Денис Младший
До края. Звёздный романс
Глава IV
Граница Инсмутского океана и Алого моря, 1441 год, Маравник.
Ветер, словно старый конь титанических размеров, нёсся над водой. Под его копытами океан пенился, расходился, крупные складки неслись друг за другом и ударялись о камни. Потоки ветра крепчали, жестоко морозили, а спрятаться было негде. Вокруг только он – безграничный солёный сироп. Снизу – неизмеримая глубина, сверху – ещё более бескрайнее небо. Облака пепельных оттенков накатывались друг на друга и бежали к берегу. За ними поспевали синие тучи. Иногда, когда ветер чуть-чуть стихал, а волны не так сильно били о камни, до ушей доносился этот треск рассекаемого световым разрядом воздуха. Гроза бушевала за много миль отсюда. Однако мили для океана – ничто. Может, человеку это расстояние кажется огромным, – в этом месте обитает не человек, а стихия. Ныне эта стихия пребывала в состоянии войны. Небо билось с водой, вода билась с землёй. Море встречало пламя небосвода. Классическое противостояние в божественных масштабах. Пусть оно и было далеко, что-то инстинктивно сжималось внутри. Цепенели руки, ноги, и не от холода, а от живого пейзажа перед глазами.
Лодка жалко качалась на волнах. Она была мелкой щепкой в этом хаосе и давно должна была быть унесена за горизонт, поднята на волну, разорвана в пыль. Всё так, если бы она не держалась на мокром канате, натянутом меж двух скал, глядящих из-под воды. Одна высокая, другая меньше, но обе то и дело уходили вниз, под штормовые волны. Канат неистово качался, метая лодку туда-сюда. Единственный человек на ней спрятался под двумя плащами – оба мокрые насквозь. Удивительно было смотреть, как при каждом новом толчке он остаётся невозмутимо сидеть на месте. Вода окатывала судёнышко, наклоняла до края, подбрасывала, как игрушку. И всё равно – человек сидел. По его левую руку тянулась сапфировая гладь, по правую – тоже, но доходя лишь до скал, которые, несмотря на свой знаменитый рост, отсюда выглядели прибрежной галькой. Человек поминутно приподнимал голову, подставляя нос ветровому хладу, и осматривал ещё один миниатюрный образ вдалеке. Протяжённый мыс был уже за границей. Когда скалистые вершины Копигорна входили в состав Кодиматриской Империи, этот мыс, омываемый Алым морем, принадлежал Нортфорту. Прямо от него в воде тянулся, сейчас сильно размытый, галоклин, как раз и обозначающий границу моря с северным зверем – Инсмутским океаном. Пока что ни одно из пространств «хищных вод», а именно Инсмут и Бьорн, не было чётко подчинено какой бы то ни было стране. Особенно в такую погоду, когда древняя стихия напоминает о своём могуществе и заставляет жителей земли дрожать перед огромной мощью океана. Момент опасный, но идеальный.
Человек сощурился и убедился в том, что зрение его не обмануло. Под нещадно сгибаемыми парусами из-за мыса показалась маленькая, будто водомерка, шхуна. Она уже складывала свои белёсые крылья, матросы брались за вёсла. Корабль на фоне волн выглядел уже не так жалко. Его борта гордо встречали водяные удары. Заострённый нос уверенно рассекал гладь, приближаясь к привязанной к скалам лодке. Человек на ней склонился в три погибели. На дне его судна лежала кожаная сумка, уже, безусловно, мокрая после всех испытаний океана. Он открыл и проверил её, после чего оставил закрытой лишь на одну единственную пуговицу. Спрятав руки снова под плащ, человек стал покорно ждать.
Боцман хрипло кричал, подгоняя матросов, которые били по воде вёслами. Несколько младших офицеров собрались на верхней палубе. Придерживая низкие кивера, они с корабельного носа внимательно смотрели на качающуюся лодку. Все вместе они, закутанные в шинели, прячущие носы в меховых воротниках, были почти неотличимы. Лишь поодаль стоял старый бородатый полковник, опираясь на заряженный Шарпс, и всё думал – закурить или нет.
Со стороны мостика, скрипя досками и сапогами, прошёлся молодой сержант – именно это означали погоны на рукаве, выглядывающем из-под крылатки. Прикрываясь рукой от ветра и брюзгливо щурясь, он остановился рядом со старшим офицером. Усики на смуглом лице юнца были совершенно не к месту. Волосы были так коротки, что даже не реагировали на ветер. Сержант носил на портупее поверх мундира пять металлических печатей круглой формы.
– Что, нельзя было выйти в лучшую погоду? – кинул он полковнику.
Тот сверил сержанта недовольным взглядом.
– Метаписец… Это лучшая погода, когда ни нам, ни Ему нечего опасаться. И ты здесь, не чтобы задавать вопросы. Здесь ты только солдат.
Лицо сержанта загорелось озлобленным румянцем. Он по привычке опустил руки на портупею, но полковник и не посмотрел на него. Он задумчиво разглядывал еле заметный галоклин, следил, как уменьшается расстояние между шхуной и мелкими скалами.
– Спускайте челнок! – выкрикнул он. – Якорь!
Ответственные матросы бросились к правому борту. Старший офицер не обращал внимания на них. Разглядывая лодку впереди, смотря на эти тучи, всё ближе подплывающие к ним, он не мог избавиться от мысли, что добром этот день не закончится. Он был на этом судне чуть ли не единственным, кто имел представление о сути встречи на спорной территории. В той лодке находился информатор – человек, который предоставлял Нортфорту, а в частности Институту, информацию об «объекте», или посол этого самого информатора. И в прошлом году миссия трёх метамастеров была с треском провалена. Подозрения не могли не касаться информатора. Хотя он изначально сообщил Нортфорту интересные подробности о планах императора, обе его наводки привели агентов Института в ловушку. Это было тревожно.
Убедившись в том, что посол на чёлне благополучно спущен на воду, полковник передвинулся к другому борту, а метаписцу, что ходил за ним, как собачий хвост, сказал:
– Бери свои железки и следи за ними.
– «Ними»? – переспросил тот.
– За ними обоими.
Выдохнув и потянув замёрзшие на ветру руки, сержант снял с ремешка две печати. Инструменты, благодаря стальным петлям, были надеты на костяшки, на манер кастетов. На внешней стороне были выдавлены чёткие графемы с плотно стоящими знаками и буквами. В левую руку он также взял металлический коробок – зажигалку немаленького размера. В бороздах графем поблёскивало какое-то неизвестное вещество, которое метаписец поспешно спрятал от моросящего дождя, перевернув печати вниз. Он хмуро смотрел, как чёлн приближается к скалам. Руки в кожаных перчатках чесались от желания уже что-нибудь сделать. «Как же бесят эти солдаты. А меня даже и не спрашивали, хочу ли я с ними работать! Простые неотёсанные дураки, которым и податься некуда, – приговаривал он про себя. – Только и умеют, что пальцем куда надо давить! Ни грамотности, ни ума нет. А неоправданного высокомерия – сполна», – он ещё раз покосился на бородатого офицера, но смолчав, вернул своё внимание к морю.
Волны ломали вёсла и воротили нос то вправо, то влево от верного маршрута. Какие-то десятки футов от штормового прелюдия превратились в водяной ад. Посол еле сдерживал себя, чтобы не повернуть обратно. Он был человеком с немалой силой духа, но море в такой момент, похоже, обладало не меньшей волей. А он был в таком игрушечном судне. Если он попадёт в воду, вряд ли уже его кто-то спасёт, – волны проглотят его и не подавятся. Это страшно. Доплыв до крайнего каменного выступа, посол сразу схватился за верёвку, натянутую человеком из Кодиматриса. Плевать было, насколько жалко он выглядит. Мышцы рук скрипели, а он, сжав зубы, перебирая верёвку, толкал челнок вперёд. Наконец нос ударился о борт судёнышка информатора. Тот подал свободную верёвку и подождал, пока нортфортец укрепится на месте. В конце концов тот, стерев с лица пот и воду, повернулся к информатору.
– Щука, у нас много вопросов, – сказал он немного громче чем обычно, перекрикивая ветер.
– Подождёте. Заяц, встаньте и поднимите плащ.
Нортфортец повиновался. Повернулся спиной и аккуратно, чтобы другой видел, достал из-за пояса револьвер. Информатор, спокойно пронаблюдав за этим, ещё раз изучил все складки одежды посла и крикнул:
– Бросьте пистолет в воду!
– Что? – не понял Заяц.
– Бросьте в воду!
– Я не буду бросать пистолет. Но и вам не дам. Я могу положить его на тот конец лодки.
– Кладите! Медленно, – согласился Щука.
Нортфортец встал боком, присел и откинул револьвер к корме, после чего вновь сел на сидение. Оба человека подозрительно посмотрели друг на друга. И Заяц продолжил.
– В прошлом году ваши наводки оказались неверными. Корабль в проливе Корбей был пустышкой. В крепости Орлан была засада. Как вы это объясните?
Сложивший руки в замок Щука не выдавал никаких признаков изменения настроения. Это настораживало. Как будто тот заранее знал и вопросы, и свои ответы. Он немного помолчал, то ли обдумывая свою речь, то ли выдерживая нарочную паузу.
– О планах узнала императорская разведка. Я не успел вам сообщить, ведь узнал только после назначенного для миссии срока.
– Что?! – вскрикнул нортфортец. – И после этого вы нас вот так встречаете? Здесь ловушка? Или вы предлагаете нам сделку от имени императора Кодиматриса? В любом случае вас ожидает смерть, понимаете? Раз вы больше не можете приносить нам пользу, мы избавимся…
– Стоп. Я не договорил, – прервал его Щука. – У меня есть вариант новой сделки.
– О чём вы говорите?!
– Сделка: вы сдаётесь нам в плен и остаётесь живы.
Лодки в очередной раз тряхнуло. Щука поднял лицо из-под капюшона, смотря на собеседника глазами, что говорили: «никаких компромиссов». Посол не мог поверить ушам. Он думал, что ему показалось сказанное от шума волн. Но нескольких секунд хватило, чтобы мозг признал всё происходящее за правду. Он взволнованно раскинул руки.
– Да что вы такое несёте? Вы не в том положении, чтобы угрожать.
– Я не в том положении? – изогнул бровь кодиматрисец.
Внезапно он уронил руку под плащ, и снизу она появилась, уже сжимая серебристый Миротворец. Одним дулом он отбросил верх сумки, демонстрируя её содержимое. Не успевшему ничего сделать Зайцу осталось только опустить взгляд на это.
– Что это? – потеряв агрессивный тон, спросил посол.
– Думаю, вы и сами догадываетесь.
– Откуда у вас это?
– Я жду одобрения сделки.
Палец информатора на курке чуть дрожал – это Заяц видел ясно. Однако это пугало ещё больше. Переговоры с человеком в таком состоянии не могли проходить согласно привычным манерам. Сейчас он один был за это ответственен.
На корабле забегали взбудораженные офицеры. Среди них только полковник сохранял неподвижное положение, а сержант рядом вертелся из стороны в сторону, крича громче всех.
– Он подал сигнал – что-то не так! Раскинутые руки. Сигнал потенциальной опасности! Полковник, что делать?!
– Заткнись, – безэмоционально пробурчал старик.
Грубо остановив кого-то из бегущих прикладом своей винтовки, полковник приказал.
– Дай трубу.
Через короткую подзорную трубу он мог во всех деталях наблюдать скалы и лодки между ними. На первый взгляд ничего опасного не происходило, хотя полковник и не мог слышать разговора людей. К тому же револьвер кодиматрисца был скрыт от его глаз под длинным плащом, накрывшим колено. Старик неясно хмыкнул и опустил руку от лица.
– Что там? Дайте мне, – приняв трубу, метаписец уставился туда же.
Он тоже ничего не увидел. Если посол даёт условный знак об опасности, он должен отойти, чтобы не попасть под удар. Однако как он отойдёт, если опасность исходит от информатора из Кодиматриса? Сержант уже определился с тем, что жизнь их посла в этом случае мало что значит. Любой жест от него в докладе он будет трактовать, как соглашение на атаку. Всё же провалить эту операцию из-за своего бездействия сержант никак не хотел. Ему нужно было доказать свою пригодность в бою. Он не собирался вечно быть на побегушках у офицеров званиями выше – не в этой жизни. В глубине души он даже желал, чтобы всё пошло не так, и последний знак со стороны Зайца мог это подтвердить. «Не бойся, Лирой, – говорил он сам себе. – Ты далеко. Ты единственный тут, кто силён. Ты докажешь им!»
«От холода» у Зайца задрожали пальцы, что он попытался скрыть, спрятав их в кулаки. Сидеть и трястись – пустая трата времени. Однако он не был уверен в том, что делать. Происходящее не просто не вписывалось в как всегда проработанный план, а даже для его понимания было непостижимо. Сейчас он смотрел на выглядывающий из сумки гранённый, будто из стекла, камень, отражающий общую синеву неба и океана. Сверху на камень смотрел ствол заряженного Миротворца. «Создан метаграфией, несомненно, – рассуждал про себя посол, замечая отрывочные отражения ровных букв в стенках камня. – Но у Кодиматриса нет метаграфии! Я не могу сказать, что делает этот камень, но, видимо, он среагирует на выстрел.»
– Это фальшивка, да? – неубедительно сказал Заяц.
– Можем проверить позже. Сейчас я жду соглашения на сделку, – сухо ответил информатор.
– Я не могу решать один. Там же…
– Не тяни время!
Вместе с резким криком, Щука немного надавил на спуск, усиливая вес своих слов. Боёк приподнялся, заставляя биться сердца обоих чаще. Заяц только пробормотал несдержанное «чёрт», почесав голову, что мгновенно вспотела от волнения.
Рука у головы была более чем показательным жестом. Стремительная стрела уколола голову изнутри. Лирой отдал тело на волю рефлексов. Подзорная труба упала и покатилась по палубе. Старый полковник обернулся.
– Сержант, ты что?!.. – вопросительно приподнял он брови.
– Это сигнал! – выдохнул метаписец, вскидывая руки.
Палец быстро открыл зажигалку и высек искру. Яркий огонь поднялся на несколько дюймов, облизывая внешнюю сторону печати на другой руке. Лицо Лироя победоносно горело, не отрывая взгляда от лодок вдали. Твёрдая субстанция в бороздках откликнулась и обильно заискрила. Правый кастет он приложил к левому, возбуждая и его. Лирой помнил – у него три секунды. Записанные плотными кольцами формулы одновременно загорелись, поглощая воздух вокруг. Вслед за ними вспыхнули и тонкие письмена на перчатках. Направленные температурные формулы сработали вкупе с защитными формулами тяготения, заключая последующий выброс метаэнергии в сферическое поле. Все на корабле замерли, наблюдая за стремительными действиями метаписца. Он оторвал печати друг от друга, направив в сторону цели. Сожжённый скриптитвысвободился горящим шаром. Жар от него обдал и Лироя, и полковника, заставив зажмуриться. Оставляя за собой след рябящего воздуха, ярко-рыжий шар из огня пулей метнулся в сторону скал.
Полковник с лёгкой грустью в глазах наблюдал происходящее. Пока проходила секунда, за которую шар преодолевал расстояние до лодок, он успел только посетовать на то, что ему доверили не того метаписца. Узколобый выпускник Института – редкость, но и такое случается. Но почему именно сейчас, на этой границе, где может решиться судьба обеих держав?
За слепящим снарядом по воде пробежал яркий световой след. Мелкие капли по пути мгновенно испарялись. Периферийным зрением Щука заметил эту вспышку и услышал резво приближающееся шипение, но понял, что это, только когда живой пламень достиг цели. Превращённая в пепел верёвка рассыпалась в мгновение ока. Одежды на обоих людях вспыхнули. Но прежде, чем раздались их крики, ослепший кодиматрисец нажал спуск.
Поверх водной глади, где-то у маленьких скал штормовую темень озарил резкий взрыв. Бесформенный всполох погас также быстро, как родился, поднимая вокруг себя волны в несколько десятков футов. Через выпуклые стёкла было видно, как невидимый поток накренил шхуну невдалеке и кинул под морскую волну.
– В любом случае… провокация исходила с их стороны, – заметил человек с биноклем.
Остальные агенты в чёрно-белых костюмах согласно закивали. Только возвышающаяся над ними лысая голова, пересечённая шрамом, сохраняла неподвижность. Человек ещё внимательнее посмотрел на опрокинутый корабль, который успел перевернуться вверх дном и сказал:
– Передайте мои поздравления прегриму Мартирису, – его «колдуны» постарались на славу.
– Это был старый образец. Бомбе лет десять, а всё ещё работает, – заметил кто-то.
Они стояли на побережье Копигорна, на выступе перед поморьем, усеянным камнями – за полторы мили от места встречи. Под обрывом перед ногами человека с биноклем океан уже бился о землю. Ветер обдувал лица людей и их одинаковые костюмы. Первый спросил:
– И сколько таких образцов у него ещё?
– Государственная тайна, – официозно, но с лёгкой издёвкой ответил другой.
– Омерзительно.
Все обернулись к тому, кто это сказал. Высокий мужчина, скрестивший руки на груди, мрачно смотрел вдаль. Мороз эбонитового глаза отпугивал. Второй был скрыт под повязкой. Улыбка или сдержанная радость на лице агентов исчезли. Этому мужчине здесь были не рады. Они неодобрительно относились не просто к инквизиции в целом, – её нынешний лидер был человеком одиозным и к тому же опасным что внешне, что внутренне.
– Значит, император использует это? – риторически спросил Кассиопеи. – Омерзительно. Я не намерен это терпеть.
Он разомкнул руки и положил одну на гарду длинного меча. Гранитное лицо повернулось к «костюмам», как бы требуя извинений, но уже заранее отвергая их. Человек с биноклем выступил вперёд, предостерегающе подняв руки.
– Прегрим протоиерей, подробности вас не касаются. Ваша работа по сделке заключается в другом.
Он тут же сжался после тяжёлого взгляда Висира. Тот приопустил голову и процедил:
– Я разрываю сделку.
– Так нельзя никак, прегрим, – ответил ему агент. – Давайте обсудим ваши вопросы позже… да и не со мной это надо обсуждать.
– Омерзительно, – повторил инквизитор.
Его твёрдая рука вдруг подняла из ножен меч. Блеснув испугом в глазах, человек потянул руку под одежды к кобуре. А тут же поднятый Дамокл по диагонали резанул воздух. Его остановила мягкая плоть сосцевидной мышцы. Замерев от нахлынувшей боли, человек оторвал от земли сначала правую, затем левую ногу. Туловище утянуло за собой всё тело и полетело с обрыва, извергая фонтан крови. Алые капли упали на чёрную бороду инквизитора. А остальные только наблюдали, совершенно бездействуя. Агент преодолел высоту обрыва и разбился о мокрые камни. Висир тяжело выдохнул и дёрнул меч вниз, стряхнув остатки крови. Он ещё раз оценил взглядом агентов, уже готовых противостоять ему – то есть бежать, ибо никто из этих пешек не осмелиться поднять руку на великого протоиерея. Возвращая меч в ножны, он произнёс:
– Это не тот император, за которым я буду следовать. Он такой же, как предыдущие. И вам тоже не смыть этот грех, – развернувшись спиной, он добавил. – Ерор накажет всех и вся. Ничто вам не поможет.
Грузными шагами он отошёл от берега, за дальнейшим же путём инквизитора никто не следил. Он вернулся к своей лошади и ещё нескольким слугам Бога в чёрных балахонах. Океан нёс поверженную шхуну к скалам. Шторм наконец добрался до галоклина и окончательно смешал его с водой. Волны забились в неистовом бешенстве, будто под плясками морских демонов.
Глава V
Империя Кодиматрис, город Эвальгарий, 1445 год, начало Веторя.
По двору разносились пронзительные шлепки. Свист и за ним шлепок. Свист и шлепок. Твёрдая рука высоко возносила кнут и ударяла вновь. Кожаный хлыст полосами резал воздух, изредка щёлкая по земле и разбрызгивая мелкий снег. Пальцы крепче сжимали изгородь, и зубы впивались друг в друга, однако и это не помогало сдерживать крики. Тело ныло и трещало, как только срубленное дерево. Но если он упадёт, кнут непременно ударит его по голове, о чём и думать было больно. Он собирался выстоять все эти двести ударов и ни одним больше, чтобы хоть как-то быть способным к работе в этот день. Счёт он уже потерял, – кострище боли на спине нельзя было измерить числами. А рука продолжала двигаться вверх-вниз, поражая голую чешую. Хлыст ударял по старым ранам, пачкаясь в жёлтой крови. Сзади то и дело приговаривал человек:
– Куда пошёл!.. Ишь чего захотел!.. Чтоб я ещё раз тебя там увидел!.. К лошади за хвост и в поле пущу – будешь знать!.. И ещё тебе!.. Тварь неблагодарная!.. Змея ты подколодная, другого слова не найти!
Опираясь об изгородь, истязаемый хербас продолжал держаться в положении стоя. Сжимая веки, он говорил только про себя – корил и ругал свою тупость. «Они прос~сто вс~се с~свихнувш~шиес~ся! Ладно, пош~шёл на это проклятое с~собрание, – но на площ~щадь-то ты зачем пополс~с?! Никогда, никогда больш~ше я не пос~слуш~шаю ни их и ни этого Каш~шира!» Ещё один удар пятнадцатого десятка хлестнул по плечу, выбивая из глотки нага хриплый вскрик. Опустив руку с кнутом, человек перевёл дух. Пока он восстанавливал дыхание, его взгляд упал на рукав пиджака. Возвысив над головой руку, он крикнул:
– После будешь мне одежду стирать, Пульвис!
Он брюзгливо потряс кистью, отряхивая рукав от жёлтой крови. Найдя эти действия бесполезными, он замахнулся и продолжил. Ощутив паузу без новых ударов, наг только сильнее почувствовал новые мучения. Оставшиеся раны лягут поверх остальных пожизненными шрамами. Пусть Пульвис не будет видеть своей спины, его тело навсегда запомнит, что такое – идти против воли хозяина.
За свистом хлыста и гудением в собственной голове он не сразу распознал чужое прикосновение. Его всё ещё били, однако кто-то другой положил руку на плечо нага. Он решил, что у него бред, – его били разве что только в детстве, и теперь из-за такой нервной встряски организм дарит ему несуществующие образы. Продолжая сжимать глаза, он никак не отозвался на прикосновение.
Рука потрясла бедолагу, что оказалось пустой тратой времени. Он вздохнул и попытался дозваться Пульвиса:
– Пульвис~с. Пульвис~с, пора идти.
Внезапно конец кнута резко ударил по плечу, на которое была возложена рука. Кашир чуть сморщился и поднял свою лапу, всматриваясь в след, протянувшийся через пальцы. Человек остановил кнут и злобно крикнул:
– Эй, кто это там? Совсем страх… совесть потеряли?!
Он сделал шаг в сторону и рассмотрел нага с горчичной чешуёй, вставшего по ту сторону изгороди. Его лицо тут же исказила ярость, и он угрожающе рассёк кнутом снег. Кашир же только приподнял пораненную руку в приветствии.
– Змей! Ты из этих, да? Тебя тоже выпороть?! Пошёл к чёрту с моего двора!
Пастух даже не отреагировал. Он предпринял новую попытку привести собрата в чувства. На этот раз Пульвис всё-таки открыл глаза и непонимающим взглядом посмотрел на Кашира перед собой. Сначала его охватил страх. Он хотел тут же вскричать и скорее прогнать того от себя: «Идиот! Меня с~снова будут бить! Уйди от меня!». Пастух то ли угадал, то ли понял мысли нага по одним лишь глазам, но следующие его слова были такие:
– Он тебя больш~ше не ударит, Пульвис~с. Давай пойдём к ратуш~ши.
На лице хербаса замерло опешившее выражение, говорящее только одно слово с одной интонацией: «Ш~што?». Хозяин больше не мог терпеть, – перехватив инструмент в руке поудобнее, он широкими шагами направился к двум змеям.
– Да ты меня слышал, паскуда? Пошёл отсюда! У-у-убью!
Однако удар он так и не нанёс. Совершенно неожиданно для человека его руку остановила широкая зеленоватая лапа. Оказавшийся за его спиной наг имел выразительный рост и рельеф тела, так что от одного только взгляда на того человек поумерил свою злобу. Узкие зрачки лингуса ненавистно пилили человека, но высокий наг всё-таки отпустил его руку невредимой, лишь забрав хлыст. Хватаясь за кисть, будто боясь её уронить, собственник двора попятился назад и взвизгнул, взирая на толпу неизвестных ему нагов, заползших во двор с другой стороны:
– Да вы попутали что ли?! Вот напасть… Убивают! – последний крик был обращён в воздух. Он разнёсся по улице, но остался без ответа.
Кашир тем временем, совершенно игнорируя человека, стянул с шеи своё старое пончо и накрыл Пульвиса, который и так дрожал с оголённой спиной. Он дал остальным знак уходить и повёл за ними израненного нага.
– Идём-идём, – приговаривал он, – ребята с~сводят тебя к доктору. Да, наверное, тебе с~сегодня не с~стоит к ратуш~ше. Пос~сидиш~шь в погребе там или на улице.
Из больших глаз Пульвиса потекли слёзы. Промолчав в ответ, он уткнул нос в данное ему пончо и пополз вслед за всеми нагами. Двадцать семь змеиных голов – это были не все, кого удалось собрать Каширу и его товарищам. Невольно сев наземь, палач без кнута ошарашенно провожал разноцветную процессию удивлёнными глазами. Когда же они скрылись за углом улицы, он бросился в дом – за ружьём. Он пообещал себе в уме, что застрелит любого незнакомого нага, что хоть на двадцать футов подползёт к его имению. И если Пульвис вернётся – его тоже.
Основная масса «Мирного протеста» – именно так Кашир называл нагов, которых собрал вместе – уже пребывала на площадь. Обычно в центре города, у ратуши, где стоят самые благородные дома с богатыми жильцами и дорогими интерьерами, нельзя было ни днём, ни ночью увидеть какого-нибудь грязного нага. Эту и вчерашнюю даты по праву можно было назвать историческими. Люди в шоке смотрели на собирающихся змей, которых было ещё больше чем в первый раз. На счастье горожан, у мэрии уже успела собраться двойная шеренга местной гвардии. Выпятив вперёд грудь под толстыми мундирами, они не подпускали маёвку и к крыльцу здания. Смотря на их одежды, усыпанные большими пуговицами, ровные воротнички и поблёскивающие начищенные Винчестеры, Кашир знал, что этот инструмент устрашения мог пошатнуть рвение Протеста, ведь наги знали о карательных операциях в провинции, – но это был Эвальгарий, это был один из крупнейших городов империи. В центре города никто не начнёт жестокую мясорубку, и в этом было их преимущество.
В сопровождении отца лингус, его дочерей и нескольких фермеров, включая Пульвиса, он вошёл в толпу. Многие из нагов стали узнавать Кашира и одобрительно шипеть. Если до этого кто-то неуверенно мялся на месте и пугливо смотрел на гвардию, то теперь настроение толпы поднялось. Самые наглые впереди, получив весть о его прибытии, стали надвигаться на людей. Гвардейцы не сходили с места, а если их трогали, только машинно поднимали оружие, отпугивая змей. Кашир попросил у кого-то флягу и промочил горло. Выползая к первым рядам, он стал громко вещать:
– Мы наги! Мы тож~же ж~живые! Давайте, братья, покаж~жем им это. У нас~с с~столько ж~же прав, с~сколько и у людей. С~справедливую ж~жизнь нагам!
Толпа качнулась. Невидимая волна окатила каждый разум и десятки ртов, вторя пастуху, выкрикнули:
– С~справедливую ж~жизнь нагам! С~справедливую ж~жизнь нагам!
Скандирование подхватывали на каждом повторе новые лица. Вскоре этот протяжный гул был слышен не только на площади, но и в соседних кварталах, привлекая внимание горожан. Наги поднимали кто что имел: вилы, шляпы, молотки, грязные тряпки, натянутые на палки. Для них это было так ново и вместе с тем приятно. Они начинали чувствовать свободу, и её вкус оказывался так сладок. «Это малая час~сть, но вс~скоре она с~станет куда больш~ше, – думал Кашир. – Мы покаж~жем с~себя вс~сей с~стране.» Эти года не прошли зря. Некогда неизвестный пастух, разнося весть о невольном пленении змеиного народа, смог найти отклик во множестве сердец. И при виде этой массы, повторяющей за ним, он начинал верить в возможность что-то изменить.
Года четыре назад его деятельность ограничивалась просвещением единиц в грязных деревенских подвалах. Тогда мало кто его слушал. Многие посылали незнакомца подальше, другие непонимающе хлопали глазами, третьи молча уползали, боясь за себя и свою семью. Само путешествие по Кодиматрису тоже не давалось ему легко. Его не везде пускали. К беспризорному нагу не переставали приставать уличная шпана и просто разбойники. А он, несмотря на сопротивление, продолжал двигаться вперёд без оглядки. Один раз его лишили коня, с которым он столько лет провёл на ранчо, – Кашир теперь и не знал, жив ли его старый друг. Благо, его верный пёс, Мартин, множество раз спасал пастуху жизнь. Сам же Кашир отличался ярким пацифизмом, что не позволяло избегать множества проблем. На лице у него ещё можно было найти шрамы старых драк, видя которые в зеркало, он каждый раз напоминал себе, чего стоит свобода. Он был готов лечь под палку, оказаться в петле – хотел, чтобы каждый наг был готов к тому же – чтобы добиться свободы для остальных. Знания, что Кашир почерпнул из книг, которые смог получить, помогали его авторитету и мудрости. Так он стал оказывать на собратьев большее влияние. Некоторые стали прислушиваться, а те несчастные, жившие в страдании и бедности, готовые со дня на день самостоятельно покинуть этот мир, расправляли плечи и направлялись вслед за Каширом. Он долго шёл к тому, что ныне происходило на площади. Не сдерживаясь, он улыбался. Он глядел в круглое окно средней башни трёхзубчатой ратуши и беззвучно спрашивал мэра, который наверняка смотрел оттуда: «Вы видите? Мы не безмозглые ж~животные – мы не рабы.»
Толпа скандировала дальше. Срывая голос, пастух тоже подбадривающе кричал «С~справедливую ж~жизнь нагам!» и тряс кулаками над головой. Люди, собирающиеся по краям центральной площади, любопытно переговаривались меж собой, по большей части неодобрительно смотря на змеиную толпу. Всё новое всегда встречает сопротивление закостенелых мыслей – Кашир это знал. Но он также знал, что рано или поздно «новое» становится частью привычного. Он хотел, чтобы свобода, равная для всех, точно так же засела твёрдым стержнем в людских головах. Догадки о том, что на это потребуются ещё больше лет, чем он уже потратил, не покидали его. Однако теперь, когда он достиг немалого успеха, он не мог всё бросить. Пастух считал это именно тем, чем он хочет заниматься до самой смерти. Пасти овец и курить траву? Раньше это было обыденностью, которая в настоящий момент приобрела скучные серые краски. «Не почувс~ствуеш~шь ж~жаж~жду, пока не поднесёш~шь пус~стой с~стакан к губам», – вот так он описывал то, что было с его былой жизнью и жизнью любого порабощённого с рождения нага, слепо плывущего по течению. Он вёл их, чтобы не просто противостоять потоку – чтобы вырыть новые каналы и повернуть реки к светлому будущему.
Сквозь воодушевлённые крики и шипение толпы прорвался зов имени пастуха. Он не сразу его услышал, а когда обратил внимание, его за плечо уже тряс красный сангис в рваном лапсердаке.
– Грим Каш~шир, – повторил он, как учил тот всех обращаться друг к другу, – вас~с зовёт какой-то человек – граж~жданс~ский.
В секундном раздумье он посмотрел на собрата и кивнул. Выкрикнув самое громкое и радостное «c~справедливую ж~жизнь», он пополз вслед за красным через толпу. Попутно приходилось отвечать на многочисленные приветствия и похлопывания по плечу. Выбравшись наконец из змеиного столпотворения, он увидел того, на кого указывал сангис. Тонкий человек в костюме придворного лакея, насколько мог судить пастух, степенно смотрел на маёвку, не смея приближаться. На появление Кашира он почти не отреагировал, так что спрашивать пришлось ему.
