты в плохом настроении, да? – участливо поинтересовалась девушка. – Жаль, мне так хотелось с тобой поболтать. Знаешь, сегодня у меня был трудный день. А ночь была еще труднее. Кстати, мы с тобой едва не встретились этой ночью.
Я похолодел от ее слов, вспомнив ночные кошмары.
– Да, милый, мы могли неплохо провести время.
– Кто вы? – прохрипел я. – А, понял, вы та девица из бара, которая просила водки и называла меня Артемом? Угадал?
– Фи, как пошло. Как ты мог принять меня за нее?! Между нами же нет ничего общего. Неужели ты этого не замечаешь?
– Как я могу вас сравнивать, если я вас не знаю и никогда не видел? И откуда вы знаете, как она выглядела, если вас там не было?
– Ну, хватит! – внезапно взорвалась девушка. – Мне надоел этот цирк! Хватит притворяться, что ты меня не помнишь! Ты не мог не узнать меня! Ты не мог забыть меня! А если забыл, то я тебе напомню. Все, милый, пришло время возвращать долги. Я говорила тебе, что оно наступит. Теперь расплачивайся. Больше не буду с тобой сюсюкать. Раз ты ко мне так относишься, то и я отброшу жалость к тебе. С этой минуты твоя жизнь превратится в сплошной кошмар. Но самое страшное для тебя будет то, что ты не пострадаешь. Страдать будут другие, близкие тебе люди. Пусть это послужит тебе уроком и предупреждением.
– Еще одно слово в таком духе, и я позвоню в милицию, – угрозой на угрозу ответил я.
– Не смеши меня, – усмехнулась она. – Ты же прекрасно знаешь, что милиция не поможет. Хорошо, даю тебе еще один шанс. Если скажешь, кто я такая, будешь прощен. Я только заберу то, зачем пришла, и на этом все кончится. Подумай хорошенько, прежде чем ответить. Возможно, от твоего ответа зависит жизнь многих людей. Итак, если ты называешь мое имя правильно, никто не пострадает. Если нет, пеняй на себя. Скажи, кто я?
– Вы – сумасшедшая, – убежденно выдохнул я. – Умалишенная неврастеничка, психопатка, которая достает меня телефонными звонками. Ваше место – в психушке. И если вы не оставите меня в покое, я обязательно разыщу вас и отправлю по назначению.
– Хм, жаль, что ты относишься к моим словам, как к глупой шутке, – разочарованно протянула девушка. – Хорошо, теперь я постараюсь сделать так, чтобы ты, наконец, поверил в серьезность того, что я говорю. До встречи, милый.
Она повесила трубку. У меня пересохло в горле. В два глотка я осушил полулитровый пивной бокал.
Внутри появилось предчувствие скорой драки.
85
Нечто подобное я испытал в пятом классе. Однажды на перемене, когда мои одноклассники сломя голову бегали по кабинету, кто-то случайно толкнул меня под руку. К несчастью, в тот момент я заправлял из чернильницы ручку. Она дернулась, и огромная жирная чернильная клякса, сорвавшаяся с моего пера, села на белую рубашку проходившего мимо Мишки Бешеного. Он был второгодником и хулиганом, старше меня почти на два года и почти на две головы выше. Его боялись, как огня, все мои сверстники. Мишка знал только один способ решать проблемы: с помощью кулаков.
Он признавал только право сильного.
А единственным способом установить справедливость для него была драка. От скорой расправы меня уберег только звонок, возвестивший о начале урока. Но Мишка кляксу не простил. Он аккуратно высушил ее промокашкой и издали показал мне кулак. Отчасти он сам был виноват в том, что произошло. Мы все носили одинаковую школьную форму. Мишка терпеть не мог уравниловки и отличался тем, что никогда не застегивал пиджак. Его нередко за это наказывали, но он все равно расстегивал его, едва выдавалась возможность.
Если бы он подчинялся правилам, пятно село бы на пиджак и было бы не так заметно.
Во время урока учительница заметила кляксу и отправила Мишку домой, переодеться. Он отказался уходить, заявив, что из-за такого пустяка, как клякса, не хочет лишиться знаний.
– О, похвально, – удивленно вскинула брови математичка, хорошо знавшая Мишку. – Вот, дети, оказывается, с кого надо брать пример. Мы думали, что Миша лентяй и лоботряс. А человек, оказывается, тянется к знаниям, как робкий росток к лучам весеннего солнца. Миша, может быть, ты у доски решишь задание и покажешь остальным, как надо учиться?
Мишка густо покраснел, вышел к доске и получил двойку. Пока математичка старательно выводила «неуд» в журнале, он тяжело сопел и не сводил с меня свирепого взгляда. Ближе к концу урока мне передали от него записку. В ней Мишка вызывал меня после занятий на пустырь за школой. Именно там он обычно наказывал свои жертвы.
У меня не было шансов. Я с тоской поглядывал за окно. Там блаженствовал теплый солнечный день. Дети из начальных классов бегали, пребывая в абсолютно счастливом и безмятежном состоянии духа. Я им завидовал. Казалось, все вокруг чему-то радовались. И только у меня на душе скребли кошки. До конца занятий оставалось еще три урока. Затем меня должны были отдубасить так, что и родная мама не узнала бы.
Я не боялся драки, но прекрасно сознавал, что ничего не смогу противопоставить Мишке Бешеному. Он был гораздо сильнее меня. Но главное – для него драка являлась нормой жизни, а для меня – естественной необходимостью. Если я всегда старался сделать все, чтобы избежать драки, то Мишка поступал наоборот. Иногда мне казалось, что избивая слабых, он пытается выместить на них всю ту злобу на окружающий мир, что копилась в нем с рождения. Все в школе знали, что его родители – алкоголики. Мишку воспитывала бабушка; отец угодил в тюрьму, а мать лишили родительских прав. Правда, ходили слухи, что она умерла от рака. Наверное, Мишке жилось несладко. Он никогда ни с кем не говорил на эту тему.
Он просто бил всех, кто казался ему слабее его.
